***
Пологая горная гряда, изогнутым драгоценным венцом перечерчивающая страну с запада на восток, была не такой уж высокой и неприступной, чтобы этот край столетиями оставался необжитым. Пусть на самих вершинах снег никогда не таял, но склоны по весне освобождались от белого покрывала и зеленели травами, а в перевалах начинали шуметь чистейшие водопады и реки, и люди там не только пасли свои стада в течение короткого лета, но и понемногу оседали целыми деревнями в защищённых от ветра лощинах. А вот само название Монастырские горы сложилось потому, что эти места очень часто выбирали для своих практик аскеты, мистики и монахи, требующие особых условий для совершенствования духовных сил. Ведь эти земли оказались богаты залежами природной маны, которая не только насыщала воздух, просачиваясь через скальные породы, но и наполняла живительными флюидами воды многочисленных горячих источников, что для магов делало эти горы целебными в буквальном смысле этого слова. Так что потихоньку люди начали разбивать не просто небольшие горные поселения, они стали строить монастыри, храмы и закрытые школы. Люди постепенно обживали эти места, вырубая себе жилища как в толще камня у самых вершин, так и возводя целые города на достаточно пологих склонах или у подножия. Со временем горы были освоены в такой степени, что теперь тут не только скромно ютились здравницы при монастырях, а привольно раскинулись курорты, живущие за счёт поклонников горячих минеральных источников, фанатов активного зимнего отдыха и любителей разнообразных развлечений, которые, собственно, обеспечивались этими самыми курортами, отелями и пансионатами. Вдобавок ко всему этому совершенно бесплатно прилагалась сногсшибательной красоты природа, становящаяся настоящим чудом света в самые морозные дни года, которое ни в какой другой части Альбы попросту не встретишь. Обычная очищенная мана, используемая людьми, как правило, не видна невооружённым взглядом, но её природная ископаемая форма в ясные морозные ночи мерцает бледным голубоватым светом. Глубоко в Монастырских горах, где берут начало многочисленные водные источники, это сияние вовсе не бледное и едва различимое, ведь как только начинаются настоящие холода, то насыщенные переливы всех оттенков топазового щедро раскрашивают зимние небеса, делая ночь почти такой же светлой, как день. Делая ночь невероятно волшебной и сказочной на многие мили вокруг от изначального вытока маны на поверхность. И именно из-за этого явления месяц на пике зимы носил название — месяц Сияния. А потому неудивительно, что в это время года все отели в горах были забиты под завязку желающими полюбоваться на красоту. Что уж говорить о том, что творилось в неделю празднования Зимнего Солнцестояния? Неделя эта была не просто праздничной, как аналогичная на Летнее, но и официально выходной по всей стране, а потому наша молодёжная компания вовсю пользовалась этой возможностью и уезжала в горы на время зимних вакаций. И в отличие от лета, где мы были привязаны к своим южным резиденциям, зимой старались выбираться каждый раз в новое место, которое намечали заранее. Конкретно в этом году наш выбор пал на «Тисовую Рощу», и раз уж бронь сорвалась, то я, если честно, предпочёл бы махнуть на это всё рукой, один раз можно обойтись и без празднования в горах. Но, увы, отдых накрылся у всех нас, а потому мне и Вэю Ртутному, имеющему связи в этой сфере, сейчас надо напрячься и решить, где же мы можем найти место в такой горячий сезон на почти двадцати человек, не считая прислуги. Да, запасные варианты надо было прорабатывать ещё летом. Разумеется, выбор места мы обсуждали коллективно, а оформление брони ложилось на плечи секретариата, но все подобные заявки всё равно всегда делались от моего лица. Потому что это точно гарантировало куда большее рвение и исполнительность среди разбалованных владельцев курортов, привыкших к тому, что каким бы халатным ни было обслуживание, зимой у них никогда не будет недостатка в клиентах вне зависимости от качества услуг. И не стоит приукрашивать суровую реальность, если мы хотим хоть где-то втиснуться в такой горячий сезон, то лучше заняться решением данного вопроса лично мне, альбийскому наследнику и кронпринцу, а не кому-то из наших ребят. Ведь даже Ртутный отрапортовал мне о том, что уже связался с кучей отелей, но все они ответили отказом в размещении столь большой группы людей. Окончательно закопавшись в буклеты и проверив самые реальные варианты, я постепенно приходил к выводу, что вот этому самому принцу, защитнику равнин Арума и стражу морей Небулы, остаётся всего одно крайнее средство, которое мне очень не хотелось использовать даже в такой безнадёжной ситуации. Но с каждым новым блик-звонком оно становилось всё более и более заманчивым. — Ты же можешь им просто приказать, — произнёс Лендаль, озвучив вслух мои мысли. Когда я только приступил к своей задаче, он сдержанно пожелал успехов и сказал, что у него есть другие важные дела, очевидно, не слишком горя желанием помогать мне в этой безнадёжной затее. Что же, не могу его за это винить. Да только вот его очень важные дела заключались в том, что он попивал горячее вино с травами, демонстративно развалившись на диване, и развлекался игрой в ти-чиафские шашки, сражаясь против Норы и Игнеуса сразу на двух досках. И, кстати, если Нора более-менее держала оборону и даже оказывала Лендалю сопротивление, то поражение малефикция было вопросом всего нескольких ходов. — Да, я могу просто приказать, — согласился я с его высказыванием и, ненадолго оторвавшись от рекламных проспектов, задумался о том, по какой такой необъяснимой причине Нора и Игнеус тоже теперь считают мой кабинет самым подходящим местом для своего досуга. — А ещё я мог бы купить любой курорт полностью. Но ты правда думаешь, что я такой человек? — Какой? Достаточно богатый? Вполне. Но если ты спрашиваешь, о чём я думаю касательно ситуации в целом, то у меня мысли лишь о том, что сказали бы поколения альбийских правителей, когда бы узрели, с чем у тебя возникли сложности, светлость. — Они сказали бы, что я бесхребетный слизняк и не достоин носить фамилию Альба. И если бы это было чем-то, что затрагивает государственные интересы, то я бы ни секунды не колебался в необходимости принятия жёстких решений. Но раз мы говорим о простой возможности погреть задницы в горячей воде, для чего надо выгнать из неё другие задницы, то я предпочитаю решать подобные вопросы максимально неконфликтно и без ненужных жертв. Знаешь, меня мало радует перспектива устроить себе праздник за счёт того, чтобы лишить праздника других людей, которые к тому же являются моими подданными. — Верно. Это будет несколько низко. Но как же тирания и жестокость? А то ты сейчас рассуждаешь как типичный серпенский правитель, который никогда не ставит себя выше своего народа. Больше кровожадности, Санитас, мы в тебя верим, выбей нам тёплые местечки! У меня уже вертелся готовый ответ на языке, но я засмотрелся на то, как он переставляет фигуры по доске. Как его хрупкие пальцы безжалостно выносят приговор, загоняя Игнеуса в тупик, как он едва уловимо улыбается, готовясь сделать финальный ход, как его глаза радостно вспыхивают, когда рыжий малефикций терпит сокрушительное поражение. Интересно, если бы в его руках была не выточенная из оникса фигурка, а меч, несущий противнику настоящую смерть, то его улыбка была бы такой же удовлетворённой и при этом невероятно безмятежной? Нет, лучше бы мне никогда не знать о том, что было бы, умей Лендаль делать оружие продолжением себя. Проигравший Игнеус не захотел реванша, а подсел к моему