***
Ангуис Альба стал главной новостью столицы. Он наделал громкого шума и взбудоражил всех. Не то чтобы кто-то из нас собирался делать из этого великую тайну, ведь как раз подобное скандальное появление у короля Ариста третьего «ребёнка» нам и требовалось, но всё же резонанс оказался куда сильнее, чем мы ожидали. И пока ажиотаж вокруг него не поутих, Ангуис вынужден был безупречно исполнять свою роль в свите короля, а вот возможности побыть Лендалем у него не выпадало вовсе. Даже несмотря на то, что Клеймо было снято, о «возвращении» моего Инструмента речи пока что не шло. И если так разобраться, то не знаю, кто вздохнул с большим облегчением, когда юный принц был «отправлен» на обучение в Тенебрию, мой отец, Лендаль или я? Да, мне, оказывается, его очень не хватало. Не хватало наших совместных занятий, не хватало звука его тихого голоса, не хватало даже язвительных шуточек. Мне не хватало осени посреди бесконечно тянувшегося лета. Но златовласый солнечный юноша отступил. Спрятал подальше яркие наряды и смыл краску с волос. Он выпустил на волю воплощение Лунной Девы, позволив ему облачиться в светлые свободные одежды и сесть в самодвижущееся кресло. Он разрешил осени тихо и неспешно взять своё. А потому в первый день, когда Лендаль вновь вернулся к своему привычному внешнему виду, я обрадовался так, будто наступил праздник Середины Зимы и я получил долгожданный подарок. Да, мне его не хватало, и я всё никак не мог им насытиться. Не мог, хотя теперь мне было позволено куда большее. Сейчас я сидел у него в ногах, положив голову ему на колени, и смотрел на пламя камина. Лендаль читал какой-то занудный правовой кодекс и рассеянно гладил меня по голове, будоража во мне доселе неведомое сладостное и тёплое чувство. Сегодняшний день выдался холодным, дождливым и ветреным, так что я не хотел никуда идти. Я хотел сидеть вот так вот целую вечность. Слушать шум дождя за окном, треск прогорающих поленьев, шорох переворачиваемых страниц и сопение развалившихся на полу сторожевых котов. Я почти задремал, а потому не сразу расслышал голос Карии, которая повторила своё приветствие куда громче, чем требовалось, чтобы разбудить меня. — Уникальное предложение от самой принцессы, спешите воспользоваться! Насладитесь редким обществом неуловимой девицы, бросившей отчий дом, брата и вообще! И это всё ради сомнительного и ненужного увлечения! Конец цитаты. Моя сестра уже вернулась из универсария и, сбросив промокший плащ на руки подоспевшей Норы, присела возле меня на пол. С удовольствием вытянув ноги и зажмурив глаза, она замурлыкала почти как кошка. — Я так понимаю, случилось что-то хорошее, сестрёнка? Окончательно проснувшись, я приветственно потрепал сестру по макушке, стряхнув несколько капель воды с волос. — О, ты даже не представляешь, насколько. И это хорошее касается и тебя, ревнивый собственник, контролирующий каждый шаг своей сестры! С наступлением осени наша компания увеличилась на целого одного Игнеуса, который оставил преподавание в Спекртуме и практически переехал во дворец, но уменьшилась на одну Карию, которая стала пропадать всё в том же вышеупомянутом заведении. Неожиданно для всех нас принцесса подала документы на кафедру Врачебной Алхимии и Фармации. Но даже будучи хоть трижды благородной особой, ей вряд ли бы удалось обойти ограничение по возрасту для студентов, так что я отнёсся весьма скептично к этому её начинанию. И вот тут-то меня и ждал сюрприз, комиссия оказалась весьма впечатлена результатами пробных вступительных экзаменов, а мою сестру зачислили в качестве вольного слушателя, позволив ей посещать занятия и допустив к практике. И потому несколько дней в неделю Кария до обеда присутствовала на лекциях, а иногда пропадала на занятиях до позднего вечера. — И в чём же радостная весть, Кари? — Великая радость для тебя, мой братик, в том, что если до зимнего сессио я экстерном сдам все необходимые дисциплины, то меня переведут на заочную форму образования и сразу на третий курс. Так что гордись великой мной, я стану самым молодым студентом в истории Универсария. Который, так и быть, милостиво согласится больше времени проводить с братом. — Горжусь, величайшая, позволь пасть ниц и вознести хвалу! Ой, не могу… Так как моя голова всё ещё лежала на коленях у Лендаля, то он использовал её как подставку для своей книги, моментально придавив томом и не позволив мне дёргаться, когда я захотел было подурачиться со своей сестрой. — Кстати, где Игни, что-то я давно его не видела? И правда, в последнее время мы почти не удостаивались его компании, хотя несколько недель назад у нас появилась традиция совместного завтрака в покоях принцессы. После него сестра убегала на занятия, я занимался своей работой в Корпусе Дипломатии или тренировался, а вот куда потом испарялся Игнеус — мне было неизвестно. Я слышал, что они что-то там замышляют с ректором тайного сыска, но несколько дней назад Игнеус вообще пропал из поля зрения и даже на завтраки перестал являться. — А он строит храм Аквамаринового Змея в подвале Алого Дома, — подал голос Лендаль, захлопнув книгу и наконец-то убрав её с моей макушки. — Сам же он собирается стать священником. Обрить голову, принять обет безбрачия и посвятить себя служению Духу-Королю. То есть мне. Если не веришь — сам спроси. Он уже заканчивает со своими праведными трудами, так что сейчас я его позову, скажу, чтоб поднимался сразу сюда… Способностями древних королей Лендаль пользоваться не очень любил и мысленной речью для разговоров с нами никогда не пользовался, предпочитая говорить словами через рот. Или писать через блик-зеркало. Но с Игнеусом у него, судя по всему, был налажен какой-то особый канал для связи, потому как буквально через пару минут рыжий малефикций зашёл в комнату и, протянув к огню озябшие руки, вместо приветствия сказал: — Так я же вроде говорил, что строю храм, разве нет? Но вот про мои планы в качестве священника Лендаль вам уже откровенно заливает. Интересное дело, в отличие от плаща принцессы, его одежда была покрыта не изморосью, а самым настоящим снегом, перчатка же и вовсе расцвела морозными узорами, которые уже начали таять в тёплом воздухе комнаты. Такое впечатление, что он выбрался не из подвала, а спустился с вечноснежных горных вершин. С благодарностью приняв у Норы чашку горячего пунша, он тоже последовал примеру Карии и сел на пол слева от меня. Ну и дела, в моём кабинете куча удобных кресел и диванов, но мы все ютимся у камина, сражаясь с котами за право сесть поближе к огню. А может, дело в том, что возможность вот так вот находиться рядом, плечом к плечу, давала нам чувство уверенности и защищённости. И особой сплочённости. — Мы с господином Морголо создаём резервную манасеть для дворца, — продолжил Игнеус после того, как почти залпом осушил чашку, — которая будет работать по серпенским протоколам и которая рассчитана на очень высокий манафон. Если вырубится питание дворца, а резервная сеть не активируется, то дворец будет работать от этой. От кристалла-концентратора. В этом как бы и заключается главная суть — наша сеть будет независима от города. Но так звучит официальная версия, объявленная подрядчикам и прочим привлечённым специалистам. Я же там не единолично кирпичи таскаю. — А какая настоящая? Мой вопрос удивил малефикция, но он, сообразив, что подробности своих секретных делишек и правда мне не рассказывал, объяснил: — А настоящая версия том, что это действительно храм. И задача у него будет такая же, как у других храмов. Стабилизировать и контролировать прочность границ между мирами. Но, разумеется, он не будет рассчитан на посещение прихожанами и тем более к нему не выдвигаются необходимые архитектурные требования. Это серпенский храм по внутренней сути, а не в плане культового религиозного сооружения. В случае чего, объёма главной друзы должно с запасом хватить на то, чтоб накрыть всю столицу. И спасибо Лендалю, что он смог восстановить для меня некоторые утраченные технологии Аль-Серпена. — Не за что. Разве ты должен благодарить меня за такую мелочь? Если я получил доступ к воспоминаниям других королей, то надо использовать это на полную катушку. Жаль, что среди них было крайне мало архитекторов