Зелёная радуга

      Человеческое общество не любит резких перемен, ему очень трудно отказаться от старых привычек и весьма непросто принять что-то новое, особенно когда острой необходимости в переменах и нет вовсе. Если твой отец был кузнецом, твой дед был кузнецом, а до них отличными кузнецами была вся череда твоих предков, и все они ковали добротные мечи и доспехи, которые верой и правдой служили воинам, то зачем тебе что-то менять в рецепте стали? Зачем искать новые сплавы или методы заточки? Традиции не для того передаются из поколения в поколение, чтобы всякие умники с пытливым умом их нарушали просто так и переводили зазря добротный металл.       И так бы оно продолжалось и дальше, если бы однажды через Небулу не был налажен постоянный морской путь, соединивший северные и южные побережья, а Альба и Патия не стали более активно торговать с Тенебрией, впустив на свои рынки товары из этой жаркой страны.       И вот когда привозная тенебрийская сталь в считанные годы полностью вытеснила собой альбийскую, то все именитые оружейники и кузнецы оказались в довольно непростой ситуации.       Что делать? Яро держаться за заветы своих предков с риском остаться без куска хлеба или смириться с необходимостью того, что каждое ремесло в какой-то момент времени нуждается в модернизации? И учитывая, как быстро альбийские кузнецы научились рафинировать сталь и создавать многослойные композиты, они явно не пожелали оставаться на обочине жизни, раз начали стремительно внедрять всяческие нововведения, подсмотрев их у тенебрийцев.       Но также я заметил, что многие перемены в мире случаются не из-за того, что в них возникла острая нужда, а потому, что человек, который решил попробовать что-то новенькое, оказался достаточно харизматичен и влиятелен, чтобы повести за собой последователей и своим примером заразить окружающих.       Королева Изольда, жена короля Бенедикта Пятого, не любила подолгу сидеть на одном месте. Она была страстной любительницей путешествий, и будь её воля, то обязательно бы объездила весь белый свет, наплевав на расстояния и не пожалев затраченного времени. И пусть в годы её жизни о налаженной портальной сети можно было только мечтать, а дорога из Джаракты в Ти-Чиаф по суше занимала почти полгода, поверьте, это совершенно не смутило королеву Изольду, совершившую подобный вояж дважды.       Да только если бы она была простой чудачкой, что не может противиться зову дальних странствий, то её увлечение так и осталось бы не более чем милой блажью. Ну мало ли как развлекаются состоятельные аристократки, если им надоедают балы и приёмы? Но королева любила путешествовать со вкусом и комфортом, непременно в сопровождении огромной свиты фрейлин и личной прислуги, и при этом она не выносила малейших неудобств в дороге. А ещё королева могла запросто задержаться на несколько недель в понравившемся ей месте или вовсе приказать провести какой-нибудь праздник не в столице, а там, где она укажет, созвав всех аристократов в приглянувшийся ей город.       Именно королева Изольда ввела моду на то, что каждый уважающий себя представитель высшего сословия просто обязан был летом выбраться к морю, озеру или иному живописного месту на лоне природы, чтобы очистить своё сердце красотами первозданной природы. Именно благодаря её влиянию окончательно закрепилось такое понятие, как курортный город, специализирующийся на развлечении дворян, а наличие богатого загородного имения стало неизменным атрибутом высокого положения. Гардеробы столичных красавиц моментально пополнились так называемыми платьями для отдыха с открытыми плечами, а бледность кожи перестала олицетворять благородство. И всего за пару лет золотистый загар и выгоревшие на солнце волосы начали считаться не следствием тяжёлой работы в поле, а символом достатка, признаком того, что леди в состоянии позволить себе свободно путешествовать куда ей заблагорассудится, а не вынуждена сидеть в каменных стенах родового замка.       Её же супруг, видя, что подобное новшество вполне пришлось по вкусу Благородным, решил несколько формализовать данный процесс, издав соответствующий указ. Ведь регулировать работу казённой машины и так довольно непросто, а если половина министров с наступлением жары разъезжается кто куда, потакая своим жёнам, то и вовсе нереально. Поэтому Бенедикт Пятый постановил, что каждый житель страны имеет право на летние вакации сроком не меньше дюжины дней, но непременно с уведомлением вышестоящего руководства и желательно в отведённый для этого период, что для чиновников означало приобщение к лону природы строго по установленному расписанию.       