***
Неделей ранее я покорился просьбе Ариста, согласившись с доводами и аргументами Игнеуса, и перебрался в покои Санитаса. Я рассудил, что жажда и желания, которые во мне не раз пробуждались от неумелого прикосновения принца к своему дару, куда безопаснее отказа от покровительства, даруемого его королевской судьбой. Ведь если защита от Злого Рока требовала такой малости, как постоянное нахождение с кем-то из рода Альба — цена эта была воистину невелика. А учитывая, что до ближайшего затмения лика Лунной Девы оставалось чуть больше месяца, дня, когда появятся немалые шансы и вовсе избавиться от влияния Клейма Приговора, низведя опасность до минимума, я рассчитывал справиться со своими эмоциями. Ну не к юной же девушке мне перебираться, в самом деле, и уж тем более не к Аристу, это было бы слишком жестоко с моей стороны! Моим отношениям с братом нужно было время, чтобы состояться как родственным, давая возможность отпустить все те недоговорки и двусмысленности, что выросли между нами за годы отчуждения. Но я и помыслить не мог, что Санитас исполнит своё обещание не спускать с меня глаз настолько буквально! Все мои немногие личные вещи в тот же вечер были перенесены в пустующую комнату для прислуги по соседству с комнатой Норы, но по большому счёту это ничего не значило, потому как об уединении я теперь мог только мечтать! Пусть гнев принца утих и он больше ни разу с тех пор не рассердился, но то внимание, которым он меня окружил, было в некотором роде куда страшнее. Санитас не позволял никому из посторонних не то что прикасаться ко мне, даже заговаривать лишний раз, и сам взял на себя обязанности моего ассистента, превратившись из господина в прислужника. Он подавал мне еду только из своих рук, помогал купаться и переодеваться, неусыпно следя за тем, чтобы я нечаянно сам себе ничем не навредил. Как и грозился, он больше никогда не оставлял меня одного, и было в этом что-то от той маниакальной влюблённости, которую ко мне испытывал Анкорас, видя во мне Антару. И когда я озвучил своё недовольство, он тут же согласился, что хоть и перегибает палку, но ничего не может с собой поделать и не прекратит, пока не будет чувствовать, что я больше не нуждаюсь в его присмотре. А потом, удивительное дело, мягко попросил меня потерпеть ещё немого. И пусть он позволял сестре и отцу сменять себя на этом посту, в полной мере доверяя им, ночевал я, тем не менее, исключительно в спальне принца, вынужденно разделяя с ним ложе. Ведь я быстро усвоил, что спокойно уснёт он только в том случае, если будет в любой момент иметь возможность обнять меня или хотя бы прикоснуться рукой сквозь дрёму. На мой же вопрос, что он собирается делать, если вдруг захочет провести ночь с девушкой, и не помешаю ли я их чувственному занятию, он лишь отшутился, что не против, если я тоже присоединюсь. Наверняка я сильно переменился в лице от подобного предложения, потому как Санитас смутился и, что странно, покраснел, с тех пор больше не возвращаясь к подобной теме. Как впоследствии я у него выпытал, он уже тогда был не просто легкомысленно мной увлечён, а по-настоящему осознавал полноту своих чувств, и одна только мысль о том, чтобы уложить кого-то другого на простыни, хранящие мой запах, казалась ему кощунственной.***
Рассказ Игнеуса о судьбе на многое открыл мне глаза и объяснил, как так вышло, что я столь нелепо попался в руки культистов и почему меня не уберегли многочисленные слои охранных чар. И дальнейшее расследование только подтвердило его выкладки, ведь большая часть людей, поспособствовавших моему похищению, совершенно не знали о своей роли во всём этом и не желали мне ничего дурного. Мастер Корпус, придворный аптекарий, снабжавший меня эликсирами от головных болей, именно в тот роковой день по ошибке дал мне не ту склянку со снадобьем. И заметив это спустя час, сразу же послал ко мне своего младшего ученика Мердока, чтобы тот или поменял лекарство, или, если я уже его принял, отвёз бы меня к врачевателю для смягчения действия препарата буферным экстрактом. Но как назло, когда меня полусонного отвезли в палату врачевания, то Корпуса с помощниками уже вызвали на кухню: паровая печь из-за неисправности обожгла нескольких стряпух, помощь которым не терпела отлагательств, а так как мой случай не требовал таких же срочных мер, то меня оставили в палате совсем одного. Буквально через несколько мгновений я погрузился в глубокий сон, так что о дальнейших событиях узнал лишь со слов начальника охраны Петера и магистра Морголо, вычисливших того, кто был моим непосредственным похитителем. Кто бы мог подумать, что тихий и скромный астролог Кибалион, служивший во дворце, окажется тёмной лошадкой, человеком буйного сексуального темперамента, чья неудовлетворённость семейной жизнью раз за разом толкала его искать недостающие ощущения на стороне! И столь велика была эта зависимость от плотских утех, что много лет назад примкнув к Чёрной Деве, он не покинул её ряды даже после ужесточения требований к своим членам и не устрашился душегубства, нынче практикуемого на собраниях. Да уж, вряд ли бы в иной день он решился так поступить, но когда накануне очередной оргии астролог пришёл к Корпусу за увеличивающими мужскую силу пилюлями и увидел меня там спящим и абсолютно беззащитным — мой рок не просто учуял свежий след, а крепко сомкнул свою хищную пасть на добыче. Ненасытность и похоть, новолуние и благоприятная возможность получить альбиноса затуманили его разум, а желание выслужиться в своём ордене сподвигло его на то, чтобы преподнести меня в подарок главе культа в честь праздника Жатвы. Не думая о том, что он похищает королевский Инструмент на контракте и что в охранном контуре дворца сохранится запись, позволяющая проследить моё перемещение, астролог перебросил меня коротким порталом в свою башню, после чего спешно вывез за пределы города, где в тот же день отдал культу. Всё остальное я и так уже знал. Мда, если бы не столь своевременное появление Санитаса и Игнеуса, которые одним своим присутствием заставили меня отказаться от скорой расправы над насильниками, то кто знает, чем бы закончился тот вечер. Они утихомирили гневный Океан во мне. Я чуть не сорвался. Пусть и на миг, но я был безумно зол. В негодовании на свою слабость и полную беспомощность, я едва не призвал своё же проклятие, остановившись в шаге от желания убивать. Я не соврал, говоря, что в тот день у меня не было никакой нужды отдавать себя Бездне, в моём распоряжении имелся огромный арсенал защитных чар, но в ту минуту я ненавидел всё сущее. Тьма поднялась во мне, а дыхание Мухит стало намного ближе. После