подобных сооружений. У тебя удалось соединить «свой» храм с храмом Набии? — Ага, никаких проблем, протоколы цепей совместились. Но работы непочатый край, говорить о полном охвате города пока ещё рано. Я не закончил со стабилизацией, приходится работать при очень низких температурах и без посторонних. Они начали обсуждать какие-то технические тонкости, мы же с сестрой переглянулись и прыснули со смеху. Да уж, оставь эту парочку вдвоём на пять минут, и они тут же обложатся какими-то графиками, пьезодосками и начнут разговаривать на непонятном нормальным людям языке. — Мда, — подвёл я итог данной беседы, — опять ваша заумь научная. И как я мог даже допустить мысль, что Игнеус занимается чем-то другим? А я уж чуть было не поверил, что он собирается стать серпенским жрецом, обрекая себя на веки вечные ходить в девственниках. — В смысле, стать? Санитас, я уже давно посвящён в сан, как ты мог этого не знать, если всё это происходило буквально при тебе? Я стал альхикматом ещё летом. А уж необходимость целибата у серпенских жрецов и вовсе отсутствует, не путай со священниками, которые служат Деве. Прости, но я как-то не подумал, что тебе эта тема настолько интересна. Мне стоило составить для тебя отчёт о том с кем, когда и как я лишился невинности? — Что–то ты совсем потерялся, братишка, — Кария посмотрела на меня с сочувствием и тревогой. — Неужели разрыв с Катариной так сильно выбил тебя из колеи? Ты совсем утратил связь с реальностью? Ладно бы ты пропустил мимо ушей то, что Игнеус говорил про свой храм, но как ты мог упустить из виду то, что относится к категории горячих и пикантных подробностей личной жизни окружающих? Ты перестал следить за тем, кто в столице с кем встречается, кто собирается пожениться, а кто изменяет своей паре? Как же я буду узнавать последние сплетни? — Смейся-смейся, очень забавно. Только это не она, а я порвал с ней. И наши отношения были не настолько серьёзны, чтобы это вообще можно было называть разрывом. Тем более что у неё на горизонте появился очень перспективный жених, со мной же ей замужество явно не грозило, и это было известно нам обоим. В итоге мы с ней разошлись на вполне дружеской ноте. — Допустим, но почему же ты тогда порвал со всеми остальными своими поклонницами, Санитас? — не унималась сестра. — Неужели ты повзрослел и понял, что неразборчивые связи — не показатель зрелости? Или же ты нашёл себе избранницу, которая для тебя стала той самой, и собираешься бросить все силы на завоевание её сердца? — Да-да, к чему такие строгости, Санитас? — поддержал её Лендаль. — Ты же варит, а не прислужница в храме Лунной Девы, тебе-то уж точно ни к чему придерживаться скромного поведения. Вон даже Игнеус не теряет времени зря, бери с него пример! Язвительный ответ уже вертелся у меня на языке, и я чуть было не высказал всё относительно того, из-за кого не могу смотреть в сторону других девушек и из-за кого теперь вынужден воздерживаться от беззаботных увлечений. Но что я должен ответить, чтобы это не было воспринято как шутка? Насколько будет уместным сказать, что я люблю только тебя одного? И мне противна даже мысль о том, чтобы завести интрижку на стороне? И что я не уверен, смогу ли вообще когда-либо заставить себя прикоснуться к кому-то другому, после того как мне было позволено сидеть вот так вот рядом, прижавшись лбом к твоим коленям. Засыпая, видеть твоё лицо и вдыхать аромат волос. Еле ощутимо прикасаться губами к нежной белой коже твоих рук, принимая их вожделенную ласку.***
С наступлением осени даже те министерства, что всё ещё бездельничали в месяце Серпа, возобновляли свою работу в полном объёме. А уж Корпус Дипломатов тем более впахивал как не в себя, готовясь к Зимним Состязаниям, которые в этом году выпало проводить альбийцам. Лендаль, несмотря на то что давно перестал быть для нас слугой, к переменам в своём социальном статусе отнёсся весьма философски и заявил, что это не повод отлынивать от обязанностей в качестве Инструмента, более того, он вплотную занялся некоторыми государственными вопросами, потеснив моего отца на поприще международных отношений. А ещё он потеснил меня, практически прибрав к рукам мой кабинет, и расположился там как хозяин. И если так посмотреть, то он в принципе давно чувствовал себя как дома в моих покоях. Впрочем, я не возражал. Но против чего я возражал в первую очередь, так против того, чтобы он, выходя в свет, сопровождал меня в качестве девушки. Ведь Лен правда изменился. Подростковая угловатость и худоба сгладились, и я считал, что ему теперь будет трудно выдать себя за юную леди, ведь он, очевидно, был мужчиной. А с тех пор, как время его жизни начало вновь идти, то и взрослеть он будет тоже как мужчина. Но нет, хоть его голос стал несколько ниже, он звучал ничуть не грубее, в нём лишь появились какие-то глубокие бархатистые нотки. Сексуальные нотки. Пусть его плечи становились шире, а рост выше, фигура по-прежнему оставалась стройной, а запястья рук — тонкими. И даже кожа лица была всё такой же гладкой и нежной, без какого-либо намёка на растительность. Но вспомнив портреты серпенских королей, а в частности Антары, я пришёл к выводу, что, скорее всего, серпенцы вообще не нуждались в услугах цирюльника, ведь борода у них не росла в принципе. Да и то, что Лен снова вернулся в кресло, наверняка полностью маскировало изменения в его фигуре для окружающих. Но самые сильные перемены, которые труднее всего было скрыть, касались всё же лица Лендаля. И нет, изменились не сами его черты, что оставались такими же изящными, как и раньше, изменилось его выражение. Изгиб губ перестал быть равнодушным и расцвёл лёгкой слегка капризной улыбкой. На щеках порой играл кокетливый румянец, а выражение глаз… Ох, на дне его глаз появилось нечто такое, что я видел у женщин, которые считались первыми столичными красавицами. И это были не те слащавые красотки, чья мимолётная привлекательность зиждилась на молодости и правильности черт лица, это были те леди, кто, даже разменяв пятый десяток, всё так же сводили мужчин с ума, разрушали семьи или доводили до самоубийства отверженных поклонников. Роковая красота женщины, знающей себе цену. И знающей, что мало кто будет способен её уплатить. И, как я говорил, то, что Лендаль был мужчиной, не меняло ровным счётом ничего. Это было тем, что во вторую очередь вызывало у меня возражения относительно того, чтобы он по-прежнему выдавал себя за девушку, потому как кавалеров, которые излишне рьяно интересовались им, в последнее время стало как-то слишком много. И я, признаться, безумно его ревновал, но осаживал себя, понимая, что уж кто, а он точно не даст никому из них и шанса на близкие отношения. Сейчас объект моих переживаний сидел напротив и заполнял какие-то бумажки на ти-чиафском, даже не подозревая о моих терзаниях. А так как мы находились в Корпусе, то Лендаль, разумеется, снова был в женском образе. И, несмотря на довольно строгую аккуратную причёску и спокойный лавандовый тон его гардероба, для меня он являлся воплощением бьющей через край чувственности. Я засмотрелся на вырез свободной шёлковой блузки, которая оставляла открытой моему взору высокую тонкую шею, украшенную серебряными листьями ошейника. Я залюбовался на изящно очерченные ключицы и мягкие завитки волос, спадающие на спину. И поймал себя на мысли о том, что в данную секунду отдался во власть своих бесстыдных фантазий. Я представлял, как мои губы осыпают поцелуями его белоснежную шею, а пальцы торопливо расстёгивают ворот блузки, как я вынуждаю струящуюся ткань уступить и обнажить его грудь, чтобы я мог испробовать на вкус сладость его кожи, лизнуть бледно-розовые соски, покрыть всё более горячими и страстными поцелуями его плечи, грудь, живот, опускаясь всё ниже и ниже… Я хотел познать его на вкус всего, без остатка. Я желал его полностью и не знал, как изъявить своё желание. Потому как не смел сделать с ним что-либо до того, как облеку свои желания в правильные слова. И если бы он узнал, чем именно я занимаюсь с ним в своём воображении, как отчаянно удовлетворяю сам себя, думая о близости с ним, то я бы наверняка провалился сквозь землю от стыда. Я слишком хорошо помнил, что случилось, когда я по глупости