***
Жара лета, пришедшего раньше положенного по календарю срока, и внезапные грозы, которые могли случаться по нескольку раз за один день, были подобны темпераменту диких аликорнов, славящихся своим трудоёмким приручением и хищническими наклонностями, проявляемыми в неволе. А потому занятия, обычно проходившие в саду или возле пруда, вновь пришлось перенести в мой кабинет, как только начался месяц Дождей. И это явно было к лучшему. То ли из-за знойного воздуха, защиту от которого можно было найти только в пределах охлаждающих заслонов дворца, то ли ещё из-за чего, но здоровье Лендаля пошатнулось примерно через неделю после приёма и продолжало ухудшаться. Казалось, что с каждым часом он тает подобно восковой свече на жаре, будто что-то незримое подтачивало его силы. Кария тоже заметила неладное, но он со смехом отверг все её опасения, сославшись на то, что просто расстроен из-за выволочки, которую ему устроила Нора на днях. Меня же эти слова ничуть не убедили, я видел, что он чрезвычайно ослаб, а пальцы его рук, ставшие почти полупрозрачными, дрожали. Но я не решался завести серьёзный разговор на эту тему, что-либо уточнять или вообще встречаться с ним наедине, опасаясь, что моя выдержка пошатнётся, и я могу сорваться на грубость. Но когда спустя пару дней он появился в кабинете с глубокими, будто от длительной бессонницы, тенями под глазами и, вскрикнув от боли, начал валиться без сознания на пол после того, как я шлёпнул его по спине в качестве приветствия, то от моей так называемой выдержки не осталось и следа. Моё тело действовало на автомате, даже ни секунды не дав разуму на осмысление действий, будто не я всю последнюю неделю старательно выстраивал образ беззаботности и равнодушия. Я бросился к нему так, будто от этого реально зависела его жизнь, и, подхватив тело учителя, не позволяя тому упасть, почувствовал невероятный жар от тела, который обжигал меня даже через одежду. Ощущая исходящий от него острый запах горячего металла, я не знал, что и делать, и хотел было попытаться привести его в чувство, но меня сразу же остановила Нора, которая тоже выглядела крайне обеспокоенной. Она забрала у меня Лендаля, сказав, что тут вероятнее нужен не врач, а осмотр техмага, и, пообещав этим немедленно заняться, куда-то умчалась вместе с учителем. Нам же было велено сегодня отдыхать и не беспокоиться почём зря. И хотя беспокойство меня всё равно не отпустило, самое сильное, что я в тот момент испытал, было облегчение. Облегчение от того, что за всей этой суетой никто не обратил внимания на моё невероятно красное от смущения лицо. На следующий день Лендаль не явился на занятия.***
— Нора, почему ты мне раньше ничего не сказала?! — Вашей светлости не стоит волноваться из-за таких пустяков, — ответила моя горничная, накрывая стол к вечернему чаепитию в малой гостиной, — Лендаль довольно давно является Инструментом, из-за чего возникновение неполадок и замыкание цепей в ошейнике становится тем вероятнее, чем дольше он его носит. Но своевременный техосмотр и профилактика сведут на нет возможные поломки. Взбодритесь и не печальтесь, сейчас ваш драгоценный Инструмент пришёл в себя и отдыхает после ремонта. — Ты считаешь, что я должен плясать от радости, когда кто-то из моих слуг болеет? — Ваши наклонности не настолько порочны, но вы можете позволить себе небольшое злорадство и похихикивание. В особых случаях допустимо коварное потирание рук. — Нора, да чтоб тебя забрала Матерь Ночи, мне сейчас не до твоих шуточек! — Как вам будет угодно, пусть забирает, только тогда вам придётся пить чай без моих сладостей, — спокойно ответила она, разливая чай по чашкам и раскладывая хрустящее печенье в блюдца. Закончив со своими манипуляциями, она присела на софу около меня и, дождавшись, пока я наслажусь первыми глотками терпкого напитка, продолжила: — Вы и правда к нему привязались, не так ли? Вы не считаете его простым слугой и уж тем более своей собственностью? Кто он для вас? Близкий друг и наставник? Или, быть может, кто-то особенный, раз вы места себе не находите, проведя в разлуке всего-то один день? Давайте допьём чай, а потом я гляну, сможем ли мы его проведать. — О, Дева милосердная! Не стоило вообще поднимать эту тему! Я знал, что ты всё сведёшь к чему-то подобному и непременно опошлишь! Лукавые бесенята в серых глазах Норы лишь подтвердили то, что я в очередной раз попался на её уловку, но не стал сопротивляться тому, когда ближе к полуночи она повела меня навестить Лендаля.***