подобного происшествия я приготовился, что мне предстоит куда более изматывающая борьба за свою сущность, если Санитас, пусть и нечаянно, вновь взбаламутит штормом моё сознание, воззвав к своему дару, но, к моему удивлению, наступил полный штиль. Даже не так, его сила пришла в равновесие и стала гармонична естественному биению волн Океана, неспешно прорастая и укореняясь в нём, покладисто отступая, если в том не было нужды. Убедившись, что именно моё близкое присутствие и возможность лично обеспечивать безопасность даровали ему душевный покой, я даже решил, что зря упрямился! Ведь если бы я переборол свои опасения и позволил Санитасу сблизиться со мной намного раньше, ещё тогда, когда он впервые проявил ко мне интерес, то не было бы этого болезненного испытания на прочность, не было бы штормов в его Аль-Мухит и не было бы моего страха утратить свою суть. Мне было даровано несколько дней полной тишины, такой сладостной, что я почти позабыл яростную и дикую природу Бездны во мне. И я слишком сильно расслабился. То, что было благом для моего принца, оказалось ядом для меня. Сегодня безумный Океан нашёл иной путь выплеснуть свои воды чрез меня. Неужели он настолько сильно меня хочет, что покорно разрешил подобное? Или он тоже пребывал в мире грёз и принял меня за Антару? Нет, он не спал и прекрасно видел в рассветных лучах, что это был я. Потому как именно моё имя он произнёс, когда я, ужаснувшись своему поступку, отпрянул от него. Но пусть мой разум пробудился, воля ледяной крови во мне оказалась куда сильнее, а желание, с которым я вновь набросился на принца, только усилилось. — Команда… — с трудом прохрипел я. — Прикажи мне остановиться… Я никогда не мог и помыслить, что буду рад боли от командного заклинания, сорвавшегося с уст Санитаса, которое туго затянуло чарами мой ошейник, едва позволяя дышать. Оно полностью парализовало тело, а потом резко отбросило меня прочь, скинув на пол. И я тем более не мог предположить, что слова, сказанные принцем, будут такими: — Лендаль, прости меня… Я должен был догадаться… Но лишь спустя долгие минуты, когда я почувствовал, что зов плоти покинул меня, а лёд Бездны перестал кипеть в груди, то взглядом дал понять, чтобы Санитас освободил меня от приказа. И даже после этого я некоторое время лежал на спине, закрыв руками лицо, и не решался посмотреть на принца, склонившегося надо мной. — И это ты просишь прощения? — прошептал я. — Я же чуть тебя не изнасиловал! — Это не твоя вина. Я не утерпел и первый начал это, несмотря на то что ты спал. Позволил себе лишнее. А когда ты ответил на мою ласку, то принял желаемое за действительное… Но вряд ли бы ты захотел такого со мной… — Вряд ли?! — я резко сел и наконец-то заставил себя посмотреть на него. — Санитас, ты даже представить себе не можешь, чего я только что хотел! Что хотел сделать с тобой… А если бы я захотел тебя убить, ты бы это тоже мне позволил? Меня колотила крупная дрожь от осознания того, что именно это я сейчас и собирался сделать, а также от догадки, чем я являюсь на самом деле. Чем я теперь стал или, что более вероятно, чем я всегда был, но до этого отрицал эту часть себя. А потому разыгрывать невинного недотрогу и дальше будет в высшей степени лицемерно. — Если я когда-либо вновь позволю себе такое, то прошу, останови меня, — я смог сделать свой голос ровным и лишённым эмоций. — Используй весь арсенал команд. Хотя нет… учитывая то, чем вы занимаетесь с Антарой, перенося и на меня часть своих ощущений, то вряд ли мы оба сможем удержаться, если так и продолжим спать в одной постели. Останови меня, если у тебя будет хоть малейшее подозрение, что я не в себе. В остальном же поступай так, как заблагорассудится, не стоит ограничиваться из-за того, что ты считаешь своим долгом опекать меня. Я не такой неженка, как ты думаешь. Хочешь, я помогу тебе снять напряжение? Учитывая, что принц до сих пор был возбуждён, я был абсолютно уверен, что он сразу же воспользуется моим предложением. Но Санитас лишь вздохнул и отрицательно покачал головой, будто бы не он чуть ранее извивался подо мной от вожделения. Наклонившись, принц помог мне подняться и заботливо усадил на кровать, завернув в простыню. — Ты так несерьёзно говоришь об этом, Лендаль, не шути с подобным… — Я не шучу. То, что мы рано или поздно окажемся голышом в объятиях друг друга, если не станем держать дистанцию, для меня давно стало очевидным. И мне стоило предупредить раньше. Я ведь тоже позволил себе лишнего. Мой принц, помнишь, когда я говорил о том, что не являюсь демоном, совращающим мужчин? Что я не очаровываю людей, располагая их к себе? Я несколько лукавил. Судя по всему, именно это я и делаю, хоть и не по своей воле. И именно поэтому, когда я узнал про эту особенность, мне не хотелось ни с кем-то особо сближаться, ни заводить романтические отношения. Он погладил меня по плечу, но не игриво и двусмысленно, а крайне деликатно в своей нежности. Я услышал ещё один его вздох и скрип кровати, когда он присел возле. — А я вытащил на свет и заставил блистать своими прелестями это сокровище? Демона-совратителя, который даже на развязной вечеринке в Южном, где каждый нашёл себе пару, умудрился ни с кем не переспать? А твои волшебные щиты, которыми ты спелёнат словно младенец? Что-то не верится, что ты обладаешь такой изумительной способностью. — Вообще-то, меня тогда пытались затащить в койку. Хотя это не аргумент, там всех пытались. Но я говорил вовсе не о том, что на меня кидаются все на свете. Поддержание нейтрально-вежливых отношений или даже лёгкий флирт, который я иногда себе позволяю, не влекут за собой настолько сильных последствий. И если я не буду пытаться откровенно кого-то обольстить… Зона Мира, активация Кисеи Пустоты — и никаких проблем с тем, чтобы внезапно оказаться зажатым где-то в углу. Но с тобой у меня всё было совершенно иначе с самого начала. Я не мог спрятаться от тебя за охранными чарами и заставить забыть себя. Как и не мог отказать себе в удовольствии дразнить и провоцировать. Манить, а потом отталкивать. Истории о том, как демонетки способны одним лишь кивком головы поставить на колени даже самого целомудренного монаха — невероятное художественное преувеличение, но зерно истины в этом есть. Ты позабыл о том, как полез ко мне целоваться на тенебрийском приёме, хотя терпеть меня не мог? Впрочем, ты точно такой же. — Да неужели? — Вот скажи, тебе хоть раз отказывала девушка, чьей благосклонности ты по-настоящему добивался? Есть хоть один человек, который не любил бы твою добрую сестру? Вспомни, как народ Альбы обожает своего короля. Разве ты не