начал приставать к нему сонному, до конца не понимая, на что рассчитываю. Слишком хорошо рассмотрел тот страшный голодный взгляд, в котором не было ни капли любви, но лишь животное желание. Я хотел не только его тело, но и его сердце. И если я хочу взаимности, то лезть к нему под юбку исключительно для удовлетворения своей похоти было бы не самой умной идеей. Хах, а ведь раньше я считал себя храбрым в любовных похождениях, без стеснения подкатывая с откровенными предложениями к любой или любому, не боясь отказа и не расстраиваясь, если не удавалось добиться встречного интереса. Но с ним моей решимости хватало только на стыдливые поцелуи в щёчку, от которых сердце начинало колотиться как ненормальное. Он же всегда благосклонно их принимал, ни разу не пытаясь оттолкнуть, но и не выказывая желания большего и вроде бы как даже удивляясь, что мне было достаточно столь немногого. Да вот после того, как я отважился поцеловать его в Союзном храме на глазах у всей своей семьи, публично показав свои чувства и заявив о своих намерениях, от его вежливой прохладности не осталось и следа. Неужели он ждал от меня этого шага? Не только слов, но демонстрации серьёзности желаний? Вот и сейчас, будто прочитав мысли, он поймал мой взгляд и, подманив к себе пальцем, неожиданно притянул за ворот рубахи и жадно поцеловал. Поцеловал страстно и горячо, лишая меня остатков разума движениями своего языка, и с сожалением оторвался от моих губ, лишь когда услышал за дверью приближающиеся шаги.***
Интересно, как долго я сам решался бы на такой же глубокий и сладкий поцелуй, если бы Лендаль не сделал первый шаг? В храме, когда я впервые поцеловал его в губы, в моей голове было абсолютно пусто, я не сомневался и не колебался. Но потом на меня накатила паника. Зная нрав Лендаля, я был готов к настоящей буре, но он не сказал мне ни слова, даже когда мы под утро вернулись во дворец, полностью завершив торжественную процессию и ритуал Наследования. Да, он не выразил неодобрения ни словом, ни жестом, но как только мы оказались в моих покоях, тут же отослал Нору и весьма бесцеремонно потребовал, чтобы я его выкупал, расчесал волосы и тщательно нанёс целебную охлаждающую мазь на ступни, перед тем как уложить в постель. И если его способ выразить неодобрение моему дерзкому поступку был именно таким, что же, я совсем не против. Как оказалось, всё это порицание существовало исключительно в моём воображении. Проснувшись на следующий день ближе к обеду, я обнаружил, что Лендаль вовсе не собирался держать меня на строгом поводке осуждения и демонстрации пренебрежения. Он безмятежно спал в моих объятиях, положив мне голову на грудь и закинув ногу на бедро, будто бы между нами совершенно ничего не изменилось. Но, оказывается, кое-что между нами всё-таки стало по-другому. Я любовался его спящим лицом и боролся с неистовым желанием снова его поцеловать, но позволил себе лишь еле ощутимо чмокнуть Лендаля в макушку. Наверное, мой взгляд был слишком осязаемым, потому как через несколько мгновений Лен проснулся, и первое, что он сказал вместо утреннего приветствия, было: — Санитас, да сколько можно сверлить меня взглядом? Неужели тебе десять лет и ты не знаешь, как это правильно делается? Поцелуй ты меня уже нормально, в конце-то концов!***
Наверняка от отца не укрылось то, что отношения между мной и Лендалем стали намного ближе и интимнее. А может, он даже увидел, как мы обменивались отнюдь не родственными поцелуями, хотя я старался не обжиматься на людях. Потому как однажды отец вызывал меня к себе на приватный разговор, и я приготовился к очень тяжёлой и непростой беседе. Хотя на что я рассчитывал? Тут больше странно, что устроили мне допрос с пристрастием только сейчас. Но отец начал разговор с какой-то нелепости. С шутки, которая заставила задуматься о ситуации куда серьёзнее, чем если бы он мне устроил выволочку. — Да благословит тебя Дева, сын мой. Особенно дарами своей мудрости. Ты у меня уже совсем большой, так что я хотел бы посоветоваться касательного одного вопроса. Не пора ли мне собирать для тебя приданое? Или кому там из вас это более актуально? И то, что он поставил вопрос подобным образом, резко привело меня в чувство, пробудив от легкомысленной влюблённости, в которой я купался последние дни, и вернув в суровую реальность. И заодно напомнил о том, в какой щекотливой ситуации я нахожусь. Но какой смысл пытаться что-то отрицать или оправдываться? Если отец поднял эту тему, значит, он всё знает и вряд ли позвал меня для того, чтобы просто пошутить. — Неужели со стороны всё так заметно? — Ну как тебе сказать? Заметно, что ты молод, горяч и довольно очевидно увлечён одной особой. И эта увлечённость очевидна не для меня одного. Я вроде бы как должен напомнить о том, какое у тебя положение, а также о том, что люди нашего круга зачастую несвободны в своём выборе по данному вопросу, но ты же и так всё понимаешь, верно, Санитас? — Да, я понимаю, отец. Твоё порицание понятно и укоризна справедлива. — Порицание? О чём ты? На столе короля Ариста стояло несколько фототипий, вполне приличествующих благородному мужчине, любящему свою семью. Свадебный портрет, раскрашенный вручную, я с Карией на руках, когда она была сущим младенцем, и цветная фотопластинка, где мы с ней стали уже совсем взрослыми. Стоял и общий парадный портрет, сделанный совсем недавно. Но было там и ещё одно изображение, сделанное на дагеротип и сильно пожелтевшее от времени: беловолосый юноша в самодвижущемся кресле, сидящий вполоборота в фотомастеру и даже не замечающий того, что его снимают. Отец долго изучал лица своей семьи, прежде чем продолжить: — Почему ты считаешь, что я должен вас осуждать? Это ваше личное дело, но ровно до тех пор, пока остаётся ни к чему не обязывающим романом. Отец опять замолчал, подбирая слова, разрываясь между королём и родителем, и, наконец, заговорил: — На данный момент для стороннего человека всё выглядит так, что мой сын крутит шашни со своим молодым и красивым Инструментом. Если не вдаваться в подробности, то большинству из нашего окружения подобные интрижки ничуть не вредят. Совет да любовь. Таков мой вердикт как твоего государя. Но как отец я имею совершенно иные соображения. Он для тебя не мимолётное увлечение, верно? Твои намерения по отношению к нему весьма серьёзны. Потому я и спросил про приданое. Если ты вдруг надумаешь отмочить какую-то глупость, то сообщи мне заранее. Потому что ты выглядишь так, будто со дня на день побежишь выбирать обручальные кольца. Может, мне необходимо принять какой-то указ, который на законодательном уровне разрешит, например, однополые близкородственные браки? Но по-хорошему я бы посоветовал выбросить эту идею из своей головы. На меня будто вылили ушат холодной воды. Пускай до этого я не совсем понимал, чего именно хочу в отношениях с Лендалем, до какой степени я хочу получить его, но сейчас всё встало на свои места. Я хочу не только его тело и сердце. Фигурально выражаясь, я хочу ещё и его руку. Вот почему я не решался сделать прорыв в наших отношениях. Я подсознательно понимал, что замахиваюсь на слишком многое. И первым, кто заметил мои нездоровые желания, оказался отец. — Я не рассчитывал на твоё благословение, отец, но спасибо за совет. И впредь буду осмотрительнее, разрешишь откланяться? Отец раздосадовано хлопнул ладонями по столу и, встав, подошёл ко мне почти вплотную. — Не будь идиотом, Санитас! Почему ты считаешь меня своим врагом, если то, чего я хочу, так это твоего счастья? Мне стоит тебе напомнить, что я женился сразу же, едва достиг брачного возраста? Мне надо объяснять, почему меня торопили с тем, чтобы я как можно быстрее произвёл на свет наследников альбийской короны, потому как были опасения, что покушение на меня повторится и тогда наш род прервётся? Но разве я тебе навязывал хоть раз неоспариваемые решения по данному вопросу? Или подсовывал невест, поставив перед фактом, что в этом месяце у тебя свадьба, выбери себе какую-то одну? Ничего подобного отец никогда не делал и вопросов о женитьбе до этого момента никогда не поднимал, так почему сейчас он завёлся, хотя речь о свадьбе даже не ведётся? — Я не собираюсь принуждать в таком вопросе ни тебя, ни