Мой отец с детства приучал нас с Карией к тому, что хоть мы и королевские дети, но это не привилегия, а, наоборот, обязанность. Мы в ответе за благополучие своего народа, и так должно быть не только на словах, но и на деле. Своим же поведением он подавал нам непосредственный пример. Всех слуг он знал по именам, был с ними всегда вежлив и искренне интересовался их делами, никогда не чураясь их общества. Для нас было в порядке вещей то, что отец мог присоединиться к игре в шарики с конюшими или лично проведать престарелую прачку, сорвавшую спину во время работы. Население дворца отвечало ему на это такой же взаимной любовью. Потому и мы, будучи помладше, играли и носились как угорелые с детьми прислуги по всему дворцу, одинаково пачкаясь в грязи и одинаково получая розги за шалости. Причём больше всего доставалось мне как принцу, а значит, и их негласному лидеру. Эти убеждения я сохранил до сих пор, что, впрочем, не мешало мне, памятуя и иную отцовскую науку, быть суровым к тем, кто вызывал моё недовольство, справедливо заслужив наказание за провинности. Но странное дело, до этого момента о том, где живёт Лендаль или как он проводит свободное время, я слышал лишь вскользь от Норы, сам никогда не навещая его лично. А если он мне нужен был во внеурочное время, то либо просил кого-то из служанок позвать его, либо связывался по зеркалу. Сейчас же, идя по коридорам северного крыла замка, устланным мягкими дорожками, поглощающими звук шагов, я собирался наверстать упущенное. Не только потому, что переживал за его здоровье, но и потому, что испытывал чувство вины из-за своего необоснованного упрямства. Пока я предавался самобичеванию, мы дошли до комнат прислуги и оказались у одной из дверей светлого дерева. Которая, судя по всему, была заперта на замок, потому как Нора достала из своего передника ключ и, дважды провернув его в скважине, бесшумно приоткрыла её, пропуская меня вперёд. Небольшая комната была погружена в полумрак, светильники не горели, лишь прохладный свет луны на ущербе проникал в открытые окна, окрасив всё серебристыми красками. Два кота шумно заворочались на кровати, но, блеснув на нас разноцветными светящимися глазами, снова улеглись на место, позволив теням от ветвей растущих на улице сосен расчертить их белые шкуры полосатыми разводами. В этой же кровати, укрывшись большей частью чернильными тенями, чем белыми простынями, сливаясь цветом со своим окружением, лежал тот, кто и являлся целью моего визита. Лендаль, одетый в кисею полумрака и разметавшийся в жарком сне, сейчас был больше похож на сломанную механическую куклу моей сестры, чем на живого человека, и на какую-то секунду я испугался, что это и правда так! Но, подойдя вплотную, я услышал его мирное дыхание, увидел дрожь длинных ресниц, бросающих тени на бледные щёки, и почувствовал горьковатый цветочный аромат его тела. Он крепко спал, не пробудившись от моего присутствия, и даже не пошевелился, когда я оттёр мелкие капли пота с его горячечного лба. Но, судя по всему, болезнь, чем бы она ни была, потерпела поражение, спешно покинула поле боя, оставив напоминание о себе лишь в качестве тусклости волос и заострившихся черт лица. Нора была совершенно права, впрочем, как и всегда. Я и правда к нему слишком привязался, и, может, в этом нет ничего плохого. Всё так и должно быть. И как только я смирился с этим фактом, чувство неловкости, которое в последнее время испытывал в его обществе, моментально исчезло, а все проблемы, связанные с этим, оказались совершенно пустячными. А потому я сделал то, что обычно делал, когда укладывал маленькую Карию спать и желал ей сладких снов. Едва ощутимо погладил его по волосам и запечатлел целомудренный поцелуй на макушке. Выздоравливай, мой острый на язык наставник, внешне годящийся мне в младшие братья, и помни, что ты должен мне один танец. Поправив на нём покрывало, я тихо вышел из комнаты в сопровождении неожиданно молчаливой Норы, которая обычно бы не упустила такой благодатный повод для шпильки. И она ничего не сказала мне, даже когда мы вернулись в мою спальню. На следующий день с самого утра, покуда ревнивец-Охотник не начал припекать, я собирался зайти