ПРОШЛОЕ
Больницы удручали Имса. Все эти унылые гладкие поверхности, безжалостно яркий свет, деловито-равнодушный персонал в одинаковых робах… Больницы иррационально напоминали Имсу тюрьму, а тюрьму любить было бы попросту странно. Имс и не любил. Но сейчас он был почти в эйфории. Сейчас он был готов обнимать каждую встречную медсестру, каждого чертова угрюмого санитара. Целовать каждую блеклую, нагоняющую тоску стену. Да что там, он бы спел, если бы не боялся, что его выгонят отсюда прочь и больше не пустят. А все потому, что больницы Имс не любил, а морги — по-настоящему ненавидел. Какое счастье, что сейчас он навещал Артура не в морге. Собирался навестить. Уже почти навестил. Имс выпил банку пепси из пыльного — несмотря на окружающую стерильность — автомата, тщательно вымыл руки. Поговорил с лечащим врачом Артура, предварительно задурив ему голову насквозь фальшивыми документами, показал эти же документы главному врачу. Снова вымыл руки и проверил тотем. Пообщался с главной сестрой и расстался с приличной суммой денег — и все это время не сделал ни единого шага к палате Артура. Имс хотел, очень хотел пойти. Увидеть его. Убедиться, что он действительно жив, будет жить, поправится. Может быть, это хоть немного облегчит бремя вины, давящее Имсу на шею. Но Имс не мог решиться. Что он скажет? Если Артур в сознании, что Имс скажет ему? Вряд ли Артур хочет его видеть после того, что произошло… Имс невольно поморщился от своего эгоизма. Артур ранен, Артур в тяжелом состоянии и сейчас борется за жизнь, а все, о чем Имс может думать — это их погубленные отношения. Должно быть, его мозг просто отказывается думать о тех по-настоящему кошмарных трех часах, в течение которых он оплакивал мертвого — мертвого по его вине, по вине Имса! — Артура. Мертвый Артур — эта мысль была непереносима. Проверив тотем еще раз, Имс решительно повернулся и направился к дальней палате. И если его руки нервно сжимали края накинутого на плечи халата, то кому какое дело? Он нервный родственник, он имеет право волноваться. Вход в палату сторожил Кобб, будто дракон — пещеру с сокровищами. Имс расправил плечи, моментально теряя робость и неуверенность. На каждого дракона обязательно найдется свой рыцарь с большим и острым копьем. Как этот ублюдок только посмел сюда приехать? — Что ты тут забыл? — негромко спросил Имс — готовый, кажется, в этот момент убить Кобба голыми руками. Прямо тут. Кобб поднялся ему навстречу, и в его лице Имс увидел отражение себя — те же ненависть, и презрение, и затаенный страх. Страх, что Артур умрет? Страх разоблачения? — А что ты тут забыл? — спросил Кобб вместо ответа. Имс усмехнулся, и со стороны — он знал, — эта усмешка выглядела как угодно, только не весело. — Артура, — он даже не старался скрыть сарказм. — После того, что ты с ним сделал? Кобб передвинулся, закрывая вход в палату, но Имс, еще пару минут назад боявшийся этого входа, как ворот чистилища, теперь готов был переступить через мертвое тело Доминика — лишь бы попасть внутрь. Легко. С удовольствием. — Мне плевать, — Имс даже не заметил, что кричит — шепотом, конечно, шепотом, — сколько лживых баек и компромата ты ему скормил. Я смогу ему все объяснить. Теперь, когда Артур все знал, когда страшное уже случилось — у Имса появилось немного времени, чтобы выдумать хорошую, красивую историю. Артур любит его, он поверит. В конце концов, Имс действительно никому не передал информацию, Имс сделал это ради Артура, Имс — он даже не сомневался — сможет подобрать слова. Он растерялся и сглупил, но он не повторит своей ошибки. — Неужели? — прошипел Кобб. Его улыбка была кривоватой и неуверенной, но голос не дрожал. Ни чуточки, — объяснишь, почему бросил нас спящими и сбежал, и сразу после этого на нас напали? И это совсем, совсем не выглядит так, будто ты кинул нас, Имс, заложил нас объекту? Думаешь, Артур поверит в твою искренность после