Карию, — сбавил он тон, — ни уж тем более Лендаля. Я просто хочу, чтобы вы не теряли голову и посоветовались со мной прежде, чем решитесь делать подобные серьёзные шаги. Я невесело рассмеялся, ну что я тут могу ответить на его тревоги, если тот, о ком мы говорим, скорее всего, даже и не думает обо мне в подобном ключе. Именно что для Лендаля, а не для меня это была ни к чему не обязывающая интрижка. — Отец, я его люблю. И он об этом знает. Да, он не отверг мои чувства, но лишь потому, что я не озвучил их таким образом, будто жду от него хоть какого-то ответа. Ты прав в том, что это не легкомысленное увлечение, но пойми, что на данный момент у нас даже близко не тот уровень отношений, который ты имеешь в виду. Какая ещё свадьба? Чтобы поднимать такой вопрос, оба участника брачной церемонии должны изъявить желание отправиться под венец. Не волнуйся, я не наделаю глупостей. — Точно ли не получил ответа? Ну смотри. Ладно, я спокоен, Санитас. И вижу, что ты действительно повзрослел. Ты куда мудрее, чем я был в твоём возрасте. И если ты понимаешь, что пока не в состоянии дать то, что ему нужно… Впрочем, вот тебе ещё один совет, если ты будешь только спрашивать его о том, чего он хочет, и терпеливо ждать согласия, то он может так никогда тебе и не ответить.***
Разговор с отцом заставил меня крепко задуматься. Тщательно поразмыслить о деликатности отношений, в которые я оказался вовлечён, о том, чего хочу на самом деле, а чего хочет мой избранник, и особенно о том, как бы мне всё не испортить. А также о том, как мне использовать для этого свой Дар. Дар прозрения потенциального будущего в многообразных вариантах развития вероятностей. Я перестал пытаться взять всё и сразу, охватить бесконечно многое и невообразимо далёкое. Я перестал вызывать шторма в Аль-Мухит, я перестал будоражить разум Лендаля своими неуклюжими действиями. Я научился анализировать ситуацию прежде, чем всматриваться в веер вероятностей. Думать, а не действовать. И лишь когда с моей стороны было сделано всё зависящее, только тогда я сверялся с тем, правильно ли собираюсь поступить. Лучше промолчать в данной ситуации или же стоит настоять на своём? Решиться на поступок или дать задний ход? Что я получу при таком раскладе, а чего лишусь? Я уловил саму суть таланта, которым наделил меня мой протектор Антара. Чувство момента. Чувство такта в том понимании, в каком его применяют мечники, музыканты и танцоры. То чувство, без которого ломается любой танец, песня или каскад движений клинка. То чувство, познав которое ты перестаёшь слишком много размышлять и терзаться над своим выбором движений, потому что в какой-то миг ощущаешь, что наступил момент умиротворения будущего. Ты осознаешь, что события происходят так, как нужно. Именно потому я не спешил воспользоваться советом отца начать решительно действовать по отношению к Лендалю, а не просто спрашивать у него. Я знал, что нужный момент ещё не настал. Мои желания были просты и весьма глупы. Я хочу его украсть и увезти куда-то далеко-далеко, где нас никто не найдёт и не осудит. Я хочу жить вместе долго и счастливо и умереть в один день. Но что с того? Этого хочу я, но чего хочет он? Разве Дух-Король из тех, кто может себе позволить подобные прихоти? Пускай он знает про мои чувства. Пускай он разрешает мне прикасаться к себе так, как раньше я и помыслить не мог. Пускай он позволяет себя целовать. Я чувствовал, что он едва ощутимо, но всё же напрягается от всего этого. Неужели он себя заставляет и делает так только лишь из жалости ко мне? Нет, если бы ему были неприятны мои прикосновения и слова, он бы не стал терпеть подобное. Он бы сразу же меня отверг и пресёк дальнейшие поползновения. Причина наверняка в другом. В вероятностях будущего я видел, что если хочу получить от него действительно всё, а не просто переспать с ним, то нужный вариант пока что не выпал. Если я начну до него домогаться сейчас, то Лендаль без особого противления уступит моим ухаживаниям и, скорее всего, даже испытает облегчение. Будто завершит главу какой-то смущающей, но необходимой к прочтению книги. Он даст мне удовлетворить свою похоть и переведёт из разряда учеников в разряд любовников. Я частично добьюсь того, чего хочу, но при этом окажусь в тупике. Наши отношения не станут ближе и доверительнее. Я же хочу быть для него не просто любовником! Ведь если я так поступлю, то буду ничем не лучше, чем мой дед. Лендаль удостоверится, что нам, мужикам, только одного и надо, и будущее, которого я добиваюсь, никогда не наступит. Стоп, что значит, нам? А он разве не мужчина? Какой же я придурок! Самоуверенный и самовлюблённый придурок, который даже не задумался о том, как эта ситуация выглядит для Лендаля. Я как должное воспринимал свою активную роль во всех своих предыдущих отношениях и, даже не сомневаясь, перенёс свой опыт на фантазии о Лене. Но с чего я решил, что он предпочитает пассивную роль? Если он ложился под моего деда вынужденно, то это являлось стратегией выживания, а не тем, чего он хотел! Что я вообще знаю о его предпочтениях? С какого перепугу я так уверен, что ему в принципе нравятся постельные утехи с мужчинами, будь то сверху или снизу? Мы спим в одной кровати, но не спим как возлюбленные именно потому, что он не думает обо мне в подобном ключе? Нет, это не так. Мне просто надо понять, как к нему подступиться. Иметь мужество не только брать, но и давать. Потому как для того, чтоб сдать позиции, зачастую необходимо куда больше смелости и сил, чем упрямо стоять на своём. Ведь как можно строить отношения и планировать совместное будущее, если я не готов соглашаться на уступки? Если я хочу связать с ним свою жизнь, если я буквально готов идти с ним под венец, если я даже не рассматриваю вариант, чтобы отказаться от Лендаля, то почему я до сих пор наивно думаю, что весь мир вращается вокруг меня и моих хотелок? Я должен задаться одним простым вопросом: на что я готов ради него? Я готов на всё. В своём сердце я давно принял решение, что соглашусь на любую его даже самую абсурдную прихоть. А значит, моя готовность должна быть не только на словах. Значит, следующий шаг навстречу теперь обязан сделать я. И вот тут-то чувство момента меня и подвело. Стоило шевелиться куда быстрее.***
— Мне больше нет необходимости стеснять тебя своим присутствием, Санитас. Через пару дней я планирую съехать. Заявление Лендаля меня обескуражило и ошеломило. То есть как съехать? Что случилось? Почему он так резко и внезапно принял подобное решение? Что я не так сделал? И на моё недоумение он ответил просто и лаконично: — Ангуис благополучно «пребывает» в Тенебрии, а Инструмент давно «вернулся» из Монастырских Гор. И ему больше нет нужды находиться под круглосуточным присмотром своего господина. — И уж тем более делить с ним постель? Скажи прямо, если я тебе надоел. — Отчего же надоел? Хоть я и ценю, с какой ответственностью ты подошёл к моему обхаживанию, да так, что порой мне хочется сбежать в Тенебрию следом за Ангуисом, но паковать чемоданы в дальний путь я пока не планировал. Но, вообще-то, мне не помешает немного больше возможностей для уединения. Ну, спокойно там подрочить, если вдруг приспичит, а не потому, что я больше не хочу тебя видеть. И я чуть было не ляпнул, что это не проблема, я готов ему помочь касательно подобных вопросов, но вовремя прикусил язык. Очевидно, что настоящая причина кроется вовсе не в этом. — То есть ты возвращаешься в крыло, где жил раньше? — Неа, мои амбиции с тех пор несколько возросли. Стали прямо-таки королевскими. Я потребовал себе целый отдельный замок. — Ой, не слушайте его, ваша светлость, — бросила Нора, оторвавшись от рукоделия, которым занималась, слушая наш разговор, — какой ещё замок? Он просто печётся о вашем добром имени. То, что наследник престола сожительствует с другим мужчиной, может опорочить вашу честь. Но вот если бы вы официально объявили его своим наложником — тогда другое дело! Лендаль быстро бы передумал бросать вас. — Нет, это как раз её не слушайте, — Лендаль посмотрел на Нору как на предателя, который слил врагу тайные данные, — какой ещё наложник? Сани, я не собираюсь возвращаться в свою старую комнату. Добираться к тебе из того крыла — сущее