по делам в ти-чиафскую комиссию с подписанным торговым пактом, не желая передавать его посредникам, когда меня перехватила Нора. И, взяв под руку, отвела во внутренний двор к обвитой виноградом беседке в патийском стиле. Там я увидел свою сестру с неизменной Илли, завтракающих в прохладной тени, и, внезапно, Лендаля, который, разложив на коленях какие-то травы, что-то увлечённо им рассказывал. И в его зелёных глазах не было ни тени недавней тёмной боли, лишь золотые блики солнца, пробивающиеся через резные виноградные листья, трепещущие на ветру. Показав мне это, Нора присела в глубоком реверансе, жестом продемонстрировав, что я могу быть свободен. Вот уж спасибо за разрешение, милая Нора! Пойду и я займусь чем-то полезным. Ты же ведь точно меня отпускаешь?***
— О, смилуйся надо мной, всеблагая заступница, милосердие и доброта которой на устах у всего люда под солнцем! Прости меня нерадивого, чья легкомысленность расстроила сиятельную госпожу!!! Приму любую справедливую кару, если это доставит усладу твоему сердцу! Только насмерть не убивай! — Прекрасно, продолжай кланяться! Пониже давай, не расслабляйся, Санитас! Вот так, хорошо, можешь даже на колени встать! Кария гневалась, Кария была расстроена и Кария вполне обоснованно жаждала возмездия! Замотавшись с делами, я совершенно забыл о своём обещании сводить сегодня сестру на выступление воздушного цирка, прибывшего на прошлой неделе в столицу, а потому, когда она, пылая праведным возмущением, ворвалась в мой кабинет, я не сразу понял причину её недовольства. И сейчас мне лучше не оправдываться и не возражать, а смиренно попросить прощения за свою рассеянность. Так и есть, спустя несколько минут Кария перестала бить меня по спине сложенным веером и сменила гнев на милость. — Ладно, я прощу тебя, но не думай, что отделаешься так легко. Раз такое дело, то я хочу получить развлечения иного толка. Отдай мне Лендаля на остаток дня, нам надо пройтись по магазинам. — Мне кажется, он не самый лучший кандидат в носильщики. Или ты в книжный магазин собралась? Что там может быть развлекательного? — Что? Разумеется нет, для этого я возьму с собой Марко, — она вздохнула, будто подивившись моим предположениям. — Тебе совсем память начала отказывать, милый брат? А ведь такой молодой! Ты же сам просил привести свой Инструмент в подобающий вид! Чем я и занялась, не жалея ни сил, ни вдохновения, но вынужденная прерваться на середине работы ввиду отсутствия необходимых материалов. Чтобы продолжить работу, мне надо кое-чем закупиться, а в вопросе выбора тканей и фурнитуры я не могу доверять рекламным буклетам или поручить это слугам. Те наряды, что ты сейчас видишь на нём, может, и сойдут для дома, но его нельзя в таком виде выпускать в люди, раз уж ты нашего учителя представил общественности в качестве девушки. Кария и правда сдержала своё слово и отобрала всё его странное барахло, сменив непривычно выглядящие в этой эпохе светлые неброские одеяния на более яркие и современные. Подчас даже слишком яркие, а порой — откровенно ультра-современные. Сам же Инструмент против таких переоблачений не возражал, сохранив лишь свою нелюбовь к строгим брючным костюмам, отдавая предпочтения вариациям на тему восточных хилатов. Касательно женской одежды он, судя по всему, тоже ничего не имел ничего против или, что более вероятно, просто не решался спорить на эту тему с сестрой. А может, он просто был банальным извращенцем. Молчавший всё это время Лендаль, который, сидя у окна, переписывал своим каллиграфическим почерком для меня один документ, лишь пожал плечами, давая понять, что какую бы выходку ни задумала моя сестра, он на всё согласен. — Ладно, идите принарядитесь, только верни его целым и, по возможности, невредимым, а то я тебя знаю. Лендаль отложил свои приборы, аккуратно сложил бумаги и, набросив на плечи пелерину с капюшоном, защищавшую его на улице от жгучих лучей солнца, отправился вслед за моей сестрой, выставив на своём кресле максимальную скорость. Да уж, лучше ты, чем я. Вытерпеть многочасовые походы по магазинам с Карией дано не каждому человеку.***