И думается мне, что если бы не королева Изольда, то побережье моря Туманов, где стоял наш Южный замок, до сих пор оставалось бы краем обшарпанных рыбацких деревушек, а не считалось бы землями с самой дорогой и элитной недвижимостью в стране. И точно называлось бы не Городок Благородных, а какие-нибудь Дикие Хащи.       Но что бы я там ни думал по этому поводу, безусловным фактом является то, что когда произносится фраза «южный город на морском побережье», то у каждого человека перед глазами предстают практически одни и те же живописные образы. Образы, которыми пестрят многочисленные рекламные буклеты или подарочные фототипии с изображением самых красивейших курортов страны. Непременно ярко-синее море в лучах золотого солнца, белые стены домов и чисто выметенные мостовые, выложенные терракотовой плиткой, а также знойные красавицы, предлагающие вино и аппетитные закуски из морепродуктов, от которых исходит манящий аромат пряностей. И от закусок, и от красавиц, тут уж можно выбрать в зависимости от того, за какими удовольствиями вы приехали на курорт.       Но вряд ли кто-то из людей представляет себе грязные землянки и покосившиеся плетни, давно требующие ремонта, или грузных немолодых рыбаков, перебирающих сети на каменистом пляже. И уж точно никто не думает о вони потрохов, которые остаются гнить прямо на берегу, после того как утренний улов был выпотрошен жёнами и матерями всё тех же рыбаков и продан на единственном в поселении рынке.       Вот вам и прекрасный южный город в лазурной бухте на мысе Ларум. Ну как сказать, город, просто небольшой шахтёрский посёлок, носящий название Сланцевый Рудник, да примыкающий к нему порт без какого-либо названия вовсе. Впрочем, в защиту порта могу отметить, что он имел пару вполне пристойных причалов, позволявших пришвартовываться не только утлым рыбацким судёнышкам, но и торговым шхунам, с чего, собственно, местный барон и жил. Сначала добывал камень в копях, а потом продавал его, худо-бедно сводя концы с концами.       В последнее время порт так и вовсе оживился, а в бухте ежедневно появлялись всё новые суда, привозившие не только обычные товары на продажу, но и рабочих, стройматериалы и всё то, что так необходимо для возведения крупного города, у которого пока что тоже не было настоящего имени. Потому как Сланцевый Рудник — это точно не то название, которое подойдёт для будущей столицы Аль-Серпена, ведь именно эта неприметная деревенька была выбрана в качестве места, где станет биться сердце новой страны.       Выбор оказался вовсе не случайным. Самой острой проблемой в этих местах всегда был недостаток чистой пресной воды, и если колодцы и скважины вполне годились для того, чтобы напоить население небольшой деревушки, то обеспечить потребности крупного города они уже никак не могли. К счастью, Рудник находился совсем недалеко от русла старой, почти пересохшей реки, которая, даже измельчав до неприличия, не зависела от редких дождей и продолжала питаться подземными родниками, а по оценкам геомагов могла вернуть себе былую силу после пробуждения тока вод. К тому же эта же река ещё во времена своей бурной молодости проложила широкий путь к морю, создав несколько каньонов между скал, ведущих к глубокому заливу полукруглой формы, где и располагался порт.       Пресная вода, беспрепятственный выход к морю Мглы и богатые залежи отличного камня, которого хватило бы и на десяток городов, стали ключевыми факторами того, где именно серпенские строители решили заложить крупный торговый город по поручению моего отца. И на сегодняшний день был не только утверждён чёткий, расписанный по годам, план застройки с учётом местного климата, розы ветров и смены сезонов, но даже закончены практически все подготовительные этапы. Архитекторы вовсю проводили испытания жилых домов в условиях избыточной инсоляции, а маги-инженеры составляли графики движения улавливающих заслонов на сопках, защищавших город от мелкой песчаной пыли, которую приносило ветром из джарактийских пустынь.       Да у меня голова шла кругом от этих всех тонкостей, но я радовался, что новая столица будет возводиться по уму, а не так, как Аргеструм. Вот уж он точно строился как придётся! Город рос хаотично и во все стороны, со временем окраины превращались в густонаселённый центр, но при этом некоторые улицы получались столь узкими, что на них с трудом могли разъехаться две кареты. А как-то подвинуть дома, расширить речные каналы или впихнуть станцию общественного телепорта возможности уже не было.       В новом же городе начали именно с этого: с прокладывания магистральных улиц и возведения узлов для телепортации. А первым делом в эксплуатацию запустили станцию для длинных прыжков, соединяющую Рудник и столицу Альбы, благодаря чему я, не тратя лишнего времени на дорогу, наведывался сюда хотя бы раз в неделю, помогая отцу и Лендалю с возрождением серпенского государства, добровольно взяв на себя часть их обязанностей. Они занимались всяческой бумажной писаниной, в которой им, воистину, не было равных, я же приглядывал за тем, чтобы не возникало проблем уже тут, на месте.       