столу и также начал просматривать и перелистывать проспекты, до которых я ещё не добрался. — Санитас, а ты бывал в Каршуне? И насколько элитное местечко ты ищешь? Я это веду к тому, что на праздники наконец-то уезжаю к себе домой, вот и думаю, а не хотите ли вы ко мне в гости? — В смысле? — Ну, в прямом. Я тут краем уха слушал, кого ты пробликивал, и понял, что вам не нужно что-то уж совсем для небожителей. Вы не планируете просто нажираться в элитных номерах, и всё в основном упирается в возможность культурно и разнообразно проводить досуг в течение целой недели. Так вот, если ты не забыл, то моя семья владеет домом отдыха. И пускай у нас давно сложился определённый имидж, но это не значит, что мы не обслуживаем не-магов. Если вам нужны зимние красоты, развлечения и хорошая кухня, а вот излишняя позолота не очень критична, то почему бы тебе не рассмотреть такую возможность? — Потому что о существовании такой возможности я вроде как и не догадывался? Но посмотрев на спокойно играющих Нору и Лендаля, я понял, почему они устроили этот матч в шашки у меня в кабинете, пока я страдал над буклетами. Они всё прекрасно знали, они уже нашли решение и они просто забавлялись, наблюдая за моим отчаянием. И я бы сейчас пристукнул их всех троих, если бы Игнеус не отвлёк меня от кровожадных мыслей, продолжив рекламировать свои услуги: — Горячие источники на любой вкус, санные прогулки, подъёмники в горы и тематические ярмарки! Оздоровительные процедуры прилагаются по умолчанию. Кстати, мы как раз в этом году достроили новый корпус и расширили спектр услуг! А так как количество необходимых мест в аккурат соответствует стандартному учебному классу, то не думаю, что возникнут какие-то сложности, ведь заявки на размещение групп для учащихся Академии ещё не закрыты. Пока не поздно, я могу связаться с родителями, буквально вот сейчас, хочешь? Нора, которая тоже не смогла обыграть Лендаля, добровольно признала поражение и наконец-то получила возможность включиться в беседу: — Ну что, ваша светлость, как насчёт почувствовать себя юным магом? Который будет втайне от учителя Игнеуса сбегать на ночные гулянки и потакать своим безнравственным прихотям. И не забудем про низменные желания, к которым я, разумеется, отношусь с пониманием. — С превеликим удовольствием, — ответил я ей, пропустив мимо ушей шпильку. — А каковы шансы на то, что мы сможем уговорить учителя сбегать вместе с нами и тоже отрываться на всю катушку? — Думаю, учитель с радостью примет любое в меру неразумное предложение при условии, что вы не будете вовлекать в подобные забавы совсем уж малолетних школяров, особенно после отбоя, — ответил Игнеус, вращая кольца на своём зеркале и совершая исходящий блик-вызов.***
Если прошлым летом мы с Карией выбрались на отдых самыми последними, то этой зимой мы должны были прибыть в назначенное место самыми первыми. И если летом я беззаботно скакал верхом на Киране, наслаждаясь красотами равнин, то сейчас был вынужден укрыться со всеми остальными внутри широких крытых саней из-за сильного снегопада. Да и путешествовали мы не целой свитой, а весьма небольшой компанией, уместившейся в один экипаж. И кроме меня с сестрой и наших Галстуков, тут ехали лишь Игнеус, Лендаль и принцесса Ясмин. Но, по сути, эти незначительные отличия не играли никакой роли, потому как радостное возбуждение от путешествия и праздничное настроение охватило всех нас задолго до того, как мы покинули столицу и въехали в Каршун. По дороге туда Игнеус уже успел рассказать нам про город, о местных легендах и тех местах, которые стоит посетить в первую очередь, и даже заочно познакомить со своей семьёй. И говорил он не как экскурсовод, который привычно тарабанит заученный текст, а как увлечённый человек, искренне желающий поделиться с нами радушием своего родного края. Так что когда мы проехали через массивные ворота, над которыми был прибит огромный дубовый щит, то чувствовали себя уже почти как дома. И то, что встречал нас не просто кто-то из прислуги, а родители Игнеуса лично, ещё больше усилило это ощущение. Высокий и кряжистый мужчина с окладистой бородой до пояса весьма галантно помог всем дамам выбраться из саней, Лендалю выгрузиться вместе с креслом, а мне же он сдержанно пожал руку, контролируя свою немалую силу. Но вот Игнеуса он с хрустом сжал в объятиях, да так, что тот едва не задохнулся. Да уж, малефикций, который среди нас был самым высоким и широкоплечим, ничуть не приуменьшал, когда говорил, что по сравнению со своим отцом Кверкусом он ещё сущий пацан. Но его мать, Альна, обладательница огненной шевелюры и щедрой россыпи веснушек по щекам, казалась разве что старшей сестрой Игнеусу и двум рослым рыжеволосым девушкам, которые тоже вышли нас поприветствовать. Госпожа Альна сердечно расцеловала каждого, немного пожурила нерадивого сына, который так редко навещает родителей и занялась распоряжениями насчёт нашего багажа и расселения. Я подозревал, что Нора, скорее всего, не шутила и нас всех определят в какой-то учебный корпус для молодых магов, так что давно морально подготовился к тому, что некоторые из наших барышень будут бурно возмущаться условиями проживания. И пусть они клятвенно заверяли меня в том, что это, наоборот, окажется очень интересным и занимательным опытом, но я только посмеивался от подобных утверждений. А так как всех остальных ребят мы ждали в течение сегодняшнего вечера и завтрашнего дня, то мы с малефикцием побыстрее отправились глянуть на то, где же мы будем жить в праздничную неделю. И тогда уже настала очередь Игнеуса смеяться из-за моих опасений. — Ну, ты прав, — пояснил малефикций, — у нас действительно есть спальни с двухъярусными кроватями и примыкающими учебными классами, но это же рассчитано совсем на малышню, которая приезжает сюда по учебной программе. А куда расселять взрослых отдыхающих или вообще семейные пары? Тоже в общие спальни? Нет, у нас полно обычных номеров, впрочем, на царские хоромы особо не рассчитывайте. Нам сюда, сворачивай наверх. Корпус, к которому он меня привёл, однозначно не был похож на простое общежитие для учеников, но и типичным строением, характерным для курорта в Монастырских горах, он также не являлся. Здание было построено буквально в толще скалы, где этажи располагались ступенчатой террасой один над другим, и не имело чётких очертаний. И не сказать, что оно было некрасивым или убогим, просто в его архитектуре не нашлось никаких излишеств. Внутреннее убранство тоже не отличалось обилием экстравагантных и ненужных вещей. И если смотреть на этот дом в целом, то первое слово, которое приходило на ум — суровость. Но суровость эта была лишь видимостью. Когда я смог в достаточной мере оглядеться, то понял, что такое оформление было создано умышленно. Копоть на потолке была нарисованной, ведь всё освещение на проверку оказалось вполне современным, а факелы и светильники на масле — декоративными обманками. Стены лишь выглядели неаккуратно побеленными, но на деле были обшиты ароматным деревом, которое только имитировало простую штукатурку. Каменный пол, устеленный вместо ковров шкурами животных, казался убийственно холодным, но когда я присел и потрогал его рукой, то понял, что он обогревается водой из горячих источников, текущей по отопительным трубам. Грубо сложенный камин в главном зале, непритязательные охотничьи трофеи на стенах, самая необходимая, но при этом крепкая резная мебель — всё это создавало атмосферу если не военной крепости на севере страны, то уж аскетичного монастыря точно. Впрочем, в этом оформлении тоже была своя особая прелесть, которая позволяла с лёгкостью