Ведунья

А едва прошла с того дня неделя, как во двор широкий повозка въехала. Из окна увидела ее Зореслава, руками всплеснула. Будто человек поверх вороха сена лежит. — Радимир! Кинулась — а его уж заносят в дом. Трое дюжих дружинников при нем. Двое бесчувственного Радимира держат, а третий в дверях встал и смущенно смотрит. — Очень он просил к тебе его отвезти. Мы уж поспешали, как могли. Нынче только поутру потерял сознание. Положили на лавку. Глядит Зореслава — а сухая кожа его пылает, так и дышит жаром. Раненая нога отекла, повязки пропитались желто-зеленым гноем. — Ну-ка, не стойте там, — резко бросила Зореслава. — Принесите воды лучше. Растопила печь. Намочила тряпицу да на лоб ему положила. Заворочался Радимир, заметался. Зореслава погладила ласково по голове, прошептала: — Лежи, лежи. Теперь уж все ладно будет. И услышав голос ее, Радимир успокоился, затих и задышал ровно. Дружинники переглянулись встревоженно. Зореслава достала травы — тысячелистник, липовый цвет. Сделала настой, прошептала над ним что-то. Села перед Радимиром на колени, приподняв ему голову. — Пей, — прошептала она настойчиво. — Выпей, ладо. Радимир, не размыкая век, сделал глоток. — Пей еще. Он глотнул еще раз. Застонал вдруг, стиснув зубы. Зореслава убрала прочь чашу и открыла повязку. Покачала головой: — Худо дело. Сколько же он помощи ждал? Воины переглянулись. — Мы не знаем, матушка. Я его после боя видел, кажись, еще не приходил никто из знахарей. Раненых много было, не поспешали. — Ясно. Зореслава вновь принялась за дело. Приготовила отвары целебные — отварила лопуха в молоке, листьев земляники распарила, добавив к ним василька от яда. Приложила к ране снадобье, села на лавку в ногах Радимира — да так и просидела рядом, через равное время повязки меняя. Уж и солнышко круглое за горизонт закатилося, воины Радимира спать ушли — а Зореслава все сидела, к дыханью любимого прислушиваясь, то и дело бормоча что-то. Заговоры шептала или с богами говорила? — Ты очнись только, любый. Вновь повязки поменяла, отвар дала. Чувствует — стал спадать жар. От усталости все перед глазами мутится, спину ломит, но сидит Зореслава, не уходит. Сквозь усталость глядит умиротворенно. Вот уж солнышко робко заглянуло в избу, коснулось заросшего, измученного постылой лихорадкой лица воеводы. Дрогнули белесые ресницы. Радимир открыл глаза, моргнул пару раз, полной грудью вздохнул. Мутный взгляд его прояснился. Видит женщину он перед собой и узнает. — Зореслава. Зоренька… Завозился, за пазуху полез. Вытащил что-то, ладонь раскрыл. Глядит Зореслава, а там оберег ее с перерезанным шнурком лежит. — Не совсем я его потерял, Зоренька. Поглядел виновато. Зореслава улыбнулась сквозь слезы: — Хоть живой остался. Любый… Потихоньку стал Радимир поправляться. С помощью Зореславы скоро смог вставать. Дойдет до крылечка, сядет и на улицу глядит. То ли деревья-листочки разглядывает, то ли думу думает. Нахмурится, тихонько вздохнет, собаку за ухом почешет и опять замрет. Зореслава не тревожила его. Как обед приготовит — позовет. Тот встанет, идет покорно. И когда лишь упадет взгляд его на Зореславу, тотчас вспыхивает в глазах огонь. Живым пламенем взор тот пышет. Непривычная Зореслава смущается. Опускает глаза, а Радимир подойдет, обнимет ласково и к груди прижмет. Прошепчет: — Я тебя люблю, Зоренька. И, не дожидаясь ответа, поцелует в уста. И от сладкой истомы кружится у Зореславы голова. — Ты только будь здоров, ладо мой. А как стали силы прибывать, так Радимир по дому помогать начал. Дверь входную осмотрел, нахмурившись. — Инструмент какой есть? Зореслава принесла. Радимир споро управился. Поправил дверь, заменил изношенные половицы на новые. — Я ведь не только биться горазд, я и руками работать умею. Поправил крыльцо. — Ты пока что поберег бы себя, — просила Зореслава. Тот качал головой: — Довольно уж харчи твои проедать зазря. Пусть хоть польза будет. А как меч в руки взял, силу пробуя, так поняла Зореслава — уедет вскорости. — Куда ж ты теперь? Назад на службу вернешься? Радимир молчал в усы, щипал бровь. — Не знаю, Зоренька. Не от одного меня зависит. Ты вот скажи — ты могла бы уехать отсюда, если бы кто попросил? Зореслава задумалась, опустила голову, покачала горестно головой. — Нет, не уехала бы. Мое место здесь. Уж прости. Радимир горько скривился, взгляд его стал решительным. — Что ж, понятно. Прости и ты меня.