мучение. А в том, что Золотые Галстуки и личная прислуга проживают непосредственно в жилой части дворца возле своих господ, нет ничего странного. От того, что любимый наставник принца был взят под крылышко и повышен до уровня одной болтливой гувернантки, которая не считает предосудительным сожительствовать сразу с двумя парнями, ваша честь ничуть не страдает. — Ой, ладно, хватит уже над ним издеваться, — примирительно ответила Нора. — Его обиженное лицо того стоило. Ну что, не будем тянуть интригу? Моя дерзкая горничная встала и, поправив юбки, направилась к дверям, будто уверенная в том, что я без пререканий последую за ней, бросив мне на ходу: — Перепланировка и мелкий ремонт ещё не закончены, но думаю, что скоро можно будет принимать нового жильца. Ваша светлость, идёмте, я вам всё сейчас покажу. Я не видел причин, чтобы возражать, тем более что мне самому стало интересно, почему они устроили подобный спектакль, сначала заставивший меня невероятно расстроиться, а потом вызвавший желание отлупить эту парочку. Так что, следуя за Норой, я покинул свои комнаты и оказался в общем фойе жилой части Серебряного Дома, которая занимала два этажа. Я жил на втором этаже, а потому часть комнат в моих покоях были двухъярусными и имели выход на застеклённую мансарду. Кария же разместилась где-то подо мной, и в её распоряжении была часть сада, огороженная зелёным лабиринтом. Остальные покои тоже, как правило, не пустовали. Хотя вот само фойе, на мой вкус, плохо отображало понятие «жилой зоны», пусть даже и дворца. От обилия колонн, статуй и лепнины рябило в глазах, а уж хрустальные люстры под потолком сделали бы честь любому залу для приёмов. И если учесть размеры этого самого фойе, то здесь вполне реально было провести небольшой бал: как минимум, спокойно совершить пару-тройку кругов вальса до тяжёлых обитых бронзой дверей, располагавшихся прямо напротив моих. Двери эти были очень древние и добыты в качестве трофея в завоёванном замке Львиного Княжества ещё королём Бенедиктом, а латунные львы, которые были вычеканены на створках, теперь в качестве урока и назидания для бунтарей стали охранять покои совсем другого короля. На бархатном топчане около дверей лежал огромный рыжий сторожевой кот, который позой повторял очертания своих металлических родичей. Ага, значит, отец сейчас у себя, раз этот лентяй с вычурным именем, которое я никак не могу запомнить, вывалил на всеобщее обозрение своё полосатое пузо и вальяжно умывается. Ну, пускай себе наводит красоту, не буду отвлекать его котейшество от столь важного занятия. Так вот, если от моих дверей сразу повернуть налево, то буквально через двадцать шагов проход перегораживала резная деревянная решётка, за которой находится вход в небольшую башенку на торце здания. Гостевые покои, которые на моей памяти заселялись лишь дважды. Интересно, кому они изначально принадлежали? Королевскому астрологу, совет которого мог понадобиться правителю прямо посреди ночи? Или духовнику, готовому вершить таинство исповеди и покаяния по первому зову? Потому что, несмотря на шикарное расположение между покоями короля и принца, они были слишком скромны по размерам для какого-то князя или султана, которые могли почтить нас визитом. Гостиная, спальня и небольшой скрипторий, переделанный под кабинет. Вот и всё. Даже санузел был совмещён с ванной комнатой, а гардеробная устроена в нише стены. И никаких вам балконов и прочих изысков, настоящая башня аскета! Ничего удивительного, что эти покои всегда пустовали, но именно у дверей в эту башню и остановилась Нора. Мы оказались у цели, не успев даже толком начать своё путешествие. — Будем соседями, Санитас? Как видишь, я вовсе не собираюсь тебя бросать, так что не слушай Нору. Лендаль нежно погладил меня по тыльной стороне руки и проехал за горничной, открывшей перед ним двери. Помещение казалось куда светлее и просторнее, чем я помнил, когда был здесь в последний раз, а сама обстановка начала напоминать серпенский дизайн покоев Лендаля в Южном. Наверняка Нора расстаралась устроить всё по его вкусу. — В принципе, многое почти готово, — сказала Нора, проведя мне небольшую экскурсию, — но у нас проблема с горячей водой. Слишком уж давно никто не пользовался коммуникациями, но в случае чего можно воспользоваться ванной комнатой в покоях вашей светлости. — И если позволишь, Сани, то твой кабинет тоже останется под моей оккупацией. И зимний сад. И бар у тебя хороший. Сюда я буду приходить только ночевать и то, возможно, не каждую ночь. Посмотрим на твоё поведение. И, кстати, ты мне не поведаешь, что Арист имел в виду, сказав, чтобы я не слишком усердно растлевал свою невесту до свадьбы, когда вручал мне ключи от этих покоев?***
Госпожа осень милостиво снизошла до желания простых смертных и перестала демонстрировать свою власть, насылая пасмурную погоду и промозглую морось с неба. Госпожа вспомнила, как она прекрасна и величественна в своём охристом уборе из жёлтых листьев и алых ягод рябины и боярышника. Госпожа выпустила из плена облаков Солнечного Охотника, вернув жителям города практически летнее тепло. Небеса, скованные Зелёной Радугой, вновь очистились и приобрели такой насыщенный оттенок бирюзового, который бывает только в это время года. Воды рек и каналов не смогли удержаться и тоже стали яркого синего цвета, отразив в себе небеса. Деревья, не успевшие не то что облететь, а хотя бы толком перекрасить стяги своей листвы под цвета знамён госпожи осени, щеголяли зеленью, которая стала ещё сочнее, омывшись недавними дождями. А напоённая щедрой влагой земля, вновь почуяв возвращение тепла, буйно пустила в рост травы, оживив газоны, которые пожухли за жаркое лето. Такая погода не могла не радовать и подталкивала к тому, чтобы многочисленные парочки и семьи с детьми радостно высыпали на улицы, заполонив парки и заняв столики в кафе с открытыми террасами. И этот пример оказался столь заразителен, что я тоже не удержался и предложил Лендалю прогуляться до дворца пешком, когда мы закончили свою работу в Министерстве. На что он благосклонно мне кивнул, пошутив на тему того, что вот он и дождался от меня приглашения на свидание. Глядишь, лет через десять я созрею и до других шагов. Он-то пошутил, а мне и правда стало немного неловко от того, что он сразу же раскусил романтическую подоплёку моей просьбы. Отпустив экипаж, мы отправились гулять. Мы забыли о том, кто мы есть. Что он Дух-Король, а я его варит, что я принц, а он мой Инструмент. Что мы наследники бесконечной борьбы с Бездной. Он позволил мне взять на себя управление креслом и полностью отдался в плане выбора того, куда направиться. Мы беззаботно болтали о всяких пустяках на темы, которые чаще присущи влюблённым парочкам, что во множестве шли навстречу или обгоняли нас. В какое кафе стоит зайти, и где подают лучшие пирожные в этой части города? Не сходить ли на выступление уличных жонглёров, которые призывно зазывали на своё представление, или лучше спуститься к Ирис и покормить уток? Я совершенно забыл о своих тревогах и о том, что в последнее время Лендаль стал вести себя со мной куда более сдержанно. Он перестал ночевать в моей спальне и спешно отворачивался, когда я, забывшись, позволял себе переодеваться в его присутствии или не сильно озадачивался одеждой после купания, выходя из ванной комнаты. Он перестал меня внезапно целовать и колебался, когда я хотел сам сделать это. И он наотрез запретил прикасаться к своей обнажённой спине, когда ему требовался массаж с болеутоляющей мазью после длительного использования псише, прося теперь об этом только Нору или Илли. Не исключено, что у него с отцом тоже произошла серьёзная беседа, в которой ему сделали очень деликатный, но всё же твёрдый намёк. И зная характер и натуру Лендаля, я был уверен, что он сказал ему что-то вроде «Не переживай, серьёзные отношения не для меня, я просто развлекался». И развлекаться со мной он сразу же прекратил. Но когда Лендаль улыбался мне так, как сейчас, разрешая улыбке касаться не только своих губ, а наполнять теплом глубокую морскую синь своих глаз, делая их ярко-изумрудными, то я осознавал, что безумно счастлив. Так какого беса я настолько жаден, что впадаю в крайности? Неужели