Undersoul

Альфис не знает, сколько времени прошло с момента выхода до «прямо сейчас» – не измерено и не высчитано, имеет ли значение? Нужно было спешить, это точно, понято и прожито. Она искала, она шла по выверенному пути. Спешить, а не высчитывать секунды по каплям решимости на загривке (низачем), и не молиться (никому). «Когда-нибудь в подземелье придет ангел и освободит всех нас. Но существуют и другие трактовки пророчества…» У ангела перемазанный в крови драный свитер и сквозь дыры отметины заживших ран. Тонкая ниточка губ и привычно сощуренные глаза. Альфис не знает, сколько времени прошло с момента выхода до точки отсчета, но знает, что успела вовремя. Не отмерено и не высчитано – достаточно. Но битва не начинается. – Мне нужна твоя помощь, – голос ребенка тонет в мерном грохоте шестерней и ржаво-серебристой пыли – точки сохранения-невозврата. Ученая не слышит – отчетливо, каждое слово. И атакует первой. Ни желания убивать, ни способности умереть – сеткой на чешуе, стрелами электрических дуг и бессмысленным ковром взрывов. По земле – в сторону, уклоняется нелепо-неловко, у Альфис нити атак не похожи на копья ни грамма. Три шага вбок, сеть мерцает в руках – нечестно, не-героически, не время. Память, как порванный флаг под ногами – опорой. Почему не сопротивляется? «Нужна помощь» – не попросить и не вспомнить, не рассчитывать и не верить, порванный флаг под ногами – удила. Сеть накрывает – сверху, тельце – хрупкое, не зная, не заподозришь – трясется в конвульсиях, молнии и взрывы оставляют следы – черные-красные-белые – на коже и чешуе. От дыма и памяти слезятся глаза, у ребенка пустые – полуоткрыты, и на губах лопотание о взаимопомощи. Верить – поздно, надеяться – опасно, играть в пацифизм. Человека, говорящего руками – бойся и помни. Труп в дым – исключение, подтверждающее правило. Глаза – души зеркало – признак отсутствия. Альфис цепляется за телефонную трубку, как за канат, и трясущимися руками набирает Азгора. В трубке гудки кончаются, не начавшись, голос короля гудит тихим встревоженным басом. – Какие новости? – Человек мертв, – Альфис не страшно и не противно. Непривычно немного, не более. – Я его убила. Непривычно отсутствие каких-либо эмоций, как будто что-то внутри переключило передачу. Голос на том конце трубки осекается, становится устало-тяжелым. – Душа? – Отсутствует. Не грустно и не страшно, только щемят в груди отголоски вины. Душа стала бы ключом на поверхность, а так уже ни пользы и ни надежды. –Выпускайте людей из убежища, полагаю, теперь они могут вернуться в свои дома. Чуть позже жду Вас во дворце. Хотелось бы услышать подробный отчет. Прятать дрожь в голосе за официальным тоном – привычная давняя практика. Альфис готова поклясться, что он хмурится – есть причина. И что ей не поверили – они оба. Собирать нечего, оставаться незачем. Дорога до убежища – километр спокойного шага, и начало распутанного клубка – не шевелиться, не думать. Все кончено. Когда-нибудь ангел пришел, и подземелье опустело, но не до конца – вместо новой религии, не доказать и не опровергнуть. В лаборатории неугомонный монстренок и тишина на камерах, Азгор на том конце провода уточняет время аудиенции – «как только освободишься». Хорошие новости. Можно верить если не себе, то фактам. Делать объявления проще с уходом ребенка не стало: все так же слова застревают в горле, и хочется то ли провалиться под землю, то ли спрятаться за ближайшую колонну. Останавливает только то, что на площадке перед лифтом истинной лаборатории колонн нет и не предвидится, а падать дальше под землю вроде как уже некуда. Поэтому ученая стоит перед всеми выжившими подземелья и пытается заново научиться говорить, а жалкое подобие толпы смотрит на нее, как на призрака. – Че... Чем бы ни было то существо, оно мертво, – выдавливает она наконец, неприлично бесцветно