***
Как бы то ни было, я решил прогуляться пешком до центра города, посчитав, что жара не так уж сильна. Благо путешествие занимало не более двадцати солнечных минут, если идти неспешным шагом избалованного аристократа. Я выбрал путь, который пролегал вдоль одного из притоков Ирис, пересекающего город с севера на запад, изогнувшись подобно кокетливой красотке, изысканно демонстрирующей своё голубоватое мраморное платье берегов и ажурные кружева мостов. Свежая прохлада, исходящая от воды, делала жару совершенно необременительной, а резкие порывы ветерка, бросавшего в лицо холодную водяную пыль, и вовсе напоминали, что сейчас стоит не лето, а капризная середина весны. Выставка в музее оказалась и правда интересной, обратная прогулка через сады-близнецы — освежающей, так что к тому времени, как я вернулся во дворец, мои душевные силы восстановились, а настроение улучшилось в достаточной степени, чтобы вытерпеть всю официальную часть вечера. Бесконечные расшаркивания с гостями, выслушивание нудных причитаний о том, какова потеря для страны в целом и для меня в частности, и даже торжественная процессия к усыпальнице рода Альба оказались довольно сносными. Тело двигалось на автомате, выполняя нужные движения и произнося правильные слова, голова была пустая и звонкая, а мысли блуждали где-то далеко. Как только на город опустились сумерки и ранние звёзды высыпали на небе, я счёл, что нормы приличия позволяют мне покинуть приём. В сопровождении Норы я вернулся в свои покои и с чувством удовлетворения от выполнения тяжёлой, но необходимой работы, уснул сразу, как только моя голова коснулась подушки. Мне казалось, что я сомкнул глаза едва ли на секунду, как что-то вырвало меня из сна. Каким-то загадочным образом я оказался на берегу замёрзшего моря, вздымающего валы льда к пурпурным небесам, обвитые зелёной радугой. Но в Альбе я не мог припомнить ни такого странного моря, ни такого холодного места, где к разгару весны ещё бы не вскрылся ледостав. Я почувствовал, что начинаю подзамерзать, но когда попытался подышать на озябшие пальцы, дыхание, вместо того чтобы вырываться облачками пара, осыпалось белыми лепестками жасмина прямо на лёд. Ага, я всё ещё сплю, а чувство очень реального холода вызвано тем, что заснул с окном нараспашку, и сейчас ночная прохлада кусается за открытые части тела, навевая такие жуткие видения. Но возможность понять, что ты находишься внутри сна, выпадает нечасто, а раз это так, почему бы не посмотреть, что же мне снится? Я огляделся, но ничего нового не заметил. Собственно ледяной океан, пустынный каменистый берег и зеленовато-пурпурное небо. Это было всё, из чего состоял мой сон. Но было и кое-что ещё. Прислушавшись, я уловил не столько ушами, а по большей части кожей вибрацию от рокота далёких волн. И в тот же момент почувствовал, будто что-то холодное прикоснулось к моему затылку, вздыбив волосы на коже. Резко обернувшись, я не обнаружил ничего за своей спиной, но ощущение холодного касания никуда не исчезло. Не придумав ничего умнее, я спросил у пустоты: — Тут кто-то есть? Произнесённые слова светящимися символами взлетали над головой и постепенно растворялись в воздухе. Ответом же мне послужил лишь тихий удар воды о берег. — Я понимаю, что это сон, и что, по сути, разговариваю со своим собственным разумом, создающим причудливые образы. Но раз это мой сон, мне бы хотелось, чтобы ты, кто бы там ни был, отвечал мне голосом, а не шумом воды. — Приветствую, альба. Время здесь опять существует. И не могу сказать, сколько его прошло с момента нашей последней встречи. Мне стоит сказать «давно не виделись»? Или наша встреча была недавно? Как давно это было? Годы? Минуты? Я оглянулся вокруг, но не обнаружил источника голоса, который, безусловно, не являлся человеческим. Он состоял из грохота прибоя, свиста ветра и звука трущихся друг об друга льдин. Как если бы я разговаривал с самим морем. — Я всё ещё сплю, да? — Разумеется. Это твой сон о том месте, где сплю я. И спят твои воспоминания обо мне. Ты изменился, альба. Позволь мне попробовать тебя получше. Ощущение того, что к моей шее приложили кусок ледышки, усилилось, и я почувствовал, будто холодная капля воды стекла вдоль моего позвоночника. — Ты новый альба. Потомок того, с кем я был ранее? Вечное