Человек, которого не было

14. Дин живет в Психиатрическом госпитале святого архангела Михаила ровно год. Каждый день его водят на прием к лечащему врачу, и тот продолжает прописывать всякое дерьмо, из-за которого Дина постоянно клонит в сон. Кас появляется не так часто, как ему хочется. Временами тот шелестит занавесками, передвигает стулья, окутывает Дина своим неизменным теплом присутствия, от которого Дину спокойно и уютно. Демоны не заявляются к нему. Он надеется, это связано с тем, что Кас всегда где-то поблизости. Он уже думает, что ничего плохого больше не произойдет; но наступает двенадцатое декабря 1997 года. В этот день Дин уходит спать позднее всех. Его сосед, проживший с ним месяц, выписался пять дней назад, и Дин вновь остается один в почти королевских апартаментах. Он практически засыпает, когда дверь отворяется. В комнате темно, но в коридоре горят слабые лампы. Дин видит темный силуэт одного из санитаров. На его бейдже значится имя — Трой. — Какие-то проблемы? — сразу же спрашивает Дин. Он приподнимается на одном локте, щурясь от пробирающегося в палату света. — Кое-какие, парень, — с издевкой мурлычит Трой и входит в палату, и Дин видит брызги яркой крови и ошметков мозгов на его униформе; а еще этот голос Дину знаком. Он не успевает потянуться к тумбочке, хранящей в своих недрах спасительную баночку соли. Его прижимает к кровати невидимой сотней рук, обивает руки и ноги и сдавливает горло. Глаза Троя — здорового рыжего мужика — наливаются зловещей чернотой. Дин пытается крикнуть, но не получается: изо рта не вырывается ни звука, только шипение. Трой достает нож — красивый и блестящий — и захлопывает дверь. Дин старается вырваться или хотя бы произнести заклинание, но не получается — он парализован, тело словно приросло к кровати, даже голову не повернуть, и шанс на спасение тает на глазах. Демон рычит на енохианском. Дин ярко вспоминает ночных гостей из далекого туманного детства; эти голоса кружили вокруг него всегда, вились и плясали, как ураганы, маленькие торнадо, обдавали холодом, ненавистным и гнилым. Дин до сих пор не знает, почему демоны выбрали его, почему хотели убить в четырехлетнем возрасте, почему так страстно старались загнать в могилу на протяжении всей жизни — поджарить вместе с семьей в доме, спустить со второго этажа, задавить машиной. Когда демон подходит, Дин чувствует, как его обдает ледяным ветром. У демона белая, словно у покойника, кожа, под глазами — темные, почти черные тени, и Дин не уверен, мертва его оболочка или нет. Мертв ли Трой? Или он где-то там, глубоко внутри, забился в угол собственного подсознания, плачет и молит о помощи? — Я поставлю тебя на место, господин будет доволен, Король будет доволен, слышишь, ты, сука, — бурчит демон, временами переходя на енохианский и обратно — на английский. Иногда мелькает латынь, и кое-какие слова Дин все же может разобрать. Например, «выпущу тебе кишки». — Я вырву твое сердце и сожру его у тебя на глазах. Я расколю тебе череп! Я выдавлю тебе глаза... Выдавлю... глаза... Демон рвет на нем форму больного, с бешеным, сумасшедшим азартом, который поселяет внутри Дина лед, замораживает все внутренности, вот-вот готовый добраться до сердца. Он брыкается сильнее, изо всех сил старается стряхнуть путы проклятья, но не выходит. Рубашка трещит по швам, словно бумага в чужих окровавленных руках. Дин желторот в делах демонов. Он старался читать о них, но у Бобби почти все книги были на латыни. О таких ситуациях там точно не говорилось, а демон рычит, пристраивая лезвие ножа к горлу Дина, надавливает и прочерчивает красную рану под кадыком, мерзкий язык проходится по щеке. — КАС! — со всей силы орет Дин, когда демон теряет бдительность на пару мгновений; Дину кажется, он в вакууме, и слова не долетают даже до его собственных ушей. — Закрой рот! — демон бьет по лицу, так, что у Дина дергается голова. Удар оказывается такой силы, что Дину кажется, будто чужие костяшки крошат ему череп. В глазах белеет. — Никто не придет. Никто тебя не спасет, сука, никто не спасет. Он не успевает договорить. В палате внезапно лопаются стекла, так, что их, упавших на пол, накрывает ливнем из блестящих осколков, впивающихся в кожу. Демон заходится воем, словно ему становится больно дотрагиваться до Дина. Он выкрикивает заклинания на латыни. Когда Дин чувствует, что может двинуться, он, не размышляя, перехватывает клинок, как когда-то учил отец, и вонзает демону промеж глаз. Кровь брызжет на лицо неровными горячими струями. Демон дезориентирован, и Дин, скинув его с себя, начинает читать заклинание изгнания. Он почти срывает голос, горло саднит. Демон блюет собственной сущностью прямо под себя: черный струящийся дым оседает на пол, пока вовсе не покидает тело бедняги Троя. Трой падает вниз лицом, с