мне требуется всё или ничего? Почему я не могу наслаждаться тем, что у меня есть? Это мне мало, это я ненасытен, но Лендаль и так даёт мне куда больше, чем я того заслуживаю. Мне надо наконец-то смириться с тем, что он такой, а не желать, чтобы он изменился под мои запросы. Жить сегодняшним моментом, не загадывая на будущее. Но буквально через час я без всякого колебания нарушил обещание, данное самому себе. Солнце стало клониться к закату и сразу же похолодало, напоминая, что сейчас середина месяца Костров, а не беззаботное лето. На востоке начали собираться тёмно-сизые тучи, обещающие ухудшение погоды к ночи и возможно даже дождь. Но пока что время нас не торопило, мы неспешно подошли к широкому мосту, за которым уже находились дома аристократов и собственно территория дворца, и остановились перевести дух у старой раскидистой липы. Ну а ещё чтобы пропустить вперёд роскошную свадебную процессию, загородившую почти всю улицу. В квартал Благородных со стороны главного храма Лунной Девы ехал кортеж. Кортеж, богато украшенный живыми цветами и белыми парчовыми стягами с гербами породнившихся домов в сопровождении музыкантов и почётного караула гвардейцев в парадной форме. Улица моментально наполнилась приветственными возгласами прохожих и поздравлениями молодых. И по мостовой звонко покатились мелкие монетки, бросаемые вслед новобрачным. На счастье. Через пару минут паланкин с новоиспечёнными супругами проехал и мимо нас, и, судя по тому, как эта пара держалась за руки и как прижималась друг к другу, брак был явно заключён не только из одного делового расчёта. Взглянув на эту парочку, Лендаль горестно вздохнул, как он обычно делал каждый раз перед тем, как собирался сказать что-то особо язвительное или же побранить меня за какую-то глупость, но больше не издал ни звука. И когда я повернулся к нему, то просто опешил от выражения его лица. Взгляд, которым он провожал пару молодых, был наполнен нескрываемой завистью. Он говорил мне красноречивее любых слов, что сейчас было у него на уме: «Вот чего никогда не будет в моей жизни». И прежде чем я успел сообразить, что за слова сорвались с моего языка, то успел ляпнуть: — Хочешь так же? Сложная гамма эмоций отобразилась на лице Лендаля, когда он повернулся ко мне и уточнил, вопросительно подняв бровь: — Чего? Ты сейчас издеваешься? Если мне удастся перевести всё в шутку, то я буду спасён, если же нет, то пусть Дева бережёт меня от расправы. — Я говорю, что если бы мы с тобой были теми, кем кажемся со стороны для всей этой шумной толпы, то, как думаешь, у нас бы что-то вышло? Девица Лендаль согласилась бы выйти замуж за красавца-принца и прокатилась бы в белой свадебной карете под звон свадебных колоколов? — Пф! Разумеется согласилась бы. По какой причине она вообще должна сомневаться и отказываться? Девушка без роду и племени, которая не может похвастаться ни благородством, ни богатством, ни влиянием? Но которая смогла захомутать кронпринца? Она бы побежала под венец, теряя туфли и на ходу выкрикивая «Да, я согласна»! — Ох уж эти девицы… А ты бы сказал мне «да», если бы… Ой, забудь, куда-то меня не туда понесло… С минуту мы молчали, не решаясь заговорить и чувствуя явную неловкость. Налетевший ветер поднял рябь на воде и заставил трепетать тряпичные флаги, вывешенные на домах. Где-то на грани слышимости раздался ленивый раскат грома. На город идёт гроза. Лендаль зябко закутался в шаль и звонко чихнул. И даже не задумываясь, я тут же заслонил его от порывов ветра, приобняв одной рукой. Вот так всегда, сначала делаю, а потом думаю! Но если я уж поднял эту тему, то должен прояснить всё до конца. Я почувствовал, что момент настал. Против моей воли веер вероятностей сам разложился перед моими глазами, буквально требуя действий. Именно сейчас мне пора поведать о том, что на сердце, пускай меня и поднимут на смех или обругают последними словами. — Лендаль, мне надо тебе кое-что сказать. Я давно об этом думаю, пожалуйста, не считай, что это блажь, которая взбрела мне в голову от вида свадебной процессии. Я всё никак не могу забыть наш разговор о том, что чувства, которые я испытываю к тебе — вызваны искусственно. Что это дыхание Аль-Мухит пробуждает во мне подобное желание. Это неправда. На данный момент я знаком с достаточно большим количеством людей, отмеченных Океаном, и я ни к кому не испытывал и сотой доли того, что ощущаю, глядя на тебя. Это не иллюзия и не заблуждение. Это мои истинные чувства, но мне горько от того, что я всё никак не могу тебе доказать, что мои намерения не сиюминутная прихоть, о которой я забуду через полчаса. Что решение, которое я принял, укоренилось слишком крепко в моём сердце. Лендаль ничего мне не ответил на это. Не съязвил и не рассмеялся. Он посмотрел на меня очень внимательно. Я бы даже сказал, что требовательно. Я видел, что всё то наносное, все те личины, которые он примерял на себя, играя то капризную барышню, то строгого наставника — слетели с него. Передо мной сидел настоящий Лендаль, который очень сосредоточенно слушал то, что я хочу ему сказать. А потому я продолжил: — Мне сейчас непросто подобрать слова. Для меня подобное и правда впервые. Но знай, я люблю тебя и хочу связать с тобой свою жизнь. Наши жизни и так уже неразрывно связаны. Но я не стану ничего от тебя требовать или ставить перед выбором. Я не буду ждать от тебя решения или ожидать взаимности, я просто хочу, чтобы ты знал о моих истинных мотивах. Я опустился перед ним на одно колено и, взяв его хрупкую ладонь в свою мозолистую руку, прижался к ней лбом, закрыв глаза. Когда-то давно, я ради шутки репетировал эти слова, стоя перед зеркалом, гадая о том, что же за девушка когда-нибудь услышит их от меня. До чего же наивным я тогда был, у меня в голове не существовало даже представления о том, каким человеком должна быть моя избранница, а свадьба казалась чем-то, что случится само по себе, когда придёт время. Но это время никогда не настанет. Кто бы мог знать, что моя судьба повернётся таким образом? Что слова супружеской клятвы я буду произносить не в храме перед ликом Девы, а просто на улице? Не в окружении толпы гостей, а имея в свидетелях только небо? Но в одном я уверен точно, эти слова я говорю тому, на ком остановило выбор моё сердце. — Моя душа, моя верность, моё тело и моя жизнь отныне твои. Я клянусь быть твоей опорой и защитой. И разделив с тобой этот миг настоящего, я буду нести слова этой клятвы в наше общее будущее. На середине моих слов небо прочертила яркая лиловая молния. И гром ударил ровно в тот момент, когда я закончил говорить. Но я сделал это. Я наконец-то сказал это Лендалю. И осмелился поднять глаза, чтобы увидеть… — Ты сейчас издеваешься? — он второй раз за день произнёс эту фразу, обращаясь ко мне. Не знаю, что я рассчитывал увидеть и какой реакции ожидал, но его щёки покрылись пунцовыми пятнами, а глаза покраснели. И по тону его голоса я не смог определить, то ли он был в бешенстве, то ли пребывал в глубоком ступоре, попросту не зная, как реагировать на подобную наглость. Но своей руки он так и не выдернул, будто ожидая от меня чего-то ещё. — Лен, я не издеваюсь. Ты имеешь полное право посчитать это шуткой или послать меня ко всем демонам в задницу. Можешь злиться, а можешь сделать вид, что ничего не слышал, и я тоже притворюсь, что этого разговора не было. Мне всё равно. Будет так, как ты решишь. Ты вправе поступать так, как тебе угодно, но ты должен знать, что для меня это не пустой звук. С этого момента я принадлежу тебе. И я никогда не откажусь от своих слов. С этой минуты я буду считать, что произнёс эти слова, стоя у алтаря, и обвязал наши руки карминовой лентой, которой скрепляется брачная клятва. Лендаль несколько раз шумно выдохнул и что-то мне ответил. Но я не смог разобрать хоть слово, потому как стена ледяного дождя обрушилась на наши головы, полностью заглушив его ответ.***
