***
Маленькие дети совершенно не понимают, что способны очень сильно измениться как внешне, так и внутренне всего за пару месяцев. Они воспринимают течение времени не так, как взрослые, они живут одним днём, замечая лишь то, что ботинки, которые совсем недавно были впору, сегодня неожиданно стали малы. Но это нормально. Потому что дети умудряются за день получить столько впечатлений, сколько старик не получит и за полгода. Дети приспособлены к этому невероятно быстрому ритму жизни, успевая подстраиваться к изменениям в своём теле и разуме, меняясь буквально каждую минуту. И не в последнюю очередь именно по этой причине подростков и тем более детей не связывали контрактом Серебра без особой на то нужды даже в древности. Ошейники, в основном, носили взрослые. И я бы мог что-то сказать по поводу защиты прав детей и прочий вздор, но не стану лицемерить, ведь строгие ограничения и редкие исключения прописаны лишь в современных законах, а лет триста назад на это плевали с высокой башни. И детишки могли чувствовать себя в относительной безопасности лишь потому, что техника посажения на ошейник создавалась как практика очень изощрённого рабства, которая позволяла получать от человека максимум пользы на пике его зрелости и сил. А что толку от ребёнка, который едва способен поднять ведро воды? А если вы заинтересованы в создании именно что вечного ребёнка, то ошейник тут тоже не совсем годится. Не стоит забывать, что юный разум куда изменчивее, чем тело, можно остановить естественное течение времени и заморозить физическое взросление молодого организма контрактом, а вот с ментальным развитием вы ничего не сделаете. Оно исказится, извратится и приспособится под новые реалии, но всё равно худо-бедно продолжится, так что обмануть Хронуса в этом плане получится лишь в том случае, когда речь идёт о младенцах с недоразвитым сознанием. Думаете, что сотни лет назад никто из знати не забавлялся тем, что сажал на ошейник малышей, которые едва умели говорить, и не потешался над тем, что же в итоге вырастало из такого человека? Но подобные манипуляции зачастую или сводили человека на контракте с ума, или превращали его в глубокого идиота, так что даже самым отбитым любителям подобных забав это сомнительное развлечение быстро надоело. Я понимал концепцию и пагубность такой заморозки жизни, как никто другой. Я всю жизнь носил тело хрупкого молодого юноши, в то время как мой разум принадлежал мужчине, который разменял четвёртый десяток лет. Впрочем, я считал своё положение ещё вполне нормальным, ведь на момент заключения контракта я, слава Лунной Деве, был не ребёнком, а уже во всех смыслах взрослым. Моё тело в физическом плане, пускай и с натяжкой, вполне соответствовало тому, каким мог быть восемнадцатилетний юноша. А если без натяжки, то уж в том, что я точно достиг брачного возраста — сомнений не возникало ни у кого. Небольшие поправки в документах для новенького удостоверения Инструмента, и я был записан как контрактник на службе короны текущим числом, а значит, ставший «Книгой» уже будучи давно совершеннолетним и полностью дееспособным. И сделано это было не только ради подчищения грязи за короной, но и не в последнюю очередь ради того, чтобы и для меня впоследствии всё тоже складывалось нормально. О том же, что контракт являлся бессрочным, а не просто регулярно обновлялся, тактично умалчивалось. Так что именно благодаря ошейнику, который никогда не скрывался, окружающие накидывали мне несколько лет сверху и, несмотря на внешность, редко воспринимали как подростка, считая пусть и весьма юным, но уважаемым Мастером, заслуженно занимающим свою должность подле монарха. И так как после испытания Океаном во мне стала чётко выражена серпенская кровь, то большая часть бестактных вопросов насчёт моего возраста отпадала в принципе, а излишний интерес к моей персоне иссякал даже у самых любопытных людей после активации Кисеи Пустоты. И если бы не эти облегчающие жизнь факторы, то несоответствие прожитых лет тому, что я каждый день видел в зеркале, добавило бы мне немало поводов для хандры. Впрочем, поднакопив житейской мудрости, а не просто знаний, я начал находить в своей бесконечной «юности» весьма выгодные для себя моменты, например, возможность прикидываться куда глупее и наивнее, чем был на самом деле, а то и вовсе включать полного дурачка, который только вчера окончил языковую школу. Но с недавних пор я начал ощущать, что для меня, пусть и запоздало, наконец-то наступило истинное взросление. Я не только видел, как вытягивается и перестраивается моё тело, я чувствовал, что оно пропитывается серпенской магией. И вовсе не теми фрагментами льдисто-жгучих кошмаров, годами истязавших мой разум и дававших лишь осколочное понимание происходящего, а каким-то другим естественным и правильным способом. Внутри меня что-то зрело. Что-то живое, тёплое и бархатистое. Я чувствовал себя подобно черенку, который привили к дереву и который сейчас буйно шёл в рост, щедро питаясь соками от мощных корней и согреваясь ласковыми лучами благодатного солнца. Я ощущал себя ветвью, которая уже набухла почками и вот-вот готова лопнуть нежно–белой плотью бутонов, разлив пьянящий аромат цветов по всему весеннему саду. Я догадывался, что уже совсем скоро стану полноценным деревом, которое даст богатый урожай сладких плодов.***
Игнеус постоянно что-то дорабатывал у себя в храме и на днях поставил там нефритовую чашу с последовательностями усмирения. Не только персонально для меня, а на всякий случай в принципе, потому как взял себе из перспективных хадимов нескольких учеников, которые начали помогать ему в работе. Я же, в свою очередь, научился вполне легко и ненавязчиво уходить из-под внимания дикого Мухит в «опасный» день, так что нужда постоянно тревожить Набию и Илли отпала. Разумеется, мы с Игни придерживались всех уровней защиты во время ритуала, но я чувствовал, что это стало излишним, внимание со стороны Истока ко мне и правда очень сильно ослабло. А моё парение в мире пепла на грани нуля и бесконечности больше не было таким сокрушающим в плане подавления всех чувств, мой разум не превращался в крошево влажных осколков, так что когда Он уходил, я вполне самостоятельно находил путь обратно в своё тело, почти сразу же просыпаясь. И однажды я вернулся из этого путешествия с пониманием, кто я такой на самом деле. Я сидел на дне каменной чаши, поджав колени к подбородку, и долго не мог выйти из оцепенения. И не потому, что дыхание моего разума стало тихим, а я опять утратил эмоции, но из-за того, что мне сейчас требовалось очень многое переварить. Ведь сегодня, когда внутри меня снова оказался дикий Мухит, моя душа впервые не погасла. Во мне будто что-то щёлкнуло, и я на краткий миг увидел фундаментальную структуру мироздания. И то, что мне раньше казалось пылью и лепестками, сразу приобрело закономерности и связи. Обрело чёткость математических формул и незыблемость законов бытия, которые при этом совершенно не требовали от меня какого-либо сознательного осмысления. И во всём этом великолепии нашлось место и мне. Или, может, правильнее говорить, что я попадал сюда, в круговерть огненно-розового снега, именно потому, что тут находился источник моей сути. И это понимание вошло в меня вовсе не через тренированный и отточенный разум, который тут только мешал, но через что-то, что можно было назвать очагом человеческой первоосновы. Поколебавшись, я запустил протоколы усмирения и вновь лёг в чашу, погружаясь в глубокий сон без сна. И когда я снова окунулся в персиковый пепел, летящий вверх, то ощутил, что он и вправду всегда был частью меня. Я вошёл в этот поток не так глубоко и болезненно, как сделал это, попав сюда впервые, а едва ли по щиколотку и на пару мгновений, но, даже прикоснувшись к этому беззвучному потоку едва-едва, осознал то, что мне было предопределено с самого рождения. И даже раньше. Я родился хрономантом. И я всегда им был. И даже если бы я не стал Духом-Королём, получившим силу единения двух миров, эти способности всё равно были бы частью моего естества. Благодаря им мальчик Лен и его брат в принципе смогли появиться на свет вопреки всем прогнозам врачей. Ведь мальчик Лен, сам того не подозревая, сместил вероятности событий туда, куда это было необходимо для его выживания. Юноша Лендаль, став Инструментом, лишился сердца и своей сути как маг, но всё равно остался природным маяком, способным неосознанно направлять естественное движение времени вокруг себя, не нарушая при этом целостности континуума, благодаря чему он всё-таки пережил испытание. Дух-Король Лендаль ибн Антара, принявший в себя мощь Бездны и силу безумия, так и вовсе сплёл из времени петли и каскады. Пусть и недолго, но он заставил его быть своим цепным псом, услужливо виляющим