Вот тогда-то я и понял, что наступила самостоятельная и по-настоящему взрослая жизнь! А ведь всего год назад я обижался, когда отец со снисходительной улыбкой говорил мне, что ещё не готов отпускать меня в свободное плавание на ниве международных отношений.       Да уж, вот я и получил желаемое, бери — не хочу! Наслаждайся в полной мере, моя светлость.       Наслаждение выходило сомнительным. Я осознал, что до настоящего времени ничего не соображал ни в дипломатии, ни в политике. Точнее, сильно недооценивал то, что эти вещи в себя включают, и то, какими методами, оказывается, может достигаться компромиссное решение. Раньше я сидел себе в чистеньком кабинете и попивал прохладительные напитки, принесённые служанкой, освобождался сразу после обеда, урегулировав пару-тройку споров, а если не было настроения, то рабочий день заканчивался тогда, когда я говорил, что устал трудиться. Здесь же мне приходилось носиться как угорелому целыми днями, зачастую не имея возможности лишний раз даже присесть, и никто мне не делал скидки на то, что я королевский сынок.       Я был вынужден учиться прямо на ходу и ежечасно благодарил Деву, что большую часть проблем удавалось решить благодаря Дару Антары, позволявшему сглаживать все острые углы и заминать конфликты ещё до их возникновения. Но меньшая часть от этого никуда не исчезала, и она не подчинялась каким-то нормам и протоколам. Ведь некоторые, даже очень уважаемые люди, признавали чужие условия и начинали выполнять то, что от них требуется, только после угроз жестокой расправы, где правота в споре оставалась за тем, кто способен громче всех наорать на остальных.       Очень смахивало на то, как Лендаль вёл переговоры на тенебрийском приёме, когда костерил последними словами конта Сахина, и очень смахивало на то, что он устраивал мне на заре наших отношений. То есть когда он замечал, что я начинаю неподобающе себя вести в классной комнате, то сразу же повышал голос, не тратя время на вежливые уговоры. И к своему стыду вынужден признать, что тогда до меня по-другому и не доходило.       Да уж, никогда бы не подумал, что буду так тосковать по тому, чего раньше терпеть не мог. Год назад я постоянно саботировал занятия и всячески избегал необходимости присутствовать на уроках, лишь бы не видеться с Лендалем, а сейчас безумно мечтал вернуться в те безмятежные времена. И пускай это подразумевало, что мы с Леном снова будем просто учителем и учеником, но зато гарантировало, что мы станем видеться намного чаще, оба подчиняясь расписанию уроков.       Нынче Лендаль уделял мне своего внимания до обидного мало, но я не смел в чём-либо винить его, поскольку понимал, что теперь Лен стал королём со всеми вытекающими из этого обязанностями. Обязанностями настоящего Духа-Короля, которые в принципе невозможно переложить на кого-то другого. А я же до сих пор оставался избалованным принцем без особых забот, так и опекаемым со всех сторон.       Признаться, текущее положение дел меня совершенно не устраивало, но я осознавал, что жалобами дела не решить. И я точно не стану врать, говоря, что вписался в это дело с Ларумом и новой столицей исключительно по каким-то возвышенным и благородным причинам. Ведь в последнее время, когда Лендаль поздней ночью возвращался в нашу спальню, он просто падал на кровать и моментально отключался до самого утра, а единственное, что я мог сделать, так это помочь ему раздеться и лечь поудобнее, сам довольствуясь лишь нежным поцелуем в лоб и даже не пытаясь получить от него чего-то большее.       И если я хочу, чтобы вся эта суматоха с новым княжеством закончилась как можно быстрее, то должен приложить максимальные усилия со своей стороны, а не ждать, что всё решится само по себе! И чем меньше я буду жалеть себя в этом деле, тем скорее я получу всё то, о чём мечтаю. О чём мечтаем мы оба!       Помнится, Лендаль как-то в шутку сообщил, чего ожидает от нашего медового месяца, и я не забыл его слова. Если он желает провести его у моря, то я должен постараться сделать так, чтобы столица была не только возведена как можно быстрее, но и превратилась в настоящий морской курорт, куда будет не стыдно привозить своих возлюбленных во время свадебного путешествия. Я действительно хочу, чтобы этот город стал достоин моего короля!       Кстати, со всевозможными сластями, даже самыми изысканными, тоже не должно возникнуть проблем, потому что знаменитая своими лакомствами Джаракта была крайне заинтересована в союзе с молодой страной и самая первая признала княжество Серпен официально. Разумеется, главная причина была в том, что Альба и Джаракта находились в весьма тёплых и дружественных отношениях и всегда поддерживали друг друга на международной арене, но и немалый практический резон тут тоже присутствовал.       