оставляемое наследие? Дитя, не забывшее волю и память своих отцов? Ты унаследовал мою волю и его память? — Я как-то потерял нить разговора. О каком наследии речь вообще? Я потихоньку приноровился в странной манере речи своего собеседника, и до меня начал доходить смысл его слов. Точно, сегодня же была церемония Наследования, а значит, весь этот ритуал не просто традиция и пережиток прошлого? Значит, я и правда унаследовал нечто мистическое от своего деда? — Именно, — ответил мне бестелесный голос. — Вероятно, это наша первая встреча. С твоей точки зрения. И я рад, что ты почти сразу вспомнил звучание моего голоса. Даровав мне возможность говорить с тобой словами. А не криком волн. Языками морозного огня. Дыханием ночи. Рад, что ты видишь этот сон. Но тебе пора просыпаться, альба. Зеленоватый туман, поднявшийся от замёрзшей воды, лизнул мои ноги, и я тут же очнулся в собственной кровати дрожащим от холода. От вчерашней жары не осталось и следа, из приоткрытого окна тянуло зябкостью, заставившей верного Браса свернуться в клубок и прикрыть нос хвостом. Промозглый шум дождя шелестел по крыше и журчал в водостоках, жалуясь на какие-то свои дождевые беды. Немудрено, что мне приснилась такая муть, но в то же время сон был достаточно осязаемым и всё никак не хотел уходить из головы. Закрыв окно и поплотнее завернувшись в одеяло, я не заметил, как снова уснул, убаюканный бормотанием дождя.***
Повторное пробуждение почти что в полдень было вялым, и я смог неохотно покинуть постель лишь после того, как выпил две чашки горячего травяного чая. За поздним завтраком аппетит пропал вовсе, и вновь навалилось сонное оцепенение. — Мне снилась такая муть, Нора, — обратился я к горничной, которая начала убирать со стола, видя, что я не хочу продолжать трапезу. — Будто бы не я смотрел сны, а сны смотрели меня. Чувствую себя совершенно разбитым. — Желаете отменить все дела на сегодня кроме тех, которые вы уже проспали? — Нет, не стоит. Но пора взбодриться чем-то более существенным, как думаешь? Ты рекомендовала тонизирующее общение с моим новым учителем? Давай глянем, чего он стоит. — Как вам будет угодно, схожу приволоку труп библиотекаря в кабинет. Когда я говорю о своих покоях как об обычных комнатах, следует учитывать специфику архитектуры поздней Реставрации, подразумевавшей, что это, по сути, является домом внутри дома. В котором была даже собственная оранжерея со стеклянной крышей и небольшим рукотворным водоёмом, обсаженным водными растениями. Помимо приёмной, спален, оружейной, двухэтажной гостиной, большого кабинета с кучей подсобок, здесь имелась и куча мелких комнат, жила прислуга и личная охрана. У Норы тоже была своя комната в непосредственной близости от моей спальни, в которой она оставалась в те ночи, когда не разделяла со мной постель. Всего три коридора и четыре пары двойных дверей отделяли мою спальню от кабинета, куда я направился, собираясь разобрать накопившуюся за два дня корреспонденцию, пока буду ждать Нору с «подарком». Пусть я пока лишь тень своего отца, но правитель, имеющий привычку полагаться сугубо на советников и не глядя подмахивающий договоры и приказы, имеет шансы утром проснуться с головой, насаженной на кол, прямо как во времена Бенедикта Второго Буйного. Дождь, начавшийся ночью, и не думал прекращаться, но, тем не менее, я открыл окно и критически осмотрел рокарий на предмет растительности. Ирисы отцвели, а пионы ещё не выпустили нежную розовую плоть своих лепестков из круглых бутонов. Художественно расставленные камни щеголяли своими глянцевыми боками и были прекрасны в любое время года. Пока я созерцал этот небольшой шедевр садового мастерства, то из коридора раздался смех Карии, а потом и она сама вошла в комнату в компании Илли и Норы, сопровождающей Лендаля. — Добро утро, братик, не могла себе отказать в удовольствии присутствовать на первом уроке нашего нового учителя. Я так смотрю, ты высчитываешь траекторию полёта? Или сам собрался прыгать? Может, тебя не отпустило похмелье и ты дышишь свежим воздухом, потому как видок у тебя хуже некуда. Кария одним только своим появлением умудрилась наполнить солнечным присутствием всю комнату. Заняв своё любимое место за столом возле застеклённого шкафа с макетами парусных кораблей, она принялась ждать