хвостом перед хозяином. И он опять вышел с честью из, казалось бы, безнадёжной ситуации. Потому что он очень сильно хотел жить. Потому что «Я» очень сильно хотел жить. Очевидно, что для Всеобъемлющего это никогда не было тайной, а он, в свою очередь, не делал из этого тайны для меня, но всё это казалось лишь абстракцией, природа которой раньше оставалась для меня весьма смутной. Но так было до дня, после которого я понял, что в некоторых аспектах понятие «неотвратимость течения времени» являлось чистой условностью. Я оказался тем, кто способен возвращаться в прошлое и брать взаймы у будущего. Хрономанты в чистом виде — большая редкость, но вот сама возможность взаимодействия со структурой времени, оказывается, довольно часто встречалась у моих серпенских предков. Часто в масштабах столетий, разумеется. Даже Кария и Санитас смогли получить от своих прародителей дары, связанные с темпоральностью, не благодаря какой-то случайности, а потому, что и воитель Антара, и целитель Таир, были рождены из той же стихии, что и я. Эвентуалист и сивилла. А король Разин так и вовсе вошёл в легенды в данном аспекте. Не только в качестве мифологической личности, а как вполне конкретный учёный, о котором знал каждый образованный альбиец. И даже если бы я не «прочёл» книгу его жизни, то всё равно мог бы сделать насчёт этого вполне логичные выводы, ведь неоднократно читал обычные бумажные книги, вышедшие из-под его пера. По этим учебникам, всё ещё не утратившим актуальности, до сих пор обучали в универсариях всего мира. «Механика относительного времени» в пяти томах. И если копнуть хоть немного глубже, то брат Антары, Исрафель, был талантливым чародеем и практиковал магию времени в том числе, а их общий отец оказался исследователем, который разрабатывал архитектурные заклинания, существенно продлевающие срок службы камня и металлических конструкций. И опять же это было не совпадением, а закономерностью. Но далеко не все Духи-Короли были способны погружаться в этот поток. Пусть мы черпали силы из общего истока, но они приобретали именно ту форму, что была наиболее близка нашей изначальной природе, не затрагивая то, с чем мы оказывались неспособны совладать. Например, предшественник Антары, Расул-миротворец, обладал Даром эмпатии, которым он поделился с Аристом. Пускай для них обоих магия времени была совершенно несвойственна, но они отличались умением погружаться в чужие эмоции и понимать настоящие желания окружающих. И это тоже было абсолютно нормально и закономерно. Да только злую шутку со мной сыграло то, что я родился в неподходящей стране, а потому мой истинный магический талант так и не смогли вовремя обнаружить, ведь базовое образование, которое получают дети нашего королевства, основывается исключительно на альбийских канонах. У детишек в возрасте семи-восьми лет проверяют всевозможные задатки, и родителям даются общие рекомендации касательно того, к чему ребёнок наиболее склонен. Но даже если его и отдают в специальную школу, то в таком юном возрасте магическое образование мало чем отличается от уроков в обычной школе. Из всего действительно «магического» курса мне полноценно дались лишь методы математических счислений, благодаря которым я мог вполне пристойно создавать даже относительно сложные заклинания, читая их с инкунабул, да прочие вспомогательные дисциплины. В самой теории наложения чар я тоже разбирался весьма неплохо, что очень пригодилось мне в будущем, когда надо было воссоздавать заковыристые чары Норы или Игнеуса, но всё это было лишь копированием уже готовых последовательностей, которые заранее закладывались в контуры псише, не более. Талант же к природному использованию колдовства у меня отсутствовал напрочь. И учитывая, что обучал меня лично Дан, он видел это лучше других. Да, он смог бы сделать из меня пристойного зельевара или зачарователя средней руки, да, при сильно большом желании я закончил бы Спекртум, получив диплом магиуса, и да, я сумел бы даже сделать на этом карьеру, добившись всего трудом и упорством, но мой приёмный отец принял решение продолжать моё образование именно в качестве полиглота и лингвиста. Ибо выраженный дар к изучению языков, в отличие от магических наук, у меня был чуть ли не с самого рождения. И только сейчас, наконец-то жадно впитывая и навёрстывая знания, которые должен был получить ещё в детстве, я понял, что он поступил довольно мудро, предпочтя непротивление обстоятельствам, хотя прекрасно понимал, кого воспитывает. Ведь вне стен Башни Синего Золота уже довольно взрослого мальчика Лена было практически нереально обучить как полноценного серпенского мага. Я не получил возможности стать хакимом, но теперь это не имело никакого значения. Я проходил свой собственный путь, постигая природу времени куда глубже, чем смог бы её понять при помощи учебников. Я черпал знания прошлого, чтобы сделать их частью настоящего, и я готовил дорогу для будущего. Для грядущего поколения жрецов, потому что совсем скоро новая Башня сможет принять своих самых первых учеников.***
Кто же в итоге выйдет победителем из гонки со временем? Я или неотвратимо нарастающее давление Истока? Ведь злая шутка заключалась ещё и в том, что я родился не только в неподходящей стране, но и в неподходящее время. Только уже не в конкретном сиюминутном смысле, а в более масштабном. И если я успешно справлялся с водами Аль-Мухит, то всё равно не мог себе позволить довольствоваться состоянием паритета. Я по-прежнему оставался очень даже смертным человеком и вряд ли имел возможность рассчитывать на то, что успею подготовить себе преемника. Так что прежде чем придёт мой срок, я должен заполучить категорическое преимущество перед стихией Хаоса. И как знать, на что я буду способен, освоив свой Дар полностью? Потому что мой Дар, скорее всего, давал право на второй шанс в глобальном понимании смысла этого слова. Я неоднократно задавался вопросом того, как именно работает моё воплощение в другого короля. На сегодняшний день я мог с лёгкостью «примерить» на себя жизнь предшественника, но при этом я не становился им, я просто наблюдал за его прошлым как будто со стороны, находясь в сознании и имея возможность разорвать связь в любую секунду. Другое дело то, что случилось со мной в Южном. Те три примера глубокой и полной персонификации наталкивали на совершенно противоположные выводы. Я был ими буквально. Но так ли это на самом деле? Воплощение в потенциальную версию самого себя не вызывало почти никаких нареканий, мне не с чем было сравнивать, но то, что делал «Лендаль», сопровождая и испытывая Игнеуса, вполне вписывалось в моё представление о том, каким Духом-Королём я «был». И пусть Антара и Таир тоже были вполне такими, какими я их «помнил», но сейчас, немного «прожив» их жизни, я начал находить отличия. Возможно, эта разница была видна только мне, но я был уверен, что в тот день они прикасались к ткани времени не совсем так, как это делали в моих воспоминаниях. И я начал подозревать, что механизм этого воплощения был основан вовсе не на переселении чужой души в моё тело. Если бы я полностью переставал быть собой, то, вероятнее всего, терял бы свои способности как хрономант и не смог бы поддерживать ни состояние воплощения, ни стабильность самой петли времени, а Таира и Антару отбросило бы обратно в небытие. Ничего подобного не произошло, но при этом те, кто явились к Санитасу и Карии, были настоящими и живыми королями прошлого, а не просто их ментальными копиями. Это — установленный факт. Значит, будучи ими, я тоже никуда не исчезал до конца. И три секунды моего времени между разрывом контракта и смертью стали тремя петлями, вместившими в себя всю человеческую жизнь. И сейчас, понимая природу своего Дара куда более полно, я осознал, что то, что я считал воплощением, на деле являлось частным случаем путешествия во времени. Я не просто видел и чувствовал события прошлого, опираясь на память королей, я не просто восстанавливал утраченные знания, если ими владел кто-то из моих предшественников, я взывал к какой-то по-настоящему бессмертной сути их естества, неотделимой части слияния с Аль-Мухит, и они не могли не ответить на мой призыв. Разве не поэтому я воплотился в совсем ещё мальчика Таира, а Антара был на пике своей воинской силы, а не таким, каким он стал за пару лет до смерти, невероятно уставшим и измождённым бесконечными заклинаниями? Нет, это была та форма, которую приобрела их душа после слияния Духа и Короля. Тот идеализированный образ, в котором они являлись своим варитам в качестве протекторов. Та личина, которую использовал сам Аль-Мухит, принимая человеческий облик. Я был мостом, который соединял прошлое и настоящее. Шагнув по этому мосту через века и сквозь Океан, короли передавали мне не только свои