Зелёная радуга

      Догорает месяц Костров, жарким осенним пламенем бушует в кронах, понемногу сбрасывая на стылую землю узорчатые листья. Помогает своему брату, который со дня на день примет на себя правление и объявит наступление последнего месяца осени. Ударит первыми ночными заморозками и заставит пасть ниц на землю непокорную листву.       Но это всё поэтичная лирика, красивая мишура слов, за которыми скрывается суровый факт приближающихся холодов. Важным является лишь то, что ровно на середину месяца Листопада приходится день рождения принцессы Карии, который в этом году будет совершенно особенным.       Карии исполняется четырнадцать лет. Это возраст, в котором альбийские девицы считаются уже вполне взрослыми. И пригодными для брака. Хотя я бы не стал утверждать, что они становятся совсем уж взрослыми женщинами, судя по тому, как это фиксируется юридически. Но они абсолютно и категорически точно перестают быть девочками, входя в тот противоречивый период жизни, когда детство однозначно закончилось.       И пусть это снимало некоторые возрастные ограничения с девицы, давая ей больше свободы, но при этом накладывало и многие обязанности. Например, определённые обязательства перед своей семьёй. Ведь если была нужда, то даже в нашем современном и прогрессивном мире дочерей совершенно законно могли выдавать замуж в столь юном возрасте, не всегда спрашивая юницу, а хочет ли она.       Впрочем, пользовались такой возможностью не так уж часто. В основном это касалось более бедных слоёв населения и многодетных семей, особенно в деревнях, где родители были только рады спихнуть лишнюю дочурку из многочисленного выводка детей, используя выкуп за невесту как возможность прокормить оставшуюся ораву.       Такая же ситуация с очень ранним браком могла возникнуть и на диаметральном конце социальной лестницы среди самых благородных из аристократов, где балом правят расчёт и выгода. Договорные браки, заключаемые чуть ли не с младенчества — это не пустой звук! Девица наконец-то созрела для выгодного политического пакта? Шагом марш к алтарю Девы во славу своего рода!       Больше всего меня забавляло в такой ситуации то, что в четырнадцать лет замуж уже было можно, а вот получать высшее академическое образование или лицензию на право вести своё собственное дело — нет. Хотите быть практикующим юристом или подать документы в магическую академию? Не рановато ли, девушка? Ждите, пока вам исполнится хотя бы шестнадцать.       Не то чтобы юные аристократки прямо горели желанием открыть собственный бизнес на поприще, допустим, изготовления пеньковой верёвки и торговлей своим товаром на экспорт, но тут было больше дело принципа. Ведь по закону девицы становились совершеннолетними с гражданской точки зрения тогда же, когда и парни, ровно в восемнадцать лет. Что зачастую делало положение вещей ещё более комичным.       Да к такому возрасту у какой-нибудь селянки давно была собственная семья, где на подходе третий ребёнок, а глядите, государство наконец-то считает эту юную барышню достаточно «взрослой», чтобы иметь право распоряжаться недвижимостью, ценными бумагами или работать на государственной должности.       Обязательно воспользуюсь этим уникальным правом, господин чиновник, выдающий удостоверения личности, только пойду корову подою и вообще хозяйством займусь! Там у вас привилегия владения коровой и власть над огородом в каком возрасте вступают в законную силу?       И мне от этого было бы очень смешно, если бы не становилось так грустно каждый раз, когда я занимался бумагами для несовершеннолетней Карии, позволяющими ей в виде исключения учиться в Спекртуме. Ведь в плане совершенства правовых норм государству Альба было ещё очень далеко до разумной адекватности.       Впрочем, я сейчас возмущаюсь на наши законы, сидя в тепле и полной безопасности, но жил бы я на Северном Архипелаге хотя бы лет пятьдесят назад, то обладал бы ровно одним правом — очень быстро умереть с оружием в руках, потому как ни болезни, ни увечья не были оправданием для мужчины, чтобы позволить ему заниматься только мирной профессией.       Но лучше вернёмся к нашим девицам. И пускай в четырнадцать лет уже можно было принимать предложение руки и сердца, но времена изменились и практически никто не торопился упорхнуть из отчего дома в семью супруга так рано. Но, тем не менее, особое празднование этой даты так и осталось устоявшейся традицией, которая, исходя из тенденций, совершенно точно никуда не исчезнет в ближайшую пару сотен лет.       Особый день прощания с детством и вступление во взрослую жизнь. Яркий праздник, который отмечался исключительно в женском кругу.       Матери, бабушки, тётушки — женщины, которые обрядово передают свою мудрость юнице, вручают дары для взрослой жизни и, фигурально выражаясь, отрывают дитя от своей юбки.       Сёстры, подруги и приятельницы — незамужние девушки, которые ритуально оплакивают детство виновницы торжества, прощаясь с девочкой, а потом шумно поздравляют её с переходом в новый, более взрослый мир.       Мужчины на праздник не допускались. Исключением являлись только ближайшие родственники, например отец или родной брат, при условии, что в семье нет старшей женщины. Но даже эти мужчины были на празднике вовсе не гостями, а скорее блюстителями достоинства и морали, следящими за тем, чтобы праздник оставался благочестивым. Хотя в мире современном подобное соблюдение норм нравственности было не более чем забавной условностью. Каждая юная леди к этому возрасту уже успевала обзавестись парой-тройкой кавалеров, так что внезапное обострение «подобающего поведения» к данной дате было несколько странным но, на мой взгляд, довольно трогательным.       Впрочем, как я говорил, традиция не спешила себя изживать. Праздник по-прежнему оставался исключительно женским, а вот приличность его проведения стояла под большим вопросом, потому как чаще всего это являлось грандиозным девичником с кучей невероятных соблазнов. Просто те, кого приглашали обеспечивать веселье на празднике, были условно женского пола. Но смазливые полуголые танцовщицы или артистки от тематики проводимого мероприятия не становились обладательницами прочных нравственных устоев.       Но я слишком забегаю вперёд, до этого события оставалось больше двух недель, а месяц Костров ещё не обратился в пепел.

***

      Безумие Бездны. Что это такое? И почему ни один Дух-Король не ушёл от этой судьбы? Почему это бич только королей, если одержимым мог стать любой человек?       Я стал задаваться этими вопросами. Не в риторическом смысле «за что нам это наказание?», а вполне конкретно, и пытался разобраться в природе этого феномена. Но в некотором роде эта дилемма всё равно оставалась для меня весьма философской.       Что с нами происходит?       Все короли прожили очень разные жизни. И умирали тоже по-разному. И если «безумие» было вызвано не слиянием с Аль-Мухит, а прикосновением к чему-то чуждому и иному, за гранью человеческого понимания, то почему довольно похожее состояние накрывало, в том числе, высших сахиров и даже принцев-варитов? А с обычными людьми это происходило и вовсе гарантированно, если они лезли в Бездну.       Но, возможно, это лишь получаемый в итоге результат. Значит ли это, что демоническая одержимость и безумие королей по своей природе могут оказаться ничуть не схожи? Я этого пока что не знал. Но догадывался, что дело не только в силе глубокого слияния Бездны и Короля.       Некоторым королям была дарована долгая жизнь в абсолютно здравом уме, а умирали они лишь в глубокой старости. Хотя не уверен, что их разум под конец жизни был так же светел, как и в начале своего правления, но кто из нас застрахован от старческой деменции? А вот некоторые проявляли тревожные симптомы ещё в молодости, но, против ожидания, правили тоже очень долго. Царствование же некоторых королей было бурным и стремительным. И трагичным.       Существует какая-то закономерность или связь? Есть нечто, что отправляет тебя в зону риска? Почему мой предшественник Антара встретил начало своего безумия, как только был коронован, а его далёкий предок Разин прожил почти триста лет, до конца сохраняя свой разум ясным?       И как выяснилось, я тоже был весьма подвержен этому деструктивному состоянию. Это случилось со мной сразу же, как только я впервые прикоснулся к Океану в детстве. Но этот процесс оказалось вполне обратимым при помощи внешнего вмешательства. Позже, когда я был спрятан за серебром, «безумие» не понимало, как теперь подступиться, насылая лишь муторные и странные сны.       Но почему я был ограждён от приступа тогда, когда Игнеус отвёл меня непосредственно к Океану? Тогда, когда моя кровь стала зелёной, а я добровольно подвергал себя испытаниям? Неизвестно.       Но вот когда я сам разорвал свой контракт и ошейник стал бесполезен, Бездна моментально одержала верх и затопила мой разум. Я воплотился сразу в три Духа-Короля и по факту бросил своё тело умирать. Тогда Мухит проявил невероятную предусмотрительность и тактичность, он не стал поглощать меня до конца, он сдержался, он был там для того, чтобы помочь мне. И как только моя душа вернулась из безначальных вод стараниями Санитаса и Карии, то моментально отступил. А ведь, оказывается, я вполне мог повторить судьбу Антары. Но не повторил. Можно ли говорить после этого, что я имел дело с одной лишь неразумной стихией? Сильно сомневаюсь.       Но в чём я был уверен, так в том, что тогда я настолько отупел от усталости, что спал с открытыми глазами и при этом совершенно не видел снов. Я был разбит и обессилен, мне кажется, что безумие не пришло бы ко мне снова, даже если бы я воззвал к нему добровольно. Сейчас, задним числом, я вполне могу сделать заявление, что в те дни душного и утомительного лета мне уже точно ничего не грозило.       Мой ошейник и контракт были восстановлены, но спустя некоторое время мне снова приснилось, как я стал воплощением хаоса, а моё тело перестало принадлежать мне. Длилось это не более десяти минут. Я резко пришёл в себя, я понял, что происходит нечто странное, я ощутил, что моё сознание было расщеплено на тысячу осколков.       Но активация подчинения — это парализация тела и даже мыслей. Моё раздробленное состояние перестало шириться дальше, а оглушающая разум вязкая духота, которая донимала меня накануне, постепенно начала уходить. Значит, дело вовсе не в контракте Серебра, это лишь цепь, на которую можно посадить чудовище. И от того, что его можно на время сковать, опасным зверем оно быть не перестаёт.       Что же, у меня есть надёжный способ докопаться до истины. Но воплотиться в моего безумного предшественника и узнать всё из первых рук — это крайний и очень опасный метод. И мне кажется, что данный риск слишком неоправдан в подобной ситуации.       Также существовал иной путь. Мне стали доступны воспоминания почти всех королей, а мои кошмары о чуждом измерении стали просто красочными снами, ведь теперь я понимал, что именно со мной происходит. Что мне мешает изучить их жизненный путь от начала и до конца?       Тщательно, аккуратно, одну за одной, стараясь не тревожить их дремлющие души, я начал изучать судьбы предшественников. А потом и записывать то, что оказалось утраченным или не вошло в хроники.       