Как бы то ни было, но на праздник Цветения, отмечаемый патийцами, Лендаль сопровождал меня снова в женском амплуа, на ти-чиафское Торговое Заседание тоже, и так повелось, что любой выход в так называемый свет, для него означающий в принципе что-либо за пределами дворца, предусматривал полное перевоплощение. Даже ради таких недолги прогулок по городу, как сегодня, когда нам нужно было ненадолго зайти в Министерство. Мы с Лендалем уже почти собирались домой, но я вдруг получил блик-звонок от Карии с приглашением в тенебрийский театр теней, который, по сути, являлся больше парком для пеших прогулок, чем театром в привычном смысле этого слова, и часто использовался как место для пристойного рода свиданий и неформальных встреч среди Благородных. В живом театре высаженные особым образом деревья, обвитые лианами и растениями-симбионтами, создавали сложные узоры из теней, сменявшиеся каждые несколько минут из-за того, что солнце двигалось по небосклону, а потому загадочные теневые птицы расправляли перья, звери совершали прыжки, а дивные замки рассыпались в прах, чтобы через несколько секунд восстать в новом месте. Что же, в этом месте можно встретить много старых знакомых из высшего света, которые по моим многочисленным дипломатическим визитам наверняка запомнили моего переводчика не только по креслу, но и в лицо, и предупредительность Карии касательного того, чтобы он никогда не показывался в мужской одежде на людях, тут была кстати. Впрочем, он и без этого довольно непринуждённо вписался в роль начитанной компаньонки при аристократе, так что даже без косметики и с небрежно убранными в самую простую причёску волосами мало что выдавало в нём мужчину, а потому он оказался весьма популярным у «противоположного» пола и регулярно получал недвусмысленные комплименты, заставляющие меня нервничать. Не хватало, чтобы кто-то полез к нему знакомиться поближе и, облапав, обнаружил под юбкой то, чего у девушек быть не должно. Впрочем, всех тех, кто слишком настойчиво оказывал ему знаки внимания, он отшивал с жестокой хладнокровностью красавицы, знающей себе цену. Единственные же, кто были к нему абсолютно равнодушны, оказались мужчины из Златорогого Халифата, и я мог облегчённо вздохнуть, потому как их любвеобильный темперамент являлся притчей во языцех. Но когда я прямо спросил об этом у Лендаля, он только позабавился. — Вот уж не ожидал от вас такого вопроса, вы ведь знаток женских прелестей! А вся причина в том, что подданные шаха Агрома не видят во мне женщину, — но заметив моё недоумение, уточнил: — Не в том смысле, что они раскусили наш маленький спектакль. Я для них всего лишь Инструмент и не более, рангом чуть повыше вашей трости и ботинок. И причина этому проста, чтобы быть соблазнительным для этих горячих южан, меня должно быть вдвое, а то и втрое больше, потому как в Златорожье ценятся очень пышные женщины. Но какой бы ни была моя фигура, для спутницы принца, соответствующей вам по статусу, чьё предназначение ублажать ваш взор, полагается не такое преступно малое количество золотых украшений. Точнее, их полное отсутствие. Так что, откровенно говоря, я считаюсь некрасивым для этих любвеобильных мужчин. И, значит, нахожусь возле вас не из-за женских талантов и прелестей, а лишь в качестве невзрачной, но полезной вещи. — Хорошо, что ты сказал, буду знать на будущее, что тебе нельзя позволять полнеть и носить золото. А то ещё украдут у меня такое невероятно редкое сокровище. С украшениями у него и правда было негусто, хотя Кария подарила ему несколько простых серебряных брошек, колец и заколок с самоцветами. А в последнее время к ним добавились серьги в виде листьев плюща с ягодами, составляя единый ансамбль с его ошейником. Но какими бы скромными ни были его наряды и украшения, носить он их умудрялся с шиком. Так было и сейчас, платья, что он обычно надевал, даже близко не стояли с эпатирующей откровенностью наряда, в котором он впервые вышел в свет. Сегодня он предпочёл наряд из сизого дамаста с закрытым лифом и длинными рукавами, весьма строгого и лаконичного кроя, не оставляющего почти никакого простора для воображения. Хотя голодные взгляды, которыми его провожали стариканы-тенебрийцы, отдыхающие в парке, говорили об обратном. Но на что там можно соблазниться? Угловатая тощая фигура без намёка на аппетитные округлости! Впрочем, недостатки были умело скрыты стараниями моей сестры, из-за чего Лендаль казался не тощим мальчишкой, а изысканной девушкой с поразительно тонкой талией и точёными запястьями. Но если задуматься, я и сам частенько играл в