память и знания, владыки прошлого были способны возродиться полностью, обретя физическую форму в моём теле. С моей помощью они снова становились людьми. Я добровольно дарил им своё время. Те, кого поглотило прошлое, снова имели будущее. Я жил вместо них, позволяя им по-настоящему воскреснуть, а не просто оставаться изначальным духом внутри безграничного Океана. Используя стабильные временные петли, а не нагло вмешиваясь в линейное течение естества, моя воля ткала новое настоящее, которое ничуть не противоречило основным постулатам относительности времени, сформулированным всё тем же Разином, а потому приживалось, а не отторгалось вселенной. И в теории я могу дать призванному королю столько своего времени, сколько захочу. Могу дать минуту, могу год. А могу всю свою оставшуюся жизнь, если та часть меня, что есть сама суть времени, будет достаточно сильна, чтобы поменяться с кем-нибудь из них буквально навсегда. Хах, но всё это лишь мои рассуждения! Если говорить о практическом использовании такой способности, то моих знаний, очевидно, было пока что недостаточно, чтобы управлять временем подобным образом. Да кого я обманываю, я вообще никак не смог бы управлять этим процессом в текущем пласте реальности, не сняв ошейник. Ведь полноценное материальное воплощение даже на несколько мгновений потребовало бы от меня просто невероятного количества маны и никакое псише тут бы не помогло. Так что не стоит далеко загадывать, а лучше уделить всё свободное время учёбе. Даже если я не касался своей силы вовсе, не рискуя тревожить серебряные цепи, то вокруг меня всё равно постоянно формировалась зона оттянутого времени. Ореол гибкого обтекания любых парадоксов, который сглаживал возникающие противоречия, защищая меня естественным образом и позволяя спокойно постигать самого себя. Да уж, такого Духа-Короля до меня ещё не было. Того, кто получил бы корону авансом, не завершая своё испытание полностью. Того, кто считался бы верховными жрецом, толком не начав своего становления в качестве серпенского мага. Что же, образование шло полным ходом, а я осваивал те чары и практики, которые позволяло моё состояние скованного ошейником. За неполный месяц я научился как видеть само время, так и прикасаться к его потокам. Я стал ощущать, как оно обволакивает и просачивается сквозь меня прозрачными каплями, минуя серебро. Моя воля была тем истоком, из которого грядущее черпало себя. Я учился каждый день, я становился опытнее с каждым часом и я давно не боялся потерять свою человечность и изначальную личность, даже вобрав в себя души всех, кто был до меня. Я решительно прогонял голос искушения, который торопил меня, шепча, что я могу опоздать буквально на минуту. Я вынуждал себя быть осторожным и терпеливым. Мне надо позволить тому белоснежному бутону, что таится в моей груди, расцвести самостоятельно, когда придёт его время.***
Я сидел на дне каменной чаши, поджав колени к подбородку, и даже не пытался выйти из оцепенения. Эта чаша была выточена не из нефрита, а из светлого пятнистого мрамора, и совсем не предназначалась для каких-то магических техник. Но нахождение в ней оказывало на меня самое что ни на есть волшебное и успокаивающее действие не в последнюю очередь потому, что перед тем как в неё погрузиться, я до краёв наполнил её горячей водой с ароматическими маслами. Я блаженно нежился в ванной, давая себе отдых после непростого дня, и пока тело пребывало в сладкой истоме, в мозгу вертелась куча мыслей, вся суть которых сводилась к одной-единственной проблеме. Ведь как бы я ни усмирял свои страхи, с каждым уходящим днём я всё сильнее боялся того, что мой цветок будет сорван до срока. Украден тем, кто уже проник в сад в обход бдительного внимания садовника. Пусть я давно выбросил из головы глупости о том, что являюсь реинкарнацией Намура и прочие малодушные настроения, но мои опасения, как оказалось, не являлись плодом воображения. И теперь-то я точно знал, что он где-то рядом. Слишком рядом. Мятежный альхикмат стоял чуть ли не за моим плечом и лишь посмеивался над нашей незрячестью. И если задуматься, пускай он был исторгнут Океаном, разве это его остановило? Разве это его хоть как-то замедлило? Наверняка у него нашёлся не один способ приглядывать за всем происходящим в Аль-Мухит, но делал он это вовсе не для того, чтобы получить шанс исполнить роль третьесортного злодея из оперетты, гадящего по мелочам. Я до сих пор слишком мало знал о том, что за человеком он был и какими чарами владел. Почему Мухит позволил ему стать Духом-Королём, если корону способен принять не просто достойный, а лучший из лучших? И если смотреть правде в глаза, то все мы до сих пор ничего не знали о том, какова же истинная цель Намура. Отомстить непонятно кому за Антару? Впустить воды Океана в наш мир и уничтожить всё живое? Глупости! Я был уверен, что его планы куда продуманнее и сложнее. А может, как раз именно он был настоящим садовником, что посеял в меня семена времени и сейчас ожидает созревания урожая? И я бы наверняка смог получить ответы на эти вопросы, если бы он не был тем единственным Духом-Королём, в которого я не имел возможности воплотиться. Его чувства, память и суть были от меня заблокированы, спрятаны очень надёжно и укрыты так глубоко, что мне было известно лишь то, что Намур способен вести свою игру против существа, которое считалось вроде как всеведающим и всемогущим. Я с трудом представлял, как такое вообще возможно! Но если за всеми его действиями стоит Он… Если именно поэтому мне отказано в праве быть нормальным слиянием и я не способен входить в Океан по своей воле, то, может, я вовсе и не Король, а лишь глупая марионетка, которую дёргают за верёвочки? А всё происходящее часть какой-то запутанной игры, правила которой мне никто не объяснит? Не с твоего ли личного попущения события разворачиваются подобным образом, Мухит? Ты забавляешься со смертными, делая вид, что от тебя ничего не зависит, а угроза, которая нависает над нашим миром, тобой же и создана? Но ты же не ответишь мне, кто на самом деле настоящий злодей, верно, Океан? Огненные иглы прошили мои конечности, и они сразу же занемели. Ох, как больно… Я уже почти отвык от этого ощущения, но в минуты сильных переживай зелёная кровь Бездны нет-нет да и давала о себе знать сильнее обычного, стремительно наполняя меня и вызывая отупляющее головокружение. Ничего, я сейчас успокоюсь и всё пройдёт. Но не прошло. Глаза вдруг заволокло густым туманом, а вода в ванной, успевшая почти остыть, вдруг забурлила и потемнела. И я даже не успел толком ничего сообразить, когда чьи-то руки неожиданно схватили со спины и резко погрузили в кипяток, который тут же залился в лёгкие и напрочь вышиб из меня дух. Но спустя пару мгновений я осознал, что на самом деле меня накрыли прохладные волны бесконечного Океана, пронизанного яркими лучами света пурпурных звёзд и двух пламенных солнц. — Что ты несёшь, Лен? Я тебя просто не узнаю! — раздался крик за левым плечом. — Ты истинный Дух-Король, который завершил своё становление и породил солнце в моих небесах. Я подарил тебе своё сердце, а ты дал мне свою душу. Ты полными горстями черпаешь из меня, держа границу между мирами, но вдруг плачешься из-за того, что у тебя не получается в меня погружаться? Вот, ты погрузился! Доволен? И, кстати… — голос за спиной опустился до шёпота, который едва слышно прозвучал лишь внутри моей головы. — Немедленно перестань думать про… Намура. Не время бросать вызов… Ему. Я кивнул, потому что не мог ничего ответить вслух, я захлёбывался водой и не понимал, как может тонуть душа. Неужели я погрузился в Океан в своём физическом теле? Я рвался к поверхности, но проигрывал состязание в силе. Ведь чем сильнее я сопротивлялся, тем категоричнее Владыка Океана прижимал меня к себе, не давая всплыть, властно подавляя ту часть, которая была Бездной, пока не остался просто человек. И когда я чуть не лишился сознания, он вытолкнул меня на поверхность и, не дав толком откашляться от горькой воды, взмыл со мной в небо, поднявшись почти к самым звёздам у границы раздела миров. — Вот, тут тебе будет легче дышать… — он немного ослабил свою хватку, но не настолько, чтобы возник риск выскользнуть и сорваться вниз. — Отдышись и успокойся, уже всё позади. Вот так, молодец. И пока я приходил в себя после внезапного купания в зелёных водах, то правда опомнился. Что это на меня вдруг нашло? Почему я преисполнился сомнениями, а моя воля дала слабину? Из-за чего внутри меня в последние дни клокотала безумная паника, а в голове стали бродить такие мысли? И мои ли это мысли были? Но подобными вопросами я задавался далеко не впервые. Не сказать, что в этих рассуждениях крылось нечто крамольное, обычное нытье и жалобы на жизнь, но воплощённый Океан вдруг