Я будто видел историю другой, но при этом своей жизни со стороны. Не имея права ни вмешиваться, ни перебивать повествование, ни тем более направлять его.       Становясь не ими, но познавая их трагедии.       Смотря на мир их глазами, но оставаясь собой.       Так тоже можно узнать очень многое, потому что есть время, чтобы дать оценку и сделать выводы. Ведь мой взгляд на события был трезвым и свободным от страстей. Чистый холодный разум, не отвлекающийся на сиюминутное.       И я нашёл закономерность.       Во всём были виноваты именно сильные эмоции. Бурный гнев, великая радость и тяжёлое горе, душевные или физические раны — это могло быть тем, что становилось последней каплей, добивающей душу Духа-Короля. А могло и не стать.       Так было и со мной, когда я испытал невероятно сильные негативные эмоции в Южном. Отчаяние и безысходность. Страх перед потерей близких. Я был одержим идеей спасти их во что бы то ни стало. И я стал одержимым.       Но когда меня похитили и даже изнасиловали культисты Чёрной Девы, что, безусловно, вызвало внутри меня настоящую бурю и выплеск злобы, ничего подобного не произошло, я смог сдержаться.       Я потерял контроль позже, через несколько дней, когда Санитас начал меня ласкать. Всего лишь это — и во мне пробудились необузданные низменные желания. Но подобного больше не повторялось в точно таких же ситуациях, хотя с тех пор мы с ним много раз занимались сексом. С того дня очевидных приступов вообще больше не случалось, но я чувствовал, что это затишье. Безумие было где-то рядом, просто отступило на время. Я ощущал, что несколько раз во мне поднималась тёмная пыльная пелена, готовая поглотить мой разум, и если Санитас был рядом, то на упреждение сковывал меня подчинением. Тогда помутнение разума уходило, даже не начавшись, и не напоминало о себе ещё несколько недель. Но сколько Игнеус дал жизни моему контракту? Максимум несколько лет.       И нет, наивным было бы считать, что создание якоря в виде Ангуиса меня в этом выручает. Дело совершенно не в нём. «Золотой принц» лишь укрепил мою душу и снял проклятие. Не стоит забывать, что все короли до меня имели целые и неповреждённые души, но иногда ломались как личности от вовсе незначительных, на мой взгляд, причин.       Как жаль, что я не могу поговорить на эту тему с разумным воплощением Аль-Мухит, который стал парой для Игнеуса. Малефикций сказал, что нам двоим в принципе невозможно встретиться в одной точке пространства-времени, не идя в обход законов мироздания. А объяснить мне поток образов, которые Лендаль ибн Антара попытался передать для меня, он попросту не в состоянии, потому как это то, что постигаемо только «королями».       Но зато через пару дней он принёс мне кое-что из Океана.       И, увидев это, я получит ответ на вопрос «что».       Осталось ответить на вопрос «почему».       Если безумие подтачивало силы постоянно, исподволь, и не только меня, но и всех моих предшественников, то почему нарастание давления Мухит происходит в виде приступов? И не будет ли ошибкой считать, что приступы имеют исключительно хаотический характер? Может, тут тоже существует закономерность?       Поэтому я снова начал собирать информацию. Информацию о себе, изучая, как бы это смешно ни звучало, самого себя. Всех тех, с кем у меня была сильная связь. Подмечая то, что для них могло быть совершенно неочевидным. Я собрал огромный массив данных, и неожиданно встал вопрос «как». Как мне интерпретировать полученный материал в то, с чем может работать человеческий разум?       Да, именно это меня подводит. Моя любовь пытаться всё постичь умом. Ведь здесь заканчивалась та область, которую надо понимать исключительно головой. Восприятие через сердце и чувства было тем, что выведет меня из этого тупика.       Интересно, вот если бы на моём месте был Санитас, то чем бы предстала для него картина изначального хаоса? Как бы он воспринимал яркие и сумбурные образы, которые насылал на меня Океан?       И почему я всё ещё задаюсь этим вопросом, если правда могу понять это так, как понимал бы Санитас? Ведь я способен действительно быть им, будучи с ним.       Каждую ночь мы засыпали в объятиях друг друга, после того как буквально становились единым целым, с неохотной останавливаясь, когда усталость окончательно брала своё. Но лишь для того, чтобы утром вновь раствориться в нежном прикосновении любимых рук. Для чего мне, задрёмывая, вообще размыкать нашу связь?       Поэтому сегодня мы так и уснули, слившись телами и душами, глубоко и крепко проникнув друг в друга, разделяя на двоих общее дыхание и биение сердца.       И я взглянул на Аль-Мухит его глазами, услышал этот мир его ушами, каждой порой своего тела ощутил пронизывающий свежий ветер, срывающий водяную пыль с гребней волн. Я окунулся в Океан так, как это сделал бы человек.       Погружался ли я вообще в Аль-Мухит до этого по-настоящему? Нет, для меня он всегда был какой-то математической абстракцией и сложной задачей, данные о которой поступали обрывками, но которую необходимо было решать в уме каждую секунду своей жизни. И сейчас, будучи не совсем Лендалем и уж точно не Духом-Королём, лёжа на спине и качаясь на зелёных прохладных волнах, лишь время от времени делая несколько ленивых гребков руками, я пришёл к пониманию природы того явления, что приводило к «безумию», приняв его через чувства, а не разум.       Для меня это стало выглядеть как стук в дверь. Точнее, звучать. Звучать как очень настойчивый стук, требующий, чтобы открыли и впустили Это.       Некоторые короли оказались способны вполне успешно игнорировать стук с другой стороны Рубежа. Настолько успешно, что не слышали этого звука до самого своего конца, всю жизнь пребывая в здравом уме и твёрдой памяти. Но это не значит, что к ним не стучались.       Некоторые нервно вздрагивали, стоило лишь раздаться шороху за дверью. Прислушивались к тому, что происходит за порогом. И, не выдержав, сами распахивали свою дверь. Таких безумие поедало быстрее всего.       Для некоторых приступы были спонтанными и непредсказуемыми, а были и те, кто очень точно угадывал своё грядущее состояние и как-то тихо уходил из-под удара. Я смотрел на них изнутри. Я смотрел на них снаружи. У меня было очень много информации для систематизации, и как же хорошо, что мой атрибут Книги был здесь как никогда кстати.       И от начала всего сущего до нынешних дней я смог вывести закономерность, которую назвал «пульсацией Истока», закономерность, подчиняющуюся очень сложному нелинейному алгоритму.       Нечто, что было подобно приливам и отливам, связанное с какой-то внешней силой. И если в мире живых океаны послушно наступали и отступали вслед за неспешной прогулкой Лунной Девы по небосклону, то в мире Аль-Мухит тоже существовала какая-то сильная гравитационная величина. Нечто, что невероятно усиливало Мухит. В том числе дикий, неразумный Мухит извне. Который тоже хотел быть живым и воплощённым. Хотел быть вещественным и материальным. Который подминал под себя разумную часть, имеющую личность по имени Дух-Король.       И то, что стук становился настойчивее и чаще, было вовсе не виной постоянно бунтующих вод, виной греховного человечества или виной Намура, вмешавшегося в великий порядок вещей. Никто не был виноват. Все те последствия, действия и результаты являлись тем, что от нас, людей, по большому счёту, совершенно не зависело.       Это было подобно тому, как с наступлением осени с деревьев естественным образом опадала листва. И никакие пляски с бубном, жертвы всевозможным богам и ритуалы не вернули бы опавшие листья на деревья. Не вернули бы до тех пор, пока не наступит весна.       Мы, «современные» Духи-Короли, жили в ту эпоху, в ту часть цикла, когда стук в двери мира людей был самым громким, частым и настойчивым. Такова была неумолимая статистика, от которой никуда не деться.       Но хорошим известием было то, что благодаря своим изысканиям я выяснил, когда же в мою дверь должны постучать в следующий раз, и имел догадки, почему Бездна практически не тревожила некоторых королей.

***

      С самого утра я не очень хорошо себя чувствовал и поэтому, когда мы собрались у Карии за завтраком, не смог проглотить ни кусочка. Санитас счёл, что я просто капризничаю и хочу, чтобы меня поуговаривали, но неожиданную чуткость проявила Нора и резво осадила своего господина, заметив, что меня правда мутит от запаха еды.       — Лен, если бы я не была точно уверена в том, что ты парень, — всё же подняла эту тему слишком уж внимательная горничная, отодвигая от меня подальше горшочек с ароматным жарким,— то пошутила бы о том, что ты или беременный, или у тебя начинаются типичные женские недомогания. Потому как подобное состояние я за тобой замечаю уже не первый раз и с завидной регулярностью.       — Ну, ты не так уж и далека от истины. На данный момент мой цикл составляет чуть больше лунного месяца, а именно ровно двадцать девять дней.       — Стоп! Что?! — Санитас от удивления уронил вилку, которая своим звоном привлекла внимание и всех остальных к нашей тихой шутливой беседе.       Ну, беседа явно перестала быть тихой, а то, о чём я хотел рассказать своим друзьям, всё равно должно быть им известно. Так что это вполне себе повод начать нужную тему, пусть даже и в ироничном ключе.       — Да-да, милая Нора, всё так и есть. Из-за того, что Кария постоянно переодевала меня в женское, у меня теперь регулярно случаются характерные женские очищения. Так что не всё тебе одной трепать принцу нервы своими перепадами настроения, дай и мне немного власти!       — Ничего себе у вас повод для шуток! — поддержала мой розыгрыш Кария. — А вдруг ты стал настолько девушкой, что однажды принесёшь Санитасу в подоле наследника? Мне придётся провести с тобой воспитательную беседу и убедиться, что ты в курсе, откуда берутся дети. И что надо делать, чтобы они не оказались для тебя неожиданностью.       Но, судя по всему, она реально встревожилась из-за моего скверного состояния, так что мне не стоит углублять шутку, а лучше перевести разговор в серьёзное русло. Тем более что Игнеус тоже начал нервничать, догадываясь, о чём идёт речь, и сразу же активировал перчатку на запись разговора.       — Ладно, хватит нам забавляться, — я погладил по руке Санитаса, пытаясь вернуть его в реальность. — Мы пошутили, у меня не выросли сиськи и рожать детей я по-прежнему не умею. Когда я проверял в последний раз, а это было час назад, то всё ещё оставался мужчиной, вашество. Но у моего недомогания есть причина. По забавному стечению обстоятельств имеющая именно такой вот интересный цикл. Это всё Исток.       На меня снова накатила дурнота, и я прижал ладонь ко рту, пережидая приступ. Океан заклокотал во мне, а зелёная кровь начала подавлять алую, делая меня не совсем человеком. Но не для того, чтобы навредить мне или подчинить разум, а чтобы уберечь меня. Потому что пыльный туман в моей голове сразу же начал оседать.       Да, если я раньше грешил на своё слабое здоровье и непереносимость солнца, то сейчас даже был рад, что приближение «безумия» у меня имело такие чёткие и сильные признаки, которые буквально вынуждали меня не усердствовать, а сильный жар так и вовсе мог уложить в постель на пару-тройку дней. Мухит, та его часть, которая имела личность, так меня предупреждал всю мою жизнь. Скоро будет опасно, берегись!       