такую игру, разглядывая дамочек по возможности с неидеальной фигурой, но следящих за своей внешностью и умело маскирующих свои несовершенства, пытаясь разгадать их секрет. Вот идёт леди не первой свежести, но плотное бюстье приподнимает отвисшую грудь и стягивает расплывшуюся талию. А вот эта леди прячет за шёлковым шарфиком морщины на шее, выдающие её истинный возраст. Вот прошлась молодая девушка, слишком полная на мой вкус и при этом с совершенно плоской задницей, но турнюр делает своё благое дело, преображая её фигуру. Впрочем, на глаза попадались девушки как и весьма неплохие собой, так и те, кого представлять без одежды было рискованным делом. Продолжать такую игру можно было до бесконечности, но при попытке представить то, что было у моего Инструмента под одеждой, моя фантазия стремительно капитулировала. И дело было вовсе не в том, что вид голого парня был для меня чем-то странным и шокирующим, но любая мысленная попытка освободить его фигуру как от женской, так и от мужской одежды, вызывали перед моим внутренним взором одну и ту же картинку, которая плотно засела в моей голове после того, как я навестил его во время болезни. Мерцающий силуэт на смятых простынях, пронизанный хрустальным лунным светом с трогательно худенькими плечами и выступающими ключицами. Зыбкий образ, прикрытый дрожащими тенями от разлапистых сосновых ветвей, словно тёмным кружевом. Это зрелище казалось мне куда большим воплощением наготы, чем если бы он и правда полностью разделся. Мда, мне стоит перестать вспоминать подобные вещи. И, по возможности, немедленно. К счастью, мы, наконец, добрались до места встречи, назначенного сестрой, и хотя её самой там не было, зато я увидел кое-кого, чьего появления никак не ожидал. — Дня доброго, отец, да осенит Охотник тебя тремя благословениями. Вот так совпадение встретить тебя тут. Но я догадываюсь, что это дело рук Карии, где она, кстати? — И тебе мудрости Девы, мой сын. Они с Илли отошли буквально минуту назад, но думаю, что девочки скоро вернутся. Приветствую и тебя… милая леди, надеюсь, мой сын не доставляет тебе хлопот? Снова. Если отец и удивлялся выбору публичного имиджа для моего библиотекаря, то виду никогда не подавал. Вот и сейчас лишь лукавая улыбка мелькнула в его светлой бороде, когда он ответил вежливым кивком на поклон Лендаля. Хотя буквально через несколько секунд он сам меня немало удивил, когда заявил: — Твои меры предусмотрительности оказались на высоте! Я уже несколько раз видел вас издалека, но при более близком рассмотрении могу заверить, что ты довольно ловко, если не сказать дерзко, защищаешь свой Инструмент. — По-моему, я не совсем понимаю, о чём ты, отец. Это, вообще, всё идея Карии. Вот теперь на его лице и правда появилось запоздалое недоумение, но он продолжил: — То есть ты не слышал последних слухов? И, к сожалению, большая часть из них правда. В последнее время в столице и окрестностях участились случаи исчезновения молодых мужчин-альбиносов. Дело до сих пор не получало широкой огласки лишь из-за хаотичности и нерегулярности происшествий, но шила в мешке не утаишь. За два месяца было зарегистрировано пять таких случаев. А когда после исчезновения молодого аристократа подключился тайный сыск, то в последствии были найдены все тела пропавших без вести со следами ритуального убийства. Я думал, ты знал об этом, раз отвёл опасность от Лендаля подобным образом. Судя по тому, как мой Инструмент согласно кивнул на его слова, он был в курсе этих исчезновений и, перехватив мой взгляд, язвительно спросил: — Неужели вы правда подумали, что я испытываю постыдные наклонности, для удовлетворения которых у меня есть желание наряжаться в дамское исподнее? Но отповедь, вертевшаяся на языке, так и не успела прозвучать. Появившаяся из ниоткуда Кария с жаром обняла сначала меня, а потом отца, и, не давая опомниться, повела нас куда-то за пределы теневого сада, явно зная куда идти.***