заметил, как изменился Игнеус всего за полгода, превратившись из стеснительного парня в уверенного в себе мужчину? Но Санитас привык всю жизнь получать взаимную любовь, ни разу не усомнившись в своей личной обаятельности. Он воспитан как принц и не понимает, о чём я. Мне надо развить свою мысль: — Нижний мир и мир материальный. Борьба противоположного. Союз сопоставимого. Их тяга друг к другу и при этом несовместимость — это абсолютный закон. Вечное стремление и невозможность полной интеграции. В этом есть своя красота. В том, как сложно, но при этом изысканно наши миры находят точки соприкосновения. Как я уже говорил, Аль-Мухит желает физического воплощения и хочет объединения с нашим миром, не только подчиняясь своей природе, но потому, что в нём существуют люди. Разумные создания, которые позволяют ему быть. Воплотиться. Заполнить себя. Я бы даже сказал, что Аль-Мухит по-своему возлюбил весь людской род. Но и он для нас привлекателен по той же причине. Подобно тому, как яркие окраски цветов приманивают птиц и насекомых, так и Океан всегда был пленителен для нас. Мы как мотыльки, которые летят к Бездне, польстившиеся на сладкий аромат её нектара. В ней есть то, чего недостаёт нам. — Мой беловолосый искуситель, я пока что не улавливаю связи. Мне кажется, ты привёл не самые удачные примеры… — Связь самая прямая. Связь с Аль-Мухит. Я говорю не только о серпенских жрецах или посвящённых, которые на всю жизнь соединены с Океаном — это люди, что, безусловно, устанавливают созидательный союз с Аль-Мухит и несут с собой в этот мир его частичку. Но среди остальных народов тоже немало таких, кто с рождения имеет благословение Нижнего Мира. Это не принцы-вариты, лично одариваемые Бездной, а простые люди, умеющие находить точки касания между нашими мирами. Из них выходят харизматичные лидеры, убедительные ораторы, полководцы, за которыми идут тысячи. Учёные и поэты, художники и певцы, которые влюбляют в себя всех окружающих. О таких говорят, что они благословлены богами, поцелованы создателем или черпают свои силы свыше. Так оно и есть! Но даже и без внешних проявлений каких-либо талантов другие люди безошибочно чуют, кто стоит перед ними. Улавливают горькое дыхание Аль-Мухит, а потому считают интересным этого человека и неизбежно увлекаются им. Никто из смертных не способен по-настоящему ненавидеть Духа-Короля, существо, в котором невероятно огромное количество пламени Аль-Мухит. Никто! Только безумно любить, что бывает куда хуже, как мы уже убедились. Ты — наследник серпенских королей и всегда купался в обожании окружающих, а сейчас так и вовсе лично отмечен Океаном. — Разве это плохо? — Не плохо, мой принц. Ведь ты привычный к такому отношению и с достоинством умеешь его принимать в силу происхождения. Но вот подумай, неужели ты считаешь нормальным то, что ты хочешь парня, который был любовником твоего деда и в которого в юности был влюблён твой отец? Не находишь такое совпадение странным? — Очевидно, что у нас троих оказались одинаковые вкусы… А ты считаешь нормальным то, что Антара, который был парнем моего деда, теперь… — он задумался, подбирая слова. — Мой наставник? Что всё замыкается в кольцо и крутится вокруг одного существа, которое и не человек вовсе? Зачем ты всё усложняешь и драматизируешь, если мог выразиться куда проще. Закон природы таков, что все хотят Духа-Короля в его человеческой форме, а раз он есть в тебе, то все будут хотеть тебя. — Если тебя это не напрягает, тем лучше. А я всё никак не привыкну. Думаешь, я не заметил, как ты постоянно ко мне принюхиваешься? Или не осознаю, какой аромат Океана распространяю вокруг себя, особенно сейчас, когда во мне течёт зелёная кровь его вод? Или, может, не понимаю, в чём настоящая причина твоего влечения? — Хочешь сказать, что из-за этого мои чувства и тяга к тебе ненастоящее? — Отчего же? Они настоящие, даже слишком! Но основание, на котором они возникли… Скажем так, я совершенно не обольщаюсь по этому поводу… В этом нет моей заслуги. И я ничем не заслужил твоей любви. Его лицо стало выглядеть так, будто я его ударил. Незаслуженно и с особой жестокостью. — И только поэтому ты всё время меня отталкивал? Из-за гордыни? Цените меня как личность и игнорируйте иные мои достоинства? Ты как девица, которая отказывает кавалерам, считая, что они польстились исключительно на её привлекательную внешность, не веря, что есть те, которым нравится в ней всё. Будто бы можно любить в человеке мизинец левой ноги, не замечая всё остальное. Да уж, воистину королевский гонор у тебя! — Нет. Не только поэтому. Я боюсь, Санитас. Боюсь погубить тебя, отдавшись своим желаниям. Боюсь, что у тебя не станет сил меня остановить. Пусть твой запах пока что едва уловим, но он пьянит меня так же сильно, как и тот, от которого ты потерял голову. Я могу забыться, как это случилось только что. Я заблуждался, считая тебя виновником бури в моём разуме. Хоть ты и соблазн, против которого трудно устоять, но зов разрушения, который я слышу, исходит не от тебя. И он может вновь толкнуть меня на насилие. Моё Испытание наградило меня дарами всех королей, и я больше не могу отрицать факта того, что во мне существует часть, взявшая венец звёзд силой. Он носил его всего несколько минут. Но пусть даже так, он всё равно некоторое время был Духом-Королём, а значит, уже внутри меня. Понимаешь? — Ты говоришь о Намуре? — Да, о нём. Тому альхикмату, из-за которого всё это началось, сейчас должно быть немало лет, даже серпенцы редко живут так долго. Но я знаю, что он жив и что он где-то близко. Слишком близко. Я однажды встречал его в Аль-Мухит лично, неоднократно находил его следы в Океане, улавливал обрывки его мыслей и слов, а сейчас я видел сон, который принадлежал ему. — Ты опасаешься, что он способен как-то повлиять на тебя и причинить мне зло? Как было сейчас? Ты думаешь, это был он? — Я опасаюсь, что стал им, — я закутался поплотнее в простыню, будто пытаясь отгородиться от остального мира. — Нет, я и есть Намур. — Ты рехнулся? — Не исключаю. Возможно, Лендаль умер давным-давно, а его место занял незнакомец, до сих пор не выдававший себя. Когда Игнеус впервые отвёл меня к Океану, то он уже ждал меня там, отразившись двойником в зеркальной глыбе льда. От него я получил свой небесный венец, и с него началось моё Испытание. Понимаю, что это могла быть только иллюзия, но сейчас начинаю допускать, что он говорил мне правду. Я говорил себе правду. И сам же от неё отрекался. Не могу выбросить из головы мысль о том, что все наши действия были спланированы им с самого начала. То, как я получил сердце Бездны, то, как я наконец-то