дырой в голове, Дин глядит на эту картину во все глаза. Руки трясутся. Он весь в крови, своей и чужой. — Кас, я хочу уйти, — бормочет он на грани слышимости; голос едва заметно дрожит, адреналин в крови почти поджигает его. — Кас, пожалуйста, я больше не могу, я хочу уйти... — Он чувствует, как дрожь прошибает все тело, смешивается с болью, а рядом лежит мертвый человек, которого Дин и убил. — Пожалуйста... Я хочу уйти. И раздается писк. Поначалу он не слишком сильный, но затем все нарастает и нарастает, и, кажется, барабанные перепонки взрываются под его натиском. Дин падает на колени, зажимая уши руками. Глаза обжигает пронзительный белый свет. Он не чувствует страха — просто не может поднять век. Дин поднимает голову спустя минуту и смотрит на раскрошенные окна. Поднявшись на ноги, он, недолго думая, выпрыгивает с третьего этажа и знает, что Кас спасет его — так и происходит. Тот мягко опускает его на асфальт заднего двора, а потом Дин бежит, в порванной рубашке, босиком, по промерзшей земле, присыпанной снегом. Ему не страшно. Больше нет. 15. Они с Касом крадут машину в ближайшем городке и уезжают. Дин не знает, куда конкретно гонит, только думает, что как можно дальше отсюда. По его лицу все еще течет кровь, на теле распустился целый букет синяков, руки вцепились в руль до белизны. Он знает, что Кас рядом — он чувствует его. Ощущение такое сильное, что, кажется, тот кричит: «Прости меня, я больше никогда не уйду!». Он и правда не уходит. Впервые за двенадцать лет. Дин уезжает из Канзаса, зарекшийся никогда больше туда не возвращаться. Он надеется, что Сэмми и мама когда-нибудь смогут понять его. Это будет ударом для них, но остаться он не может. Не теперь, когда убил человека — ведь, серьезно, кто поверит в то, что это был демон? В газетах и по радио передают о резне в Психиатрическом госпитале святого архангела Михаила — санитар Трой Малькольм жестоко убил двадцать пять человек: троих докторов и двадцать два пациента, в числе которых оказываются и Трэвис с Марком. Кас все время рядом. Дин ощущает его присутствие: тот незримым ангелом-хранителем помогает обкрадывать людей и обманывать прицепившихся копов, потому что, очевидно, каким-то образом умеет воздействовать на сознание людей. Дин одинок, но в то же время он чувствует теплую компанию незримого существа, следящего за ним с четырех лет. В семнадцать Дин Винчестер разъезжает по Штатам с поддельными правами и вырезает всех тварей, попадающихся ему на пути. Он учится разбираться с демонами, словно занимался этим всю жизнь, рубит головы вампирам, крошит черепа ведьмам. Меняя имена и города почти что каждый день, Дин становится человеком, которого не было и нет. Кас — его единственный неизменный и незримый спутник. По ночам Дин чувствует, как нечто неосязаемое обнимает его, прижимает к несуществующему телу — и тогда Дин знает, что Кас приглядывает за ним. Он хранит его сон как зеницу ока. В восемнадцать Дин ловит себя на мысли, что отдал бы полжизни, чтобы увидеть Каса настоящего. Не невидимку, ходящую за ним по пятам, а живое существо, человека — такого же реального, как и он сам. Он хранит эти мысли глубоко в голове, там, куда Кас — он надеется — не имеет доступа. Эти мысли глупы и ничтожны, и были бы смешными, если бы не были такими идиотскими. Он предпочитает не зацикливаться — ведь Кас его невидимый друг, телохранитель и единственная душа, оставшаяся с ним даже после того, как он «сошел с ума, спятил, совершенно чокнулся». Дин предпочитает не думать о нем, как о человеке, как о мужчине. Это все равно не принесет ему ничего хорошего. Он знакомится с парнями и девушками, но дальше обжиманий дело никогда не заходит, по какой-то причине Касу не нравится ни одна кандидатура. Стоит Дину привести кого-нибудь в мотельный номер или залезть в очередную украденную тачку, как Кас начинает пугать их. Пугает так, что все девицы как одна с визгом убегают, в слезах и животном ужасе, а парни матерятся и ссылаются на срочные дела — лишь бы поскорее уйти. Однажды какой-то чувак даже ботинки у Дина в номере забыл. — Я тебе не вещь! — озлобленно орет Дин в темноту ночи, на одной из парковок третьесортного мотеля в Орегоне. — Ты, мать твою, не можешь указывать мне, как жить! Хватит вести себя, как ревнивая сучка! Кас злится и разбивает окно его машины. Дин рычит и бросает камень в пустоту. Конечно, в Каса он не попадет. Он и не пытается. 