развития событий. — Нет, моя любимая сестра, я всю ночь терзался угрызениями совести и страдал от тяжести грехов, которые скопил за жизнь. Наутро же я раскаялся во всех своих проступках и теперь собираюсь уйти в монастырь, замаливать все провинности, — начал я каяться и чуть тише добавил зловещим шёпотом: — На самом деле мне не удалось сбежать из страны и это единственный способ избежать наказания. Следом за Лендалем в кабинет вошли ещё три гостя, серебристо-снежный красавец Брас и два одинаковых молочно-белых кота с разноцветными глазами, которых я раньше не видел в нашем доме. Судя по всему, они переселились сюда вместе с моим Инструментом и уже успели втереться в доверие к моему самому неподкупному охраннику. Хотя кто разберёт их тайные кошачьи замыслы? Альбинос же подъехал к камину, который был растоплен по поводу ненастной погоды, протянул руки к огню, согревая их, и замогильным голосом стал вещать: — Ваше искреннее раскаяние и перспектива того, что мой новый хозяин будет вынужден покинуть меня так скоро, скрываясь всю жизнь в монастыре среди аскетов, растрогали моё сердце. А потому я восстал из мёртвых сразу после завтрака. И уже обычным голосом добавил: — Только умоляю вас, мой принц, никому не рассказывайте об этом чуде некромантского самовоскрешения, иначе во дворце будет не протолкнуться от братьев-дознавателей. И постарайтесь с пониманием отнестись к тому, что иногда мои глаза будут становиться красными, я начну завывать и гоняться за девицами, чтобы испить из них крови. Издержки жизни в качестве умертвия, знаете ли. Также мне требуются цепи, которыми я буду греметь по ночам. Кария стала делать в его стороны жесты, отгоняющие нежить, и брызгать водой из графина, стоявшего на столе в окружении гарема нефритовых стаканов. На что он скорчил злобную рожу и зашипел, чем развеселил её ещё сильнее. Ритуал экзорцизма, увы, не изгнал учителя, но послужил причиной возникновения лужи на полу, из которой коты тут же принялись шумно лакать. Это небольшое представление именно то, что нужно для моей гудящей головы, благодарю покорно, но не стоит. И я решил вмешаться, пока они не разошлись ещё сильнее. — О да, спасибо, что предупредил заранее. Очень любезно с твоей стороны. Если не досчитаюсь пары служанок, то буду знать, чья это работа, просто вычту из жалования. Кстати, раз ты альбинос, так почему твои глаза не красные? Лендаль отнял руки от огня и подъехал к столу, за которым мы сидели, давая рассмотреть, что глаза его густого сине-зелёного цвета, без намёка на блеклую красноту зрачков, характерную для помеченных Девой. Но вместо ответа, он задал встречный вопрос: — А почему глаза вашего кота тоже голубые, а не красные? У Шари и Рейна белый мех, но глаза разноцветные, и при этом это истинно белый окрас, а не следствие альбинизма. В чём тогда разница? И правда, в чём между ними всеми разница? Видя замешательство на наших лицах, учитель улыбнулся и предложил: — Если ни у кого нет возражений, то думаю, что сейчас самое время для урока биологии. Мне нужны ваши мозги, детишечки. После чего он вовлёк нас не в скучный пересказ из учебника, который мы с сестрой привыкли ожидать на занятиях, а в довольно забавную беседу о кошках, людях и благословении Девы, в качестве примеров используя сторожевых котов, ничуть не возражавших и лишь басовито помуркивающих от такого внимания к себе. Впоследствии мы с сестрой заметили, что такая характерная манера вести занятия свойственна была для всего, чему он нас научил. Никаких домашних заданий, никаких тетрадей с лекциями, никаких повторений пройденных уроков. Он затрагивал какую-то, казалось бы, отстранённую тему, начинал о ней рассуждать, и через минут пять могло оказаться, что мы эмоционально обсуждаем доказательство какой-то математической теоремы или исторической гипотезы. И в итоге он задавал больше вопросов, чем сам давал ответов. Ненавязчиво заставляя меня и Карию вести большую часть беседы, лишь периодически кивая или перебивая, если мы в своих умозаключениях забирались куда-то не туда. А если что-то и оставалось невыясненным, то нам потом хотелось самим найти ответы на мучившие вопросы. И в результате мы всегда находили их. Интересно, если бы ещё тогда я спросил его об океане зелёного льда, каким бы мог выйти наш первый урок?