Все оторвались от трапезы, а их взгляды устремились на меня, и лишь тихая Илли была занята тем, что быстро и аккуратно пересервировывала стол таким образом, чтобы вокруг меня не осталось никакой пахучей еды.       Через минуту мне стало полегче и я даже смог выпить пару глотков практически безвкусного и лишь слегка кисловатого сока из плодов горного винограда, чей лёгкий запах не вызывал у меня неприятных ощущений.       — Со мной всё нормально, — наконец-то я нарушил тревожное молчание, — ничего страшного не происходит. И ничего нового тоже. Но именно потому, что время терпит, а ситуация позволяет, я хочу провести один эксперимент. И для начала поделюсь с вами своими соображениями.       И не дожидаясь их согласия, я сразу же продолжил:       — Вам ведь прекрасно известно, что такое Дух-Король? Нет, мы не на уроке, отвечать никому не надо. Тонкий баланс между человеком и Океаном, гармония и борьба противоположностей. Бла-бла, дальше по тексту писаний. Это вы и без меня хорошо знаете. Но мало кто знает, почему любого Короля рано или поздно накрывает безумие. А суть именно в том, что всё это гармоничное слияние работает отлично до тех пор, пока не начинается «пульсирование Истока», мать его через за ногу.       Я с грохотом поставил стакан на стол, но смог обуздать свой плохое настроение, увидев беспокойство на лицах друзей.       — Оно накрывает весь Аль-Мухит и вносит разлад в работу этого налаженного механизма, — более тихим тоном заговорил я. — И чем ближе, выразимся так, Дух-Король находится к точке Истока, тем сильнее будет влияние последнего на человека, вплоть до полной утраты личности. Но как бы он ни бегал, это состояние всё равно рано или поздно его настигнет. Потому что дырка в нашем мире, через которую хлещут воды Океана, есть не только там, где находится раскол миров. Существует вторая лазейка. Это сам Дух-Король. Через него дикий Мухит пытается проникнуть сюда. И на каком-то этапе ему это удаётся. Наступает то, что мы называем безумием Духа-Короля.       Игнеус хотел было что-то уточнить, но я уже понял, что именно его волнует, а потому сразу же расставил все точки:       — Я хорошо изучил природу одержимости и безумия, Игни, а также то, как оно может себя проявлять. Что я вам могу сказать? Безумие Королей не имеет ничего общего с обычной одержимостью, которая вытекает из слабости духа и неумения взаимодействовать с эфирной материей. И слово безумие тоже не совсем подходит в данной ситуации. Человек просто перестаёт быть.       — Ты говоришь про смерть? — забеспокоился Санитас.       — Смерть? Ну что ты. Это совсем необязательно. Дух-Король находится в физически неопределённом состоянии с момента слияния и уже не сможет до конца умереть. Он давно неотделимая часть Аль-Мухит. Но вот человек в нём может погибнуть, это да. Или утратить душу. Или потерять свою личность. Неприятные штуки случаются, но кому не насрать?       — Мне! — Санитас не на шутку рассердился и начал так жечь меня взглядом, будто это касалось его лично.       Но потом я осознал, что да, это правда касается его самым прямым образом, потому что это то, что зависло надо мной как занесённый меч. А мне пора давно отучиться мыслить и тем более говорить так, будто я какая-то вещь, чья стоимость определяется навыками Инструмента. И особенно в присутствии тех, кто любит и по-настоящему ценит меня.       — Извини, я не это имел в виду, позволь объясниться. Каждый принц во время своего испытания сталкивается с этим. С осознанием факта того, что в будущем его ждёт нечто, что может быть хуже смерти. Ему это даже дают попробовать на себе. Те, кто в итоге проходят испытание… Они в курсе…       И понимание того, что мне на самом деле не нужно храбриться и держать лицо в присутствии своих друзей, с одной стороны — делало мою ношу легче, но с другой — позволяло ядовитым росткам безнадёжности укореняться ещё глубже. Но депрессия это не то, что я могу себе позволить. Я обязан бороться, если есть хоть самый мизерный шанс на успех. У меня же на данный момент вопрос поражения не поднимается вовсе. Если мои рассуждения верны, то мне есть чем успокоить своих друзей, так что я сразу же перешёл к хорошим новостям.       — Я вычленил главное зерно и рассчитал цикл, которому подчиняется неразумный Мухит. С точностью до дней. Когда он наиболее активен, что не может не сказываться на Духе-Короле, когда состояние нейтрально, а когда безопасно. Но пока что это исключительно теория, подтвержденная только косвенными данными. В моём случае опираться на то, как часто меня тянет блевать — не самый надёжный с точки зрения науки подход. И саму проблему это тоже не решает. Но интересный факт заключается в том, что подобное недомогание всегда предшествует у меня тому состоянию, которое в этих вычислениях характеризуется как «опасный день». И в этом году он у меня случается раз в месяц. Так что шутка про месячные была не совсем шуткой. И слава всем богам, что у меня, судя по всему, это правда всего один день в месяц. Потом начинается резкий спад, две недели полной безопасности и плавное нарастание давления. И снова опасный день. Это мне и хочется выяснить наверняка, а если моя теория окажется верна, то есть соображения, как себя обезопасить.       — И под опасным днём ты подразумеваешь то, когда проще всего подхватить безумие? — уточнила Кария.       — Да, так и есть, это пик активности, когда Дух-Король максимально уязвим. Состояние, когда надо быть необычайно острожным, используя силу Океана. Лучше вообще её не трогать. Состояние, когда малейшая ошибка приведёт к тому, что человек в связке «Дух-Король» может не выжить. А его место займёт «демон». И одновременно это время, когда могущество короля выходит за рамки нашего представления о реальности. Дух-Король становится равным богу.       — А почему до этого никто не заметил такую закономерность? Не надо иметь великого ума, чтобы сложить одно с другим.       — Потому что первый же настоящий срыв зачастую бывает и последним, милая принцесса. И я не просто так употребил выражение цикл в этом году. Как бы объяснить? В годы правления короля Таира цикличность составляла три с половиной года с безопасной полосой в два года, а всё остальное время было относительно нейтральным. В начале правления короля Марвана безопасной зоны не было вовсе, лишь спустя семь лет началось стабильное столетнее кольцо год через месяц. Так что, не зная, где именно искать, сложно вычислить закономерность.       — Стой, семь лет и всё сплошные месячные? — наконец-то подал голос Санитас, простив меня и отойдя от гневного шока. — Да он там должен был буквально истечь кровью. Кстати, а разве он не правил двести пятьдесят лет?       — Сани, я просто не могу нарадоваться на то, как хорошо ты теперь знаешь историю Аль-Серпена. Именно так, он правил очень долго. Почему?       — То, что толкает эту стихию в мир людей — не ненависть, а любопытство, — ответил вместо него Игнеус. — Марван, будем откровенны, был если не скучным, то весьма умеренным человеком как для Духа-Короля, а жизнь его была в основном спокойной и без потрясений. Совпадение?       — Нет, исходя из моих записей — трезвый расчёт и безукоризненная интуиция. А ещё очень слабая интенсивность пульсирования Истока в ту эпоху. Это не то что деликатное постукивание, это практически неслышное поглаживание двери.       И, судя по тому, что общее удивление было мне ответом, пожалуй, рассказать им действительно всё, что я узнал. И про двери, и про эмоциональный фактор, и про то, что мне передал Лендаль ибн Антара.       Простая записка на обыкновенной бумаге. Написанная моим почерком. Но я никогда не писал её. Это то, что принёс мне Игнеус из Океана. Короткая строчка, что объяснила мне положение вещей куда подробнее, чем если бы это было послание в тысячу слов.       «Когда уже больше, чем я».       Но сейчас самым важным было не содержание. А то, что послание лежало на столе. Материальный и настоящий объект. О чём я и объявил. И пока все пытались понять, что в этом такого необычного, то тихая и спокойная Илли резко вскочила со своего места, с грохотом опрокинув свой стул. Ученица сахир Набии, которая с младенчества постигала путь серпенского жреца и природу Аль-Мухит, поняла всё самая первая.       — Иг... Игнеус, т… ты как это сюда пр… пронёс? — от волнения всегда невозмутимая девушка начала даже заикаться.       — В кармане, а что?       Она поначалу гневно хватала ртом воздух, но потом вспомнила, что Игнеус у нас был слишком отвлечённой натурой, видящей суть, но зачастую не замечающей очевидного. Остальные же участники беседы попросту не знали особенностей того, о чём ведал каждый серпенский жрец, потому как никогда не сталкивались с этим вопросом.       — Слушай, ты разве забыл, сколько времени я бодалась с таким гениальным тобой, чтобы ты мог проникать в Аль-Мухит не в виде астральной проекции, а нормально? — насела на него Илли. — Чтобы твоё тело переставало существовать тут и появлялось там, и снова могло становиться материальным? Как непросто тебе было отвести мою матушку к своей части Океана, хотя она всячески способствовала вашему пути? Сколько преобразований прошла твоя симбиотическая перчатка, прежде чем ты смог брать её с собой? Ты же заметил, как она из-за этого изменилась тут, в мире людей?       Перчатка на левой руке Игнеуса, о которой говорила Илли, неодобрительно блеснула синим шпатом глаза на девушку. Судя по обильным крошкам на столе, техномагический инструмент совсем недавно расправился со свежей сдобной булочкой, но задаваться вопросом на тему того, как он способен есть и усваивать человеческую еду, мой мозг попросту отказывался.       — Скажи, Игни, — я решил навести его на правильный путь, — тебе хоть раз удавалось целенаправленно принести к Океану какой-нибудь предмет? Или что-то вынести, что не было частью твоего тела?       — Нет, я ничего такого не помню.       — Я помню, один раз всё же точно было. Ты отнёс. Меня. Моё умирающее тело. Но это был исключительный случай. Давай лучше вспомни, сколько тебе сил понадобилось, чтобы до этого отвести к Океану не меня, а только мою душу. Перенести массив информации обо мне в то измерение.       — Было очень тяжело.       Я взял записку и слегка пододвинул её в сторону Игнеуса.       — А теперь представь, что тебе надо доставить не просто данные на этом листе бумаги, а сам предмет? Сколько энергии это потребует? Это не информация, это не последовательность заклинаний, это даже не артефакт Духа-Короля, как те клинки, которыми владеет Санитас. Даже они в наш мир призываются лишь на время и материальны благодаря тому, что черпают энергию для своего существования непосредственно из измерения Аль-Мухит. Но в этом листке бумаги нет ничего волшебного. Он совершенно обыкновенный.       Слегка желтоватая и не очень плотная бумага и дешёвые серо-синие чернила. Всё то, что я обычно использовал для ведения самых простых записей и протоколов.       — Аль-Мухит напомнил про свою огромную мощь, — объяснил я. — Силу, которая, безусловно, божественного уровня. В нашем мире из ничего появился предмет, на поддержание существования которого не расходуется ни мана, ни иной энергетический ресурс.       — И это прямое нарушение закона сохранения массы, — отметила Нора. — Объект, вызывающий парадокс. А потому такой предмет обязан попросту исчезнуть.       — Но не вызывает и не исчезает. Мухит сделал так, что в нашем мире стал возможен такой предмет. Он демонстрирует, что у него есть возможности, позволяющие обходить фундаментальные законы нашей физики. Он и должен быть властен над ними. Такова величина его могущества. И тут уже важно содержание записки. «Когда уже больше, чем я». Он говорит нам о том, что есть сила, которая выше него. Есть сила, которой подчиняется он сам. Та его часть, что находится по ту сторону от Рубежа. Но для нас, людей, это всё равно Мухит.       — Безумие — это когда слияние с большим, чем он, — Игнеус наконец-то понял самую суть. — Я помню, ты мне однажды рассказывал об испытании наследника как о попытке вскочить в седло на ходу. Одно дело — суметь стать наездником. Самым лучшим наездником, который способен управиться с норовистым конём Аль-Мухит. А другое дело — когда однажды ты будешь вынужден скакать сразу на целом табуне. И лишь вопрос времени, когда…       — Когда ты упадёшь, — закончил я за него. — Именно «когда». Но я ошибся в одной небольшой детали. Лошадка — это не Аль-Мухит. Лошадка — это я. Яркая красивая лошадка с длинной гривой, с которой так весело играть. Я — живое и шумное создание. Сильные эмоции. Сильные впечатления. Сильные ощущения. А неразумный Мухит — это сущий ребёнок, который тянется к звонкой погремушке нашего мира. Это словно ещё безмозглое, но давно всемогущее дитя, бегущее через всю комнату, чтобы позабавиться с пушистой и мягкой кисой. А то, что при этом будет разгромлена вся мебель на его пути, а киса умрёт в слишком крепких объятиях, маленькому ребёнку никак не объяснишь словами. Ребёнок хочет играть. Мухит приходит и стучит в нас не потому, что жаждет разрушения, а потому, что он истошно вопящий младенец, желающий развлечения.       Вот почему короли, у которых была самая драматичная и насыщенная жизнь, уходили так рано, а те, кого можно было по нашим меркам назвать середнячками, жили довольно долго. Просто с ними было не так интересно играть. Впрочем, нашлись и приятные исключения. Но при таком частом цикле, как у меня, чтобы уцелеть, я всегда должен быть скучным, серым и неприметным. А теперь глянем, что со мной происходило за последний год? Ещё бы Мухит не ломился ко мне с двух ног! Столько переживаний, столько эмоций, столько страстей. Да меня не иначе как чудо берегло всё это время!       — Но о какой скучности может идти речь, когда мы говорим о Духе-Короле, если это выдающаяся личность своей эпохи? — Нора нащупала зерно противоречия в моих рассуждениях. — Что ты говорил про исключения, Лен?       — В этом и проблема, что невозможно быть серой бездарностью, но при этом носить корону звёзд. Не всегда была возможность просто перестать использовать свою силу. Вот почему рано или поздно дикий Мухит дорывался до игрушки во всей полноте своей власти. И вот почему наследники готовились заранее. И если Король чувствовал, что его время пришло, то не дожидался начала обращения в демона и объявлял Белый День. Но вернёмся к исключениям. В этом как раз и будет суть моего эксперимента. Повторить успешный опыт некоторых королей и попытаться отвадить от себя неразумную и голодную часть Океана. И сделать это надо, пока мой ошейник работает. Если что, орущее и голосящее дитя можно посадить в манеж и не дать разрушать всё вокруг.       — И как ты хочешь это сделать? — не унималась Нора. — Сказать «Брысь, уходи»?       — А как родители отваживают детей от того, чтобы они не тянули всё подряд в рот или, наоборот, ели непривлекательную внешне, но очень вкусную кашу? Дети не слишком хорошо отличают съедобное от несъедобного, но они непрерывно познают мир методом проб и ошибок. И мудрый родитель должен понимать, что нельзя воспитывать ребёнка только запретами. Иногда надо позволять ребёнку совершать ошибки, чтобы он сам мог сделать выводы.       Я указал на картину в тонкой раме на противоположной стене комнаты. Изысканный натюрморт: персики и садовые цветы в плетёном подносе. Они были нарисованы настолько реалистично, что казались настоящими. Стоит подойти поближе — и ты ощутишь аромат этих спелых плодов и даже сможешь почувствовать пальцами бархатистость румяной кожицы в каплях росы.       — Посмотрите на эти персики, они же такие красивые, такие сочные. Художник, который написал эту картину, проявил истинное мастерство. Глядя отсюда, сложно сразу понять, что это просто изображение, и у этих плодов нет ни запаха, ни вкуса. Их нельзя съесть, потому что они ненастоящие. Но маленькому ребёнку это бесполезно объяснять, он будет упорно пытаться лизнуть картинку. И неразумное дитя должно убедиться в этом на собственном опыте. Обязано хоть разок укусить за такой красивый бок, но потом разочарованно понять, что холст и краска на вкус совершенно не такие, как он ожидал. Что красивая картинка это просто картинка, не более того. И я тоже должен стать таким. Несъедобным. Пресным и скучным для Мухит, когда он станет стучаться в меня. Я должен заранее уйти в полную аскезу и не делать ничего. Вообще ничего. Стать никем. Ничем. Пустым местом. Не давать ему развлечений и пищи. Чтобы он, испробовав меня, равнодушно отбросил невкусный ненастоящий персик.       — И как ты это сделаешь?— повторил вопрос Норы малефикций.       — Я? Ты меня прослушал, я же сказал, что именно я не должен ничего делать. Мне понадобятся услуги храма Змея. И жреца, который знает, как усмирять тело и дух другого человека. И чтобы избежать погрешностей в своих вычислениях, я бы хотел начать с сегодняшнего дня и захватить парочку дней сверху на случай, если все мои расчёты — фигня кошачья.       — Я всегда готов, говори, чем помочь.       — Игни, вот тебя там точно не надо, ты очень яркий. Очень пламенный, ты настолько шумный, что будешь привлекать внимание ещё сильнее. Не ты должен присматривать за мной, и я хотел бы попросить помощи у госпожи Набии. А ты же сможешь удалённо наблюдать за всем, что происходит уже из своего храма, и вести записи состояний, разве нет? А в случае чего — активировать команды в моём ошейнике.       — Есть более подходящий кандидат, — неожиданно проявила инициативу Илли. — Если принцесса позволит, я стану твоим гасителем души. Я знаю, что ты имеешь в виду и как сделать так, чтобы ты был не бурным морем, а не более чем кругами на воде.       Нежная, тихая и незаметная горничная принцессы. Но при этом ученица сахир Набии и наставница Игнеуса. Девушка, знающая пути Океана. Девушка, таланты и умения которой редко видели окружающие. Но это лишь потому, что она просто их никогда не демонстрировала открыто.       Присутствие Илли в свите принцессы было подобно колыханию ковыля под ветром в необъятной степи. Никакого противления, только ласковое прикосновение пушистых прядей, когда ты идёшь через бескрайний простор. Несколько минут — и ты вовсе перестаёшь замечать их, настолько ненавязчиво это касание. И если вы забывали, что эта милая девушка — дипломированный Золотой Галстук, и позволяли себе пренебречь её присутствием, то горе вам, если вы посмеете бросить на якобы беззащитную принцессу хотя бы один кривой взгляд. Искусством усекновения чужой жизни Илли тоже владела в совершенстве.       И если она правда способна распространить на меня свою ауру, если она сможет быть рядом, полностью скрыв своё присутствие от кого-либо и чего-либо, то лучшего кандидата и не сыскать.

***

      Я сказал, что мне понадобится храм не просто так. Культура серпенцев, основанная на умении взаимодействовать с Бездной, означала не только то, что они были устойчивы и приспособлены к этой стихии. Это означало, что как раз со всяческими рисками данного плана им приходилось сталкиваться чаще всего. А потому меры безопасности и способы противостояния были развиты в куда большей степени, чем у служителей Охотника.       Океан — ласковый и приветливый хозяин, добродушно принимающий своих гостей. Но отдых и успокоение усталой душе приносились в том случае, если с самой душой было всё в порядке. А если же нет? Если человек, наоборот, захлёбывался в водах Океана?       Не сказать, что это было в порядке вещей и нормально, но юные вариты или просто слишком нетерпеливые послушники часто подвергали себя чрезмерной опасности, взяв на себя большее, чем они пока были способны осилить. И по сути это — просто один в один то, что происходило с начинающими магиусами, которые кастовали заклинания не по своим силам. И если альбийские воспитанники сжигали до нуля свою ману и отправлялись на койку в лазарет для магов, то серпенские ученики отправлялись в храм Аквамаринового Змея. С той лишь разницей, что каменные чаши, вырезанные из цельного нефрита, куда укладывали пострадавшего, были способны сдерживать силу по-настоящему бесноватого человека, пока служители оказывали ему помощь. И в большинстве случаев из человека успешно удалялся излишек Бездны, а его разум успокаивался опытным жрецом.       Впрочем, эти широкие и плоские чаши использовались не только для этого. Если какому-то высшему жрецу требовалось погрузиться в Аль-Мухит достаточно глубоко, что существовал риск не вернуться, а рядом не было верного напарника, который подстрахует, то он тоже мог всегда воспользоваться услугами храма. Последовательность защитных заклинаний на дне чаш была рассчитана как на то, чтобы избежать слишком глубокого погружения, так и на то, чтобы стабилизировать психическое состояние.       Для моего эксперимента они тоже годились.       Когда я растворюсь, когда я разделю свою душу на части и растекусь по своим предшественникам, я буду уверен, что Илли погасит дыхание моей души ровно настолько, что внутри меня практически не будет меня самого, там не будет эмоций и впечатлений. Я стану самой скучной игрушкой. Но при этом, в случае чего, она будет иметь полный контроль над ситуацией и если что-то пойдёт действительно не так, а Игнеус не сможет активировать команды Ошейника, то попросту запрёт моё тело в нефрите, пока состояние не придёт в норму.       Но мне думается, что до такого и близко не дойдёт.       Неожиданно тяжелее всего оказалось уговорить Санитаса и дело дошло до ссоры.       Я ему сказал, что хочу жить не только счастливо, но, по возможности, ещё и долго. Я хочу научиться контролировать себя даже после того, как на мне разомкнутся серебряные цепи. Я не хочу сгореть в одночасье, объятый неконтролируемым пламенем.       Но не смог произнести, что хочу прожить долго и счастливо вместе с ним. Что больше всего на свете меня сейчас пугает мысль о том, что однажды он заглянет в мои безумные глаза и поймёт, что человек Лендаль умер. Я боялся, что он захочет последовать за мной. Эта мысль наполняла меня таким отчаянием, что я понимал, вот она, та лазейка, через которую хаос поработит мою душу.       И чего мне точно не стоило говорить, так того, что я делаю это для его же блага. Я должен был сказать, что делаю это для себя. Потому что хочу иметь будущее, которое проведу вместе с ним. Именно поэтому я не имею права терять себя и свою жизнь.       Но к тому моменту, когда я сообразил, какие слова лучше всего подойдут для Санитаса, он уже был настолько на взводе, что больше не воспринимал мои увещевания. Он попросту ушёл, громко и демонстративно хлопнув дверью.       Да, Сани, именно такие твои выходки сильнее всего меня выбивают из колеи. И именно потому, что ты такой, а я не в силах от тебя отказаться, мне нужна помощь храма Змея и Илли.