прошёл свой путь наследника до конца, и вы, послужившие ключом к доселе немыслимой в своей полноте слияния человека с Бездной, тоже лишь ступеньки для его возвышения. Всё это лишь шаги на пути того, как он собирается осуществить свой план. И если во мне есть часть его души, то значит, я имею возможность стать воплощением Намура Отступника, тёмным Духом-Королём. Чем больше задумываюсь о том, кто я такой, тем сильнее крепнет уверенность… Он с силой встряхнул меня за плечи и, развернув к себе, закричал: — Перестань! Именно эти сомнения и разрушают тебя! Вина за преступления, которые ты не совершал. И если ты прав, тогда тем более ты не должен позволять себе подобных мыслей, допускать его в своё сердце и сомневаться в правильности своего пути. Ты не Намур, ты Лендаль! В тебе сейчас говорит не этот отступник, а обыкновенный страх! В твоей жизни было слишком много принуждения и слишком мало любви! Ты просто боишься и не понимаешь, что значит получать заботу и ласку. Не отказывайся от себя лишь потому, что боишься причинить боль другим! Так устроена жизнь, люди всегда будут делать больно друг другу! И, судя по тому, сколько я уже из-за тебя натерпелся, ты поздновато задумался о том, чтобы не ранить меня. — Ты прав. Я такой глупый, раз наболтал тебе ерунды… — Дурак! И наконец-то признаёшь это. А теперь посмотри на меня. Посмотри мне в глаза! Загляни в меня и только посмей ещё раз повторить, что я хочу быть с тобой лишь потому, что обольстился ароматом Океана. Будто я настолько слаб, что позволяю ему выбирать, кто мне нужен, а кто нет. И уж тем более только мне решать, достоин ли ты моей любви. Я твой, Лендаль, целиком и полностью. И это моё собственное решение! Какой же из меня учитель, если я не способен усвоить простейшие жизненные уроки? Вспыльчивый, деспотичный и самовлюблённый принц, каким я его впервые встретил, давно научился самообладанию, способности уступать и умению дарить свою заботу. Я же всю свою жизнь только покорно отдавал и никогда не стремился ничем владеть. Не потому что был слугой при господине, а из-за того, что никогда не брал желаемое, не мучаясь потом угрызениями совести. Не сомневаясь в решении. Не жалея о последствиях. Довольно. — А я твой, я же обещал вечно служить тебе, а ты принял у меня эту клятву, — по многолетней привычке я чуть было не поклонился ему на этих словах, но остановился на середине движения и вновь поднял на него взгляд. — Возможно, ты скоро пожалеешь об этих словах, Сани. Или даже откажешься от них. Кто знает? Может, через неделю, а может, уже сегодня. И пускай, но здесь и сейчас спасибо тебе. Спасибо за то, что я чувствую себя любимым. Отныне я разрешу себе это, перестав оправдываться. Хочу быть жадным и нетерпеливым. Хочу взять то, что он готов подарить мне, и то, что я пожелаю сам. Хочу сделать его только своим. И не только на словах. Я тоже принял решение, Санитас. Интересно, какое выражение лица у него будет, если я сейчас притяну его к себе и поцелую первым?***
В обед мне пришло сообщение от Норы. Очень короткое: готово. Значит, обратного пути нет. Что же, прощай, Лен Семисердечный, прощай, воспитанник Дана, прощай, светловолосый мальчик-полукровка, принятый в семью эдвайзоров королевской семьи, который трагично погиб в возрасте пятнадцати лет, защищая крон-принца. И хоть светлая память ему была уже лет двадцать с лишком, когда он был официально проведён в последний путь, а на деле стал Инструментом-Книгой, продолжающим службу короне, факт его недолгой жизни являлся неоспоримым. Сейчас всё изменилось. Как минимум там, куда хватило влияния Ариста и ловкости Норы. Руководствуясь указаниями Игнеуса, мы разработали своеобразную стратегию подмены. Мы собирались обмануть рок и навсегда сбить его со следа, а это требовало изменить не только моё будущее через настоящее, в котором я приму новое имя и новую судьбу, но касалось также и моего прошлого. И как я понял, нам понадобится именно то прошлое, когда хтомантическое проклятие ещё не настигло меня, а только-только примерялось на соответствие факторов, не успев «заразить», как других серпенцев, попавших в зону риска. Поэтому Нора позаботилась об этом. О моём прошлом. И именно потому она отсутствовала в городе, выполняя поручение короля. Заметая и меняя. Уничтожая и подбрасывая. Не должно остаться никаких физических следов моего существования. Ни записей о рождении, ни о том, где я обучался и проходил квалификацию на лингвиста. Моё имя было не просто вычеркнуто из семейного реестра Семисердечных, все записи были изменены, а документы подложны. Даже аннулирован факт наречения имени в Союзном храме Лунной Девы, по большому счёту самый серьёзный и главный «документ» человека. Отныне с точки зрения бумаг и записей я никогда не рождался и не жил. Что же касалось памяти людской, то мало кто помнил меня именно Леном, сейчас же и вовсе ничто не должно связывать меня с тем мальчиком, который появился на свет тридцать шесть лет назад. Образовалась некая пустота, и мы должны её заполнить. Скоро появятся совершенно новые записи и свидетельства, внезапно всплывшие факты, особенности которых мы продолжали шлифовать с Аристом, опираясь на помощь Игни, сверяя каждый шаг. И практически всё было готово, чтобы родился новый человек. Санитас почти не принимал участия в наших собраниях, потому как, оставив меня под присмотром отца, наконец-то мог посвятить себя хоть каким-то иным делам, ибо его обязанности принца и дипломата никуда не исчезли. Но сегодня я попросил его присоединиться к нам, потому что настал и его черёд включиться в нашу игру в качестве непосредственного участника. Когда мы поднялись в кабинет Ариста, то Игнеус уже был там, расслабленно развалившись в одном из кресел, и даже не повернулся в нашу сторону, когда мы вошли. Сейчас он вполне мог сойти за высокопоставленного придворного мага, и вовсе не потому, что сменил свою жёлтую мешковатую робу на подобранный со вкусом удлинённый сюртук и научился справляться со своими курчавыми волосами. Куда делась его былая неловкость, которую я находил довольно милой и которой мне теперь недоставало? Его движения стали непринуждёнными, а речь свободной. Нельзя сказать, что его характер или внешность переменились, но в том, как он теперь ходил, как здоровался и даже как молчал, чувствовалось некая притягательная сила. Внутренняя сила, которую ему даровал Аль-Мухит. Вот в чём крылась основная причина перемен. Взгляд же Игнеуса часто приобретал некий налёт скуки, будто заскочить во дворец на полдник дело обычное, более того — надоевшая рутина. Но так бы решил лишь тот, кто плохо его знал. За этим