для таких слов и такого молчания. – Опасности больше нет. И чуть было не оговаривается: «Вы свободны». Открывает дорогу, уходят – следом друг за другом, порциями настолько большими, насколько влезают в лифт. Монстрёнок трещит без умолку, пересказывая всем и каждому подсмотренное на экране сражение века в деталях и красках. Альфис слушает отчет Дрейков о положении дел в ее отсутствие – одеял хватило, растворимой лапши – тоже, пара несущественных конфликтов не стоит упоминания. Пламя школьницы чуть темнее на правой скуле, полуперегруженный лифт, задирая рукав, обнажает бинт на руке зайчихи с коляской. Дико хочется спать. Амальгаметы – последними, Альфис – следом за ними, красноту шприца в руке скрывают дверцы лифта и мигание аварийных ламп.Не расслабляйся, не время. Ученая залезает в щиток, правит сбитый контакт парой привычных движений, и древняя машина со скрипом ползет наверх. Нужно починить. Позже. Запоздало начинают ныть обожженные руки и место инъекции. Альфис выдыхает устало и выходит из лаборатории, скользнув печально глазами по столу с инструментами. Он тоже мертв. У Альфис теперь нет ни необходимости бежать, не разбирая дороги, ни помех с передающих опустошенность камер. Серебристую пыль и следы разрухи на шестеренках – видно отчетливо. Шаг, шаг – длинная вереница шагов и следов ученой и несуществующей похоронной процессии. Шаг, еще шаг – интересно, чья пыль скрипит на шестеренках лифта? Тихое гудение механизмов, очередная цепочка шагов и мыслей. Когда они убивали, им потом так же пусто случалось? Пусто и странно. Хорошо, что кабина и перекрестки рядом и никого на пути. На дороге к Новому Дому, возле самого лифта – искореженная куча металла. Не перепутаешь и не починишь, бессмысленно в угадайку. В холодных стенах королевского замка Альфис заходит не в тот коридор и смотрит, как на призрака, в отражение. *** Азгор, ничего не спрашивая, усаживает ее на один из стульев в королевского размера столовой, точно так же молча начинает заваривать чай; отвлекается, смотрит куда-то сквозь блестящую вереницу кастрюль на полке. Огненная магия выходит из-под контроля – король охает тихо, просит прощения, судорожно наливает едва ли не горящий напиток по кружкам. Альфис глотает. Давится: чаем, слезами и памятью. Он, как и у Андайн, обжигает глотку до судорожного кашля, и, несмотря на три ложки сахара, немилосердно горчит. – Человек точно мертв? – в бокале плещутся перемолотые остатки золотых лепестков. Доклад королю не похож на оный, потому что сам повелитель этого не желает, вот только голос Азгора серьезен, как никогда. Как во времена войны, которую никогда до не видела Альфис, но он – видел и помнит. Альфис неуверенно кивает в ответ: – На камерах они не появлялись, и я т-точно уверен-на, что… что в-видела их см-мерть. Возвращаются привычные заикания и дрожь в голосе. Спать уже не хочется, только, как от передоза кофеина, болит голова и жжет глаза яркий свет. － ...А это точно был человек? Альфис ищет – находит – кусочки собственной пустоты в глазах короля и не понимает, почему она это сказала. *** В подземелье, в отличие от королевств из человеческих книг, орденов не придумано, поэтому Азгор собирает остатки народа на площади перед дворцом и прилюдно благодарит Альфис как спасителя Подземелья. Монстры заученно называют ее героем и приносят любимые вещи погибших к единой урне пепла, оставив в стороне и памяти печальную угадайку. Альфис мысленно называет себя безнадежной и проваливается в Настоящую лабораторию получасом позже, оставив бесплодные попытки сделать бесформенный кусок магии похожим на копьё. Чинит бесполезно-бездушный металлический корпус, отсылает приглашение на похороны звезды призраку из Ватерфолла; перед сном хладнокровно подсчитывает передоз-недостачу и надеется не расплыться бесформенной кляксой к утру. *** Снится