Идти оказалось не так далеко. Всего-то к закрытой карете, стоявшей у выхода из парка и поблескивавшей матовым металлом боков и сложными шестернями магнитных механизмов колёс. Внутри нас уже ждала Нора, а на месте возницы сидел Золотой Галстук моего отца — Этан, который повёз нас куда-то за город. Отец отказался уточнять куда именно, но пообещал, что это будет приятный сюрприз. О том, что сюрприз и правда не разочарует, я стал догадываться, когда карета свернула на южный тракт и выехала на ведущую к ферме дорогу, где разводили джарактийских лошадей. Самую дорогую и редкую породу ездовых животных, встречающихся в этой части света. Дороговизна эта была вполне обоснована. И обусловлена не абстрактными качествами, ценимыми только среди коллекционеров и тонких знатоков, или тем, что разведение и воспитание таких лошадок было тяжёлым и трудоёмким занятием. И даже не тем, что современный мир, перешедший на тягловую силу механизмов и транспортной магии, оставил далеко позади и седловых альбатросов, и спрутов-тягачей, и обыкновенных коняшек, которые вспахивали поля или запрягались в телеги. Нет, причина была в том, что джарактийские лошади не утратили своей актуальности и в современном мире. Хотя называть их лошадями было не совсем верно, они вовсе не являлись родичами простых скакунов, о чём говорили их раздвоенные копыта, леопардовые пятна на крупе и мясной рацион. Впрочем, от лакомств в виде сладостей и яблок, так любимых простыми лошадьми, джарактийцы не отказывались. А актуальность джарактийцев как компаньонов заключалось в том, что они являлись полуразумными существами, понимающими людскую речь, да ещё и владеющими природной магией. Ещё бы, ведь существо, способное без устали скакать несколько дней, для которого ни реки, ни горы не являлись преградой, способное верно защищать своего седока не только копытами и острыми зубами, но и звериным колдовством, животное, которое невозможно было увести чужаку, но которому можно было без страха оставить на попечение маленького ребёнка — не могло быть доступно любому желающему. Особенно учитывая то, что времени на дрессировку они требовали ничуть не меньше, чем на тренировку и обучение приличного боевого мага. Не упала на них цена и сейчас. Более того, возросла! В более древние времена эти скакуны ценились куда выше веса золота, являясь привилегией исключительно полководцев и царей. Сейчас подобные строгие условия были не обязательными, главное, иметь финансовую возможность их приобрести. А значит, содержание такого жеребца на конюшне автоматически относило его владельца к высшему сословию. И кстати, в домах, где люди могли себе позволить джарактийца, начисто пропадали все крысы и мыши, лишая работы котов-крысоловов. Но это уже небольшое приятное дополнение.***
— Ну что, дети мои, вы готовые к активному отдыху? — сказал отец, когда мы прибыли на место, и, выйдя из кареты, с наслаждением потянулся. — До самого вечера вы можете развлекаться и попробовать под седлом каждого жеребца и кобылку, проверяя их навыки и таланты на полосе препятствий. И если вам кто-то особо приглянется, то Мастер над Уздечкой займётся вашим обучением. Так что через пару недель каждый из вас станет обладателем такого животного в качестве подарка от меня. Кария явно знала, о чём пойдёт речь ещё до того, когда мы сюда прибыли, в нетерпении ёрзая в карете по дороге, а для меня это оказалось и правда неожиданностью. Ты не могла мне хотя бы намекнуть, моя сестра? — Я более чем уверен, что ты, моя златокудрая сестрица, будешь выбирать себе скакуна, исходя исключительно из масти. Готов поспорить, что это окажется белая кобылка с кучерявой розовой гривой, прямо как из твоего кукольного набора. — Много ты понимаешь, Санитас, я уже давно не ребёнок. Ну, погоди, сейчас мы переоденемся в костюмы для верховой езды и посмотрим, кого я возьму. Может, это ты выберешь кукольную лошадку? Мой отец рассмеялся, явно радуясь нашему оживлению, и тоже вмешался: — А вы думаете, я буду в сторонке стоять? Нора и Илли пусть тоже присоединяются к веселью. Хоть ты и превосходный наездник, Санитас, но мы сейчас посрамим вас обоих, готовьтесь рыдать от поражения на манеже. Или можете попробовать объединиться в команду и дать нам отпор. Лендаль, ты ведь тоже поможешь мне сбить спесь с сына? Да уж, о том, что касается возможности мне насолить, его просить дважды не надо. Даже один раз не надо! Только вот чем ты собираешься меня удивлять, о мой немощный учитель? Это тебе не пыль на книжных полках протирать. Часом позже я совершенно измученный полулежал в теньке от старого абрикоса, опираясь на лоснящийся круп игреневого жеребца с дымчатыми гривой и хвостом, на котором я и подумывал остановить свой выбор. И поливал разгорячённую голову