Недаром говорят, что всё в мире пребывает в великом равновесии. Если Игнеус перестал быть краснеющим заикающимся парнем, теряющим дар речи даже от самой безобидной, пусть и скабрёзной шутки, то его место обязательно должен был занять кто-то другой. И по закону подлости эта эстафета передалась мне. Интересно, в рейтинге идиотских ситуаций, в которые он попадал благодаря мне, было нечто подобное той, в которой оказался я? Во дворец мы вернулись чуть ли не бегом, но, разумеется, всё равно промокли до нитки. Лендаль к тому же успел промёрзнуть до костей, потому как его била крупная дрожь, а губы стали почти что синими. Перед тем, как спешно удалиться к себе, он пытался мне что-то сказать, но у него зуб на зуб не попадал, а потому он махнул рукой и отправился сушиться, на ходу сбрасывая промокшую одежду. Я тоже поспешил согреться и теперь стоял под струями душа, вымывая промозглый холод ливня. И моё лицо полыхало алым вовсе не от горячей воды. Я чуть ли не бился головой об стенку от отчаяния. Я двинулся мозгами. Я потерял последний стыд. Разумеется, Лендаль просто в бешенстве. Это что ещё за херня про «не буду ставить перед выбором» и «не буду ждать ответа»? Да какой уж тут выбор, если я за него всё решил? Ведь слова, которые я ему сказал, были теми, которые жених адресует своей невесте. Я просто поставил его перед фактом, что отныне я считаю его своей «женой», а его мнение по данному вопросу меня не интересует. Ну что я за идиот? Даже если он меня не прибьёт и посчитает это всего лишь шуткой, то потом будет потешаться надо мной целый год. Но лучше уж так, чем если он станет меня ненавидеть. Я должен немедленно перед ним извиниться. А потому кое-как натянув домашние штаны и рубашку, даже до конца не высушив голову, я поспешил к нему. И встал как вкопанный около его дверей, не решаясь постучать. Это уже в третий раз, Лендаль. В третий раз я всё порчу, а потом прихожу к тебе с извинениями, не имея мужества зайти. И каждый раз я оказываюсь перед новой парой дверей. Двери в крыле для слуг, двери в Южном и теперь двери в башню, где томилась моя «принцесса». Принцесса, которая была, вне всякого сомнения, мужчиной. А какой мужчина потерпит, чтобы с ним так обошлись? Мне конец, он точно меня умертвит максимально болезненным способом. Но пускай, я это заслужил. Я обязан узнать свой приговор и взойти на эшафот. И пока я терзался сомнениями, дверь распахнулась и меня чуть не сшибло выезжающее кресло. — Так и знал, что ты стоишь здесь, — Лендаль отъехал, пропуская меня внутрь, — заходи. Надо поговорить. Он подъехал к камину и подкинул ещё пару поленьев, разжигая огонь посильнее. Судя по всему, он тоже успел согреться в горячей воде, потому как был закутан с ног до головы в тёплый махровый халат и сейчас вытирал волосы просто необъятным по размеру полотенцем. Самое время мне каяться. — Лендаль, я понимаю, что мне нет прощения, я не должен был тебе такого говорить. Я пришёл, чтобы забрать свои слова обратно. — Да? — повернулся он ко мне. — А кто мне недавно клялся, что никогда не откажется от своих слов? Не успел ты со мной обжениться, а уже пришёл требовать развод? Хрен тебе. Я хочу большой торт, отправиться в свадебное путешествие и насладиться медовым месяцем у моря. А потом уж подумаю о том, чтобы вернуть тебе свободу. В его глазах не было гнева, не было обиды и не было смущения. В его глазах было только веселье. Но я больше не позволю себя провести, я знал, что там было не только веселье, но и хорошо спрятанный страх. А его реакция это очередная маска, которую он нацепил ради меня. Чтобы я, безмозглый принц, мог с облегчением вздохнуть. Мол, ничего страшного не случилось, мы с тобой просто подурачились. Я подошёл к нему и, развернув к себе кресло, навис сверху, опёршись руками на подлокотники. Из такой позы он точно не сможет никуда от меня сбежать. Я закрыл тебе все пути к отступлению. Я хочу увидеть твои истинные желания. И, находясь вот так вот близко, лицом к лицу, я смог убедиться, что он правда боится. Но кого или чего? — О да, Лендаль, ты бы именно так и поступил, если бы тебе было плевать на мои слова, но ведь это неправда? Чего ты боишься? И чего ты хочешь от меня на самом деле? Скажи, что я способен тебе дать? Как мне сделать тебя счастливым? Он молчал, он колебался, он нервно теребил в руках полотенце, пока яростно не швырнул его на пол. И наконец-то заговорил: — Сани, слушай, если всё то, что ты мне сегодня сказал — правда, то докажи искренность своих слов. Я не выдвигал тебе никаких встречных предложений и условий, потому что ты бы на них не согласился. Но смотрю, у тебя реально отказали последние остатки мозгов. Так что будет жестоко с моей стороны держать тебя в таком состоянии. Не отвергать, но и не давать согласия. Мы должны разобраться в том, что имеем. Я кивнул, и тогда он, отпихнув меня назад, развязал пояс халата и распахнул его полы, продемонстрировав своё обнажённое тело. — Я ведь тебе уже говорил, не обманывайся моей внешностью, пусть я и выгляжу слишком женственно, но я мужчина. И ты неоднократно имел возможность в этом убедиться. Смотри на меня, освежай свою память. Так что ты должен понимать, что в постели я тоже предпочитаю быть мужчиной, а не послушно раздвигать ноги, словно вышколенная наложница. Я не позволю так просто себя поиметь, заруби себе это на носу. И если ты готов произносить брачные клятвы, то будь готов и к борьбе за ведущую роль, Санитас. Он схватил меня за пояс штанов и рывком опустил перед собой на колени. — Дождь же прервал нас именно в такой позе? Повторишь мне свои слова? Но теперь, понимая, что глядя на меня снизу вверх, ты соглашаешься на то, кто какую позицию займёт? Осознавая, что слова, которыми клянутся альбийские мужчины, в нашей паре должны быть произнесены не тобой? Я расхохотался как ненормальный. Слезы брызнули из моих глаз, и я смог успокоиться только минут через пять, чувствуя, как вместе со смехом меня покинули все сомнения, а душа наполнилась умиротворением. Я с облегчением прижался лбом к коленям Лендаля, не спеша подниматься. Лен молча переждал мой приступ истерики, и когда я угомонился, уточнил: — Это было настолько забавно? — Да, это было очень смешно! И вот этим ты хотел меня напугать? Это так-то ты хочешь меня оттолкнуть? Если ты таким образом пытаешься меня взять на слабо, то это действительно лучшая шутка за сегодняшний день. Я поцеловал его обнажённое колено и, просунув свою ладонь между его ног, нежно провёл по внутренней стороне бедра, лаская пальцами шелковистую кожу и ощущая, как возбуждаюсь, вдыхая запах его тела. — У меня был такой план, не стану отрицать, — голос Лендаля стал необычайно напряжённым, но я видел, что он был не слишком против того, чтобы я продолжал его гладить. — И сейчас ты рассчитываешь, что я начну выпячивать свою гордыню и возмущаться твоим предложением? Убегу в ужасе и запрусь от тебя на замок? Мне прекрасно известно, что ты мужчина, и я никогда не воспринимал тебя как женщину в наших отношениях. Неужели ты пропустил мимо ушей истинный смысл моих слов? И то, что я говорил тебе до этого? Не только словами, но своим телом. Я люблю тебя. И я хочу тебя. Я согласен на твои условия. — Что… Ты так просто соглашаешься? — дыхание Лендаля стало тяжёлым и прерывистым. — Ну да, я должен соглашаться сложно? Я уже и так сижу у твоих ног. И вот в каком состоянии нахожусь из-за тебя. Из-за твоих слов. Посмотри на меня. Я стащил через голову длинную рубаху, которая до этого момента прикрывала моё крайнее возбуждение, и продемонстрировал, что на светлой ткани брюк стало отчётливо видно влажное пятно. — И если ты хочешь быть ведущим, то я согласен хоть сию секунду лечь под тебя и без пререканий отдать всю инициативу в постели. Так чего ты ждёшь? Возьми меня и сделай своим. Босая ступня Лендаля огладила мою промежность, а потом с силой наступила, болезненно придавив к полу моё мужское достоинство. — Но ведь ты тоже парень, Санитас. Сейчас это ощутимо как никогда. У тебя настолько стальные яйца? А потом его нога в точности повторила те движения, которыми я когда-то давно, будто бы в прошлой жизни, поприветствовал его в день нашего знакомства. Тогда он смотрел на меня снизу вверх с вызовом и упрямством, которые совершенно не подобали слуге. Его взгляд и сейчас был таким. Полным упрямства и гордости. Но теперь всё изменилось, он смотрел на меня сверху вниз. И я выдержал пламя этого взгляда. — Вот это у тебя память, — сквозь зубы прошипел я. — Но у меня тоже память неплохая, я помню ту клятву, которую ты тогда