16. В Вашингтоне, где он оказывается проездом из-за призрака, Дин знакомится с Элли. Элли учится в колледже, ее родители держат небольшую кондитерскую на стыке двух улиц, и ради Элли Дин тормозит в небольшом городке чуть дольше, чем где-нибудь еще. Элли — красотка южных кровей, с кудрявыми волосами и темными глазами. Дин очарован ею, на мгновение ему кажется, что именно она — тот самый человек, способный избавить его от одержимости Кастиэлем, бестелесным существом, в которого он влюблен странной, такой же бестелесной любовью еще с самого детства, еще с тех пор, как он вообще узнал, что люди умеют любить кого-то помимо родственников. Элли, на самом деле, — единственная его надежда. Он даже заучивает целый монолог, в котором объясняет, почему в его номере все встанет вверх дном, когда она приблизится к нему. Смотря в зеркало заднего вида новой тачки — Форд пятидесятых, — он репетирует: «Детка, это кажется сумасшествием, но у меня есть свой друг Каспер». Но этого не требуется. Когда он держит Элли в объятиях, хрупкую и тонкую, не чувствует присутствие Каса. На мгновение он до чертиков пугается, потому что пустота оказывается оглушительной и неожиданной, чужой — последние два года Кастиэль был рядом постоянно. Его присутствие ощущалось кожей, даже ночью — особенно ночью, — и Дин точно знал, что тот поблизости. Когда он впервые целует Элли, это чувство растворяется. Он не знает, стоит ли от всего отказаться и выпроводить Элли домой. Его пугает, что Кас больше не вернется, что исчезнет так же резко и необратимо, как и появился. Дину страшно. Он кусает губы, отвлекается, но в конце концов Элли целует его вновь — и он заставляет себя обо всем забыть. Дин боится цены, которой ему досталась возможность стать мужчиной. Кас не объявляется еще неделю. Все это время Элли с ним, но Дин не упускает возможности позвать Каса — в ванной, в машине, на улице, когда рядом никого нет. Во сне, на смятых простынях и с хрупкой девушкой в объятиях, Дин зовет его. Бесшумно шевелит пересохшими губами, даже просит прощения. Но Кас молчит, и Дин чувствует страшное одиночество, какое не посещало его с четырех лет — с той памятной ночи, когда невидимый чужак без лица, с тихим низким голосом велел ему разбудить своих родителей. 17. Кас объявляется только спустя две недели и приносит весточку — Дин обнаруживает на тумбе короткую записку, на которой значится тем самым почерком: Позвони своему брату Сэму. Номер не изменился. Дин хмурится, но, одевшись, послушно идет к таксофону. На улице стоит теплая весна 1999; апрель вот-вот готов перетечь в жаркий май. Дин не особо любит Вашингтон, он тут чужой, но за последние два года это — первый штат, где он проводит больше недели. Он радуется новому появлению Каса в своей жизни — чувствует, как тот незримо следует за ним по аллеям и тротуарам, — но по-настоящему облегченно вздохнуть не успевает — гудки сменяются голосом Сэма: — Да? — слышится с того конца провода, за сотни миль отсюда. У Дина поначалу дрожит рука. Он не знает, что сказать — уверенность, копившаяся в нем все утро, тает на глазах. Он стискивает руку в кулак. Слова застревают где-то в глотке, и он никак не может их вытолкнуть. — Алло, говорите. Спустя еще пару секунд Дин чувствует — Сэм собирается повесить трубку. Чтобы этого не произошло, он собирает все оставшееся мужество в кулак и, прочистив горло, хрипит в трубку: — Сэмми? Воцаряется тишина. С той стороны — молчание. Такое, что слышны едва различимые слабые помехи на линии. Дин сжимает трубку до боли в ладони, решает уже бросить её и уйти, но Сэм вдруг отзывается: — Дин? Они оба молчат, как два истукана. Дин сглатывает вязкую слюну. — Не узнал, мелкий? — выталкивает он из себя, стараясь искривить губы в усмешке. Не выходит. — Дин, боже! — Сэм, кажется, чуть-чуть — да и упадет к чертовой матери. Ровно как и Дин. У него даже коленки трясутся. Он не видел и не слышал брата два года — два года странствий по Америке, погонями за монстрами и девичьими юбками. Он совсем забыл, как звучит голос младшего брата. — Дин! Мы думали, ты умер! Боже правый! — Не дождетесь, — насмешливо, стараясь скрыть щемящую боль, отзывается он. Сэм пораженно чертыхается. — Как там вы? Как мама? Сэм замолкает, и на линии снова селится молчание. Дин хмурится, стараясь унять дрожь в руках. — Мама... Дин, мама умерла, — говорит Сэм. Дин чувствует, как зубы начинают биться друг о друга. Он непонимающе хмурится. — Что? — Случился пожар, — бормочет Сэм. — Она... она сгорела. В огне, — сглотнув, он замолкает. Дин не может пошевелиться, не может проронить более ни слова. Его мама умерла. Сгорела в огне злой страшной смертью. — По... Почему? — справившись с севшим голосом, спрашивает Дин. — Дин, я... — Почему случился пожар? — настаивает Дин. Он изо всех сил старается держать себя в руках, плечи напряжены так, что болит спина. Ему нужно знать. Необходимо знать. — Копы сказали, это поджог, — наконец отзывается Сэм. Дин поджимает губы, кивает сам себе. Затем он кидает трубку, выходит из кабинки и широкими шагами идет по направлению к машине. Он садится внутрь, заводит мотор и навсегда уезжает из Вашингтона, даже не вспомнив, кто такая Элли.