и затылок водой из большой баклаги, не забывая и о своём четвероногом напарнике, ластившегося ко мне подобно огромному щенку. Мой отец сидел рядом, тоже несколько утомившийся после бурной скачки, и только посмеивался в бороду, глядя на моё обиженное лицо. Команды наши разделились неравным образом: объединив меня, мою сестру и наших горничных по одну сторону и Лендаля с отцом по другую. Я уже было понадеялся на лёгкую победу в конной дуэли на пневматических пистолетах, но не тут-то было! Хоть мой отец и был превосходным всадником и стрелком, но находился в явном меньшинстве, а мой Инструмент мало чем ему мог помочь. Я больше переживал, чтобы он не свалился с седла через каких-нибудь пару солнечных минут. Да уж, гордыня праматерь всех грехов! Я почувствовал неладное, как только библиотекарь появился на полигоне для тренировки сидя в седле так, будто родился в нём. А когда он, даже не касаясь поводьев и не давая голосовых команд, приступил к разогревающей пробежке, начав с пассажа, перейдя на галоп и взяв несколько сложных барьеров, то понял, что будет всё не так просто, как я рассчитывал. Когда же они с отцом объединились в заезде, слаженно прижимая нас четверых и разбивая белые шары нашей команды практически не прицеливаясь, но при этом не подставляясь сами, я понял, что нас разгромят с катастрофическим счётом. Ведь усилиями нашей команды было взято всего шесть их красных шаров, но при этом «потеряно» два человека, включая мою сестру. Её это, впрочем, совершенно не расстроило. Сейчас она, оседлав рыжую лошадку с тонкими ногами, пыталась взять приступом почти отвесную рукотворную скалу. А так как у её кобылки, очевидно, в роду были горные волшебные козлы, то восхождение проходило весьма успешно. Лендаль сменил жеребца-иноходца на массивного коня вороной масти с серебряными пятнами на крупе, который у меня под седлом нервничал и не слишком хорошо слушался команд, но был абсолютно шёлковым с ним. Лендаль что-то шепнул в его мохнатое заострённое ухо, и конь, взяв разбег, совершил головокружительный прыжок, очутившись на вершине скалы, которую штурмовала моя сестра. Встав на дыбы и демонстрируя своё мастерство, эта парочка не остановилась. Конь и наездник широкими пологими кругами начали нисхождение прямо по воздуху к изножью скалы, оставляя за собой голубоватый шлейф заклинания. Но увидев, что я зову их к себе, сразу же направились в нашу сторону. — Эй, жокей! Неужели по книжкам можно так хорошо выучиться верховой езде? Подкинь и мне парочку. А то я обучался этому с детства у лучших учителей, тренируясь каждый день, и только в четырнадцать лет начал выигрывать свои первые заезды, заслужив их по праву. А ты только что совершенно без усилий уделал меня как ребёнка. — Скажете тоже, без усилий, вы заставили меня сильно попотеть. И если бы не мастерская поддержка его величества, у меня не было бы ни единого шанса против вас. Было очень приятно снова поработать с вами в паре, ваше величество, — уважительно кивнул он отцу, — благодарю вас. Он хлопнул своего жеребца по шее, и тот, присев на задние ноги, позволил Лендалю дотянуться до фляг с подсоленной водой, стоящих на земле. — Я, знаете ли, ваша светлость, в своей жизни не только буквы изучал, — продолжил он, утолив свою жажду. — Судя по тому, как вы держите спину в затяжном прыжке, то могу сделать вывод, что во дворце вы обучались искусству верховой езды у Мастера Давида. Действительно непревзойдённого всадника и учителя, лучшего Инструмента в своём ремесле! Впрочем, с годами он явно стал куда мягче, — добавил он, пуская в рысь коня, который в нетерпении уже начал бить землю острым чёрным копытом, желая показать своему всаднику ещё какой-то головокружительный трюк. — Получил по носу? — спросил мой отец, довольно щуря золотистые глаза, когда Лендаль и Кария возобновили свои игры, подключив к ним Илли. — Можно подумать, что в первый раз! Они с Норой этим только и занимаются. Хотя удивлён, когда это вы уже успели так сработаться, я же вас вместе почти никогда не видел. — Потому что тебя тогда ещё на свете не было. Как ты думаешь, сколько ему лет? — По правде сказать, как-то не задумывался. Выглядит как подросток, но подозреваю, что всё же он немного старше меня. — И правда немного старше. Он мой ровесник, Санитас. Мы с ним были немного знакомы ещё в детстве, потому что