отрешённым выражением лица скрывалась напряжённая работа, сейчас он подолгу разглядывал изнанку мира, а потому часто выпадал из событий реальности. Судя по всему, не стоит его пока беспокоить, хотя король, очевидно, так не считал и растормошил Игни, когда я подъехал к ним, сразу перейдя к делу. — Держи, — Арист передал мне папку с записями, — ознакомься со своей биографией, может, у тебя появятся какие-то интересные дополнения, потому как самое время запускать вторую часть интригующих слухов. Сынок. Я не удержался и рассмеялся, снова вспомнив о том, на чём мы, в конце концов, сошлись. Какой вариант получится максимально оптимальным, и какое положение меня теперь ждёт. Воистину — смех сквозь слёзы. — Вы вообще о чём? Санитас попытался заглянуть ко мне через плечо, но вряд ли он составит правильное представление о прочитанном, если я не объясню ему тонкости. — Мы о том, Санитас, как именно я войду в род Альба, — ответил я, листая записи. — Да, отец говорил о том, что примет тебя в нашу семью, и я так понимаю, что он больше не собирается устраивать марьяж, женив на какой-то дальней престарелой родственнице с правом наследования фамилии? Хотя, стоп, в высшем свете ты отсвечиваешь в женском образе, так что тебя должны были выдавать замуж? Вот был бы сюрприз твоему супругу в первую брачную ночь. — Зря ты так пренебрежительно об этом говоришь. Имя — невероятно мощный инструмент, — перебил его шуточки Игнеус, и хоть он явно хотел рассказать об этом подробнее, уместил всё в пару предложений: — С древности личное имя несло в себе мистическое значение и предопределяло судьбу человека. И это — не просто суеверия, а Имя — не просто слово, обозначающее кого-то конкретного. Это сложный механизм взаимосвязей и способ влияния на других людей. — Это понято, — не стал спорить Санитас, — можешь не углубляться, сделать себе имя и прославиться — означает остаться в памяти людской спустя тысячелетия. Можно совершенно не разбираться в истории, не изучать генеалогию древних родов, но каждый ребёнок знает легенду об Ирине и основании нашей страны, или сказку про Златорогого Тура, объединившего семь морей и семь гор Халифата. Имена людей, давным-давно ставших великой историей. Точно так же можно своё доброе имя и потерять. — Верно, — согласился Арист. — Но верно и то, что, для того чтобы сделать себе настоящее имя, недостаточно просто подать заявку в Храм и получить список с благоприятными вариантами. Точнее, в нашем случае этого недостаточно. Я хоть сегодня могу подмахнуть бумаги, в которых дарую Лендалю какой-нибудь титул и ввиду заслуг перед отечеством право причислять себя к нашему роду. Такие прецеденты не раз были, но только этого мало. Женитьба тоже не поможет. Ему надо получить фамилию не только на бумагах, ему необходимо Наречение. — Поэтому ты решил его усыновить? У меня появится старший братик? — Младший, — поправил я, закончив изучение записей, — это финальный вариант? — Вполне, есть возражения? — Лишь в мелочах. Значит, слушай, мой единокровный брат Санитас, известный своим мужеством и благородством. Дозволь своему недостойному родичу рассказать о том, какие вести взбудоражат нашу столицу в скором времени. Я так понимаю, что уже будоражат, — перешёл я на свой обычный тон, и, сделав пару пометок, продолжил,— потому как в высшем свете уже поползли слухи о том, что у нашего славного короля есть ещё один ребёнок. Незаконнорождённый сын, о существовании которого он доселе не знал, но который свалился на голову нашего государя как снег летом. За эти слухи мы благодарны Карии, которая сейчас по страшному секрету судачит об этом с подругами. Разумеется, взяв слово никому-никому не говорить о том, что она слыхала от папеньки. То есть к вечеру об этом будут знать все. Слухи эти хоть и расплывчаты, но уже сегодня начнут обрастать подробностями благодаря стараниям не менее знающих людей. И что важно, сам король их не станет опровергать слишком уж категорически, если кто ненароком полюбопытствует. Кстати, Арист, твой спешный отъезд из столицы и расследование, которое велось в Южном, сыграют тут на руку и добавят достоверности. Теракт бездномагов это, безусловно, очень плохо, но если бы не тщательное медицинское исследование всех пострадавших, то никто бы и не узнал, что всё это время у тебя был ещё один наследник чистой крови, рождённый от… Я замолчал, чтобы обдумать коррективы и внёс предложение: — Негоже из тебя делать изменщика и гуляку, учитывая твою репутацию порядочного семьянина и воплощение всяческих добродетелей. Пусть моя мать будет не служанкой, достаточно безмозглой, чтобы не сообщить королю о бастарде, а чародейкой, настолько влюблённой в государя, которая пошла на обман и возлегла с тобой, приняв обличье королевы. А потом, родив от тебя ребёнка, всю жизнь скрывала правду его происхождения. Как такой вариант, Игни? Малефикций, который во время моего монолога рассеянно оглаживал рукой в перчатке воздух перед собой, будто перебирая струны невидимой арфы, на миг замер и, к чему-то прислушавшись, утвердительно кивнул. — Но наш славный государь, — продолжил я вводить Санитаса в курс нашей задумки, — судя по всему, не собирается отказываться от этого юноши, а более того, подумывает о том, чтобы признать и сделать его принцем. Люди любят слезливые истории. Королю это добавит очков популярности, а мне же, несчастному бастарду, сочувствия. — Неужели кто-то поверит в такие откровенные сказки? — Ещё как поверят! Чем более нелепа история, тем охотнее её будут пересказывать и смаковать. Ах, простите, сперва шёпотом судачить в кулуарах высшего света, а уже потом эта история уйдёт в простой народ. Ибо крайне важен источник, откуда это всё начнётся. Будет очень неплохо, если ты, мой принц, невзначай обмолвишься о том, что некоторые части этих слухов вполне имеют под собой почву. Наведи туману, многозначительно подмигни, посетуй на то, как далеко способна зайти влюблённая женщина. — Мне не сложно, но вот слухи эти должны хоть на что-то опираться? — Безусловно. Появятся записи о рождении с нужными датами. Найдутся очевидцы и свидетели. Даже детские фототипии. Потом придёт черёд краски для волос и золотистой пудры. — В смысле? Зачем? — Устроим маскарад. Я выдавал себя за девушку в твоём обществе, а теперь стану изображать провинциального юношу, который внезапно появится в свите короля. Мы изменим мою внешность при помощи грима и чар в достаточной степени, чтобы я внешне стал больше походить на альбийца, и моё портретное сходство с королём бросалось в глаза. А главное, что меня увидит достаточное количество вельмож, которые сами продолжат подпитывать