оборвал все мои мысли, устроив шоковое купание. Почему он это сделал? И разве затащил бы он меня сюда просто поболтать? Наверняка для этого была веская причина. Да и заминка в его голосе тоже была неспроста, как будто он имел в виду вовсе не Намура и пытался предупредить, что я подошёл к какому-то очень рискованному выводу. Ой, мне действительно лучше немедленно переключиться на что-нибудь иное! На то, что сейчас волновало меня в неменьшей степени. — Слушай, а разве нам не опасно находиться настолько рядом? И почему мы вроде как… голые? — А ты обычно купаешься в одежде? — рассмеялся Дух-Король мне на ухо. — Я, вообще-то, тоже вынужденно оторвался от… приятных процедур, чем наверняка расстроил Игни. Но ты реально считаешь, что натягивание штанов было критично важным в данной ситуации? Что до первого твоего вопроса, то да, это всё ещё несколько опасно. — Игнеус сказал, что наша встреча создаст парадокс. Мы же вроде как части одного целого, символьное и материальное выражение единого создания и не должны существовать по отдельности? — Так было, так всё ещё может быть. Когда ты проходил испытание впервые, мы оба оказались слишком неполноценными, не теми, кто смог бы породить нового правителя, и наше слияние не удалось. Мы оба пострадали от этого безумного союза, так что когда Океан и Человек сумели оторваться друг от друга, им пришлось приспособиться к новому ограниченному существованию, восстановив недостающие фрагменты своего естества и исцелив полученные раны. — И сделав это, Дух и Король двинулись каждый своей дорогой, не пересекаясь почти двадцать лет? — Именно, — он немного переменил позу, откинувшись назад и уложив меня поудобнее. — Но не забывай, я всегда был рядом с тобой. И частично внутри тебя. Как, по-твоему, проходил испытание Ангуис? Как ты забрал корону? Как ты вообще можешь окунаться в мир снов своих последователей, минуя меня? Всё, что ты видишь вокруг, каждая капля воды, каждая песчинка и даже дуновение ветра — это я. И одновременно — ты. Но если мы говорим о моей текущей разумной персонализации, взращённой на основе твоей души, то да, Лену и Лендалю ибн Антаре никак нельзя было встречаться раньше срока. Иначе бы произошло закономерное слияние в общую суть Духа-Короля с уничтожением несоответствий и разницы, набежавшей за эти годы. Что означает смерть наших текущих личностей, что твоей, что моей, Лен. Так что очень тебя прошу, пока мы рядом, то называй меня не иначе как Мухит. Даже в своих мыслях. Наверное, стоит попросить, чтобы меня ещё пару раз окунули в холодную воду. Я свихнулся, если упустил из виду столь очевидное! Я стал фанатичен и одержим. В погоне за знаниями я уподобился бесноватым безднопоклонникам и настолько перегрузил свои мозги, что поддался придуманным страхам и начал тупить в элементарном. С какого перепугу бестолковый мальчик Лен решил, что ему отказано в милости единения с этим миром? Ему было сказано лишь об опасности встречи с самим собой, с тем существом, которым он был бы в идеальной линии времени. Но его душа всегда принадлежала этому месту, и именно мальчик Лен являлся истинным царём этих величественных вод. И сейчас, глядя своими собственными глазами на невозможно близкое небо, на пурпурные звёзды, сложенные в причудливые созвездия, слушая шум волн и вдыхая солёный воздух, я вновь ощутил пронзительное и прекрасное ощущение гармонии. Я был везде. И я был всем. И в этом было моё высшее предназначение и счастье. Я был, когда вселенная только родилась, и я всё ещё буду, когда она испустит последний вздох. Я был целостным. Единым. Всеобъемлющим. Но теперь я был не один. Я находился в кольце заботливых рук, которые удерживали меня в наивысшей точке Бездны. Я был окружён лаской того, кто давным-давно точно так же прижимал меня к себе целых три года, не позволяя погибнуть. Он запрещал своему лютому голоду окончательно поглотить мою душу, но вместо этого дарил своё животворящее дыхание. — Что же изменилось, Мухит? — спросил я, наконец-то угомонив бурю в своём разуме. — Накопилась критическая масса несоответствий, Лен. Вселенная больше не считает нас одним и тем же существом, она согласна мириться с наличием «близнецов». Но пока что мы ещё недостаточно разные… люди. И, чтобы ты понимал, я не просто так к тебе прижимаюсь, а сличаю отпечатки наших душ, проводя чёткие границы там, где уверен в различии и непохожести. Укрепляю точки того, чего пока нельзя касаться. И если позволишь, мне надо закончить с этим как можно быстрее… Несмотря на недавнее купание в прохладной воде, я почувствовал, что мне вдруг стало очень-очень жарко. Ничего себе он руки распустил! И, судя по всему, не только руки. Да это же не просто обжимания, а откровенные домогательства. Что он собирается делать? Ведь будь атмосфера более располагающей к интимному знакомству, я бы решил, что он хочет весьма обстоятельно познакомиться с моей тощей задницей. Но дальше наглых прикосновений дело не зашло, движения его рук, требовательно ласкающие мою мокрую и обнажённую кожу, перестали быть чувственными, постепенно замедлились и стали нежными успокаивающими поглаживаниями. Я по-прежнему не видел того, кто находился за моей спиной, но ощутил, что его физическая форма в какой-то момент изменилась и, скорее всего, стала не совсем человеческой, потому как услышал чуть слышное шуршание трущихся друг о друга чешуек, когда он аккуратно прижался губами к моему ошейнику. — Да уж, тут всё держится просто на честном слове, — его голос всё ещё был «моим», но приобрёл какое-то чужеродное для человеческого слуха звучание. — Серебро нас практически не разделяет. Хорошо, что мы уже достигли относительно равновесной точки и нет риска случайно выплеснуть через тебя мои воды. Но тебе лучше носить его как можно дольше. Давай я немного укреплю плетение. Стой! Не пытайся обернуться назад! Тонкая ладонь стремительно закрыла мне глаза, стоило лишь немного шевельнуться. Но у меня и в мыслях не было поворачиваться и рассматривать своего собеседника, почему он так резко отреагировал на моё движение? — Потому что увижу разницу, Мухит? — я зажмурился и посильнее прижал его ладонь к своему лицу. — Или, наоборот, зафиксирую подобие? — Потому что процесс расщепления всё ещё обратим вспять, а я сделал так, чтобы несоответствий стало немного побольше. И тебе пока не стоит видеть меня таким, это может оказаться опасно для твоего разума. Ещё не время… Кстати, о времени. Да, ты прав насчёт возможности воплощения в себе короля прошлого на неограниченный срок. И ты прав, что не стоит даже думать провернуть подобное в мире живых. Понимаешь, о чём я? — Понимаю, Мухит. Ладно, не буду и пытаться. Спасибо за предупреждение. И это… Слушай, с закрытыми глазами очень сильно укачивает. Ты не мог бы нас поставить на что-нибудь твёрдое, на берег там, например? — Ха-ха-ха! Это с непривычки. Значит, тебе уже пора возвращаться. Но взгляни, Лен! Я думал, что меня вывернет наизнанку, потому что Мухит совершил какой-то невероятный кульбит в воздухе, но в следующий миг он убрал руку от моих глаз и я увидел, что стою на высокой ледяной скале, растущей прямо из воды. — Взгляни на этот мир, — продолжил он из-за плеча, — для нас с тобой здесь нет понятия берегов и границ. Потому что берега с собой приносят люди, а границы определены весьма условно. И то, что я тебе только что сказал, не было предупреждением, я даю тебе вполне чёткий запрет. Если ты вздумаешь воплотиться в другого короля, то при малейшей ошибке этот обмен окажется для тебя путешествием в один конец. Если ты возьмёшь хоть каплю взаймы у будущего, сознательно направив линии происходящих событий для подобного фокуса, то станешь буквально везде, ты размажешься тонким слоем по всему континууму и нет никакой гарантии, что я снова смогу собрать тебя обратно. Но этот Дар я вручил тебе именно для того, чтобы он был использован, когда придёт время. Всё снова упирается в концепцию времени, а ты, если честно, как хрономант ещё недостаточно опытен. Поэтому я запрещаю это делать одному и там, но, если будет нужно, мы сделаем это вдвоём и здесь. Обещаю, я тебе обязательно помогу. И не переживай, когда ты всему научишься, у тебя будет в запасе всё время этого мира. А теперь ступай, брат мой. Мухит неожиданно толкнул меня, скинув со скалы, но навстречу мне ринулись не воды безграничного Океана, а золотисто-розовая река, по которой путешествует на своём челне великий Хронус. И когда я шумно погрузился в этот бурный поток, подняв уйму брызг, то вокруг меня тут же вспыхнул ровным светом ореол оттянутого времени, смягчивший удар. И я понял, что Мухит дал мне ещё одно напутствие. Раньше все те лишние секунды и минуты, которые скапливались в этом защитном коконе, попросту тянулись за мной зыбким шлейфом и я понятия не имел, что с ними делать и как сбрасывать излишки, а потому избыточное время просто осыпалось за спиной невесомым пеплом, оставляя после себя кисловатый запах гари. Но сейчас с меня была снята вся шелуха парадоксов и конфликтов, а цепи оборванных причинностей оказались аккуратно собраны вместе и свиты в многослойное жемчужное монисто, драгоценными нитями украсившее мою шею. И я увидел, что Мухит на самом деле… Я сидел на дне каменной чаши, поджав колени к подбородку, и долго не мог выйти из оцепенения. Вода полностью испарилась от выплеснувшейся из меня мощи, а поверхность древнего мрамора, не выдержав жара, покрылась сетью глубоких трещин и сколов. Но ванна вовсе не была пуста, она до краёв наполнилась кипенно-белыми лепестками, источающими нежный и немного горьковатый аромат.***