рос он при дворе, но по-настоящему сблизились будучи уже подростками, найдя общие интересы. Кстати, он обучался у того же учителя верховой езды, что и ты. Разумеется, я тоже проходил эту науку у него. Во времена моего детства Мастер Давид был Старшим Жокеем дворца, обучавшим не только благородных отпрысков, но и любого ребёнка при дворе, способного сидеть в седле. И поверь, он не делал скидок никому, гоняя нас по манежу, пока задница не покрывалась кровавыми мозолями. Так что то, что ты считаешь нашу победу случайностью, а его умения незаслуженными, совершенно зря. Трудиться ему приходилось ничуть не меньше, чем тебе. — Ты мне раньше никогда не рассказывал, что вы были так давно знакомы. — Мало ли чего я тебе ещё не рассказывал? Ну, давай открою свой самый страшный секрет. Я впервые влюбился, когда мне было восемь лет. В дочь Мастера над Сторожевыми Котами, которая была меня старше чуть ли не вдвое. Я сейчас даже не вспомню её лица, но знаю, что у неё были длинные густые волосы, которые она заплетала в толстые косы. И я пообещал на ней жениться, когда вырасту. Обещание я, разумеется, не сдержал. Достаточно ли откровенная история из моего прошлого? — Ну, так себе. А что дальше было-то? Почему вы с ним перестали общаться? Я откинулся на спину, заложив руки за голову, устраиваясь поудобнее и готовясь слушать возможные откровения, но его история была до неприличия короткой. — Произошло то, что обычно случается, когда дети вырастают, и, вкусив от горького плода взрослости, забывают своих товарищей по детским играм. Наши дороги банально разошлись. Я встретил твою мать, мы поженились, и вскоре у нас появился ты, а потом Кария. Ещё между этими делами я успел стать королём, если вдруг ты запамятовал. А он стал Инструментом у твоего деда Анкораса и стал служить ему. Кстати, я вообще много лет о нём ничего не слышал и даже не знал, что он принял контракт Серебра. Что он стал таким, каким мы привыкли видеть его сейчас. Лучше скажи, какой ты урок извлёк из сегодняшнего поражения, Санитас? — Это просто. Во-первых, я в очередной раз убедился, что нельзя судить и недооценивать людей по их внешности. Во-вторых, что нельзя завидовать чужим успехам и считать их незаслуженными, не зная, сколько сил пришлось потратить человеку для достижения подобной цели. И в-третьих, я выяснил, что тебе нравятся женщины постарше. Радостный смех отца сказал мне, что он доволен моим ответом, но собравшиеся морщинки вокруг глаз и его взгляд, устремлённый на резвящихся Карию с Лендалем, позволили мне выучить четвёртый урок. Жизнь и прошлое любого человека подобны течению неспешной равнинной реки, несущей свои спокойные воды меж берегов. Какой бы тёплой и спокойной ни была вода, всегда найдётся место с опасным водоворотом, которое своим ледяным захватом способно сковать ногу незадачливому пловцу, сведя конечность судорогой и утянув на большую глубину. Такие жизнерадостные люди, как мой отец, повстречав давнего приятеля уже в зрелом возрасте, склонны шумно радоваться встрече, похлопывать друг друга по плечам и за кружечкой пива в ближайшей таверне вспоминать былые деньки. И, честно говоря, я не могу с уверенностью сказать, что отец был рад обществу Лендаля. Тут таилось что-то иное, похожее на боль от застарелой раны, шрама от которой давно не осталось, но которая не преминет напомнить о себе в самый неподходящий момент. Мой отец всю жизнь был верен лишь одной женщине, своей супруге и нашей матери. Он никогда не заводил романов на стороне, а когда мама покинула этот мир, да упокоит Дева её душу, не женился вновь. И даже не завёл себе фаворитку, хотя многие пытались проскользнуть на его ложе. Но сейчас, глядя на него, я очень сильно засомневался в истинных причинах его целомудрия. Не такими глазами должен мужчина смотреть на другого мужчину, пусть даже и переодетого в женский верховой костюм. Не такими глазами смотрят на человека, который должен вызывать лишь ностальгические воспоминания о детстве. Это был взгляд хищника, сидящего в засаде, но не решающегося сделать последний рывок, чтобы настигнуть свою жертву. Что произошло между вами на самом деле? И узнаю ли я об этом когда-нибудь? Не потому ли ты практически насильно всучил его мне на Наследовании, чтобы уберечь себя от искушения владения им? Но ты ведь не ответишь мне на этот вопрос, не так ли отец?