отвлечься от городской суеты и настроиться на вполне спокойный философский лад. Я думал, что подобная суровость будет распространяться и на номера тоже, но они оказались оформлены хоть и просто, но весьма стильно и по-домашнему уютно, а огромные тройные окна на всю стену уж точно были созданы по последней инженерной мысли, что позволяло избегать вездесущих сквозняков от дующих круглый год ветров. И даром что климат тут был отнюдь не южный, в каждом номере был предусмотрен широкий балкон со смотровой площадкой, дающий возможность любоваться великолепием окружающих гор, не покидая номера; там даже нашлись предусмотрительно установленные переносные жаровни, сводящие к минимуму шансы на обморожение наших благородных задниц. Нам с Лендалем достался весьма симпатичный двухместный номер, который он сразу же возжелал употребить по прямому назначению и немного отдохнуть после дороги. Точно такой же по соседству заняли Кария и Ясмин, но они почти сразу же убежали в город на ярмарку, прихватив с собой Илли и сказав, что ещё успеют тут всё посмотреть. Нора же вызвалась помогать госпоже Альне, взяв на себя обязанности не только закончить с нашим расселением, но и держать связь с остальными ребятами, особенно с теми, кто скоро должен подъехать и кого надо будет встречать. А раз моё личное участие больше нигде не требовалось и времени оставалось с запасом, то Игнеус потащил меня дальше осматривать территорию дома отдыха. В первую очередь он отвёл меня в горячие сухие термы, которые были визитной карточкой «Щита», и многообещающе подразнил закусками с местной кухни, где вся пища готовилась на открытом огне и подавалась в общей столовой, больше смахивающей на пиршественный зал эпохи срединных веков. Потом показал весьма современные залы для магических занятий: как и обычные комнаты для релаксации, так и экранированные помещения для дуэлей, предусматривающие места для зрителей. И в довершение, мы прогулялись на улице, воспользовавшись тем, что снегопад прекратился, а небо очистилось от туч. И я бы сказал, что в «Щите» не меньших восторгов заслуживали обычные горячие источники на открытом воздухе. Сначала я не совсем понял, куда Игнеус меня привёл, ведь рассчитывал, что увижу просто несколько типичных бассейнов с подкрашенной минеральной водой, которая подаётся по керамическим трубам, но увиденные мной водоёмы были под стать всей тематике «Щита». Мраморная плитка и фаянсовые украшения? Шёлковые зонтики от солнца и официанты с вычурными коктейлями? Забудьте о них, ничего подобного тут и близко не было. Здесь было много снега и горячего пара, а несколько десятков озёр, наполненных шипящей водой, казались неотделимыми от окружающей природы. Ограждения источников и ступени для спуска были небрежно сложены из плит серого гранита, а дорожки между ними наскоро присыпаны обычной щебёнкой и измельчённой корой. Вместо навесов над водой склонялись кроны сосен и разлапистых кедров, а распивать тут можно было только те напитки, которые вы предусмотрительно принесёте с собой. И если бы я не заметил, что источники оснащены скрытой системой дренажа и очистки, а на деревьях были установлены точки доступа к манасети и фонарики, которые зажгутся с наступлением сумерек, то я бы подумал, что это кусок дикого леса в горах, а не зона отдыха, облагороженная рукой человека. Но поглядев на Игнеуса и на его открытую широкую улыбку, я понял, что всё мной увиденное было вызвано вовсе не ленью и нерадивостью хозяев, в этом и состояла их главная задумка. С его точки зрения, с точки зрения всей его семьи, именно это олицетворяло настоящую красоту. Они очень хорошо осознавали ту тонкую границу, когда человеку стоит остановиться и прекратить тягаться с великой мудростью природы, позволяя себе добавлять лишь самое необходимое и никогда не пытаться переиначить окружающий мир под сиюминутную прихоть. Они как никто другой понимали саму суть гармонии и умеренности. Я вдохнул чистый воздух, и он был слаще самого изысканного благовония. Я прислушался к шуму ветра в соснах и журчанию воды, бегущей между камней, и эти звуки были благозвучнее любой музыки. Я взглянул на сахарно-белые горы, упирающиеся в ярко-голубые небеса с росчерками зелени в зените, и понял, что ни одна картина, нарисованная человеком, не сравнится с этим зрелищем. Я ощутил невероятное умиротворение и счастье. И я понял, почему эти места считались целебными для души.***
Когда я был маленьким, то долгое время не понимал, почему самые значительные зимние праздники так устроены. Например, такой большой праздник, как Зимнее Солнцестояние, во время которого Солнечный Охотник достигает источника Перерождения и на некоторое время останавливает своего пламенного жеребца, давая ему напиться воды, прежде чем отправиться в обратный путь, приходится приблизительно на середину месяца Сияния. А вот начало нового года отсчитывается с первого для месяца Хмари, но при этом празднование поворота светила на небосклоне, после которого ночь уменьшается, а день прибывает, пропитано именно что новогодними традициями. Так почему же «настоящий» новый год запаздывает больше чем на две недели? На что отец мне ответил, что раньше, давным-давно, так оно и было — один день и один праздник. Но когда астрономические познания стали более современными, а счёт времени куда точнее, то дату отсчёта нового года немного перенесли и для удобства зафиксировали на календаре, отвязав её от поворота солнца. Ведь выяснилось, что каждое новое Солнцестояние наступает немного раньше, чем в прошлом году, так что на данный момент набежала разница в целые две недели, хотя в те времена, когда вводился современный календарь, она составляла всего пять дней. Но всё на свете движется по кругу, пройдёт несколько тысяч лет и день солнцеворота снова начнёт совпадать с новым годом. Да только даты датами, а традиции и предпочтения людей не спешили идти в ногу с прогрессом. Так что наступление нового года праздновали сдержанно и всего один день, а вот на Солнцестояние гуляли целую неделю, не меняя тематики святочных обрядов просто потому, что какой-то там головастый астроном пересчитал всё более точно и правильно. Ведь раньше встреча старого года и года нового происходила в этот день. Точнее, в этот день и эту ночь, которые одновременно являлись последним днём уходящего года и первым днём года грядущего, что сказывалось на общей тематике праздника, например все яства на столе и украшения дома обязательно готовились парными. И именно из-за этого крайне плохой приметой считалась необходимость провести этот праздник совсем одному, вместо того чтобы отметить его в шумной компании или семейном кругу. А если человек желал, чтобы наступающий год выдался действительно удачным, то без сердечного друга на святках ему точно не обойтись. Впрочем, раньше эта традиция в основном касалась тех, кто уже вошёл в брачный возраст и, возможно, даже успел обручиться, но при этом ещё не сыграл свадьбу. В этот день ослаблялись строгие нормы морали и правила приличия, а молодые люди могли вступить во «временный брак», повязав на правые предплечья парные вышитые рушники как символ их взаимной симпатии, олицетворяя этим стремление двух половинок стать одним целым. Будто два года, становящиеся едиными, когда Солнечный Охотник прекращает свою бесконечную скачку по небосклону перед тем, как вновь отправиться в путь наутро. Ну, и намекая родителям на то, в какую конкретно хату следует засылать сватов. Но если копнуть поглубже и задуматься над этой традицией, то становится понятно, что в древности люди руководствовались не романтическими побуждениями, а житейской мудростью. Ведь