Лунная Дева единственная, кого властный и деспотичный Солнечный Охотник пускает на небосклон, даже если наступают часы его безраздельного правления. Звёзды немилосердно выгоняются под полог ночи, а сама тёмно-синяя ткань свода скатывается за горизонт до наступления вечерних сумерек, чтобы резвому жеребцу Охотника было привольнее скакать по небесным лугам. Но сестре своей он не скажет и слова, если ей вдруг вздумается прокатиться на своей колеснице по заоблачным чертогам посреди белого дня. Вот она как раз зависла узким убывающим серпом между шпилей башен Академии и совершенно не торопится уходить, несмотря на близость полудня. Хотя мне стоит поправиться, днём ещё видна Зелёная Радуга, проступающая в небесах вслед за восходом Охотника. Но тут уже само божество солнечного света ничего не в силах с ней поделать, а потому презрительно игнорирует захватчицу, если их пути пересекаются. Но как бы Охотник ни был добр к своей сестре, людей, отмеченных её особой милостью, он терпеть не мог, так что всем поцелованным Лунной Девой не с чужих слов известно, что значит ревность её пламенного братца. А потому альбиносы стараются не показываться на глаза Солнечному Охотнику, когда тот увлечён метанием своих огненных копий на многострадальную землю. Но что мне до его ревности в конце месяца Хмари? Хоть его солнечность соблаговолили выйти из-за туч после недели ненастья и расщедрились на какое-никакое тепло, но даже в месяце Ручьёв его свет был неспособен причинить вред моей болезненно-белой коже, и потому я внаглую наслаждался временной неуязвимостью и сидел у окна малого зала для приёмов прямо в потоке его лучей, которые были вовсе не огненными, а приятно согревающими. В отличие от меня, снег на улице солнечной ласки не одобрял и начал понемногу проседать и подтаивать на южной стороне двора, недовольно растекаясь лужами. А бородатые сосульки на крышах, предчувствуя скорую весну, так и вовсе расплакались капелью, горюя о том, что недолго им осталось жить. Несмотря на суматошное утро, за которое пришлось принять несколько скандальных просителей, на душе у меня было спокойно и благостно. Я любовался на падающие капли, что разбивались о карниз, я слушал их нестройное возмущение и понемногу забывал про неприятный разговор, который только что произошёл с маркизом Дорвусом. И который наверняка ещё не раз повторится с другими ущемившимися дворянами, если Арист продолжит столь радикально давить на некоторых лордов, позабыв о какой-либо дипломатичности. Впрочем, дипломатия дипломатией, но когда в присутствии короля кто-то смел высказываться о серпенцах в откровенно пренебрежительном тоне и уж тем более советовал позабыть об обещаниях, данных этим беловолосым выродкам, то они быстро осознавали, что Его Королевское Величество Арист Альба вовсе не тот правитель, который наплевательски относится к королевскому слову, даже если оно давалось не лично им, а ещё его дедом. Пару месяцев назад Арист сделал мне предложение, на которое я поначалу не понимал как и реагировать. И это было даже не предложение, скорее, конкретное намерение и уже окончательное решение, потому как он просто вывалил на меня кипу документов и спросил, согласен ли я. И спрашивал он таким тоном, что единственный ответ, который бы его устроил, было слово «да». Оказывается, Арист загорелся идеей возрождения Аль-Серпена как государства и по возможности в том виде, в каком оно существовало раньше. И просмотрев всю кипу и обратив внимание на даты, я понял, что идея эта возникла далеко не сегодня, и почва готовилась в течение многих лет. В том числе в буквальном смысле этого слова, потому как корона уже давно выделила из своих территорий земли для заселения серпенцами, а дарственная была подписана ещё королём Натаном. Указанная территория располагалась на самом юго-западе страны и назвалась мыс Ларум. Вопреки столь красивому и романтичному названию, этот острый клин, глубоко врезающийся в неспокойное море, находился почти на границе с джарактийскими пустынями, был малопригоден для земледелия и славился довольно грязным манафоном, а потому желающих обосноваться на этих пустошах находилось немного, едва ли наберётся с десяток мелких деревень на весь полуостров. Серпенцы же были привычны что к засушливому климату, что к эманациям Бездны, а потому во время подписания триединого договора этот мыс объявили аллодом Аль-Серпенской правящей династии, не встретив по этому поводу никаких возражений со стороны местных феодалов. Но стоило Аристу спустя почти сорок лет провести повторные переговоры и начать решать конкретные вопросы насчёт переселения, подняв на свет старые документы, то камнем преткновения внезапно стали не местные лорды из приграничных районов, а столичные аристократы. И, судя по всему, возмущались они исключительно из принципа, потому как права на эти земли не имели никакого. Подозреваю, что волна недовольства прокатилась в основном из-за того, что эта область не только получила весьма щедрые дотации от государства на развитие инфраструктуры и была избавлена от какого-либо налогообложения, но в будущем приобретёт статус княжества и, вероятнее всего, полный суверенитет лет эдак через двадцать. А потому такие господа, как совсем недавно покинувший нас маркиз Дорвус, внезапно вспомнили, что мыс, оказывается, богат залежами гранита и меди, глубокие бухты полны рыбы и пригодны для постройки портов, а потому не дело отдавать каким-то беловолосым выродкам подобное «богатство». И если бы не моё выродочное присутствие, остановившее Ариста от скоропалительной расправы, то господин Флегий Дорвус наверняка бы уже сегодня лишился всех своих земель и титулов за подобные советы касательно того, как правильно управлять государством. — Слушай, Арист, как думаешь, а чего тогда всё так и заглохло? — спросил я брата, оторвавшись от успокаивающего созерцания серебряной капели за окном. — Из-за чего планы Натана не были доведены до конца, когда весь мир сочувствовал трагедии Серпена? Думаю, в те годы дворяне не посмели бы и пискнуть, даже если бы их попросили открыть ворота родовых замков и впустить беженцев. — Ну, Альба и правда без вопросов открыла двери для серпенцев, — ответил он мне, оторвавшись от подписывания какого-то распоряжения. — Ведь большая часть уцелевших жителей именно у нас и обосновалась, получив альбийское гражданство. А вот международное сочувствие было лишь на словах, одно дело оказать поддержу беженцам, а другое… — Позволить кому-то единолично наложить лапу на серпенские технологии и магию? — закончил я за него. — Именно. Существование Серпена как полноценной государственной единицы, чей правитель будет при этом полностью зависим от короля другой страны? Кому это надо? А потому началась вялая международная возня с переманиванием к себе пострадавших, которая не прекратилась и по сей день. Жрецы серпенцев делали всё возможное, чтобы сплотить свой народ, да только тогда им было вовсе не до мирских вопросов, ведь все их силы тратились на решение проблем, связанных с Аль-Мухит, который остался без живого воплощения в лице Духа-Короля. Впрочем, более весомая причина крылась совершенно в ином, из-за чего вопрос с идеей государства пришлось отложить на неопределённый срок. Арист посмотрел на стену, где в простых лакированных рамах красовались портреты предыдущих правителей. Но не те парадные изображения в пышном антураже и всеми регалиями власти, которые висели в большом зале для официальных приёмов, а больше смахивающие на обычные семейные фототипии, где главы семейств в непринуждённых позах запечатлевались вместе с супругами, детьми и даже со сторожевыми котами. Взгляд короля задержался на портрете Натана Альбы с сыновьями: Евандаром, Нейво, Анкорасом и Лукрецием. — Против политики Натана касательно серпенского будущего весьма резко выступал его старший сын Евандар, — пояснил Арист. — Разумеется, он не смел идти наперекор отцу и на публике недовольства не выражал, но каждый в семье понимал, что стоит тому