предыдущего обмана? Кровь отлила от лица Имса, пол — мерзкие голубые плитки — под ногами покачнулся, будто палуба корабля… или балкон в разрушающемся сне, или обморок. — Это ты нас сдал! Думаешь, я не знаю, что ты договорился с Базанте? — его голос звучал, будто Имса долго душили, и сам он сейчас готов был задушить Кобба, чтобы заставить замолчать. Желательно, навечно. — И ты, конечно, объяснишь Артуру, почему ничего ему не рассказал, — Кобб покраснел, и вот теперь — теперь да, теперь его голос дрожал и прерывался, и он боялся не меньше Имса, а больше, гораздо больше. Но Имс чувствовал — Кобб пойдет до конца. — Объяснишь, что знал, но все равно сбежал и бросил его подыхать. — Я не… Но Кобб не дал ему закончить. — Я не скажу, если ты промолчишь, — быстро сказал он. Его глаза лихорадочно блестели. — Это был несчастный случай. Что хорошего в том, что он узнает? Он нужен мне, Имс, очень нужен — Мол скоро рожать, нашу лабораторию прикрывают, как, по-твоему, я буду работать без него? — Имс не думал об этом, Имсу было плевать. — Ты хочешь его — хорошо, я не буду мешать. Мы можем договориться. Правда… — Кобб уже не покраснел — стремительно побагровел прямо на глазах, будто подавился, — правда не поставит его на ноги быстрее. Она только сделает хуже. Имс знал, что не нужно соглашаться. Знал, что пожалеет. Но Кобб посторонился, открывая вход в палату, позволяя Имсу пройти, и Имс хотел иметь хотя бы шанс все поправить, хотя бы иллюзорную возможность вернуть доверие Артура… Если Кобб скажет правду, Артур будет потерян. Так думал Имс. Поэтому он молча кивнул и прошел мимо Кобба. И закрыл за собой дверь. Артур пришел в себя на следующий день. Он выглядел жутко с торчащими отовсюду трубками и кожей цвета асбестовой пыли, но он должен был поправиться — так сказали доктора, — и он не пытался прогнать Имса. Имсу казалось, он даже рад, что не один. С другой стороны, трудно было сказать с уверенностью — Артур бодрствовал всего минут десять каждые два-три часа. Эти десять минут Имс проводил рядом, разговаривая с ним, убеждая, что все будет в порядке, что он скоро встанет на ноги. Артур слушал. Один раз он знаками спросил, все ли в порядке с остальными членами команды, и, узнав, что все уцелели, заснул. Его лицо впервые с момента пробуждения выглядело спокойным. Почему и куда во время перестрелки пропал Имс, он не спрашивал. Пока Артур спал, Имс придумывал оправдания. Варианты лжи. Правдоподобные сказочки, звучащие убедительно и красиво. Кобб не блефовал, Имс был уверен, не блефовал, — но это не значит, что его нельзя переиграть. Имс думал, и думал, и думал — и ничего не придумывалось. Яд Кобба, этот проклятый компромат, который Имс не мог полностью опровергнуть (откуда Кобб взял это, откуда?), это предательство, в котором Имс не был виноват — но разве отсутствие вины смягчит сердце Артура? — все это прорезало огромную щель между ними, пропасть, которую Имс не знал, как залатать. Если Кобб скажет Артуру, что Имс бросил его на смерть, — кому Артур поверит? Теперь, когда он и так убежден в лжи и предательстве Имса? Имс знал, что потакание шантажу сделает все хуже, что трусость только усугубит ситуацию, что замалчиванием ничего не решить… Знал, но не мог себя заставить переступить через страх потери. Он так боялся потерять Артура. А еще больше боялся, что уже потерял. Артур по-прежнему ни о чем его не спрашивал.***