дело было вовсе не в том, что юношам и девушкам внезапно разрешались недопустимые разгульные отношения до свадьбы, а в том, что в этот день им можно было спокойно провести с избранником целые сутки без излишне навязчивого присмотра со стороны строгих родичей. У них появлялась возможность не только получше узнать друг друга, но и банально выяснить, а способны ли они вообще прожить хотя бы один день в мире и согласии, прежде чем переходить к более серьёзному шагу. И как показывало количество внезапно расторгнутых после Солнцестояния помолвок, такая традиция была очень правильной и нужной. В современности же эти послабления давно перестали нести сакральный смысл и потеряли свою изначальную суть, ставшую пережитком, а сам обычай распространился вообще на всю молодёжь, сделавшись просто своеобразной забавной традицией. Банально потому, что образовывать пары и находиться в отношениях, при этом не торопясь с женитьбой, давно не являлось чем-то предосудительным. Длинные рушники сменились вышитыми повязками, правилом хорошего тона считался ни к чему не обязывающий секс, а статус одиночки на празднике превратился во что-то постыдное. Поэтому даже заядлые холостяки обычно искали себе пару к нужной дате, чтобы соблюсти традицию, и плевать, что уже назавтра они расстанутся и больше никогда не встретятся со своими «избранниками сердца». В нашей компании эта традиция тоже чтилась, но без особых перегибов. А так как далеко не у каждого была вторая половинка, то мы, как и большая часть молодёжи нашего круга, в основном договаривались с кем-нибудь на местном курорте и между собой, или, что было чаще, попросту бросали жребий среди наших «холостяков». И разбивались на пары вне зависимости от пола и статуса, подчиняясь тому, что выпало, ведь это тоже было немалой частью веселья. Но, по сути, жребий ни на что особо не влиял, потому как праздновали мы всё равно всей гурьбой. Хотя мне вот интересно, а такие люди, как Игнеус, как-то заморачиваются с поиском пары? Ведь если он рассчитывает отметить Солнцестояние в тихом семейном кругу, то в этом году он точно попал не в ту компанию, где его так легко оставят в покое. Но ладно с Игнеусом, у меня у самого в этом году был немалый повод для волнения, ведь все предыдущие зимы я был в паре с Катариной, которая считалась «моей» девушкой, но ни от кого не укрылся ни наш разрыв, ни то, что у меня с тех пор не появилось постоянной фаворитки. А о том, что мы с Лендалем стали возлюбленными, я не орал на каждом углу. Ну, я бы и не против поорать, да только сразу же получу по голове от того же Лендаля, который моих беспокойств касательно праздника не разделял и вообще не считал нужным что-либо объяснять окружающим. — Почему ты так об этом переживаешь? — спросил он, неторопливо заканчивая переодеваться в брючный костюм на меху, готовясь к прогулке. — Ты уже третий раз за утро поднимаешь эту тему. Лучше скажи, стоит ли наводить красоту, учитывая то, что нам сейчас предстоит катание на санях и прочие бурные забавы с неизбежным валянием в снегу? — Можешь с этим не возиться, главное, одевайся потеплее, — ответил я, вспоминая наших барышень, которые редко утруждали себя причёсками или макияжем в аналогичных ситуациях, а в плане одежды вообще отдавали предпочтение мужским фасонам. — Так вот, невестушка моя, разве есть какие-то препятствия тому, чтобы мы с тобой без лишнего шуму обменялись рушничками? — продолжил он, старательно нанося бледно-розовый бальзам на губы, глядя в ручное зеркальце. — Если ты скажешь, что мы с тобой уже договорились быть в паре на Солнцестояние, то это будет воспринято абсолютно нормально. Кария же вон всегда праздновала в паре с Илли — и ничего такого. Это ведь просто условность, в чём беда, Санитас? — Ага, а как стало чего такого, так моментально изъявила желание познакомить с данным обычаем Ясмин, причём по всем канонам традиции. Беда в том, что, зная развязные нравы нашей компании, для некоторых это правда лишь условность. Так что лучше провести определённые границы, за которые не стоит переступать. И сделать это нужно как можно раньше, с первого же дня совместного отдыха. То есть уже сегодня, а конкретно — в течение ближайшего часа. — Хочешь сказать, что если ты во всеуслышание не заявишь на меня свои права и чуть ли не подпишешь на лбу, что «занято», то стоит только выйти за порог, так меня сразу же начнут вовлекать в разнузданные игрища? А я, весь такой безотказный и покорный, стану предаваться половым извращениям с первым, кто предложит, даже не дожидаясь, пока ты хотя бы отвернёшься? — Нет, я хочу сказать своим друзьям, что буду с тобой в паре не только на праздник, а наконец-то поставить их в известность, что мы… ну, ты понял. — А я не понял! Можно узнать подробности? Что за новое извращение на полу с отворачиванием порога в честь праздника? Ну да, лёгок на помине! Пока я ломал голову над тем, как сообщить всем о том, что мы с Лендалем не просто хозяин и Инструмент, то быстрый на суждения и поступки княжич Павел, судя по всему, давно подслушивавший под дверью, ввалился в наш номер даже не поздоровавшись. — Здравствуй, друг мой Павел, — перехватил я его в проходе. — А что это ты так разволновался по данному вопросу? Тебе ведь даже повода не надо искать, чтобы начать какое-то безумие. И разве ты не с Лиарой будешь женихаться на Солнцестояние? Или она наконец-то бросила такого никчёмного гуляку, как ты, и обратила свой взор на действительно достойных мужчин? — Лиара не женщина, а золото. Так что нет, она не бросила в одиночестве такого никчёмного гуляку и вашего покорного слугу в преддверие праздника. Два невероятно шикарных парня в одном лице. И если ты планировал провести этот день с ней, то я вынужден решительно возразить, даром что ты мой друг, Санитас. А вообще, я услышал ваш разговор только краем уха, так что можно подробнее, что ты нам хотел поведать? — Всего-то? — спросил Павел спустя пару минут, когда я озвучил ему своё намерение. — В каком это смысле ты собрался поставить нас в известность? Да с вами всё было понятно ещё летом. Особенно с тобой, ведь такая тупая рожа может быть только у безнадёжно влюблённого придурка. Тут больше удивительно другое, что твоя рожа с тех пор стала ещё тупее и то, что ты до сих пор с ней. Ой, или всё-таки с ним? — Если что, я всё ещё тут, — недовольно вмешался Лендаль. — Но не смущайтесь, княжич, можете в деталях обсудить между собой подробности наших с принцем интимных отношений, а я, пожалуй, уже поеду вниз к остальным ребятам. — Не, раз ты тут, то и скажи мне правду. Я совершенно запутался, потому как слышал диаметрально разные версии. Я-то привык воспринимать тебя исключительно как девушку и думал, что Сани меня тогда в Южном подкалывал и брал на слабо, говоря, что ты парень. А оказалось, что это реально так и есть? Или это очередной прикол от Санитаса, который подговорил всех наших меня разыгрывать? — О, Дева милосердная! — воскликнул Лендаль, не выдержав. — Этот вопрос настолько не даёт вам покоя? Тогда избавлю от сомнений раз и навсегда. Официально заявляю вам о том, что с биологической точки зрения я абсолютно точно являюсь мужчиной. Впрочем, у меня нет никакой уверенности в том, что там нынче указано в моих документах, может, наши ушлые бюрократы уже давно сделали из меня барышню одним росчерком пера. — Ну да, не говори, — согласился с ним Павел, — если случается какая-то накладка в канцелярии, то тебе не только неузнаваемо исковеркают имя, но и накинут десяток лет, походя изменив пол и национальность. — Но, Павел, я буду вам очень признателен, если вы продолжите обращаться ко мне как к девушке в