взойти на престол, то поблажек ждать не придётся. Ведь первый принц неоднократно намекал, что не собирается просто так кормить и защищать нахлебников, которым Альба ничем не обязана. Нейво по этому поводу придерживался нейтралитета и предпочитал не лезть в данные вопросы вообще, потому как совсем недавно женился на ти-чиафской принцессе по большой и неожиданно взаимной любви. И он в основном был увлечён той экзотической восточной страной и переездом в родные края супруги, чем внутренними делами Альбы. Но вот что касается Анкораса… Он замолчал, видимо, подбирая слова, но, судя по всему, ему на ум приходили исключительно бранные выражения, а потому я не стал ждать дальнейших пояснений и сам довёл эту мысль до конца: — Но Анкорас устроил всем пляски Детей Ночи в Страстную Ночь. Да, Арист, мне-то не рассказывай, я отлично знаю, каким человеком он был. Честолюбивым до невозможности. И ладно бы дело ограничивалось только тщеславием, но на свою голову он уродился довольно умным и расчётливым, а значит, опасным. Опасным для своих старших братьев, потому как те и близко не дотягивали до лидерских качеств третьего сына короля Натана. Могу представить, какие амбиции он продемонстрировал, когда началось столкновение интересов. — Да, так и есть, произошёл раскол. Думаю, что конфликт между братьями нарастал ещё с молодости, но раньше до открытого противостояния дело не доходило. И то лишь потому, что отец, как мне кажется, очень вовремя встретил Антару и переключил своё внимание на более интересную цель. Вот уж где нашла коса на камень! — Хах, согласен, они оказались достойными друг друга противниками. Или соратниками, тут уж как посмотреть. Ничего удивительного, что их соперничество весьма быстро переросло в бурный и неоднозначный роман, который не то что не порицали, а наоборот, считали весьма выгодным для Альбы. — Мне кажется, — рассмеялся Арист, — что дедушка чуть ли не с благословением отдал проблемного отпрыска серпенскому королю. Ну а что? Пробивной и талантливый принц находит своим навыкам прекрасное применение, действует в интересах собственной страны, но при этом живёт на Аль-Серпене, не мозоля никому глаза и не слишком часто наведываясь на родину. Чем тебе не выгодный дипломатический союз? Я вам принца попользоваться, а вы мне снижение торговых пошлин. Но будь Анкорас просто наглым выскочкой, думаешь, его бы назначили регентом Альбы на Аль-Серпене? — Думаю, что и войти в королевский род серпенцев не предлагают первому встречному иностранцу, а ведь Антара тоже был весьма дальновидным правителем. Впрочем, для Анкораса все эти международные тонкости утратили какое-либо значение после смерти возлюбленного. Но сейчас, после того, как ты объяснил, каких настроений придерживался Евандар… Я знаю причину, по которой он очень быстро взял себя в руки и вознамерился занять альбийский трон силой, хотя его сердце разрывалось от горя. Почему он женился на нелюбимой женщине, чтобы упрочить своё положение, почему копил влияние среди знати и старательно собирал сторонников. И почему он бросил вызов своим старшим братьям, как только выдалась такая возможность. — Ты знаешь из-за чего, Лен? Я позволил воспоминанию, принадлежащее прошлому Духу-Королю, вновь предстать перед моим внутренним взором, и снова услышать слова прошлого. И проговорив их для надёжности про себя, убедился, что не ошибся. — Это мы виноваты, Арист. — Что? — Анкорас дал одно обещание, которое так и не успел сдержать. И пусть его возлюбленный больше не принадлежал этому миру, в выполнении данного ему слова он нашёл новый смысл жизни. Он выплеснул всю свою ярость на осуществление поставленной задачи, больше не позволяя себе ни траура, ни скорби. Я так привык к тому, что мельчайшие подробности жизней моих предшественников стали чем-то самим собой разумеющимся, и иногда не сразу соображал, что другим людям надо не забывать разъяснять, как я делаю те или иные выводы. Разумеется, Арист тоже не понял, на что я сейчас сослался, и удивлённо приподнял брови, ожидая объяснений. — Ты же понимаешь, что Анкорас женился на Рафаль не только для того, чтобы войти в семью Антары, — начал я совсем издалека, — но и с другой вполне конкретной целью, связанной с продолжением рода? Не без спора, но он уступил желанию своего избранника и взял за себя племянницу короля, чтобы их будущие дети стали бы царевичами аль-серпенской династии. Но даже имей они невероятные магические задатки, их вряд ли бы разлучили с родителями и отдали в Башню на обучение, Антара сам планировал их воспитывать как своих родных детей, а не только в качестве варитов Духа-Короля. Впрочем, они правда были бы ему родными. Как, оказывается, для него это было важно… Но Антара так и не дождался наследников. А то, что после многочисленных бесплодных попыток Рафаль наконец-то понесла от Анкораса, стало известно только после катастрофы. — Я пока что не улавливаю связи, Лен, — Арист встал из-за стола и, подойдя к семейному портрету, вгляделся в него ещё более пристально, будто там могла крыться какая-то подсказка. — Хочешь сказать, что он заварил всё это дело, потому что на свет должны были появиться мы? — Хочу. Анкорас не успел стать мужем принцессы по нашим законам, так что его дитя родилось бы если и не бастардом, то не альбийским королевичем точно. А даже спешно повенчайся они, изменило ли бы это глобальную расстановку сил? Положение их нерождённого ребёнка оказалось весьма шатким, ведь наследовать стало нечего и некому, и даже получись вся эта затея с Ларумом, кто стал бы там заправлять? Как я понял, то пока правил Натан, всё находилось под контролем, но взойди на престол Евандар, где гарантия, что альбийская корона не отмахнётся от былых обещаний? Или вовсе не пойдёт войной на тех, кого обязалась опекать? Так что он не собирался полагаться на волю случая и пожелал стать королём не только в погоне за властью, но и для того, чтобы его ребёнок имел легитимные права на престол. Так бы Анкорас исполнил обещание своему возлюбленному, дав наследнику Антары то будущее, которое он заслуживает. — Что-то не слишком это вяжется с тем, как он поступил с тобой! — Арист неожиданно завёлся и перешёл практически на крик. — Это так-то он позаботился о наследнике Антары? Он же отказался от тебя, Лендаль! Бросил на произвол судьбы! — Да, отказался как от «своего» сына, — согласно кивнул я. — Но бросил ли? Я не уверен. Уж не знаю, как он уговорил белокурую Тамарис, но, очевидно, что она не устояла перед харизматичным принцем и полностью разделила взгляды и убеждения Анкораса, раз согласилась выйти за него и имитировать беременность, чтобы иметь возможность принять ребёнка от Рафаль. Но твои слова насчёт Евандара вполне проливают свет на то, почему было объявлено только о твоём рождении, а меня скрыли. Подозреваю, что в той напряжённой ситуации было бы очень непросто выдавать меня за сына патийской царевны, не вызывая при этом целый ряд неудобных вопросов. — А ведь она и правда обожала отца и была очень хорошей и заботливой матерью, — покачал головой Арист. — Она искренне меня любила, я даже подумать не мог, что не родной ей. И как бы там ни было, я до сих пор считаю себя её сыном. Но, Лен, если ты не был нужен отцу, он бы мог отдать тебя на воспитание в нормальную семью, ты же тоже мог получить достойное будущее. — Отдать? — тут уже настала моя очередь злиться. — И выпустить из своих рук? Нет. Я всё равно был ему нужен, а потому оставлен при дворе, чтобы иметь возможность быстро дотянуться. Я не пытаюсь его оправдать, уж поверь, но наверняка он исходил из соображений, что в той нестабильной ситуации мальчику-альбиносу до поры до времени было безопаснее считаться безродным сироткой, а не принцем весьма спорного происхождения. — Ну и что ему помешало приблизить тебя, когда он стал королём, победив в смертельной дуэли Евандара и уговорив Нейво отступиться от притязаний?! — не успокаивался Арист. — Тогда его положение тоже было шатким, так выходит?! — На меня-то ты чего кричишь?! Откуда же мне знать? Я могу быть уверенным лишь в том, что через несколько лет после нашего рождения Аль-Мухит начал с голодухи вести себя крайне скверно, стали поступать первые сведения о принудительных слияниях и жрецы не знали за что хвататься. Умно ли было объявлять меня сыном короля в той ситуации, когда каждый серпенский королевич был в зоне риска? В смертельной опасности оказались мы оба, Арист! И подозреваю, что ошейник у Дана был заготовлен не только для меня одного! — Мда, ты прав, — согласился с моими доводами брат, — толку сейчас гадать, ведь прошлого всё равно не вернёшь. Но как же странно оно вышло, столько вранья непонятно для чего. И тем более непонятно, что… Слушай, вот когда ты уже стал Инструментом и стал его… слугой. Лендаль, как отец мог быть