произнёс. Так что ты мой, Лендаль. Коленопреклонный и покорившийся, я был тем, кто всё это начал. Я был тем, кто наконец-то дал волю своим рукам и губам. Был тем, кто с остервенением срывал одежду с нас обоих. И я был тем, кого с грохотом опрокинули прямо на пол пинком ноги. Лен стоял надо мной, тяжело дыша и покрывшись потом. Я думал, что ещё секунда — и он меня выгонит из комнаты. Скажет, чтобы я больше никогда не прикасался к нему. Мы несколько секунд молча глядели друг на друга. И он это сделал. Но вовсе не то, чего я боялся, а то чего так жаждал. Он сел на меня верхом, придавив ещё сильнее к полу своим разгорячённым телом. И его стремительный поцелуй был больше похож на укус животного, чем на прикосновение возлюбленного. Он совершенно не задумывался о том, чтобы быть деликатным или осторожным. Его ласки были грубыми и торопливыми. Неожиданно сильные пальцы больно сжимали моё тело, оставляя глубокие царапины, уже сейчас наливающиеся каплями алой крови. Но посмотрев на его лицо, я понял, что его прикосновения были такими не от неопытности, а от жгучего желания, которое он сдерживал всё это время невероятным усилием воли. Всё то время, что он строил из себя само равнодушие, Лендаль хотел близости со мной куда сильнее, чем я мог предположить. И недавняя холодность и деланное безразличие были именно из-за этого. Из-за страха снова потерять контроль и сорваться. Из-за страха сделать что-то против моей воли. В какой-то момент он осознал, что ему мало одних только поцелуев, но при этом он понял, что больше не в силах держать себя в руках, даже просто глядя на мою наготу. И больше всего на свете он не хотел причинить мне боль, боялся подвергнуть насилию и растоптать моё достоинство. Он, очевидно, был мужчиной, который слишком долго не давал выхода своей страсти. Его переполняло безумие, но это было не безумие Океана. В его глазах горел огонь безумно влюблённого мужчины. Я высвободил свои руки и обнял его за шею. Я с жадностью лизнул его ключицу и впился губами в гладкое белоснежное плечо. — Не бойся. Твой жар, твою боль, твоё желание и ярость. Я все их приму. Я приму всего тебя. Я обвил его бёдра своими ногами и притянул ещё ближе к себе, отвечая на жадные и болезненные поцелуи. Побуждая его к ещё более решительным действиям. — Прошу, быстрее… От его грубых ласк я неожиданно возбудился куда сильнее, чем от рук самой искусной ти-чиафской куртизанки, знающей как доставить мужчине райское наслаждение. Запах Лендаля изменился, перестал быть горьковато-цветочным, превратившись в аромат густой сладкой патоки, которая обволокла меня и лишила воли к малейшему противлению. Я мелко дрожал всем телом, а с моих губ срывались лишь хриплые стоны, в которых звучала непроизнесённая мольба о том, что я хочу получить ещё большее. Кто бы мог подумать, что я буду способен так стонать под другим мужчиной? Так прижиматься к нему всем телом? Так умолять взять меня? И он, наконец, уступил мне. И как бы ни было сильно моё возбуждение, от того, как он одним резким и стремительным движением вошёл в меня, моё тело непроизвольно выгнулось дугой от острой боли. Но одновременно с болью меня захлестнуло такое же острое и горячее наслаждение, которое обрушилось на меня как лавина и вырвалось наружу в виде короткого вскрика. Но это был не крик боли, а сладостного блаженства. Я понял, что только что кончил. Кончил просто от того, что Лендаль оказался внутри меня. И от этой мысли, что мы стали единым целым, волны тягучего наслаждения стали захлёстывать меня всё сильнее и сильнее, заставляя моё тело трепетать и податливо изгибаться в такт движений того, кто только что сделал меня своим. И стал принадлежать мне. Наконец-то он открылся мне разумом, сердцем и телом. Открылся мне полностью и позволил себе по-настоящему любить меня. Он сплавил воедино наши тела, приняв мою клятву и пролив мою кровь. Взяв меня. И отдав мне всего себя.***
Если вчера я побывал в райских садах Девы, то сейчас, проснувшись, я оказался там, куда Солнечный Охотник отправляет после смерти грешников. Я боялся пошевелиться, потому что всё моё тело казалось разбитым на тысячу осколков. Наверное, мне будет больно даже глаза открыть. Так что сквозь закрытые веки я смог только определить то, что давно наступил день. Хотя у Охотника вроде как положено жариться на раскалённых камнях бесконечных равнин, а не лежать в мягкой постели? Кстати, когда мы из гостиной переместились в спальню? Я вроде начал смутно припоминать, что в какой-то момент Лендаль, наконец-то насытившись, оторвался от меня и встал с пола. Его тело засияло колдовским огнём работающего псише, и он поднял меня. Как пушинку. А потом отнёс на руках в спальню. Как принцессу. И то, что я решил, будто он насытился мной, оказалось слишком наивным и поспешным предположением. — Какой же ты всё-таки садист. И зачем я согласился на это, — прошептал я в натянутое под подбородок одеяло. — Ты же на мне живого месте не оставил. Прохладная ладонь огладила мой лоб и тут же исчезла. Я отрыл глаза и гневно воззрился на Лендаля, который сидел у изголовья кровати в своём кресле. Уже одетого, с тщательно заплетёнными волосами и невероятно довольного жизнью. — Но ты согласился, хотя знал, что всё так и будет, — ответил Лендаль, — так что теперь не ной. По правилам хорошего тона я должен спросить, как ты себя чувствуешь и сильно ли болит, но мой вопрос не имеет смысла. Я и так вижу, в каком ты состоянии. Кстати, я отменил все твои дела на сегодняшний день и передал Норе, что тебе «нездоровится». Она очень тактично не стала уточнять целых два раза, почему тебе нездоровится именно в моей спальне. Тебя никто не потревожит, отдыхай, Сани. — Ты такой неромантичный, Лен. Стоило мне прийти в себя, а ты уже сразу о делах. Мог бы и пожалеть меня после того, как обошёлся со мной так грубо. Я вытянул руку из–под одеяла и, поймав его ладонь, приложил обратно к своему горячему лбу. — Я же садист, — нарочито искусственно удивился он, — зачем ты хочешь, чтобы я к тебе прикасался? Ты же вроде как недоволен своим положением? — Да, ты садист и маньяк. Лишил меня последней невинности. Так что бери на себя всю ответственность. Моя кожа слишком саднила, зудящая от царапин и высохшей крови, а тело плохо слушалось, поэтому, когда он высвободил свою руку и направился куда-то из комнаты, у меня не было сил его остановить. И всё, что я мог сделать, так это крикнуть ему в спину: — Эй, а как же сказать, что ночь со мной была великолепна и пообещать непременно связаться со мной через блик-зеркало снова. Все порядочные совратители поступают именно так! До меня донёсся смех Лендаля и шум отвинчиваемого крана. Через минуту он вернулся со стопкой полотенец и тазом горячей воды. — Какая ещё ответственность? Разве мы с тобой вчера не сочетались браком, Сани? И для надёжности закрепили союз сразу несколько раз за ночь! А судя по тому, как ты требовал не останавливаться, ещё неизвестно, кто кого в итоге совращал. Он стащил с меня одеяло, и я вздрогнул не столько от прохлады, сколько от вида синяков, кровоподтёков и глубоких царапин, покрывающих моё тело. Будто в лапах дикого зверя побывал. Хотя, возможно, так оно и было. Лендаль намочил полотенце и начал очень аккуратно смывать с меня следы нашей вчерашней страсти, стараясь прикасаться ко мне как можно деликатнее, будто бы это вовсе не его яростные прикосновения оставили раны на моем теле. Я заметил в его глазах возбуждение, он явно был не против ещё пару раз повторить брачную ночь, но сдерживал себя. Его выдержки хватило не так уж и надолго, сначала один лёгкий поцелуй, потом второй. Он начал покрывать поцелуями мою израненную кожу, но так нежно, будто боясь меня сломать, а между губ то и дело мелькал розовый язык, слизывающий с моей кожи остатки влаги. Умелый язык, который, оказывается, был искусен не только в том, чтобы говорить мне гадости. Неужели ты думаешь, что мне теперь будет достаточно только этого? И тогда я привлёк его к себе и прошептал на ухо: — Лен, ты не знаешь, как это правильно делается? Да поцелуй ты меня уже нормально, в конце-то концов! И тогда его поцелуи стали невероятно горячими и глубокими, особенно в том месте, где вчера безжалостно топталась его босая ступня.