формальной обстановке. А в обычной — без разницы. Но, если честно, вы, наверное, чуть ли не единственный из вашей компании, кто всё это время считал меня девицей. Особенно после бурного отдыха в вышеупомянутом Южном. — Да никаких проблем, Лендаль. Но чисто ради утоления любопытства, а для чего тогда этот маскарад нужен? — Потому что это большая политика и часть многоходовой интриги, Павел. Я король другой страны в изгнании и сейчас нахожусь под защитой альбийской короны. И пока не найдётся возможность вернуть себе трон, вынужден не только скрывать своё истинное обличье, но и факт своего существования в принципе. Так что всё, что вы видите, это фарс, который должен сбивать с толку моих недругов. А не половые извращения с порогом, дверью и даже табуреткой. Уж простите, если вы рассчитывали на нечто подобное. — Ах, конечно, как я сразу не подумал, — Павел кивнул и, достав блокнот из кармана куртки, начал делать вид, что что-то туда пишет. — Куда же тут без этого, без политики-то. Разумеется, я верю каждому твоему слову, Лендаль. И, разумеется, я сейчас строчу вовсе не подробное досье, а просто делаю ничего не значащие заметки и зарисовки. И совершенно не собираюсь продавать эту информацию вражеским шпионам. Кстати, в кресле ты сидишь для того, чтобы скрывать третью ногу и хвост? — Именно. — Отлично. Это очень поднимет ценность информации. Так и запишу, разумный рептилоид о трёх ногах готовит заговор против тайного мирового правительства. Позволь последний вопрос, это тоже очень нужно для дела. Как это ты так смог приструнить Санитаса, что он себя ведёт как образцовый семьянин и даже не смотрит на сторону? Его же теперь фиг к шлюхам вытащишь, ой, вычеркнем про шлюх, к певичкам на концерт не пригласишь. — Шантаж, угрозы и умеренное насилие — вот классический набор манипулятора. У меня на него слишком много компромата, чтобы он мог себе позволить даже думать о концертах в ближайшие десять лет. — Святые слова. Нет ничего лучше для крепких и продолжительных отношений, чем наличие чёрного досье под подушкой. Рад, что у вас всё действительно серьёзно и взаимно. Ох, хорошо, что хоть у кого-то на личном фронте без скандалов и проблем. — А у кого проблемы? — тут уже настала моя очередь осознавать, что я опять безнадёжно выпал из светской жизни и о чём-то не в курсе. — Ты разве не слышал про Фредериков? Сани, ты настолько под каблуком, что вообще света белого не видишь? — Ты же сам слышал, я лежу под компроматом, придавленный подушкой с домашним насилием. Так что там с Фредериками? Ну, кроме той типичной дичи, которую они постоянно устраивают. — Дичь в этот раз вышла нетипичная. Вот как раз с ними и случились скандальные отношения. Непосредственно друг с другом. Объявили во всеуслышание, что они встречаются. Родители, разумеется, в бешенстве и пытаются их образумить. Мол, вы же всегда были нормальными парнями, чего вам в голову взбрело? Столько лет крепко дружили и вот тебе на! Но вроде бы как уже немного успокоились и рассчитывают, что это просто очередная выходка и они скоро угомонятся. — Ага, а какая официальная версия событий? В смысле, нам они что сказали? — Да ничего особенного, всё у них по-старому. Дело в том, что Фреда Мара собирались женить этой весной. Чисто деловой расчёт и финансовый интерес. А он ни в какую. Против выбранной невесты был настолько против, что предпочёл закатить скандал и объявить себя по мужикам, лишь бы расторгнуть это соглашение. А Тыква ему в этом, разумеется, подыграл. Но чувствую, что затягивается эта затея, как бы они там не увлеклись, изображая отношения на публику. Всё-таки Солнцестояние, все дела. Ещё дёрнет их Матерь Ночи по пьяни взаправду стать кхм… парой. — Да, — горестно вздохнул Лендаль, — это многое мне объясняет касательно недавнего поведения господина Морголо и его ненавязчивых вопросов. Общаюсь ли я с его сыном, а не пропагандирую ли какие-то странные взгляды на жизнь? — Так вот кто его на кривую дорожку столкнул! — Павел застрочил у себя в блокноте с удвоенной силой. — Разумеется. Реформа международного права, которой я занимаюсь — те ещё извращения и откровенные сексуальные девиации. Ведь именно так и происходит заражение молодых парней грехом мужеложства. Посмотрел на меня Тыква-младший в женском амплуа с накладными сиськами, потрогал папки с готовыми переводами нормативов и резко возненавидел всех баб, как только узнал, что теперь ему всё это нести на итоговую вычитку в Министерство. И пока ребята незлобно перешучивались, в комнате появился ещё один посетитель, который тоже не утруждал себя ни стуком в дверь, ни приветствием. Вихрь медных кудрей, аромат роз и грация кошки. Чистая ярость и неотвратимое возмездие. И всё это счастье свалилось прямо на Павла, которого ворвавшаяся в комнату Катарина чуть ли не за шкирку поволокла наружу. — Павел! — набросилась она, выпихивая его за дверь. — Мы тебя сюда отправили, чтобы ты поторопил эту сладкую парочку на выход, а вместо этого ты сам будто в воду канул. И подумать только, вы тут, оказывается, языками чешете! А учитывая важность поднятой тематики — заслушаться просто! Я будто оказалась на приёме у престарелых герцогинь, которые часами готовы переливать из пустого в порожнее и смаковать развратный крой чужого исподнего. Брысь отсюда, словоблуд! Но я рано радовался, думая, что гнев Катарины обошёл меня стороной. Закончив с княжичем, эта темпераментная красавица набросилась уже на меня: — Санитас, ты где-то потерял свои яйца, а потому тебе нужен целый спектакль и куча репетиций, чтобы представить нам свою пару? Ты считаешь, что ваши отношения это какой-то невероятный секрет, который потрясёт высший свет в нашем лице? Лендаль, слушай, по-моему, до него всё никак не доходит, может, ты ему ещё раз объяснишь? — Я пытался, он непробиваемый. — Сани, давай я тебе обрисую ситуацию как она есть. Ваши приторно-романтические отношения, о которых знают уже буквально все, будто сошли со страниц типичного дамского романа. Любому уважающему себя развратнику страшно лишний раз смотреть в вашу сторону из страха заразиться этими розовыми соплями. А тебя не исключили из нашего клуба извращенцев только благодаря пикантной особенности у твоей «девушки», которая ставит обычных барышень не в самое выгодное положение, когда дело касается кое-каких аспектов, если ты понимаешь, о чём я. — Да-да, прекрасно понимаю. И я в полном восторге от того, как Лендаль умеет пользоваться этой своей особенностью, нечего мне тут завидовать. Судя по тому, как Лендаль и Катарина синхронно закатили глаза и кивнули друг другу, то они явно заключили между собой какое-то негласное соглашение. И не исключено, что соглашение это было достигнуто уже давным-давно, просто непробиваемый я этого до сих пор не понимал. — Короче, можешь не волноваться и нашим ничего не объяснять, — бросила Катарина на прощание, покидая номер вместе с моей «девушкой». — Мы не только давно про вас в курсе, но даже делали ставки на то, как бодро будут развиваться ваши отношения. Но, учитывая то нытьё, что я от тебя услышала, Кария сделала слишком смелое заявление, сказав, что к Солнцестоянию вам пригодятся не просто повязки, а настоящие свадебные рушники!***