***

      Я глядел на своё тело со стороны и просто ждал. И видеть себя я так мог лишь потому, что Игнеус открыл поток информации на моём ошейнике и начал трансляцию на главную друзу в своём храме, подключившись к последовательностям концентратора в храме Набии. Полученная информация возвращалась ко мне уже в обработанном и отшлифованном виде на серьги в виде листьев плюща. Исключительно машинный код в виде троичных функций. Вышло слишком громоздко и хлопотно, но при этом оказалось, что при таком подключении я способен тоже удалённо наблюдать за самим же собой. Илли гасила мои эмоции и чувства, а мой разум был отделён от смертной оболочки и мог спокойно и без риска фиксировать информацию.       Но в этот же самый момент моя душа была где-то за гранью обитаемой реальности. Где-то там, куда я не попадал даже в самых странных кошмарах, даже во время своего самого трудного испытания.       Меня объяло пепельное угасание. Я понемногу становился тишиной и пустотой. Я был частицами пыли, которые повисли в недвижимом морозном воздухе. А огненно-розовый снег, похожий на опавшие лепестки и идущий вертикально вверх, складывался в геометрические узоры на стеклянном куполе конца всего сущего.       И когда настал час, Он пришёл. Негромко, но настойчиво постучал в меня. Потом смелее и громче. Дверь распахнулась, и пепел взметнулся вниз. В этот миг моя душа погасла.       И мне осталась доступна только та информация, которая поступала на серьги от Игнеуса.       Что же, мои расчёты оказались верны. Цикл установлен верно и до минуты совпал с зафиксированным временем двух явных приступов, которые случались у меня раньше.       Но мне было всё равно. Я стал пустой куколкой бабочки, которая невидящими глазами смотрела в светлый потолок храма, где не за что было зацепиться взглядом. Я не ощущал даже своего тела, неподвижно лежащего в нише.       Я не оказал ему никакого противления, и он вошёл в меня. Пыльно и шумно, взбаламутив воду Аль-Мухит, подняв песок со дна и перемешав течения. Мне было плевать.       Важно то, что будет дальше, то, какую информацию я смогу извлечь из присутствия в себе дикого Мухит. Я знал, что Игнеус сейчас записывает всё происходящее, но параллельное наблюдение за ходом эксперимента даст более надёжный результат.       И сила его влияния оказалась столь ничтожна, сколь ничтожным было присутствие меня во мне же. Я не имел желаний и ему не за что было зацепиться. Отсутствие лакомств не возбуждало в нём аппетита. Он начал пробовать меня и так и сяк. Но я разочаровал его. Я был совершенно пресным. Дитя быстро выплюнуло то, что оказалось невкусным. И с разочарованием ушло. Для надёжности я пролежал так ещё день, перейдя в практически растительное существование. Но дитя удалилось окончательно и больше не вернётся до следующего месяца. Мой эксперимент оказался полностью успешным. Я выяснил, как не дать погаснуть своему разуму ещё очень долгие годы.       Пепел начал медленно оседать на мои глаза, которые я был бессилен закрыть. Я хотел навечно уснуть, но вместо этого что-то пыталось меня пробудить. Пепел не успевал замереть в монолитном воздухе, которым было нереально дышать, и от этого мельтешения у меня начала гудеть голова.       Мухит ушёл. А я всё никак не мог вернуться.       И лишь по истечению второй ночи Илли смогла привести меня в чувство. Очень настойчиво и болезненно.       Да, эксперимент затянулся сверх планируемого, но потраченное время того стоило. И пока я приходил в себя и разминал занемевшее тело, опасаясь вставать слишком резко, то прикидывал, как бы так обеспечить себе самостоятельное пробуждение от подобного полуживого состояния в заданный момент времени, которое надо сократить и чётко ограничить до минимума.       В дополнение к тому, что излишняя безэмоциональность делала крайне сложным путь назад, я неожиданно оказался уязвимым физически, ведь всё это время не замечал и не реагировал ни на что из того, что творилось вокруг меня в реальности. Я даже не заметил, что ночью была гроза с сильным ветром и старая трухлявая софора, растущая у храма, не выдержала груза своих лет и рухнула прямо поперёк дороги, разбив окно в здании напротив. Что станет, если мне будет угрожать настоящая опасность, а я окажусь совершенно один?       Но об этом можно подумать позже, сейчас же мне просто хотелось побыстрее вернуться домой, чтобы наконец-то извиниться перед Санитасом. Думаю, за это время он уже не только остыл, но и сам готов попросить прощения первым, и после того, как мы спокойно поговорим, между нами снова наступит мир.       А ещё я спешил обратно потому, что пробуждение в одиночестве неожиданно сильно меня расстроило, и невозможность уткнуться в его горячее плечо и подремать так ещё несколько минут вызвала во мне невообразимое чувство потери.       Покинув храм, приютивший меня на несколько дней, я столкнулся с некоторым затруднением. С той самой софорой. Пока что служители успели лишь откатить толстый шишковатый ствол в сторону, чтобы была хоть какая-то возможность пройти, но при падении дерево щедро размазало сок из мясистых стручков по белой стене дома и рассыпало их вместе с оставшимися листьями на ещё недавно безупречно чистые дорожки. Обломки веток и отслоившейся коры разлетелись по всему переулку, а не успевшие высохнуть лужи окрасились в жёлто-зелёный цвет и казались ядовитыми, из-за чего мне было несколько боязно даже проезжать мимо.       И пока я аккуратно объезжал этот хаос, то вышедшее из-за низких туч солнце дерзко лизнуло меня в глаза. И в один миг всё изменилось.       Мир стал непривычным. Звонким, цветным, красивым. Мои чувства обострились, а подавляемые желания моментально вышли наружу. Мне хотелось дышать полной грудью и кричать. Умыться горячей водой и переодеться в свежее. Мне очень захотелось есть и пить, хотелось ещё много чего, о чём не стоило говорить Илли, которая вышла следом за мной и помогла объехать упавшее дерево.       Возле храма уже ждала неприметная закрытая карета, что должна была увезти нас обратно во дворец, где я смогу с наслаждением удовлетворить все свои желания из списка. Особенно последнее, для которого мне понадобится ещё один человек, всё это время наверняка дожидающийся меня с нетерпением.

***

      Приём меня и правда ждал самый горячий и пламенный. Но на что я не рассчитывал, так на тематику той шикарной истерики, которую мне закатил Санитас, стоило лишь появиться на пороге. Я думал, что он всё ещё на меня гневается, но чувственный монолог, перемежаемый цитатами из Книги Девы, к удивлению, вообще не касался моих грехов. Со всеми этими приключениями в храме я совершенно позабыл, что у Карии через неделю день рождения. Четырнадцатый День Рождения.       Но, несмотря на то что праздник девичества давно перестал быть эталоном целомудрия, проповедь про современные нравы и разгул молодёжи, а также о недопустимости подобного, я сейчас выслушивал знатную. От человека, которого с большой натяжкой можно было назвать воплощением скромности и невинности.       Да, сия гневная проповедь сделала бы честь любому служителю Храма или Алтаря! Но, на мой взгляд, она слишком уж не соответствовала той причине, которая её спровоцировала: Санитас не получил от своей сестры приглашение на праздник в роли опекуна её чести.       Он был зол, расстроен и невероятно на неё обижен. Он узнал, что сестра даже и не собиралась звать его, о чём заявила прямым текстом, сказав, что его опека совершенно не то, что ей нужно в компании пусть молодых, но давно раскрепощённых девушек.       И, пожалуй, мне пока что не стоит говорить ему, что тем, кому досталось это приглашение, оказался я, пускай мне и придётся присутствовать на празднике в качестве девушки.       — Что за чёрная неблагодарность! Лен, скажи, есть ли в мире справедливость? — похоже, что принц совсем выдохся, потому как вернулся к тому, с чего начал свои нотации.       Взяв паузу в своём обличающем спиче, он подошёл к бару и плеснул себе некрепкого вина из ягод ирги в широкий глиняный стакан. Но, поймав мой взгляд, он наполнил ещё один стакан поменьше и протянул его мне, и лишь после этого залпом осушил свой.       В прошлый раз я не стал отвечать на этот вопрос, посчитав, что он не будет доводить всё до подобного безобразия и, взвесив за и против, быстро смирится с решением своей сестры. Урезонивать я его тоже не стал, что было моей ошибкой, а потому Санитас разошёлся не на шутку.       То есть я спешил к тебе изо всех сил из храма Аквамаринового Змея, где вынужденно проторчал три дня, а ты меня встречаешь вот так? Думаю, пора это прекращать, а потому, выпив своё вино, которое приятной тёплой волной растеклось по желудку, я бросил ему лишь одно короткое слово:       — Заткнись.       Лицо Санитаса стало невероятно возмущённым и, я бы даже сказал, оскорблённым. Он молча глотал воздух, не находя слов.       — Вот видишь, теперь у тебя есть новый повод для обиды, — продолжил я, жестом показывая, что хочу добавки вина, — точнее, старый. Так что прекращай уже полоскать Карию. И — да, справедливости нет. Жизнь жестока, женщины коварны.       Увидев, что он правда обиделся и вина мне больше не нальёт, я отставил стакан и, забросив ногу за ногу, просто уставился на Санитаса, сверля его взглядом.       — Что? — через несколько секунд он не выдержал и сдался, отведя глаза.       — Это я должен спрашивать. Что на тебя нашло, мой принц? Разве не в этом сама суть праздника? Что Кария уже взрослая и не нуждается в том, чтобы ты был для неё нянькой. Тем более что позже мы отметим её день рождения как полагается уже в близком семейном кругу, но с неменьшим размахом. Так что переключи наконец своё внимание на меня. Балуй меня. Заботься обо мне. Утешай меня. Я рассчитывал, что уж сегодня-то ты точно будешь весь мой.       — Ревнуешь? — его настроение сразу улучшилось, как только он понял, что я начал вести себя так дерзко именно из-за того, что истосковался по нему.       — Ещё как! Мы не виделись столько времени, я думал, что ты не будешь места себе находить от тоски. Я ожидал, что как только мы встретимся, то на меня тут же вывалится поток жалоб. Мне будет предъявлено, что я чёрствый и бессердечный, что я негодяй, который бросил своего парня! И меня правда чуть не затопило! Но чего я не ожидал, так того, что ты мне будешь жаловаться на сестру! А надо, чтобы ты жаловался на то, что две ночи был вынужден спать в одиночестве.       Я прикрыл лицо ладонями, старательно изображая крайнюю степень возмущения, но при этом поглядывая на то, что будет делать мой принц. Мой принц бросил обижаться, подошёл и послушно присел рядом, положив острый подбородок мне на колени. Я не смог удержаться и, отняв руки от лица, сразу же запустил свои пальцы в золотистые локоны, гладя его отросшие волосы.       — А я-то, наивный, думал, что ты будешь без меня скучать, — начал я его журить и сильно ущипнул за щёку. — Я там страдал в разлуке, а ты, пока меня не было, быстро переключил внимание на другие заботы?       Санитас перехватил мою руку, крепко поцеловал в ладонь, а потом игриво укусил за указательный палец.       — Ох, ты не представляешь, как я скучал, — ответил он, нежно облизывая мои пальцы один за одним, в то время как его руки стремительно проскользнули вниз и, огладив мои икры, начали расстёгивать пряжки на высоких ботинках, не сняв которые он вряд ли бы смог стянуть с меня брюки.       Нет, так легко ты у меня не отделаешься. Так что когда он снял с меня обувь, то я самым бесцеремонным образом вырвал свою левую стопу из его захвата и упёрся ногой в грудь, отстранив от себя.       — Докажи, что скучал. Покажи, чем ты занимался, пока меня не было.       — Показать?       — Да, показать. Продемонстрируй, что ты делал, лёжа в постели один. Думал ли ты обо мне? Может, ты воображал, что я рядом, и когда ласкал себя, то представлял, что это мои руки?       Судя по тому, как лихорадочно заблестели его глаза, я попал в самую точку.       Наклонившись, я шепнул ему, болезненно прикусив мочку уха:       — Раздевайся. Снимай с себя всю одежду и покажи мне в точности всё то, что делал с собой, пока меня не было.       — Прямо всё? — переспросил он и будто заворожённый начал медленно расстёгивать пуговицы на домашнем сюртуке.       И вот он сброшенный упал мягкими вельветовыми складками на пол, потом наступила очередь жилета, а следом к ним присоединилась рубашка из тонкого сукна. Санитас поднял на меня глаза и, видя, что я не передумал, решительно разделся догола, обнажённым замерев у моих ног, якобы бы не зная, что дальше делать.       Неужели ты думаешь, что я поверю, будто ты смущён моей просьбой и для тебя подобное впервые? Будто бы я не в курсе, насколько мастерски ты способен обращаться с мужским телом?       — Продолжай, я жду.       Да, его напускная скромность и видимость неопытности длились всего несколько мгновений. Уверенными движениями он начал умело себя возбуждать, прекрасно зная, как сделать приятно, с каждым движением распаляя себя всё сильнее и сильнее.       Моё сердце забилось быстрее, а во рту пересохло. И я не знал, что меня сейчас заводило больше. Великолепие зрелища, что предстало передо мной, или ощущение власти? Опьянение не от вина, а от осознания того, что принц беспрекословно подчинился моему спонтанному капризу и сейчас услаждает мой взор столь откровенным занятием.       Дыхание Санитаса стало чаще, а движения смелее, ему явно хотелось большего, но он даже и не думал прикоснуться ко мне, потянуться для поцелуя или за лаской.       Да, он, очевидно, не в первый раз занимается подобным, самостоятельно ублажая себя. К тому же он даже немного отодвинулся от меня и поменял позу, чтобы мне было лучше видно, и всё сильнее и сильнее заводился от того, что я молчал и просто требовательно смотрел на него, ничем не выдавая своего вожделения. Со стороны наверняка казалось, будто мне плевать на происходящее, и, судя по тому, какая досада отобразилась на лице принца, он явно рассчитывал, что я бранился лишь для вида, но на деле был готов присоединиться к нему в любой момент.       Ну что я должен ответить тебе на это, Сани? Все мои мысли были лишь об этом ещё тогда, когда я вернулся во дворец ранним утром. Что как только я появился на пороге кабинета и увидел тебя напротив окна в лучах туманного света, пробивающегося через небрежно задёрнутые газовые занавеси, то первым моим намерением было повалить тебя на пол и заняться любовью, даже лишней секунды не тратя на приветствие.       Но я слишком давно привык к тому, что должен сдерживать все свои желания, должен подавлять свои стремления и что я никогда не должен произносить вслух то, о чём на самом деле думаю. Эта привычка была так сильна, что будто бы въелась мне под кожу.       Она имела надо мной такую огромную силу, что даже теперь, когда у меня была возможность открыто выразить свои чувства, я не мог выдавить из себя ни звука. И чем сильнее были мои эмоции, тем более сильное оцепенение меня охватывало. Я всю жизнь так старательно прятался за многочисленными щитами, что не мог заставить себя отбросить их даже рядом с тобой.       Ты до сих пор думаешь, что я бесчувственный кусок льда, Санитас? Вряд ли, ведь тебе уже довелось вкусить моего темперамента и даже не раз. Но это была лишь часть моей истинной натуры. Та животная часть, которая была способна сорваться с цепи и перекусить поводок.       Но когда ты говорил или делал то, что вызывало у меня не только сексуальное желание, а заставляло трепетать ещё и моё сердце, то я терялся в смущении и не мог удержаться от того, чтобы не перевести всё в шутку или осадить твои порывы язвительным замечанием. Потому что я совершенно не знал, как быть нежным и чутким, как быть таким же искренним и открытым, как ты.       Когда ты вновь заговорил о своей любви ко мне на мосту через Ирис, когда ты без тени легкомыслия предлагал мне разделить с тобой своё будущее, то внутри меня всё ликовало от счастья. Всё во мне кричало о том, что я тоже тебя люблю, что тоже хочу быть с тобой, ну как же ты не видишь, что я только и ждал от тебя этих слов? Почему же ты так долго с ними тянул, если я давно согласен стать твоей парой?       Но что я тебе ответил на самом деле? Вот именно, что ничего из того, что должен был тогда сказать. Что хотел тогда произнести.       Я сделал всё возможное, чтобы вновь оттолкнуть и напугать тебя. Но твоя настойчивость не дала мне и шанса вновь уйти от этой темы. Мы наконец-то смогли найти точки соприкосновения в наших слишком затянувшихся в своей неопределённости отношениях. Но тогда всё равно многие слова и желания не были произнесены, а моё признание в любви так и осталось сокрыто от тебя. И даже утром я не смог быть с тобой ласковым и деликатным, спрятав за показной циничностью свою слабость и уязвимость. Ты моя слабость, Санитас, ты моя самая желаемая вещь на свете.       И вот до чего ты меня довёл! Пока я старался не думать о том, как же мне хочется впиться в твои губы болезненным поцелуем, то некстати осознал, как же непросто, оказывается, мне дались две ночи без тебя. И как тяжело мне будет даваться вынужденная необходимость периодически тебя покидать в будущем.       Я неотрывно следил за каждым твоим движением, жадно пожирая тебя глазами и прислушиваясь к каждому твоему стону. И, несмотря на то что в душе бушевала буря желания, моё лицо, наверное, было равнодушным и даже скучающим. Знай, мой принц, в своих фантазиях я уже несколько раз взял тебя прямо на полу самым бесстыдным образом, но моё нездоровое упрямство опять не разрешало оступиться от своих слов и дать тебе понять, что достаточно. Что я хочу стать с тобой единым целым как можно быстрее.       Судя по всему, моё продолжающееся бездействие стало каким-то вызовом для принца, но он не позволял себе кончить, каждый раз останавливаясь за миг до экстаза, и выжидательно смотрел на меня. Он бросил ласкать себя только спереди, начав гладить и растягивать себя пальцами ещё и сзади. Неужели ты всегда ублажаешь себя таким образом, когда остаёшься один? Подготавливаешь себя для меня, даже зная, что я не рядом?       Нет, ты сейчас провоцируешь и приглашаешь меня.       Внимательный взгляд золотистых глаз замер на моих судорожно сцепленных в замок пальцах, и самодовольная улыбка осветила его лицо. Ах ты негодник, да ты же откровенно меня соблазняешь, проверяя на прочность мою выдержку!       Он явно догадался, что я давно на грани, что я тоже безумно возбуждён и готов наброситься на него.       — Лен, я хочу тебя… — от его низкого голоса у меня побежали мурашки по спине. — Ты же видишь, я не могу удовлетворить себя сам. Я хочу твой…       — Нет, — оборвал я его на полуслове. — Ты уж постарайся. И хорошенько, потому что за такую наглую ложь ты и ночью ничего от меня не получишь. А если и дальше будешь халтурить, делая вид, что не способен кончить сам, то только дашь мне повод для того, чтобы усугубить твоё наказание.       — Ах, так это наказание? Что же ты мне сразу не сказал? А я-то думал, что это возможность продемонстрировать моему наставнику то, насколько хорош я стал в данном предмете. Но что-то у меня не получается вспомнить, как же там дальше было? Дашь мне подсказку?       И даже не дожидаясь ответа, Санитас подполз ко мне и решительно стащил с кресла, усадив к себе на колени и крепко обняв. Принц зарылся лицом в мои волосы и жадно облизал шею, обдав кожу жарким дыханием, и, судя по тому, что горячая струя спермы моментально ударила мне в ладонь, как только он требовательно прижал её к своему паху, то подсказок в этом задании ему явно не требовалось.       — Так дело не пойдёт, — прорычал я ему на ухо, не выдержав и начав стягивать с себя ставшую такой ненужной одежду. — Я не позволял касаться себя, и тебе придётся начать всё сначала.       Мои пальцы так дрожали, что я едва смог стянуть с себя жакет и брюки, но никак не мог справиться с завязками белья, и то, что сейчас ко мне всем телом прижимался Санитас, получивший долгожданное удовлетворение, задачи ничуть не облегчало. Но заметив, с чем именно возникли затруднения, он попросту разорвал тонкую кружевную ткань и полностью обнажил меня перед собой, начав осыпать поцелуями мои плечи и грудь.       Что же, твоё представление действительно возымело эффект. Я так возбудился от этого зрелища, что тело охватила сладкая истома, а голова кружилась всего лишь от лёгких прикосновений. Я запрокинул лицо, подставляя горло под поцелуи, и позволил себе растечься мягким воском под умелыми пальцами.       Да, ты правда поднаторел в искусстве того, как свести мужчину с ума, Санитас. Или же моя обострённая восприимчивость — это оборотная сторона вынужденного подавления всех чувств? Я даже поймал себя на мысли, что прояви ты сейчас ещё немного настойчивости, и я, вероятнее всего, уступлю. Захочу узнать, насколько сильным и глубоким будет блаженство, если я отдамся тебе. Но тебе не стоит знать мои мысли, я никогда не попрошу первым, чтобы ты взял меня.       — Сядь сверху, — сухо приказал я ему, стараясь, чтобы мой голос был бесстрастным.       Увы, это прозвучало как жёсткое требование в самую последнюю очередь. Но Санитас тут же прекратил меня целовать и аккуратно уложил на спину, заботливо подстелив свою одежду, и действительно сел сверху, крепко прижавшись ко мне своими разгорячёнными бёдрами. И замер.       — Что я должен делать теперь, наставник?       Прикидываешься, что я тут по-прежнему главный и заправляю ситуацией, а ты лишь послушный исполнитель? Как бы не так, вполне очевидно, кто сейчас завладел всей инициативой, ведь даже если я очень сильно постараюсь, то едва ли смогу рыпнуться под тяжестью твоего мускулистого тела. Но ладно, я тебе подыграю, если ты всё ещё продолжаешь делать вид, что будешь покладисто и послушно потакать моим желаниям.       — Разве ты не знаешь, что должно быть теперь? Мы ведь это уже проходили. И не один раз.       Мои руки скользили по его золотистой коже, оглаживая каждую выпуклость мышц на плоском животе и сильных бёдрах, требовательно заставляя его приподняться. Но он был непреклонен и лишь плотнее прижимался ко мне до тех пор, пока я не произнёс:       — Если ты будешь и дальше так сидеть, то действительно получишь только мои пальцы. Ты же хочешь большего? Так что привстань и сядь на меня как полагается.       Санитас перестал упрямиться и выполнил то, о чём я его попросил, прикусив губу и изогнувшись в спине, как он делал всякий раз, когда принимал меня. А потом тяжело выдохнул и с наслаждением облизался, оседлав меня уже по-настоящему. И снова замер, ожидая следующего распоряжения.       Да ты, наверное, издеваешься, Санитас!       — Хочешь блеснуть своими талантами и добиться от меня наивысшей оценки? Тогда тебе не стоит на каждом этапе останавливаться и спрашивать меня, что делать дальше. Следует проявить смекалку и изобретательность. Тебе есть чем меня впечатлить, мой принц?       Он радостно рассмеялся и прекратил разыгрывать несмышлёность, начав медленно двигаться в такт моим поглаживаниям, ускоряясь по мере того, как мои стоны становились всё громче, а пальцы впивались в его бёдра всё сильнее, позволяя вкусить каждую секунду нашей близости.