Через три недели Имс отвез Артура в новую съемную квартиру. Артур снял ее сам, через интернет, оплатил тоже сам, и даже ключи и документы ему привез в больницу курьер — Артур явно не хотел помощи ни от Имса, ни от Кобба. Он даже не позволил Имсу понести свою сумку. Но хотя бы разрешил подвезти — Имс теперь и это расценивал как победу. — Если тебе что-то нужно… — Имс замолчал и нажал кнопку. Лифт ехал на четвертый этаж как-то бесконечно долго, и Имс отвык уже от того подросткового смущения и неловкости, которые в полной мере испытывал сейчас. Он не знал, куда девать глаза, куда девать руки, в горле пересохло от мучительного желания что-нибудь сказать — и страха сказать что-нибудь не то. Артур так и не завел разговора о том, что произошло во сне, — то, что произошло после, он, похоже, считал собственным просчетом. Очередной камень на плечи Имсу, очередной кирпичик в стене его вины. «Ты не виноват!» — слова горели у Имса на языке, — «это все я и моя глупость!» Но он молчал, малодушно ожидая первого шага от Артура. Ожидая — и не дождавшись. Артур вел себя так, будто между ними никогда не было ничего ближе вежливого сотрудничества. Будто их расставание очевидно настолько, что о нем не стоит упоминать. — Артур, я… — вновь начал Имса, следя, как Артур отпирает дверь квартиры. Наверное, сейчас его последний шанс поговорить, — я думаю, что… — Я справлюсь, — сказал Артур, бросая сумку на пол в прихожей. На Имса он не смотрел. Он смотрел прямо перед собой — спокойный и собранный, как обычно, лишь чуть-чуть более бледный, чуть-чуть более осторожный в движениях, самую каплю более холодный. — Спасибо, что подвез. Имсу хотелось к нему прикоснуться, снова убедиться, что Артур жив — нет, вцепиться ему в руку и хоть как-то задержать, притормозить это падение. Хотелось стряхнуть произошедшее, как мокрый дождевик, обратить в шутку, случайность, эпизод. Опустив взгляд на свои руки, Имс потеребил ключи от машины. Брелок противно звякнул. — Ты уверен? — спросил Имс с надеждой, что Артур позволит ему остаться и помочь или просто побыть рядом. Артур впервые посмотрел ему в глаза, и Имс невольно отступил — чтобы тут же взять себя в руки и заставить стоять прямо под этим пустым взглядом. — Имс, пожалуйста, — сказал Артур устало, — уйди.***
Разрыв был ужасен. Имс в кои-то веки не пытался себя обмануть, навешать сладкой лапши на собственные уши. Разрыв был ужасен, Имс чувствовал себя ужасно, все было ужасно. Его мысли скакали туда-сюда, не давая отдыха ни ночью, ни днем, он никак не мог принять решения — что делать, как поступать? Дать Артуру время? Дать время себе? Напротив, стараться поправить все как можно скорее, пока раны еще кровоточат? Имс знал — если он не примет решения, Артур примет его за них обоих. Артур никогда не колебался. Имсу хотелось забиться в темную грязную дыру и пить до потери пульса, но в прошлый раз, когда он пробовал это — вышло полное дерьмо. Имс пытался спрятаться в работе, снова и снова погружаясь, репетируя новые имитации, но все валилось из рук: яркие, легкие, безупречные личины перестали приносить радость, казались уродливыми и серыми, и Имс вышибал себе мозги, выныривая из сна на поверхность. Может, стоило выждать — но инстинкт, какое-то смутное внутреннее чувство толкало его ехать к Артуру, падать на колени и молить о прощении. Хотя Артур вряд ли оценил бы такой романтический порыв. Гордость Имса корчилась в муках. Гордость могла идти к черту. Он хотел вернуть Артура. То, что раньше казалось приятным бонусом, романом, греющим постель и сердце, незаметно для Имса превратилось в пожирающую все помыслы идею. И он чувствовал, что-либо получит желаемое, либо эта идея разрушит его до основания. Время уныния прошло, пришло время действовать. Он должен показаться надежным, думал Имс, должен показать внушающим доверие. Имс гнал от себя мысль, что «казаться» — не совсем то, что ему нужно. Что нужно не «казаться», а «быть». Но быть у него выходило плохо. Имс ухаживал. Не как романтичный любовник, а как кто-то, кто хочет — и надеется получить — большее. Он оплатил все больничные расходы Артура, он молчал, как камень, в ответ на прямые (и довольно раздраженные) расспросы. Он ездил за продуктами, ходил в аптеку и не обижался, когда Артур отказывался принимать его поддержку. Он уладил вопрос с клиентом, потом с объектом, а потом оставил нужные документы на кухонном столе Артура. Артур