Развлечений в Каршуне оказалось действительно с лихвой. Да такой, что, возвращаясь в «Щит» под вечер, мы почти не имели сил добраться до источников и погреться в их целебных водах, смывая усталость. После омовений силы к нам частично возвращались, но их хватало лишь на то, чтобы плотно поужинать от щедрого стола дома отдыха и лениво развалиться с чарками сладкого вина в общем зале нашего корпуса, предаваясь болтовне и тем развлечениям, которые не требовали часто вставать с удобных кресел, устеленных мягкими шкурами. Вопрос ночного кутежа мы поднимали до неприличия редко, зачастую он происходил прямо тут, а не за пределами пансионата, и был, опять же, возмутительно благопристойным. Мы или любовались Сиянием с одной из смотровых площадок, балуя себя горячими закусками и напитками, готовящихся тут же, на жаровнях, или блаженно постанывали в руках заботливых массажисток, которые разминали на тёплых камнях терм наши уставшие за день тела. «Учитель» Игнеус, которого мы обещали склонять к разврату и гулянкам по ночам, только посмеивался, когда мы разбредались выдохшиеся по своим комнатам, очевидно, заранее знавший, что ждёт его «группу учеников» на каникулах. Я теперь прекрасно понимаю, почему вопрос здоровья и восстановления сил был возведён в такой культ в этих краях! Да будь моя воля, то после того, как мы отметили Солнцестояние, я бы сутки не вылезал из горячих источников! Особенно из того золотисто-жемчужного, искупавшись в котором ты становишься снова в состоянии ходить своими ногами, а не ловить себя на мысли о том, что завидуешь Лендалю, пользующемуся креслом. Не в последнюю очередь из-за усердия вышеупомянутого владельца кресла, который решил, что в ночь праздника он просто обязан показать мне во всей красе владение своей пикантной особенностью, явно не забыв мои слова в первый день отдыха, из-за которых я потом получил дополнительный нагоняй от Катарины. А ещё несколько дельных советов касательно того, как понять, что твоя «девушка» очень сильно злится, даже если говорит, что всё в порядке. И, шутки шутками, но я действительно был в полном восторге. И от того, что мог не скрывать наших отношений от близких друзей, и от того, что мой возлюбленный, обычно очень сдержанный при посторонних, своим поведением открыто демонстрировал то, что мы с ним обменялись вышитыми повязками не просто в угоду традициям. И даже от того, что дни были насыщенны событиями настолько, что как только я закрывал глаза, то сразу же погружался в сладкий сон без сновидений, настигнутый усталостью. Это были дни настоящего счастья. Нам было дарована целая неделя беззаботного времяпровождения, за которую передо мной ни разу не раскладывался веер будущих вероятностей, настойчиво говорящих, что творится что-то неладное. До моего слуха ни разу не доносился шёпот Антары, предупреждающий об опасности. И засыпая, я ни разу не погружался в бесконечные воды Аль-Мухит, затянутый туда его требовательным зовом. И именно потому я был так удивлён, когда в одну из ночей увидел сон, который был одновременно и невероятно реальным, и фантастически неправдоподобным. Картина, что предстала передо мной, была подобна той, какую мне мог явить Океан, но это был не бескрайний водный простор, а обычные горы. И в отличие от всеобъемлющего отца всех морей, наполненного плеском волн, дыханием тумана и гулом живого прибоя, этот мир был погружён в полную тишину. Тишину того уровня, когда она начинает звенеть сама по себе подобно слишком сильно натянутым струнам на огромной арфе. Мне снились сияющие пики Монастырских гор, застывшие белоснежными шапками на фоне мерцающего ночного неба. Мне снилось то, как на этом девственном снегу начали проступать сложные и невероятно изысканные морозные узоры, сотканные из звёздной пыли и лунного света. Горы безмолвно вздохнули и через секунду на склонах стали расцветать бирюзовые цветы, постепенно окрашивающие всё вокруг в оттенок вод Аль-Мухит. И далеко не сразу я заметил силуэт человека, который создавал это кружево своим бесшумным и невесомым танцем, ни одно из движений которого не нарушало целостности снежной глади. Потому что на фоне зимних гор было очень непросто разглядеть безупречную непорочность его белых волос и кожи, что едва оттенялись ошейником из серебра в виде искусно сплетённых между собой листьев плюща. Обнажённый и хрупкий, прекрасный и желанный. И какой-то миг на это видение начали накладываться картины иного мира. Нижнего мира. Топазовое небо гор слилось с лавандовыми небесами в россыпи совсем иных созвездий, горные пики стали пиками высоких пенных волн, а полная луна застыла между двух солнц, заключив в огненный треугольник фигуру танцора, который замер посреди своего движения. Объятый плазменным нимбом, он постепенно наполнился чистым золотом, что затопило даже его чёрно-зелёные глаза с просверками пурпурных зарниц на дне зрачков. Сияние трёх светил, проходя через его тело, расщеплялось на миллиард топазовых капель, которые щедрым дождём лились в мир людей, наполняя его самой сутью волшебства. И когда я проснулся, практически подскочив с кровати, то далеко не сразу смог унять сердцебиение, потому что в первые секунды меня охватила безумная паника. Паника от того, что я не обнаружил Лендаля возле себя, а его половина постели была абсолютно холодной. Паника от того, что в тусклом свете догорающих в камине поленьев я увидел его кресло возле балконной двери, задёрнутой тяжёлым бархатом шторы, которая едва колыхалась от лёгкого сквозняка. Я безумно испугался, спросонья решив, что он действительно пляшет где-то голышом в горах, захваченный диким Мухит. — Ты проснулся, Санитас? — раздался голос Лендаля по другую сторону от двери, и мою грудь моментально наполнило медвяное и сладкое тепло облегчения. — Иди сюда, посмотри, как же тут красиво. И когда я впопыхах кое-как оделся и вышел к нему, то увидел, что небеса над нами раскрасила невероятно яркая аврора зимнего сияния, горящая всеми оттенками лазурного и бросающая причудливые переливающиеся узоры на всё, что находилось на земле. Зрелище и правда сказочное и очень похожее на то, что я видел в своём сне. Но в отличие от сна, Лендаль, который сидел на балконе, был не наг, а с головой укутан в толстый шерстяной плед с кисточками. И если судить по тому, что его губы приобрели синеватый оттенок, а на ресницах намёрз иней, то мороз на улице стоял нешуточный и он наверняка сильно продрог. — И давно ли ты лицезреешь эту неземную красоту, раз успел превратиться в снежную статую? — спросил я, присев возле него на корточки, и с негодованием убедился, что он был бос, а его ступни буквально превратились в ледышки. — Ой… Я потерял счёт времени, наверное, где-то час? — Ничего себе… — ответил я, даже не имея сил с ним ругаться. Я начал тщательно растирать его ноги и пытаться согреть их жаром своего дыхания, понимая, что, возможно, сон, который я видел, на самом деле был вовсе не причудами моего воображения. И при этом осознавал, что если расскажу Лендалю о том, что мне приснилось, то он удивлённо округлит глаза и уточнит, сколько я выпил за вечер. А потом станет неожиданно серьёзным и не успокоится до тех пор, пока не вытащит из меня каждую подробность моего видения. Что же на самом деле я увидел в своём сне? Могло ли такое быть, что одержимый Лендаль, сам того не ведая, танцевал для гор и звёзд, пока я спал? Но смазанные следы завершившихся каскадов вообще не соответствовали тем, какие бы остались, случись подобное. Лендаль и правда провёл этот час, сидя на балконе и любуясь на Сияние. Мог ли мне открыться какой-то альтернативный вариант развития настоящего, как уже было в Южном, когда я находился в петле времени и видел бесконечное множество раздробленных миров, наслоившихся на нашу версию реальности? Не исключено. Это вполне могло оказаться проявлением дара Духа-Короля и об этом стоит поговорить с Игнеусом и Антарой, как только выдастся возможность. Но сейчас, в реальности, которая была истинной и правдивой для меня, в первую очередь стоит позаботиться о том, чтобы Лендаль, и без того не