***

      — Если вы занимаетесь там какими-то непристойностями средь бела дня, то это ваши проблемы, я захожу.       Кария обычно не утруждала себя стуком в дверь, когда поднималась к своему брату, но, право, мир полон чудес! Ведь ко мне она всегда заходила с соблюдением норм приличий, как минимум никогда не врывалась без предупреждения. Так было и сейчас: вежливый стук, громкое извещение о своём визите и лишь после этого принцесса появилась на пороге. Впрочем, ничем предосудительным мы не занимались, так что её вторжение нас не потревожило.       — Мы вроде как ещё не успели, — бросил я через плечо, наполовину зарывшись в стенной шкаф, — но я открыт для самых смелых вариантов. И если меня свяжут, то даже согласен примерить те ужасные шляпки, которые входят в моду в этом сезоне.       Судя по недовольному сопению Санитаса, он, очевидно, рассчитывал на эти самые непристойности при моём непосредственном участии, но сестра его не вовремя спугнула.       Кария и Санитас давно помирились и пришли к компромиссу касательно того, какая конкретно степень вмешательства допустима в жизни вполне взрослой девушки со стороны старшего брата, но, как и любой спор между ними, конечный итог был одинаков. Кария оказывалась во всём права, а Санитас был вынужден потом долго заслуживать её благосклонность.       Ничего не изменилось и сейчас, поэтому, потакая сестре, он не стал особо возражать, когда Кария сказала:       — Я пришла к Лену за советом и, если честно, это будет разговор между нами, девочками.       Она многозначительно посмотрела на брата, который держал в руках мой корсет, и подмигнула, потому что как раз посреди переодевания из женского в мужское она меня и застала, а Санитас мне в этом, скажем так, помогал. И если бы принцесса нас не прервала, то, подозреваю, что до стадии облачения в мужскую одежду мы могли бы с ним не добраться ещё в ближайшие полчаса. Причём, оба.       — Какие ещё женские советы он тебе может дать? — принц с сожалением отбросил корсет на диван и собрался уходить, понимая, что сестра вряд ли бы попросила его удалиться, если бы у неё действительно не было причины со мной посекретничать.       — Именно что женские. А я слишком щажу твоё хрупкое мужское эго, чтобы посвящать в такие подробности. Тебе ещё слишком рано знать о том, чем пукают девочки и что они вообще так умеют делать.       — Это ты мне рассказываешь, мелкая засранка? В младенчестве ты не сильно переживала по этому поводу, а описаться могла и вовсе у меня на руках. Так что я в курсе, пахнет там точно не фиалками. Ладно, сплетничайте… девочки.       Принц удалился, но Кария, которая зашла ко мне в явно приподнятом и весёлом настроении, резко погрустнела, стоило лишь двери закрыться за спиной её брата. Я бы сказал, что она была чем-то встревожена, но не хотела, чтобы Санитас это увидел.       — А ведь ты и правда пришла ко мне за советом, Кари. Чем я могу тебе помочь?       Я отъехал от шкафа, встал из своего кресла и, наконец-то сбросив слишком тёплую для дома верхнюю юбку, накинул домашний халат прямо поверх нижнего платья, отложив окончательное переодевание на потом. Согнав с нагретого места своих котов, я опустился в широкий приземистый топчан у окна, который без проблем мог вместить три человека моей комплекции, но, несмотря на мой приглашающий жест, принцесса не захотела подходить и присаживаться напротив, а так и осталась стоять посреди комнаты, не решаясь заговорить.       Такой растерянной я давно её не видел и уже начал себе воображать разные ужасы, но в этот момент она задала мне вопрос, который я меньше всего ожидал от неё услышать:       — Лен, когда ты понял… Что тебе нравятся мужчины?       — Эм… В каком смысле нравятся? — я на секунду опешил, прикидывая, почему она внезапно подняла эту тему и чем её это так встревожило. — Нравятся в плане «кто из нас не против поразвлечься, если это ни к чему не обязывает» или ты имеешь в виду «строим отношения в долгосрочной перспективе»?       — Я имею в виду, что… Проклятье, я сама не знаю, что хочу от тебя узнать. Мне просто подумалось… Ладно, забудь.       — Тебе кто-то что-то наговорил? Какие-то гадости?       Но она лишь отрицательно помотала головой.       — Нет, если бы кто-то начал говорить про тебя и брата какие-то мерзости, неужели бы я пришла жаловаться? Это я…       Она замолчала, но потом наконец-то выпалила то, что было у неё на уме:       — В каком возрасте человек уже точно может быть уверен в том, что его предпочтения сформировались?!       — Ох… Ладно, я понял, про что ты. И здесь нет точного ответа, Кария. Всю жизнь можно сомневаться и задаваться этим вопросом, а можно сразу быть уверенным в том, кто тебе по нраву. И в обоих случаях пребывать в глубоком заблуждении касательно того, к чему на самом деле лежит твоя душа. Но ведь в этом и заключается суть человеческой природы, что мы способны менять своё решение? Никто из нас не может гарантировать, что с течением времени наши предпочтения не изменятся.       Я заметил, что пока отвечал ей, то начал потрошить пояс своего халата — верный признак того, что я сам начал нервничать и юлить. Потому что я тоже задавался таким вопросом в юности, но в итоге так и не пришёл тогда к однозначному ответу. Нет, ей точно ни к чему обтекаемые и красивые формулировки, она хочет знать именно моё мнение, а не вылощенные советы из учебников.       — Знаешь, в твоём возрасте у меня были совершенно иные жизненные приоритеты и ценности. Я тогда был слишком наивен в подобных аспектах и не задумывался о романтических отношениях с кем-либо вообще. Но потом, будучи намного старше, когда я задался для себя вопросом, а нравятся ли мне парни, то у меня вроде как не случилось внезапного озарения или осознания какой-то неправильности происходящего. Мне кажется, что я таким родился и в глубине своего сердца всегда догадывался об этом… И да, не сказал бы, что я строго по мужикам. С женщинами по итогу у меня было намного чаще, чем с парнями.       — Угу, так я тебе и поверила. Да чтоб с какой-то девицей твоё знакомство зашло дальше лёгкого флирта? Сильно сомневаюсь, что тебе женщины нравятся настолько, что ты не пропускаешь ни одной юбки. Допустим, ты себе не отказывал в близости с девушкой, которая первая проявила инициативу, но ты сам когда-нибудь добивался чьего-то внимания? Был ли ты по-настоящему влюблён? Состоял ли в длительных отношениях с кем-то, кроме моего брата?       — Мои отношения с Сани сложились вовсе не из-за того, что мне «нравятся» мужчины. Но в остальном ты права… Меня практически всю жизнь держали на слишком коротком поводке, так что в плане серьёзных отношений, а не быстрого перепиха, я реально полный неудачник.       — Ой, извини, я забыла…       Она наконец-то сократила расстояние между нами в несколько решительных шагов и села рядом, крепко обвив меня руками за талию.       — Я такая дурочка, говорю невесть что. И перекладываю на тебя свои личные проблемы.       Я обнял её в ответ и попытался подобрать как можно более правильные слова в этой ситуации:       — Это не так, я понимаю твои сомнения и твой гнев. Но я правда тут плохой советчик. Дело не в том, какой была моя жизнь до того, как меня унаследовал Сани, или ещё до того, как я стал Инструментом, меня так воспитывали и обучали, готовя в эдвайзоры. Я не должен был задумываться о подобном слишком сильно, а потом, чтобы окончательно не впасть в отчаяние, и сам себе этого не позволял. Я прекрасно знал, что у меня нет роскоши влюбляться, потому что мои чувства останутся без ответа. У меня нет права выбирать себе пару, потому что я был собственностью и Инструментом. Я вообще не имел свободы распоряжаться собой… Что мне дозволено, а что нет — было чётко определено. Я был заложником своего положения. И был вынужден учиться любить тех, кого разрешено, хотелось ли мне этого или нет. И я только недавно понял, какое же это счастье — иметь возможность любить по своему выбору…       Я погладил её по голове и посмотрел в светлые золотисто-оливковые глаза, в которых стояли слёзы. Я совершенно точно угадал суть её тревог и начал догадываться о причинах их появления. Юная принцесса боялась, что в её жизни может оказаться куда больше принуждения, чем любви, если её предпочтения действительно окажутся за пределами общепринятых стандартов.       — Ты ведь поэтому ко мне пришла? Как научиться любить того, кого не любишь? И как выбросить из головы мысли о том, кто тебе нравится на самом деле? Никак, Кария, никак. Я не знаю, как научить тебя жить с этим.       — Да, именно поэтому я и пришла, — она решительно вытерла выступившие слёзы рукой и из обиженной девочки снова превратилась в принцессу. — Но я здесь не для того, чтобы размазывать по тебе сопли. Я прекрасно понимаю, что значит быть дворянкой. Но я задумалась вот о какой штуке, Лен. Я уже не малышка, ко мне скоро начнут свататься. И рано или поздно мне придётся выйти замуж.       — Тебя это пугает? Внимание королевичей? Отказывай претендентам и дело с концом.       — Разумеется, ну их в Бездну, этих кавалеров. Да и позиция отца такова, что мне позволено заниматься тем, чем я хочу. Мне можно спокойно получать образование и никуда не торопиться. Никаких предварительных сговоров насчёт моей руки у отца нет, да и он сам сказал, что в этом деликатном вопросе не будет принимать никаких решений без моего ведома.       — Мне кажется, ты слишком торопишь события, Кария. Рука альбийской принцессы — это вам не лежалый товар на ярмарке, чтобы была необходимость сбагривать его побыстрее.       — Но подобное же не может продолжаться вечно, не так ли? Я не всегда буду слишком юна для брака. Однажды вопрос продолжения нашего рода встанет весьма и весьма остро. И крайне маловероятно, что Санитас когда-нибудь женится… На женщине.       — Ты думаешь?       И тут-то я и задумался об истинной причине её тревог. Какой же я эгоист, всё это время она думала не о себе и нежелании выходить замуж, а о будущем альбийской короны!       — Я уверена! Я его знаю всю жизнь. Он, может, и кажется тебе легкомысленным придурком, но насчёт ваших отношений серьёзен. Несмотря на то, что Санитас наследник престола и должен стать королём, касательно некоторых взглядов на вещи он слишком упрям… Он сделал выбор, а значит, пока вы вместе, будет верен. Крайне маловероятно, что ради продолжения рода он станет тебе с кем-то изменять. Даже из государственных нужд.       — Не слишком ли ты далеко забегаешь, Кария? Вполне может статься, что в будущем он заведёт себе фаворитку. Я вот не слишком уверен, что Санитас настолько однолюб.       — Оказалось, что настолько. Он официально отказал всем претенденткам, которых ему прочили в невесты. Высший свет считает, что ему уже подобрана очень выгодная пара, просто имя девушки пока что не объявлено. Ну… Вы действительно прекрасно подходите друг другу и, насколько мне известно, отец не против того, чтобы вы были вместе…       Но увидев моё выражение лица, она смущённо добавила:       — Или я чего-то не знаю?       — Или... — вздохнул я. — У нас с ним была беседа на эту тему. Очень проникновенная и богатая на эпитеты. По итогу которой мы пришли к консенсусу, что в будущем серпенская корона возьмёт на себя всю ответственность за происходящее.       — Ничего себе условия он выдвинул, — удивилась Кария. — Одно дело — некоторое время выдавать тебя за незаконнорождённого принца… Но совершенно другое — заставить весь мир поверить, что ты — серпенская королева. Или короли прошлого дали тебе подсказку касательно того, как мужчины могут завести себе наследников без участия женщины?       — Не, такого не умели даже самые колдунские колдуны из Аль-Серпена.       — Ну вот и я про это же. Всё равно благословляю вас на крепкий союз, но вот альбийский род, очевидно, придётся продолжать мне. Что делать, Лен? Мне кажется, что это у нас какое-то наследственное.       — Ты о чём?       Кария ничего не ответила и смущённо уткнулась мне в плечо.       — Тебе нравятся девушки? — догадался я. — Именно в романтическом плане?       — Мне не противны мужчины сами по себе, — пробубнила она мне куда-то в ошейник, — но перспектива замужества с парнем меня до ужаса пугает. Да, в этом плане мне нравятся только девушки.       — У тебя уже кто-то есть?       — Ну, можно и так сказать. Сани, разумеется, не в курсе и не должен быть в курсе как можно дольше. Он всё ещё считает меня ребёнком и просто поднимет на смех. Потому я советуюсь об этом с тобой, а не с ним.       — Это Ясмин, не так ли?       Кария снова кивнула, но теперь вскочила и стала расхаживать передо мной. Точно так же, как делал её брат, когда в чём-то был со мной в корне не согласен и яростно отстаивал свою правоту, как будто резкие и решительные движения могли добавить веса его аргументам.       — Законы наших стран не подразумевают прямых запретов, — начала она свою явно заготовленную речь, — но существует слишком много тонкостей, которые позволяют оспорить легитимность подобного союза. И если среди простого народа на подобное смотрят сквозь пальцы, то среди Благородных это, как правило, выливается в громкий скандал. А уж чтобы короли вступали в официальные однополые союзы — так вообще неслыханно. Ох, я совершенно не обольщаюсь касательно высоких моральных принципов у знати! Вступив в брак по расчёту, многие из них не спешат избавляться от своих любовников и любовниц! Более того, зачастую такие альянсы существуют исключительно на бумаге, а по факту как два каких-нибудь графа жили вместе, так и продолжают жить, сбагрив своих жён куда подальше, лишь только обзаведутся наследниками. А потому меня крайне возмущает подобное лицемерие!       — Тебя возмущает их желание сохранить лицо?       — Да какое ещё лицо, если вся страна и так в курсе, кто с кем спит, и в учёт идёт реальная расстановка сил и политическое влияние?! Если князь «А» передал права на свои серебряные рудники герцогу «Б», оформив это как хитрый договор аренды, а часть его армии квартируется опять же у этого герцога, то надо пять раз подумать, прежде чем идти на последнего войной. Потому как вполне очевидно, кто за кого вступится, не так ли? Пусть их отношения не оформлены официально, но если они фактические супруги с общим имуществом, то в первую очередь будет учитываться это, а не то, от кого они нарожали себе детей!       Её глаза пылали гневом, причёска растрепалась, а бело-оранжевые юбки были подобны боевому знамени, которое она решительно подняла, готовясь идти в атаку. Было такое впечатление, что она сейчас реально объявит войну всему альбийскому обществу, отстаивая своё право выбора спутника жизни.       — Да, Кария, так и есть. Сплошное лицемерие. На бумаге одно, на деле другое. Но подумай, разве всё так уж плохо? Такие пары всё равно имеют возможность быть вместе. И, насколько мне известно, многие храмы Лунной Девы даже начали тайно их венчать, потому как Дева учит нас терпимости.       — Считаешь, что я хочу слишком многого? Нет, я довольна и тем, что подобные отношения хотя бы открыто не порицаются, не в той степени, чтобы преследоваться по закону. У нас даже можно оформить нечто вроде брачного союза, но в Халифате за подобное предусмотрена смертная казнь, а в Тенебрии отношения двух девушек допускаются только в невинном романтическом плане. В отличие от мужчин, которые имеют право брать себе в гарем и жён, и мужей!       Она яростно топнула ногой, да так, что тонкий каблук хрустнул и отломился, повиснув на лоскутке кожи. Стащив сапожок, она злостно ударила им об пол несколько раз, будто это были ненавистные тенебрийские законы, не позволяющие Карии открыто заявить о своих намерениях касательно Ясмин.       — Прости, — уже более спокойно заговорила она, сбросив пар, — я на тебя столько всего вывалила, хотя ты тоже находишься в не менее простой ситуации.       — Не извиняйся, тебе необходимо было выговориться. Я рад, что ты поделилась со мной своими переживаниями. Но законы и правовые нормы пересматриваются каждый год, думаю, всё ещё может измениться, верно?       — Да, времени ещё навалом. Кстати, а как с этим у серпенцев?       — Там тоже есть свои сложности. Но у серпенцев подобные союзы в принципе никогда не осуждались и имеют законную силу. Но не забывай, что серпенским обществом также не осуждается и то, что женщины могут завести ребёнка, не вступая в брак. Право на материнство священно. И оно не требует создания для этого брачного союза. Ты же знаешь, что у серпенцев нет такого понятия, как бастард?       — Нет, никогда об этом не слышала. А почему?       — Потому что если ребёнок рождается вне брака, то он принадлежит только семье своей матери и берёт её фамилию. Для мужчины и его рода тут не подразумевается никакой ответственности за его будущее.       — Разве это не разрушает семьи и не провоцирует безответственность? Получается, мужчины вообще не несут обязательств за свои сексуальные порывы?       — Очень даже наоборот. Мужчины спешат хотя бы обручиться, прежде чем вступать в сексуальные отношения. На деле это мощный механизм воздействия на сознательность. У отсутствия ответственности есть и вторая сторона. По серпенским законам у мужчины не будет никаких прав на такого ребёнка. Вообще. Никогда. Признать ребёнка своим в будущем будет нельзя. При любой спорной ситуации дитя входит в род своей матери, а не отца, и наследование идёт по женской линии. Ведь доказать материнство, в отличие от отцовства, намного проще, не так ли? Так что если через пару десятков лет у ребёнка объявится загулявший папашка, вспомнивший, что у него где-то есть наследничек, то ему ничего не светит. Кстати, если после свадьбы мужчина входит в род своей жены, в этом тоже нет ничего странного для серпенцев. Но мне кажется, что тут дело уже в традиционном укладе общества в плане того, что обязанности и права между полами всегда были не сильно дифференцированы, а потому не имело особого значения и то, кто является главой рода.       — Такое практикуется и сейчас?       — Ну, на государственном уровне — нет. Все серпенцы давным-давно ассимилировалось под нравы тех стран, в которых сейчас живут. Но в плане сохранившихся традиций — разумеется.       — Хо-хо, — внезапно развеселилась Кария, — хорошие выходят дела! Если сделать вид, что мы живём по правовым аспектам классического серпенского права, то получается, что я — прямая наследница короля Антары и преемница серпенской короны? А альбийская корона может обломаться?       — Увы, не совсем так. Пусть это и не было событием для широкой публики, но я могу абсолютно точно утверждать, что Анкорас и Рафаль вступили в брак по серпенским законам, в результате которого третий принц Альбы вошёл в серпенский королевский род, я же лично там был… В смысле, Антара был. Брак не подтвердили по альбийским правилам, а Анкорас одно время был буквально двоеженцем, но это не меняет сути того, что хоть ты и наследница короля Антары, но и альбийская корона касательно тебя тут тоже в своём полном праве.       — Жаль, а то у меня уже созрели такие грандиозные планы.       — Ты решила, что если уж инициировать международный скандал, то надо организовать его с максимальным размахом? Объявить себя серпенской царевной, устроить государственный переворот, узурпировать власть и выкрасть Ясмин из Тенебрии?       — Ты не забудь про сотни наложников, которых я выберу себе из самых смазливых мальчиков. Заставлю их себе прислуживать и обслуживать. Тебя и Сани я, так и быть, пощажу. Возможно, даже позову на свою свадьбу.       — С нетерпением жду приглашения, вы уже назначили дату?       — А вот тут уже ты забегаешь слишком далеко, — Кария перестала размахивать воображаемым копьём, на которое она сейчас насаживала своих врагов и прекратила дурачиться, вновь крепко задумавшись. — Такой вопрос решать ещё рано. Как я могу быть уверена, что это не детское увлечение? Что я не просто запуталась и сама не знаю, чего хочу. Ой, о чём вообще речь, я ведь даже с Ясмин толком не затрагивала эту тему! Вот уж её точно не стоит озадачивать раньше времени! Но я думала, что, может, у тебя есть парочка поучительных историй, которые дадут мне подсказку, как правильнее поступить.       Да, принцесса не по годам рассудительна и предусмотрительна. В её возрасте положено читать романы про рыцарей и прекрасных дам, чьи отношения восхитительны, но невероятно далеки от реальных. Ей надо мечтать о красивом свадебном платье и заморском принце. Но она же переживает о том, как её выбор сейчас может аукнуться в далёкой перспективе не только на ней, но и на её семье.       — Слушай, а мой брат говорил с тобой о вашем будущем? Я уверена, что даже этому долбоклюю наверняка хватило мозгов сделать тебе красивое предложение.       — Вот тут я тебя огорчу, Кари. Когда он мне толкал свою проникновенную речь, то мозгов там явно недоставало. Он принёс мне односторонние брачные клятвы на первом же свидании. И для меня это оказалось сюрпризом, признаться честно.       — Ого… Даже так? И он после этого всё ещё жив? Надеюсь, ты наказал его за подобную тупость?       — Разумеется, он очень хорошо усвоил свой урок и с тех пор старается исправить свои оценки. Ухаживает за мной как положено. С цветами и конфетами. Но пока что «серпенская корона» не готова дать свой официальный ответ.       Это развеселило Карию, она, наверное, представила, как именно Санитас мог отличиться в данном вопросе и что я ему за это устроил. Судя по всему, она теперь тоже приняла для себя какое-то важное решение, потому как печаль с её лица моментально испарилась, а глаза стали гореть решимостью. Так что когда Илли постучалась и вошла с новой парой обуви для своей госпожи, возле меня в кресле сидела не юная девушка, а молодая женщина, прекрасно знающая, чего она хочет.       Кария не стала дожидаться своего дня рождения и особой церемонии прощания с детством, она стремительно повзрослела после одной беседы. Она осознала, как далеко от неё может оказаться исполнение желаний, даже если она приложит к их реализации всевозможные усилия. Но какой бы безнадёжной ни казалась борьба, это не значит, что от неё следует отказаться и сдаться без боя. У всего на свете есть причина и из любой ситуации можно найти выход. Пусть не сегодня и не через год. Возможно, даже не через десять лет, но жизнь потому и не похожа на сказку, что ты не знаешь, когда для тебя наступит счастливый конец с «долго и счастливо». И именно этим жизнь человека выгодно отличается от судьбы героя из сказки в золочёной книге для юных девиц. Когда ты находишь своё счастье, это ещё далеко не конец.       Но мы с Карией даже и не догадывались, как скоро на самом деле разрешится большая часть наших вопросов и сомнений. Как и не знали создатели сказок, что возможность умереть в глубокой старости в один день со своим возлюбленным — это роскошь, которая редко доступна настоящим принцам и принцессам.