Философский и мирный образ жизни джарактийцев, крайне негативно относящихся к войнам и кровопролитию, подталкивал их развиваться в несколько ином направлении, чем наращивание военной мощи, а потому они выбрали для себя путь торговли. И на текущий момент они успешно вели дела по всему свету в буквальном смысле этого слова и прославились своим немалым богатством. А ещё они прославились тем, что могли дать отпор почти любому противнику, используя для этого лишь силу звонкой монеты. И вот тут мне становилось несколько непонятно насчёт отсутствия кровожадности, потому как финансовые войны они вели жёстко, имели хорошую память на нанесённые обиды и в случае чего безжалостно уничтожали врага в экономическом плане, полностью вытесняя его с рынка.       Но благодаря этому мировоззрению потенциальное расширение своей торговой империи, улучшение путей снабжения и удешевление себестоимости перевозок было тем, мимо чего Джаракта просто не могла пройти мимо, точнее, проплыть.       Пускай мы имели друг с другом довольно внушительную границу по суше, но всё же главная транспортная и торговая артерия между нашими странам пролегала именно по морю. Сами посудите, кому охота вести свои караваны по бездорожью через почти необжитые районы, в основном состоящие из каменистых пустынь и труднопроходимых каньонов, если есть возможность путешествовать морем? А значит, Джаракте было не только крайне выгодно получить новую точку для сбыта своих товаров, но и иметь на полпути к Альбе ещё одну благоустроенную гавань, надёжно защищенную от частых в этих краях штормов и гарантирующую безопасность судов, вставших на якорь, чтобы переждать непогоду.       Так что Гильдия Негоциантов весьма активно инвестировала в строительство города, в будущем надеясь извлечь из этого немалую прибыль, да и сейчас ушлые купцы не сидели без дела и уже открыли первый торговый дом, потихоньку налаживая товарооборот. А я же со дня на день ждал прибытия уполномоченного эмиссара, чтобы официально подписать с ним торговую хартию между странами от лица серпенской короны.

***

      Но сегодня я прибыл в город вовсе не из-за джарактийского посла, которого ещё предстоит встретить со всеми почестями и который наверняка выпьет из меня все соки, прежде чем подписать бумаги, каждый пункт в которых уже был тысячу раз утверждён нашими министрами торговли, а по личной просьбе Игнеуса.       Существовала ещё одна причина, из-за чего это место выбрали в качестве столицы, и была ещё одна постройка, строительство которой стоило завершить в первую очередь. Город нуждался в храме Аквамаринового Змея, куда я сейчас, собственно, и направлялся.       Денёк задался на удивление спокойный, а настроение у меня было самое что ни на есть благостное и умиротворённое. Почти никто не знал, что я здесь, и точно никто не успел озадачить меня очередной излишне раздутой проблемой, так что, выполняя поручение малефикция, я наслаждался небольшой передышкой. И она заключалась в том, что я мог неспешно брести по галечному пляжу вдоль кромки воды, а не скакать на Киране в точку своего назначения сломя голову.       Я знал не только со слов Игнеуса, но и чувствовал сам, что через Сланцевый Рудник пролегала зона с весьма зыбкой границей между нашим миром и измерением Аль-Мухит, что оказалось одновременно и огромным плюсом, и сильным минусом. Плюсом являлось то, что почти все приборы, работающие по классическим серпенским технологиям, самостоятельно аккумулировали нужное количество энергии из окружающего эфира и практически не зависели от внешних источников, а очевидным минусом было то, что существовал весьма ощутимый риск самопроизвольного открытия Рифта в Бездну прямо посреди улицы. Но наличие крупного Храма в этом месте не только бы свело такую вероятность к нулю, но и гарантировало бы полную надёжность рубежа на огромной территории.       Строение распорядились возвести не в центре города, как можно было предположить, а в нескольких плефрах от порта, использовав для этого скальный грот на границе с морем, который во время сильных приливов и вовсе отрезался от остальной суши солёной водой.       И мне всегда было интересно, что сказали бы служители Охотника, если бы при строительстве их храма престижностью места и удобством для прихожан руководствовались бы далеко не в первую очередь? Как бы они запели, если бы до их святилища приходилось бы добираться по неухоженному каменистому пляжу, а потом подниматься по вырубленной в камне лестнице и подвесным мосткам? Думаю, что служители были бы в высшей степени оскорблены подобным положением вещей и сразу бы настрочили по этому поводу достаточно гневный манифест на имя градостроителя.       