не в курсе… — Не в курсе чего? — прервал я Ариста. — Сильно сомневаюсь, что когда он сделал меня своим, то просто выбросил из головы такую несущественную мелочь, что затащил в постель собственного сына. Впрочем, вполне возможно, что он и правда заставил себя об этом забыть. Ведь когда спустя несколько лет я выяснил, что Анкорас для меня был не только королём и хозяином, но ещё и… Я убеждал себя в том, что он видел во мне продолжение Антары, а не себя. Слушай, давай больше не будем поднимать эту тему, очень тебя прошу. Перед глазами заплясали тёмные точки и мир вокруг начал погружаться во мрак. А всё потому, что пока мы разговаривали, я глядел на лик Солнечного Охотника практически не мигая, но осознал это лишь тогда, когда тяжёлая сизая туча набежала на солнце, погрузив комнату в приятный полумрак. Я спешно зажмурился и для надёжности прикрыл лицо ладонями, но помогло это не очень сильно, даже за закрытыми веками перед моим взором продолжали танцевать разноцветные круги. Наверное, Арист понял мой жест как-то не так, потому что я услышал, как он спешно подошёл и несмело погладил меня по спине, не решаясь что-то сказать. — Ты чего? — я отнял руки от лица и посмотрел на брата слезящимися глазами. — Думаешь, я тут реветь собрался? Хотя да, тут есть над чем поплакать, ведь Дева лишила меня последнего разума, раз я додумался смотреть прямо на солнце. Но глядя на его обеспокоенное лицо, на котором читалась искренняя забота, я устыдился того, что опять поступаю как последний мерзавец по отношению к нему, отшучиваясь и давая понять, что проблема пустяковая и заботить его не должна. И он, в свою очередь, опять сделает вид, что поверил мне, хотя знает, что мои слова очень сильно отличаются от того, что я сейчас чувствую на самом деле. И это при том, что он чуть ли не единственный человек на свете, с кем я имею возможность без всякого притворства поделиться тем, что на душе? — А почему бы и нет? — заговорил я вновь, отъехав от окна вглубь комнаты. — Раз уж мы начали ворошить прошлое, то давай расскажу то, о чём никому ещё не рассказывал… Я не врал, когда говорил Сани, что не жалею о той жизни, которая у меня была, и сейчас, видя всю картину целиком, знаю, что так было лучше всего. Но это нынче я весь такой из себя умный, а в самом начале, когда моя искалеченная душа только вернулась из Бездны в полумёртвое тело, было очень тяжко. Не в последнюю очередь потому, что я ни беса не понимал, что со мной произошло на самом деле. Как ты можешь догадаться, столь долгое пребывание в Океане сильно сказалось на мне, капитально вывернув мозги, а пробуждение от комы было весьма непростым. Я страдал от безумных головных болей и не мог самостоятельно даже дышать, что уж говорить про всё остальное? Тогда-то я и не знал, что во мне потихоньку приживалась часть души последнего Духа-Короля, но Анкорас, наверное, сразу же почувствовал её во мне. Ведь когда ему сообщили, что я пришёл в сознание и надо бы решить мою дальнейшую судьбу, он чуть ли не бегом примчался к моему саркофагу и то, как король изменился в лице, увидев меня, я не забуду никогда… Впрочем, не про него сейчас речь. Пока длилась реабилитация, глава рода Семисердечных понемногу вводил меня в курс дела и объяснил, в каком положении я оказался, не особо щадя мои чувства. Разумеется, мне тогда и близко не открыли всей правды, обрисовав всё довольно размыто, но я понял самое важное: попав в Бездну, я стал одержимым без возможности очищения и отныне так и останусь осквернённым ею. Да, теперь я стабилен и не опасен, а потому нет смысла держать меня взаперти в саркофаге. Да, я скоро восстановлюсь физически и смогу вести относительно полноценную жизнь. Но только вот о прежней жизни мне придётся забыть навсегда. И если я хочу покинуть свой склеп, то о том, чем я стал, не должна была знать ни одна живая душа, кроме узкого круга посвящённых. Мой ошейник — это не только символ того, что я «Книга». Мой ошейник — символ несвободы буквально. Я должен смириться с тем, что теперь буду под круглосуточным надзором, что буду «привязан» чуть ли не на цепь к своему хозяину и что моя жизнь может оборваться в любой момент, если что-то пойдёт не так. Настращали меня дальше некуда, но первое время я был больше зол, чем испуган теми перспективами, которые меня ждали. Я гневался на свою разрушенную судьбу, на своё загубленное будущее, в конце концов, я был глубоко возмущён поступком Дана, который меня предал! Самый близкий и родной человек предал меня недоверием, а ведь мог бы мне всё рассказать с самого начала! По крайней мере, я бы знал, почему он так со мной поступил, и не питал бы ложных надежд насчёт своего предопределения. Тогда я сгорал от ярости, но это пламя давало силы мне жить. — Тебя предал ещё один человек, Лен, — прервал мой монолог Арист. — Лучший друг, который стал почти что незнакомцем без объяснения каких-либо причин. Я наверняка добавил дровишек в костёр твоего гнева. Прости… — Нет, не особо, так, пару щепочек. Ну сколько ты ещё будешь терзаться из-за этого? Пусть тогда я славно полыхал в бессильной злобе, но винить в чём-либо именно тебя и в мыслях не возникало. Если учесть тот список предписаний и ограничений, которые я обязан был соблюдать на людях, то подозреваю, что Анкорас вполне мог запретить тебе даже приближаться ко мне лишний раз, не то что заговаривать. И ведь знаешь, не только у меня, но у тебя тоже началась совсем другая жизнь, и ты лишился многих свобод. За прошедшие годы ты стал совсем взрослым мужчиной, успел жениться и даже был благословлён первенцем. Ты постоянно занимался делами государства, а всё свободное время без остатка уделял семье. Ну на что я должен был рассчитывать? Что если мы дружили в детстве, то будем и до старости беззаботно запускать кораблики и механических рыб? — А что плохого в корабликах? — в шутку обиделся Арист. — Как думаешь, ещё не поздно наверстать упущенное? Я себе представил, как мы с ним предаёмся ребяческим забавам и почему-то мне стало так смешно от этой картины, что я, не удержавшись, улыбнулся и ощутил, что на сердце стало намного легче. Но не время переводить всё в шутки, я должен закончить свою исповедь перед братом и больше не заставлять его угадывать мои чувства, применяя для этого свой Дар. — Но когда буря в душе улеглась, когда не осталось ни пламени, ни гнева, то стало только хуже. Потому что на первый план выступил страх. Липкий и холодный страх перед Бездной, которая регулярно напоминала о себе, насылая по ночам такие кошмары, что я лишался сна на несколько дней кряду. Я видел, как снова падаю в ядовито-зелёное пламя, я слышал дыхание огненных льдов и зов легиона демонов. И рядом не было никого, кто бы мог объяснить, как сопротивляться зову тьмы. А ведь всего одна беседа с толковым серпенским жрецом если бы и не облегчила мои страдания, то хотя бы дала понимание происходящего со мной преображения. И спустя пару месяцев после подобных изматывающих приступов у меня не осталось желания открывать глаза по утрам, чтобы встретить новый день, потому что день тоже приносил мне мало чего хорошего. Я успокаивал себя, рассуждая, что хоть многое в моей жизни круто поменялось и некоторые мечты стали недостижимыми, но, в принципе, мало кто из людей властен над своей судьбой настолько, чтобы иметь возможность указывать провидению, и надо довольствоваться тем, что имеешь. Но я оказался абсолютно не готов к тому, что моя жизнь стала принадлежать другому человеку в настолько буквальном смысле. Раньше я просто не понимал, что значит быть Инструментом в чьей-то руке. Я чувствовал себя заводной куклой, чьей работой было привлекательно выглядеть, красиво говорить и послушно терпеть все капризы своего хозяина, безукоризненно исполняя роль вежливого и образованного компаньона. Права на отказ у меня, разумеется, не было. Вздумай я устроить бунт, то королю даже не придётся напрягаться, чтобы вразумить зарвавшегося слугу. Всего одно слово – и я бы, скованный контрактом, послушно встал перед ним на колени для принятия наказания. И пару раз до такого действительно доходило. И именно об этих вещах, Арист, мне не очень хочется вспоминать даже сейчас. — Неужели он заставлял тебя… — А сам-то как думаешь? Я пытался утешать себя тем, что как Семисердечный обязан добросовестно служить альбийской короне, не перебирая тем, чем именно приношу пользу своей стране, но, если честно, от этого самовнушения не было никакого толку. Я постепенно погружался в болото апатии, и не знаю, чем бы это всё кончилось, если бы однажды не встретил человека, который пробудил меня от этого тяжёлого состояния просто фактом своего существования. — Кто же вывел тебя из тьмы к свету? — Да, очень верное сравнение. Он стал для меня лучом золотого света в буквальном смысле слова, Арист. Неужели