отличающийся крепким здоровьем, не слёг с жесточайшей простудой после своих ночных посиделок на морозе. Я молча подхватил его на руки, занёс обратно в комнату и уложил на ещё тёплые после сна простыни, жарко целуя на ходу. Да он и сам льнул ко мне всем своим озябшим телом и больно впивался ледяными губами в мои, будто пытаясь насытиться их теплом. — Прости, — прошептал он мне на ухо, — мне не стоило быть таким легкомысленным… Но ты же согреешь меня, да? Когда дело доходило до постели, то обычно Лендаль не слишком жаловал длительные прелюдии и если видел, что мы оба возбуждены до предела, предпочитал брать меня жадно и даже торопливо. И лишь утолив первый любовный голод, он расслаблялся в моих объятиях, давая возможность нежно и неторопливо ласкать себя там, где этого хотелось уже мне, со временем позволив пускать в дело не только губы и язык, но и разные игрушки. И зачастую это заканчивалось тем, что он снова набрасывался на меня, но уже с удвоенной жадностью. Сегодня же, возможно, испытывая чувство вины за то, что заставил меня переживать, Лендаль никуда не торопился. Его движения были очень медленными, будто зимняя стужа пригасила его жаркий внутренний пламень, не выпуская наружу ненасытного зверя. И он, наоборот, больше направлял мои руки, настаивая на том, чтобы они были смелыми на грани дерзости, разрешая моим пальцам ласкать его там, где раньше я и помыслить не мог. Он чуть ли не требовал, чтобы мои горячие поцелуи не просто невесомо касались белоснежной кожи его бёдер, а оставляли пунцовые следы, чтобы мой язык не только облизывал каждую часть его тела, а проникал внутрь него, не сдерживаясь прошлыми запретами. Ледяная статуя, будто высоченная из цельного куска мрамора, под моими пальцами давно стала трепетно живой, тёплой и бархатистой на ощупь, дрожа уже не от холода, а от возбуждения. Но Лендаль покорно уступал моему желанию любить и нежить его, давая мне вдоволь напиться своей цветочной сладостью. И, очевидно, я сильно недооценил внутренний жар, который в нём распалился. Потому что когда он обвил своими ногами мои бёдра и, ни мгновения не колеблясь сам и не давая мне опомниться, решительно направил самую возбуждённую часть моего тела, заставляя войти в него, то я чуть не сгорел в чистом белоснежном пламени его страсти.***
Если бы не звуки, с которыми Лендаль проснулся на следующее утро, то я бы счёл, что вчерашняя ночь мне просто приснилась, а я увидел красочный сон во сне, от которого так не хотелось пробуждаться. Ведь Лендаль спал как ни в чём не бывало в своей привычной позе, прижавшись лбом к моему плечу и забросив ногу на бедро. Но как только я наклонился и поцеловал его в макушку, то у него сразу же залегла глубокая морщинка между бровей, а стоило лишь немного сменить позу, то он недовольно застонал и грязно выругался одновременно на трёх языках. — Уф, как же больно… Чтобы я ещё хоть раз в жизни позволил тебе быть сверху, Сани… — прошипел он, не открывая глаз. — Ты слышал такое слово, как сдержанность? И это же додуматься надо было, кончить прямо в меня… Да уж, вчера ночью я настолько ошалел от того, что Лендаль внезапно уступил мне активную роль, но при этом довольно пылко направлял наши движения, что вряд ли был с ним деликатным и достаточно хорошо контролировал все свои действия. Да и кто бы на моём месте смог долго сдерживаться? Спору нет, под конец я и правда слишком увлёкся и потерял последние остатки разума. И вспомнив некоторые особенно безрассудные подробности, я неожиданно смутился и, вместо того чтобы извиниться или тактично промолчать, на свою голову ляпнул: — Зато теперь ты понимаешь, как я себя чувствую, когда ты тоже забываешь о сдержанности. Особенно если не даёшь мне хотя бы минутку на подготовку… Ох ты ж! После того, как я вновь обрёл способность нормально дышать, а не просто глотать воздух ртом, то с большим трудом отцепил от своей промежности невероятно сильную ладонь Лендаля, которому вовсе не требовалось делать оружие продолжением себя, чтобы заставить меня кричать от боли. Но как бы ни была сильна эта боль, если её причинял он, то в паре с ней всегда шло невероятное удовольствие. Так что, немного подумав, я вернул его ладонь обратно и несколько раз сильно провёл ею по уже довольно ощутимо увеличившемуся члену. И, судя по жидкому зелёному пламени возбуждения, вспыхнувшему в его глазах, я поступил совершенно верно, позволив ему выплеснуть все свои негативные эмоции, причиняя мне мучения на грани сладостного блаженства. Так что через несколько минут Лендаль уже позабыл о том, что гневается на меня, а ещё о том, что у него что-то болит, раз он вознамерился использовать в моём наказании не только руки. — Ладно, спишем это на то, что со мной у тебя подобный опыт был впервые, — сказал он, забросив мои ноги к себе на плечи, и начал неожиданно аккуратно растягивать меня, вставив пока что лишь кончики пальцев. — Это моё упущение как наставника, раз я заранее не обучил тебя всему, что требуется знать. Так что теперь запоминай хорошенько, Санитас, как мне нравится больше всего и чего точно никогда не стоит делать. И учитывая, как тщательно и обстоятельно он провёл этот утренний урок, сразу же проверив, насколько добросовестно я усвоил его наставления, то, надо полагать, позабыл он также и о своём намерении никогда в жизни не позволять мне быть сверху. К завтраку мы спустились с огромным опозданием, и на удивление зал для столования был не полупустым, а битком набит народом, будто уже наступило обеденное время. Но все присутствующие не трапезничали, а что-то оживлённо обсуждали, так что пока мы пробирались в поисках свободного места, я расслышал некоторые обрывки фраз, среди которых чаще всего повторялось слово «источник». Неужели и «Щит» не обошла какая-то беда с сошедшим со склона снегом? Но тогда бы об этом стало известно по общей системе оповещения, да и вряд ли бы Игнеус с Норой сидели сложа руки, если бы произошло что-то серьёзное. Кстати, вот и они, машут нам с другой стороны зала. И, приглядевшись, я увидел, что за длинным столом собралась вообще вся наша компания, которая не торопилась насладиться последними деньками вакаций, а расположилась тут, несмотря на позднее утро. Даже Фредерики, отношения между которыми последние пару дней стали очень напряжёнными, сидели рядышком наконец-то помирившись. Но заметив, как они смущённо отводят друг от друга глаза и краснеют, я понял, что Павел, любитель сплетен и сомнительных умозаключений, оказался на удивление проницательным касательно развития отношений Тыквы и Мара. — Что за источник? Нас всех затопило, и мы не можем покинуть здание? — спросил я, когда мы подсели ко всем остальным. — Топазовый, разве ты не расслышал, Сани? — ответил мне Лендаль и, не дожидаясь, пока ему принесут завтрак, стащил пару сахарных булочек с тарелки моей сестры. — Какая же страна получила в свои руки это редкое сокровище? Уже объявили приблизительную мощность вытока? — Наша страна, Лендаль, — Игнеус поколдовал со своей перчаткой и вывел цветную проекцию с изображением очень уж знакомых гор, видом которых мы имели удовольствие наслаждаться последнюю неделю. — Топазовый Источник открылся прямо на нашей горе. — Ох ты ж ничего себе! Ну что, вы теперь богачи, Игни? — Мы-то? Мы теперь дом отдыха, который может стать объектом государственного наследия, утратив право частной собственности. А мощность и направление вытока пока ещё нельзя точно просчитать, разлив лишь набирает силу и располагается в сотне плефров отсюда. Но, вероятнее всего, потечёт всё как раз именно к нам, так что заготавливайте пустые бутылки и прочую тару, пока не понаехали