ведущая вперед дорога, холодный багрянец луны и силуэты – человеческие, кулаки в бессильную ярость как метка случившегося. Молнии по пальцам стелются сами собой. Снится чужой огонь и собственные руки на чьем-то горле. Засыпает-просыпается, цепляет чешуей подушку, перья – во все стороны. Встает бледным призраком посреди ночи, сует кассету «Милашки-целовашки» непослушными пальцами в компьютер. На серии с выброшенным роялем проливает на отчеты годичной давности и ворох древних историй – трупы надежд и мечтаний – слезы и растворимую лапшу. Засыпает-просыпается. Наутро отправляет груду металлолома на свалку, скармливает Амальгаметам подвернувшегося монстренка и морщится от ощущения, что что-то не так. Системный блок обжигает пальцы и крутит одну и ту же серию в стотысячный раз, одноразовая пластиковая чашка валяется на полу. Альфис устало вздыхает и поднимает сосуд (от сна в кресле немилосердно ломит все тело) и спросонья ползет за тряпкой, чтобы вытереть пахнущую пряностями и химией лужу. Надписи на листах белой, как души монстров, бумаги расплылись в непонятную кляксу – и к лучшему, на помойку. Вместе с остатками былых обязанностей и желанием жить. Запаса времени с пробуждения до встречи хватает только на то, чтобы спешно напялить единственное платье и вывезти останки лучшего друга и творения. Могил монстры не роют – бессмысленно по большей части, поэтому Хотланд шумит вокруг и в стороне, а Альфис, Напстаблук и Бруно – продавец из местного ресторана – разбирают пол в «МТТ хотел», чтобы похоронить звезду аккурат под фонтаном себя самого – вместо памятника. Молчат. Возвращается в одиночку несмотря на компанию, дома случайно сшибает со стола еще пару бумаг и боевой топор. Засыпает? Просыпается? Хочется расколотить что-то или кого-то об стену, но сил не хватает даже на то, чтобы покончить с собой. Лежит и смотрит в потолок. Засыпает. Снятся годы счастливо-мирной жизни и звезды сквозь пелену ярко-рыжих волос. Просыпается. Зеленый огонек представлется Фукуфайр и просит просит помочь убраться в доме скелетов. Альфис послушно встает и идет следом за обеспокоенной школьницей, удивляясь факту того, что ее тело еще способно двигаться. Просьба помочь – очередная попытка расшевелить со стороны. Бардака в комнате Санса не замечает, у Папайруса в доме пыли в сравнении с улицами – пока не убрано – почти и нет. Вдвоем механически перебирают вещи, умножают в уме на скорость. Ключ в сарай посреди торнадо из носков (как и череду записок внизу оставляют, как достопримечательность, неизменными). Альфис заходит одна, отпуская школьницу доложить отцу о проделанной работе, и неказистое помещение встечает ее изнутри почти стерильной чистотой. Незнакомо и непонятно: накрытое тканью устройство, кипа бумаг в углу, металлические стены и фотография в рамке. Альфис смотрит поближе – на рисунок и надписи, и застывает на месте, не веря глазам. На групповой фотографии (не)похожий на человека ребенок стоит в обнимку с ней самой и еще монстрами – знакомыми и незнакомыми, и мертвыми по большей части, а над головой ослепительно-ярко сияет небо. Папка с документами озаглавлена: «Энергетическая структура душ». Ученая уходит, прижимая к груди сделанную во сне фотографию и пару бесценных научных трудов, написанных неразборчивым почерком. По пути через Ватерфолл натыкается на Монстренка, вылетевшего откуда-то из-за угла и до конца пути не может избавиться от ощущения, что увидела призрака. Ставит сон в рамке на видное место, изучает, вникает, анализирует; засыпает, едва не пролив кофе на раздел «Личностная структура. Исходники» через N часов после точки надежды. Сквозняк заботливо прикрывает дверь лаборатории рукой неизвестного монстра. Снятся переплетенные алым нити времени и белые нитки на алой душе, снится скрежет живых механизмов и руки с круглыми отверстиями в ладонях.