слухи. — И сильнее всего будет бросаться в глаза твоё кресло! — Мы избавимся от него. Спрячем и ошейник тоже. Стараниями Норы, которая будет неподалёку и обеспечит меня маной, я буду ходить своими ногами. А моя неуклюжесть, возможно, даже сыграет на руку. Я буду разговаривать как парнишка из мелкого южного городка. Я буду крайне стеснителен. Постоянно одёргивать непривычную одежду и путаться в обращениях. Ещё бы, всю жизнь быть безродным подростком-безотцовщиной, а тут вдруг выясняется, что мой отец сам король! Который в один прекрасный день приехал за мной, чтобы назвать своим сыном и отвезти во дворец! Есть от чего ошалеть. Но мы не станем слишком долго тянуть с этим фарсом, иначе обман раскроется. — В принципе, я начинаю понимать, к чему это. И какова же дальнейшая судьба этого юноши? Может, такая байка и годится для кухонных пересудов, но разве это обманет судьбу? — Конечно нет, — ответил ему Игнеус, — но это подготовит почву. Создаст определённую нишу. Нишу, в которой будет допустимо существование ещё одного принца, пусть и незаконнорождённого. Но люди станут верить, что это вполне возможно. Слухи многое приукрашивают, но к слухам особо и не придираются. Подобная мистификация сработает куда надёжнее и быстрее, чем официальное заявление. — Да, это слишком утомительно. А ещё для нашего дела важно не делать из твоего «брата» знаменитость, Санитас, — перехватил слово король. — Главное — получить имя. Считается, что Дева лично сходит в мир смертных дважды в год в дни лунного затмения, и в эти дни принято решать все вопросы, касающиеся родства, продолжения рода и семьи. Заключаются самые важные браки, только в эти дни детям даются их взрослые имена, даруются титулы и право на фамилию. Или же, напротив, отбирают за провинности или лишают кровных уз. — Я это и так прекрасно знаю, отец, переходи к сути. — А суть будет в том, что слухи эти обрастут свежими подробностями. И настоящими доказательствами. Надо будет убедиться, чтобы нужное количество авторитетных людей в этот день увидели меня, входящего в храм Лунной Девы в компании некого юноши. Храм этот будет столичный, но, разумеется, на отшибе, якобы подальше от сторонних глаз. И из храма этот парнишка выйдет уже в церемониальных одеждах определённого вида: в венце младшего принца и в мантии с перечёркнутым гербом Альба, то есть без права наследования короны. Разумеется, мы позволим изображениям и фототипиям этого события утечь в массы. Позже сведущие люди расскажут, что юноше был дарован майорат в Пёстрой Долине, а сам он был отправлен в Тенебрию. Официально — для того чтобы получить разностороннее образование, необходимое молодому дворянину, а на деле — от греха и престола подальше, по крайней мере, пока он не станет постарше и его нельзя будет выгодно женить на какой-то иностранной принцессе, окончательно выслав из страны. — Помнится, конт Сахин обещал тебе содействие, Санитас,— напомнил я о данном ему обещании. — Самое время воспользоваться его любезным предложением. Пусть он подтвердит эту историю. — Ну и ну, — покачал головой Санитас. — Да вы целую историю тут придумали. Мелодраматичный, а главное, довольно тривиальный для знати казус с неожиданными детишками, которых топить поздновато, а оставлять при себе опасно. Но с именем-то что? Можно надурить народ байками, заставив их поверить в нашу версию, и, видимо, нет никаких препятствий в том, чтобы принять Лендаля в нашу семью, но вы же сами сказали, что этого мало. И причисление к альбийскому роду не сделает из него настоящего принца по крови. — Не забегай вперёд, светлость, якобы усыновление и людская вера в это — лишь факторы, которые увеличат его благополучное вливание в новый поток судьбы, — Игнеус оставил нити своей невидимой арфы и, встав, покровительственно положил мне руку на голову, будто я и впрямь был перепуганным мальчишкой, а не взрослым мужчиной. — Вообще-то, всё перечисленное не обязательно, рассматривайте это как некую страховку. К тому же такая нелепая история о страшной тайне в королевской семье необходима для того, чтобы отвлечь внимание от истинного положения вещей. Арист тоже встал. И слова, которые он произнёс, означали, что наконец-то он решился поделиться со своим сыном тем, что ему и правда пора узнать: — Санитас, церемония Наречения, через которую проходят все королевские дети и в которой Лендаль получит имя Ангуис Альба, будет настоящей. По закону и по крови. Он получит это имя не как приёмыш, а находясь в своём полном праве. Я объясню всё остальное, когда мы будем в Зале Древ, идём.***
Действительно, в плане наглядности Зал Древ, являвший из себя великолепный образчик слияния гения зодчества, магии и такой нудной науки, как генеалогия, был куда лучше многочисленных архивов и реестров с записями. Думаю, что не одно поколение юных принцев и принцесс смогли запомнить всю свою многочисленную родню, правящие семьи других венценосных родов и знать иных стран исключительно благодаря возможности лицезреть этот «сад». Волшебные Древа были весьма схожи с их природными тёзками. У них тоже имелись стволы и ветви, изготовленные из золота, побеги и корни, украшенные вставками из камней и инкрустированные перламутром, кроны и листья из тончайших пластин нефрита, которые трепетали от малейшего движения воздуха. И по-своему эти древа тоже были живыми, потому как со временем на ветвях вырастали новые листочки, а некоторые изредка опадали. Они тесно сплетались кронами, породнившись друг с другом, давая плоды-ростки новых семей. Каждое древо — королевский род, а каждый листочек на нём имел своё имя, прикоснувшись к которому можно было узнать историю человека, проследить его жизненный путь и понять его взаимосвязь с иными листьями в этом саду. В самом центре зала рос клён белого золота, и он являл собой изображение генеалогии рода Альба, от самых-самых истоков до сегодняшних дней. Клён, который теснее всего соприкасался с медной осиной королевства Патии и латунным кипарисом Джаракты, ибо немало благородных дочерей и сыновей этих стран вошли в королевскую семью Альбы благодаря брачным союзам. Интересно, как бы выглядело Аль-Серпенское древо, от которого сохранились лишь немногие семена? Может ли быть, что вскоре этот клён обовьётся изумрудными плетями плюща? — Впечатляет, не так ли? — бросил король через плечо и, не задерживаясь, чтобы позволить нам рассмотреть зал, уверенно направился к алькову в задней части. — Но это всё для видимости, настоящее же «древо» взращивается здесь, прошу сюда. Он отпер ключом небольшую дверцу и пригласил нас в светлую комнату с очень высоким как для такого небольшого помещения