крючкотворы и бумагомаратели. Впрочем, Сани, я бы тебе посоветовал, раз ты тут, внаглую объявить Топазовый Источник достоянием альбийской короны, чтобы сократить грядущую бюрократию в тысячу раз. Потому что ты буквально находился здесь, когда он открылся, а значит, имеешь возможность заявить на него права от лица государства. — Хорошо, заявляю: всё вокруг моё, — согласился я. — Я так понял, что у нас тут какое-то золото потекло из гор или что? Потому что водой казну мы ещё не пополняли. Почему в зале такой ажиотаж, особенно среди господ магов? Лендаль воззрился на меня с изумлением, но переспросил: — Сани, я же тебе про это рассказывал, или ты спал на уроках? Но даже если ты упорно игнорировал лекцию по международной торговле, то не знать, почему происходит Сияние, очень странно. — А я вот тоже не в курсе. Как напрямую связано одно с другим? — спросила Катарина. — Ну, про выток маны из гор и Сияние каждый ребёнок знает, но я думала, что топазовая вода это вообще что-то совсем другое. — Другое, но не совсем, — Игнеус посмотрел на увлечённо завтракающего Лендаля, который редко демонстрировал такой здоровый аппетит, и решил дать ему спокойно поесть, а потому продолжил сам: — Источник называется топазовым не просто так, а из-за характерного голубого цвета. Как вы знаете, вода, наполненная маной, имеет лёгкий голубоватый оттенок и в зависимости от примесей обладает различными свойствами. Но под действием солнца и просто со временем она утрачивает свои целебные характеристики, становясь желтоватой. А потому-то маги для восстановления своих сил ездят в горы, на воды посвежее, а не просто хлещут бутилированную воду, покупая её в ближайшей аптеке. Ведь смысла возить такую воду издалека нет, через пару дней после забора в ней остаётся едва ли половина нужных свойств. И вот это вот непрерывное испарение маны из недр гор и горячих родников окрашивает небеса в голубое сияние, которое мы видим по ночам зимой. — То есть испарение маны происходит круглый год? — уточнила Лиара. — Да, круглый год, и источники в горах целебными являются тоже круглый год, просто при низких температурах сияние видно невооружённым взглядом. Но вода из Топазового Источника — немного другое дело, она своего цвета не меняет и свойства сохраняет годами. Это не просто обычная растворённая мана, она связана в стабильные комплексные соединения, которые легко усваиваются человеком и могут накапливаться в тканях организма. Но не только это обуславливает её главные свойства, топазовая вода способна снимать любые отравления магической природы, а её действие на организм, по сути, противоположно действию эманаций Бездны. Например, выпив всего один стаканчик такой воды, магу можно неделю не боятся манашока и спокойно работать на заражённых территориях. А вы думали, что Солнечные Братья одной лишь силой молитв справляются? — Они справляются тем, что много чего позаимствовали у серпенцев, но просто не признаются, — вмешался Лендаль, который утолив первый голод, теперь неспешно попивал ароматный напиток из плодов скального ореха. — Ведь магические практики серпенцев изначально рассчитаны на довольно жёсткий магический фон. Кстати, сам Аль-Серпен был весьма небогат не то что топазовой водой, а вообще любыми месторождениями чистой маны, а потому там много внимания уделяли механизмам буферного смягчения и нейтрализации агрессивных испарений. А вот небогат живой маной Серпен был из-за того, что находился в зоне, где считай что каждый день открывались рифты, и такой природный ресурс попросту не успевал сформироваться. Чтобы подземные воды, просочившиеся через породы и выходящие родником на поверхность, были насыщены маной в достаточной мере и имели ощутимые целебные свойства, нужны сотни лет. Непосредственный пример — Монастырские горы. И местную водичку Братья хлебают тоже будь здоров. — Раз зашла про это речь, — встрял Павел, — то я правильно понял, что топазовую воду как раз в таких «манистых» местах и находят? — Правильно понимаете, Павел, — ответил Лендаль. — Но всё равно в мире не так уж много подобных источников, всего три из них находятся в гряде Монастырских гор. И все они расположены не на территории Альбы, а куда западнее, так что мы закупаем эту воду у других стран. И на упреждение сразу скажу, что ядро источника формируется тысячелетиями из довольно-таки агрессивной субстанции, предположительно имеющей бездновое происхождение. И только при благоприятных условиях оно стабилизируется и очищается, становясь подземной рекой или озером. Именно подобный резервуар в недрах земли, теоретически, формирует вокруг себя обширную зону, где потом находят ману-сырец, заряженные самоцветы или, опять же, водные источники с растворённой маной. — Ну мы же не в срединных веках живём, — не унимался Павел. — Неужели никак нельзя найти это ядро и пробурить колодец? — Найти? Наверное, можно, но смысла в этом будет немного, — Игнеус при помощи перчатки вывел ещё несколько изображений родников с неестественно ярким цветом воды. — Проблема будет что-то извлечь. Не скажу, что Топазовый Источник является разумным, нет, но как практикующий малефикций крайне не рекомендую шутить с такой концентрированной мощью. Ведь если начать перекапывать горы в поисках ядра, то в лучшем случае вода вам не дастся и уйдёт глубже, а в худшем… При девушках я, пожалуй, рассказывать об этом не стану. Суть в том, что необходимо довольно много совпавших факторов, чтобы топазовая вода вылилась живым источником на поверхность, а вот неразумная попытка повернуть выток в нужное русло в погоне за выгодой приведёт к тому, что ключ «обидится» и иссякнет, не начав толком бить из земли. Потому-то такие источники являются большой редкостью и потому-то в зале очень много громких разговоров, но никто ничего не станет предпринимать, пока мы не дождёмся результатов. Ведь сейчас самым лучшим будет просто отдаться на милость Девы, позволив источнику как следует разлиться и сформировать естественным путём хотя бы одно небольшое озеро. Смех и разговоры за столом смешались для меня в общий почти неразличимый гул, через который я будто бы снова услышал ту морозную тишину гор, под которую в моём сне танцевал Лендаль, купаясь в свете двух солнц и одной луны. Танец пробуждения жизни, который заставил цвести бирюзовыми цветами дикие и заснеженные скалы. Танец, который излил на поверхность саму суть магии, став проводником для тока крови через каменные вены этих земель, благословив их великим даром. Воплощение воли Аль-Мухит и властитель всеобъемлющих вод привлёк к себе другие воды, пробудил ото сна силу, которая способна дать отпор другой не меньшей силе, установив между ними гармонию и равновесие. Ядовитые воды Мухит и благодатный родник Топазовых Цветов. Скажи, Лендаль, знай я ещё тогда, что видел не просто сон, насланный пробудившимся в ту ночь источником, а произошедшее на самом деле, что в итоге изменилось бы для меня в настоящем? Осознавай ты, что даже мой дар эвентуального зрения был неспособен узреть за твоим плечом невидимое присутствие третьей стороны, то доверился ли бы ты мне в будущем? Понимай мы, что ты теряешь какую-либо власть над отнятым у тебя временем, то что бы мы осмелились изменить в нашем прошлом? И пусть мне невыносимо осознавать своё полное бессилие перед судьбой, но как хорошо, что в ясные морозные дни Солнцестояния мы пребывали в блаженном неведении и ничего этого не знали. Ведь от этого знания не стало бы лучше ни мне, ни тебе, любовь моя. А потому наше счастье не было отравлено горьким дыханием неотвратимого грядущего, которое всё отчётливее вспыхивало багровым заревом обречённости.