поменял замки, но Имс даже не сразу заметил — он и до этого открывал дверь не ключом. Он был прохладно-вежлив с Коббом, и вот это на самом деле было тяжело. К концу второй недели Артур сбросил маску безразличия, и уродливая, больная ярость стала проглядывать, как чье-то чужое, малознакомое лицо. Еще месяц назад Имс — Имс, всегда обладавший отличным инстинктом самосохранения, осторожный Имс, благоразумный Имс — отступил бы, отошел на безопасное расстояние, дождался бы затишья. Но не теперь. Не теперь. — Чего тебе надо? — шипел Артур, наставляя на него пистолет. Дуло подрагивало, и Имс подозревал, что дело тут не в слабости — просто Артур бесился так сильно, что не мог держать дыхание ровным. В небольшом пространстве его прихожей застарелый, прогоркший гнев можно было собирать и запаивать в банки, чтобы потом подбрасывать врагам. — Чего тебе нужно, Имс?! Имс засмеялся. Наверное, он выглядел и звучал, как безумец, но какая, в самом деле, разница, если он не получит то единственное, что хочет? — Тебя, — просто ответил он. Артур смотрел на него несколько секунд, беззвучно тлея от своей ненависти, или обиды, или отчаяния, смотрел и не стрелял. Вместо этого он вытолкал Имса за дверь. Имс затаился, почувствовав какими-то животными инстинктами, что Артуру надо дать вдохнуть. Успокоиться. Ощутить свободу. У Имса было время — он не собирался отступать. Ни за что. Он даст Артуру отдохнуть несколько дней, а потом снова начнет свое наступление. Но несколько дней не понадобилось. Потому что прошли всего сутки, и Артур сам пришел к нему. Вскрыл дверь в квартиру Имса отмычкой, твердым шагом вошел в гостиную и бросил пистолет на журнальный столик прямо перед изумленным Имсом. Тот медленно поднял пульт, стараясь не делать резких движений, и выключил бубнящий новости телевизор. — Артур… Артур вскинул руку. — Ни слова, — велел он. Имс покорно умолк. Артур постоял некоторое время, напряженно о чем-то размышляя, и Имс отдал бы десять лет жизни или десятую часть души, лишь бы узнать — о чем. Артур мог прийти поговорить. Приказать Имсу убраться из его жизни и больше никогда не показываться на глаза. Он мог прийти, чтобы убить Имса — Имс не заблуждался, что Артур не поступит так из-за былой любви. — Ты хочешь меня? — спросил Артур. Его лицо было отстраненным, ничего не выражающим, и в голосе не сквозило ни намека на эмоции. Таким тоном он спрашивал, сколько ложек сахара класть в кофе, обещали ли в пятницу дождь, привезли ли канцелярию. Имс сжал пульт, слыша, как пластиковая коробочка потрескивает под пальцами. Он ощущал, кожей чувствовал ловушку — будто под надежной с виду травой притаилось болото. Или глубокая яма с наточенными до булавочной остроты кольями. Он должен, обязан был дать правильный ответ. — Да, — сказал он. Артур сжал кулаки, разжал, кивнул сам себе и стянул свитер через голову. Никто из них не произнес больше ни звука. Имс смотрел, как Артур раздевается, кусал губы и пытался понять, верный ли был ответ. И не понимал. Артур трахал его в темноте спальни — он отказался включать свет, и теперь в скудном освещении уличного фонаря, проникающем через полузакрытые жалюзи, его лицо выглядело сосредоточенным и отстраненным. Почти зловещим. Имс не возражал. Он сейчас согласился бы на что угодно, что пришло бы Артуру в голову. На связывание, насилие, любые эксперименты. Но Артуру не требовались эксперименты. Он просто трахал Имса с такой страстью, будто не верил, что когда-нибудь у него будет шанс, что когда-нибудь они снова окажутся в одной постели. Возбуждение, страх и печаль мешались в груди Имса в острый, жгучий комок, который не пропал ни от тепла ласк, ни от нежности поцелуев, ни от фейерверка долгожданной развязки. Отдышавшись, Имс повернулся набок, изучая профиль Артура в полутьме. Тот лежал, смотрел в потолок и думал. И Имс отдал бы десять лет жизни или десятую часть души, чтобы узнать — о чем…