потолком. Никакой роскоши и великолепия, никакого золота и камней. Скучные шкафы вдоль стен, приставные лестницы, каталожные ящики и столы с канцелярскими принадлежностями. Запах порядка и аккуратности. Обитель внешне противоположная залу, из которого мы пришли, но на этом их отличия заканчивались. — Как вы понимаете, красота красотой, но такие серьёзные документы лучше хранить по старинке. Систематизировано и не на виду. Особенно если истинное положение дел порой отличается от официального. — Что ты имеешь в виду, отец? — удивился Санитас, судя по его реакции, находился он здесь впервые. — Думаю, он говорит о том, что спискам в этом архиве совершенно нет дела до порядочности и необходимости сохранять лицо, — я подъехал к одному из шкафов и наугад открыл несколько ящиков, где хранились совершенно одинаковые на вид папки. — И если мы обратимся к ним, чтобы посчитать действительно всех потомков короля Маргрита, то окажется, что слухи о его любвеобильности были немало преуменьшены? — Что-то вроде того. Может, скажешь тогда, для чего этот прибор? — Арист указал мне рукой на сосуд цилиндрической формы в тонкой металлической оплётке, зафиксированный в нише одного из столов. — Понятия не имею. — Это гематрон, — проявил эрудицию Игнеус, — и в его основе заложены такие же последовательности магии крови, как и те, что используют жрицы в храме Девы для ритуалов наследования или проверки линий родства. И хотя его создали ещё в срединных веках, из-за высокой стоимости и сложности калибровки он не слишком доступен для широких кругов. — Именно, — подтвердил его слова Арист. — Это прибор, который сделал для сохранения нравственности при дворе куда больше, чем все проповеди наставников Лунного Пути. Жрицы крови способны проследить родственные связи человека до седьмой степени родства, отдельно по мужской и женской линии, но это крайне длительный и сложный ритуал, к которому нечасто приходится прибегать. Мало кто хочет выносить сор из дома, а если венценосный супруг подозревает свою жену в измене, сомневаясь в том, а от него ли дети, то обращаться к жрицам Девы в столь деликатных вопросах считается крайним вариантом. Мужчины чаще предпочитают вразумлять своих жён самостоятельно, чем давать делу официальный ход и доводить всё до общественного скандала. Оказаться рогоносцем — приятного мало, но сделать это достоянием двора — ещё хуже. Впрочем, я привёл не самый удачный пример… Я положил папки с записями на место и подъехал к гематрону, чтобы поближе его рассмотреть. Внешний осмотр не дал мне никакой новой информации, но то, что я о нём услышал, позволяло сделать кое-какие выводы. — Законность королей Альбы, — продолжил Арист, — невозможно подвергнуть сомнению благодаря ритуалам, которые в обязательном порядке проводят жрицы, объявляя наследников законными, детей сыновьями своих отцов или же наоборот, опровергая родственную связь. Но мировая история знавала немало исключений. — Как это было в случае с княжичем Ара-хио из Ти-Чиафа, который, выдавая себя за сына царя, поднял в стране восстание? И, захватив власть, правил почти двадцать лет, пока обман не раскрылся? — Именно так, и если кто-то умирает, не оставив прямых наследников, то сразу же начинается грызня за наследство и скарб. И пускай работа гематрона не так изящна и исчерпывающа, как у жриц, зато очень быстра и годится для более конкретных нужд… — Каких же? — Каких? Хотя бы таких, чтобы без лишнего шуму пересчитать действительно всех детей того же короля Маргрита. Или на корню пресечь притязания самозванцев, которые будут иметь наглость присвоить себе чужое имя. Сейчас этот прибор настроен исключительно на наш род и категоричен в своих ответах. Их может быть всего два. Я покажу вам на примере. Он снял с одной из полок продолговатый серебристый ящичек и, открыв его, показал нам содержимое. Несколько десятков прямоугольных пластин тёмно-голубого стекла с выведенными на них именами, разложенных по отделениям. Санитас и Кария. Арист. Анкорас и его братья Евандар, Нейво и Лукреций. И многие другие. Некоторые пластины были с золотистыми искрами в своей середине, какие-то с зеленоватыми пятнами или мраморными разводами, но общий цвет у них был один — голубая кровь королевского рода. — Это готовые кризалисы с положительным результатом. А так выглядит кристалл без записи, — Арист показал нам полупрозрачную пластинку, вытащив её из чехла, лежащего на столе с аппаратом. — Мастер Игнеус, не продемонстрируете ли нам работу прибора на себе? — Почту за честь. Взяв пластину из рук короля, Игнеус с силой провёл её острым краем по указательному пальцу и, когда выступило несколько капель крови, густо смазал широкую сторону. — Для анализа нам необходимо нанести образец крови на кризалис, а поскольку аппарат уже настроен на соответствие совпадений, то от меня требуется лишь поместить пластину в считывающий шлиц для проверки по заданному шаблону. После чего он до упора вставил её в небольшую прорезь в крышке прибора и повернул какой-то вентиль на передней панели. Несколько минут гематрон еле слышно гудел и вскоре выдал кризалис обратно. Вытащив его, Игнеус продемонстрировал нам грязно-бурый цвет, весьма далёкий от голубизны. — Отрицательный результат. Увы, ваше величество, у меня маловато шансов выдать себя за альбийского королевича. — Теперь, Лендаль, твоя очередь. — Не стоит. Я знаю, что там будет. — Как хочешь, у меня и так есть твой кризалис, который я сделал давным-давно. Но, учитывая вопросы, которые возникли у Санитаса, ему стоит увидеть, верно? Когда я дал свою кровь и голубая пластинка с изумрудными прожилками появилась из недр гематрона, то уже был готов к скандалу в исполнении принца и вопросам из серии «как вы могли скрывать». Но тот лишь осмотрел кризалис на просвет и уложил его в ящичек рядом с пластинкой своего отца. — Что же, в каждом слухе лишь доля слуха — остальное истина. Хотя я понимаю причину, почему об этом мало кто знает. А также последствия, если бы подобные моменты стали известны другим и почему ты рассказываешь мне про это только сейчас. Судя по всему, Арист тоже ожидал бурю эмоций от своего сына, а не столь спокойной реакции на такие известия. — Я думал, что ты будешь возмущаться именно из-за того, что я не сказал тебе этого раньше. — Раньше? А насколько раньше, отец? И как бы ты мне это преподнёс? Знаешь, сынок, у меня есть старший брат, который тоже живёт во дворце, но он не принц и даже не аристократ, а бесправный Инструмент, который вынужден прислуживать нашей семье. Кстати, как мы будем решать, кому из нас он достанется в качестве личной собственности? Так, что ли? — Вряд