ты не догадываешься, о ком я? Ведь как бы я там ни утопал в меланхолии, но из реальной жизни выпал не до конца и прекрасно знал, что у тебя подрастает сын. Но из-за того, что мы жили в совершенно разных частях дворцового комплекса, я впервые встретил Санитаса лично, когда ему было уже четыре года или около того. Он тогда убежал от престарелой нянечки во время прогулки по саду, и, так уж вышло, что налетел прямо на меня, едва не разбив лоб о моё кресло. И абстрактный малыш, которого я до этого видел лишь издалека, в ту же секунду превратился во вполне конкретного живого мальчишку. Я смотрел на юного принца, потирающего шишку на голове, и ко мне постепенно приходило понимание, почему это дитя смогло появиться на свет. Почему у него была возможность сначала гневно пнуть колесо, выместив на нём свою злость, а потом сразу же найти себе новую забаву, заметив сторожевых котов, которые меня сопровождали. Это было возможным только благодаря тому, что мне хватило решимости защитить его отца, бросив вызов ледяному пламени Бездны. Разве я тогда рассуждал о перспективах своего будущего? Разве трусливо торговался и прикидывал, чем это обернётся для меня? Нет, я поступил так, как считал правильным, не колеблясь ни секунды. И моя жертва была не напрасна уже тем, что в результате того поступка это дитя имело возможность валяться на траве и оглашать округу звонким смехом, дёргая за хвосты моих охранников. И тут я задумался о том, на основании чего я вообще позволяю себе нытьё? Почему я так упиваюсь жалостью к самому себе, если моя жизнь, какой бы она ни была, уже не лишена смысла? Что Бездна внутри меня, может, и была проклятием для Лена Семисердечного, но сколько жизней было спасено, потому что Дан не позволил мне стать демоном, посадив на цепь? Может, именно в этом было моё предназначение? Может, это и есть моя истинная судьба? Не могу сказать, что моё сердце тут же исцелилось и я познал великое счастье, но какое-никакое утешение всё же получил. И знаешь что? Я тогда впервые за долгое время посмотрел на себя со стороны и обратил внимание на то, как выгляжу. Что мои форменные одежды секретаря, прошитые алой каймой, которая демонстрировала принадлежность к свите короля, были сделаны не из стандартного серого сукна, а из мягкого крепа моего любимого оттенка бирюзового цвета. Что все открытые участки тела мерцали от флюида, защищавшего кожу от ожогов, который наносили всякий раз, когда я выходил на улицу. И что кресло на механомагическом приводе, на котором я перемещался, было создано специально под мои потребности и наверняка стоило целое состояние. Да уж, совсем не то, что полагается обычному слуге по статусу. Даже если я стал Инструментом и «Книгой», то считался очень редким и дорогим изданием, о котором тщательно заботились и сдували малейшие пылинки. И эта «Книга» никогда не стояла без дела на полке. Я не томился взаперти, я был практикующим мастером своего дела и работал ассистентом у самого влиятельного человека в стране, где моё слово в профессиональной сфере много весило даже для короля. Да, я не был свободен во многих аспектах и каждый мой шаг контролировался, но если так задуматься, меня пытались окружить максимальным комфортом, какой был возможен в данной ситуации. Помнится, в холле Алого Дома повесили «Искушение пророка Алехандро» в подлиннике после того, как я высоко оценил это полотно, увидев его на выставке художников эпохи Реставрации. Или в парке тут же выкорчевали все кусты цветущей жимолости, как только выяснилось, что от её слишком приторного аромата мне может стать дурно. А сколько было мелочей, на которые я и внимания не обращал? Пусть Анкорас был со мной довольно строг и никогда не спрашивал о том, чего я хочу, но, очевидно, пытался выразить своё расположение через подобные жесты. Так что не переживай, Арист, я довольно быстро сообразил, что мой весьма короткий поводок зачастую можно было тянуть и в свою сторону, чем я никогда не стеснялся пользоваться. Поверь, после встречи с Сани я смог отбросить все ненужные переживания и посвятить себя действительно важным вещам. А потому все те тайны, которые открылись мне позднее, все те секреты, хранимые за семью замками, в том числе и о моём происхождении, не были для меня впоследствии поводом для великой драмы. Они были просто частями головоломки, из которых я собирал истинную картину окружающего мира. Шаг за шагом, слово за словом, камешек за камешком я строил свой собственный алтарь, на котором добровольно приносил самого себя в жертву, никогда больше не упиваясь уничижениями. Потому что в этом мире существовали люди, ради которых мне стоило жить. Я нашёл утешение в высшей цели, которая была больше, чем я сам. Понимаешь, о чём я? — Понимаю, Лен. Вот она, причина того, что ты стал таким невыносимым циником и наглецом, любящим постоянно проверять границы дозволенного и трепать мне нервы. А ещё я понял, что Санитас и правда твоя судьба. А потому нечего больше ломаться и пытаться уйти в тень. Всё ведёт к тому, что о тебе пора узнать всему миру, а не только горстке жрецов. Я поднял древний договор и хочу довести дело до конца, но ты же сам видишь, с чем нам приходится разбираться? И ты не хуже меня осознаёшь, что в текущих реалиях на одних жрецах не уедешь, что без централизованной власти, без решительного вмешательства со стороны Духа-Короля всё будет как в прошлый раз. Я тебя очень прошу, Лен, стань тем, вокруг кого можно будет объединить рассеянный по свету народ серпенцев. — Ох, опять создавать новую личность, да? Из Лена Семисердечного в Инструмент, из Инструмента в Ангуиса Альбу, а теперь обратно в Лендаля? — Да, в Лендаля ибн Антару, Духа-Короля и 215-го правителя Аль-Серпена. Только тебе не нужно ничего придумывать, просто будь самим собой, серпенцы давно приняли тебя как своего царя и готовы поддержать не только молитвами, а значит, примут и все остальные. Кстати, это пока не к спеху, думаю, что подходящая обстановка сложится не раньше чем через год, но как только ты явишь себя в качестве серпенского лидера на международной политической арене, то в тот же день я объявлю всему миру о твоей помолвке с Санитасом. — Ты нормальный?! Вот так вот прямо всем заявишь, что отдаёшь мне своего сына? Это же будет грандиозный скандал! — На то и расчёт. Громкий скандал в данной ситуации будет только на руку, подобный союз с Альбой добавит веса молодому княжеству и заставит мировую общественность считаться с Серпеном. Даже самая ярая оппозиция быстро сообразит, что Альба обеспечивает Серпену не только экономическую поддержку и видимость независимости, а гарантирует реальную протекцию во всех смыслах через династический брак. Они будут вынуждены это проглотить и не посмеют ничего возразить правителю, который смог заполучить себе в женихи наследника альбийского престола. — Иногда меня пугает то, какой ты практичный. И я думал, что ты вроде как был против широкой огласки наших отношений? — Я был против того, чтобы вы втихушку зажимались по углам, а потом устроили какую-нибудь дурь, например, где-то тайно повенчались, не сказав ни слова даже мне. Я ведь не только любящий отец, но и король, который желает разыграть свои самые ценные политические фигуры с максимальной для государства пользой, а потому-то вы мне нужны как очень важный прецедент. Вы будете живым примером, благодаря которому станет возможным отбросить лицемерие и наконец-то узаконить все виды брачных союзов, а не только те, что считаются приемлемыми среди Благородных. И вообще, чего стоят ваши чувства, если вы не потерпите до нормальной свадьбы хотя бы пару лет, пока вступят в полную силу все мои новые указы, регламентирующие гражданские состояния? Или ты куда-то спешишь? — Мне правда надо отвечать на этот вопрос? Кажется, ты всё уже прекрасно распланировал на годы вперёд, а от меня требуется лишь вовремя кивать. — Да, вот такой я молодец, даже утвердил меню для свадебного банкета и список гостей. Будут какие-то особые пожелания по цвету салфеток? Нет? И раз других возражений я тоже не слышу, то хватит пялиться в окно. В твоих личных и семейных интересах как можно быстрее закончить согласование финальной редакции статута, фиксирующего международные правовые положения княжества Серпен, так что давай за работу, твоё серпенское величество. И будто соглашаясь с его словами, слегка задремавший за тучами Охотник вновь пробудился и с таким рвением окатил мир под собой лучами, что уже основательно подтаявшие сосульки наконец-то не выдержали и с грохотом обвалились прямо на карниз, подняв кучу мельчайших капель, щедро забрызгавших оконное стекло. И в лучах огненного светила простые, ничем не примечательные капли воды тут же превратились в яркий хрусталь, окрашенный во все цвета радуги. Обычной земной радуги.