ли, Санитас, на тот момент я и сам не был уверен, в курсе ли Лендаль обо всех этих некрасивых подробностях. Искренне надеялся, что нет. И понимал, что он и без этого факта имеет множество причин относиться ко мне без теплоты, а уж о доверительных отношениях речи вовсе не шло. И даже сейчас мы не разрешили все вопросы между нами. Стоп, как ты понял, что мы братья? Мы же совсем не похожи. — Ну, как сказать… В этом и вся загвоздка, что не похожи, так? Ведь политика такая коварная штука, когда весьма неловко получается, если твой близнец вылитая копия короля другого государства. Могут возникнуть определённые подозрения и неудобные вопросы, не так ли, отец? Лучше, чтобы оснований для таких вопросов не возникало вовсе. Право, было бы легче, если бы он дал волю эмоциям, а не вёл себя спокойно, но при этом так язвительно. Ты явно впитал не только мои знания, но и не самые лучшие черты характера, принц. — Не ёрничай, Санитас, — прервал я его, — твоему отцу как раз наплевать на подобное. От меня отказались сразу при рождении, Арист же долгие годы вообще ничего не знал. Да и я не знал тоже. Но спустя столько лет это перестало иметь существенное значение, история наших жизней уже была написана. И это именно я предпочёл сохранить статус-кво и не согласился бы на церемонию, если бы не обстоятельства. А у тебя, светлость, всегда была возможность спросить и разрешить любые свои сомнения, если бы ты по-настоящему этого хотел. Всегда. — Ну да, я уже задавал тебе вопросы, а ты на них отвечал. Как оказалось — честно. Да только каждый раз обращал весь свой рассказ в достаточно нелепую буффонаду, чтобы я не поверил этим россказням. Помнится, ты ещё уверял, что являешься посланником Матери Ночи и планируешь уничтожить наш мир? Хотя, мда… В некотором роде это тоже правда. Но тогда правдой является и то, что ты собираешься заявить свои права на трон и свергнуть моего отца? А меня отлупить энциклопедией? — Кто знает? Если ты так настаиваешь, то могу отлупить. Но от трона я, пожалуй, откажусь за определённую компенсацию. Надо бы списочек наметать. — Эх вы, заговорщики, — он рассмеялся и обнял своего отца, — я всё знал. Догадывался благодаря многим подсказкам, которые мне дал Океан, и точно уверился в этом после Испытания, как только переговорил с Карией. Она тоже в курсе, отец, но ждала твоего решения на этот счёт. Конечно, я мог прижать Лендаля командным заклинанием, но поступить так снова было бы низко и по большому счёту бессмысленно. А потому решил посмотреть, когда вы расскажете об этом сами. И признаетесь ли вообще. Ведь на самом деле я просто хотел немного доверия с вашей стороны. Ну и ну, тут он попал в яблочко. Будь моя воля, я бы до последнего всё отрицал. Малодушно отнекивался, и не только потому, что привык к своему положению и вполне им был доволен, совершенно не желая становиться принцем. Снова. Нет, дело не в этом. Если между мной и Карией сразу возникли взаимопонимание и тёплая привязанность, то те отношения, которые бурно развивались у нас с Санитасом, очень сложно было назвать дружбой. И уж тем более не после недавнего разговора и моего поцелуя, не позволяющего сделать вид, что между нами ничего нет. Какой же я самонадеянный всезнайка, не видящий дальше собственного носа. Лучше бы я сразу отказал ему, чем ляпнул, что скоро он откажется от своего признания. Он всё прекрасно знал, но, несмотря на это, предложил мне своё сердце. Что же, у меня теперь предостаточно поводов, чтобы устроить себе выволочку! Только сейчас я заметил, что с начала разговора всё время нервно теребил кончик своей косы, практически распотрошив ленту, которой она была завязана, и, оставив в покое свои волосы, подвёл итог сказанному: — Это решение должен был принять Арист, потому как, цитирую, это его ответственность и его забота. Он его принял. И хоть ты смеёшься, Сани, но вроде как и злишься тоже? — Нет, я не злюсь, а, наоборот, доволен, что отец больше не считает меня ребёнком, доверяя мне такие секреты. Хотя, верно… Я всё-таки немного сержусь. Из-за того, что на свете слишком много вещей, которые не зависят от меня и моего положения. Или того, что никакие мои старания уже не исправят случившегося! Была ли вообще возможность, чтобы ты не стал… — Я не жалею о той жизни, что прожил, — оборвал я его. — И ты не жалей меня. И пусть это звучит несколько странно, но так было правильно. То, что мне и твоему отцу достались разные короны. Ему — золотая корона альбийского солнца, я мне — венец звёзд. И должно было быть только так. Ведь сложись всё иначе, если бы мы росли как братья, то я был бы совсем иным человеком, с иным мировоззрением и характером. У Ангуиса не было бы шансов принять в себя столько Бездны, чтобы отвести удар от своего друга и решимости отдать свою жизнь за принца. Мы оба бы погибли в день своего пятнадцатилетия, если бы я не был Лендалем, воспитанным для того, чтобы служить. И даже если бы я выжил, то на свет никогда бы не появились вы с Карией, вариты, которые впоследствии позволили и мне получить свою корону. Я бы не встретил Игнеуса, сделавшего невозможное реальным. Без вашей роли в моей судьбе я бы никогда не закончил своего Испытания, никогда бы не стал тем, кто я есть сейчас. Как я могу проклинать свою судьбу, если я мог потерять всё, но приобрёл сокровища, о которых не смел и мечтать? Ты абсолютно правильно отругал меня, Сани, я позабыл о своей истинной цели и своём долге перед самим собой. И я не должен бежать и отказываться от другой части себя! Я не только королевский Инструмент, не только серпенец и воплощённый Мухит, я также альбиец и принц Ангуис Альба. Игнеус, который до этого совершенно не вмешивался в наш разговор, внезапно подскочил ко мне и, схватив за руки, резко выдернул из кресла. — По-по-повтори это, — он снова стал заикаться, но явно от возбуждения, а не от нерешительности. — Я не ошибся. Это действительно работает. Прямо сейчас твоё клеймо потеряло почти половину своей силы, когда мы… Когда ты веришь в это… Ты принимаешь, по-настоящему принимаешь себя… Он развернул меня лицом к шкафам и полкам с записями, и, обведя их рукой, объяснил: — Понимаешь? Пусть мы не в храме перед ликом Богини и ты ещё не произнёс нужных ритуальных слов, но их души уже тебя услышали. Здесь спят Имена всех королей и королев, в этой комнате записаны твои альбийские истоки и они готовы тебя принять. Повтори свои последние слова! — Я Ангуис Альба! — выкрикнул я, обращаясь к своим невидимым предкам, и в следующий миг мне показалось, что я вспыхнул шаром голубого огня, породив собой золотую звезду-солнце, новорождённым светилом встающую из вод Океана.