Но если воспринимать неблизкий путь к храму как некое небольшое паломничество, призванное испытывать верующих, то почему бы и нет? Ведь пока что подвиг во имя веры приносил мне исключительно приятные ощущения.       Несмотря на весну, вода в бухте вполне прогрелась, и хотя купаться было ещё холодно, но просто гулять по мелководью пляжа, сбросив обувь и подвернув штаны, позволяя шипящей воде ласково щекотать ступни, а солнцу ласково припекать спину — одно удовольствие. Впрочем, это сейчас удовольствие, подозреваю, что летом здесь будет невыносимая жара, а в полдень и вовсе сущее пекло. Так что отважным паломникам придётся использовать зонтики и охлаждающие магические заслоны, потому как саженцы кремниевых пальм, высаженные вдоль всей береговой линии, были ещё слишком малы, чтобы давать хоть какую-то защиту от пламенных стрел Охотника.       Пройдя половину пути, я увидел, что меня сегодня, оказывается, не только ждут, но и встречают, потому как заметил на входе в храм женскую фигуру в темно-зелёном платье, приветственно машущую мне рукой. Когда я помахал в ответ, то фигура немного отступила в тень, в прохладное нутро грота, спрятавшись от вездесущего солнца, и, присев на резную лавочку, стала обмахиваться широким веером в ожидании моего прибытия.       Настоятеля для нового храма нашли практически сразу, и, насколько мне было известно, то за это место даже произошло небольшое состязание среди трёх кандидатов, в ходе которого определился достойный. И мне, как альбийцу, было немного непонятно, почему священники столь высокого ранга оказались готовы с такой лёгкостью бросить свои насиженные места, оставив всё на преемников, и добровольно отправиться в подобную глухомань. Ведь сахир Талия приехала к нам не из невесть откуда, а из самой столицы Патии, Хелиополиса, прихватив с собой всю свою немалую семью и несколько самых преданных прихожан.        Именно она выбрала место для постройки храма, отвергнув предложение возвести здание на центральной улице, и вместо этого почти неделю ходила по окрестностям с какой-то светящейся сферой на длинной палке, составляя карты и схемы, пока не остановила свой выбор на вот этих вот скалах у самой кромки прибоя. Кстати, копии этих карт я потом видел у Игнеуса и, судя по всему, полученная информация весьма озадачила малефикция, потому как я крайне редко слышал, чтобы он так бранился, выполняя какие-то расчёты на своей перчатке.       Но как только место для храма было определено, то домочадцы госпожи Талии сразу же приступили к строительству собственными силами, не дожидаясь прибытия альбийских рабочих, и, позабыв о своём благородном происхождении, самостоятельно выполняли самую тяжёлую и грязную работу. И даже когда к ним была направлена дополнительная бригада помощников, продолжили трудиться со всеми наравне, пока святилище не было закончено всего за пару месяцев.       Мне уже доводилось бывать в новом храме, но я снова и снова удивлялся тому, как зодчие умудрились передать глубину вод и бескрайность небес, как они смогли отразить красоту Аль-Мухит, используя не яркие самоцветы, а только простые камни из местного рудника. И раньше я даже не догадывался о том, что обычный сланец может иметь столько оттенков, ведь сложная мозаика внутреннего убранства передавала одновременно и мощь тёмных молний над морем, и благословенное сияние двух солнц в ослепительных небесах.       Но каким красивым храм ни был, ему пока что недоставало самого главного камня — внутри чаши алтаря по-прежнему не было аквамариновой друзы.       Я сжал под рубашкой свёрток на длинном шнурке и ощутил в ответ тёплое и мягкое пульсирование. Возможно, это было самовнушением в результате тех слов, какими меня напутствовали в дорогу, но, в принципе, я давно догадывался, что сердце храма это не просто кусок драгоценного минерала, который добыли где-то в штольне и, подпилив под нужный размер, установили для услады глаз прихожан. Я прекрасно знал, что это мощный концентратор магического поля и что многие модификации закладываются в друзу заранее, на этапе возведения алтаря, а потом звучание камня ещё долго калибруют, чтобы он накапливал в себе не только массивы энергии, но и информации, и в результате предоставлял собой чуть ли не какую-то волшебную аналитическую машину.       Сейчас же я начал подозревать, что друза в некотором роде была даже живой, потому как Игнеус, завершив всё расчёты, вынес вердикт: друзу для этого храма придётся выращивать с нуля из особого семени. И для этого необходимо пригласить специального серпенского мастера — Говорящего с Камнями.       Но так совпало, что именно сегодня утром, когда мы получили весть о том, что мастер наконец-то прибыл в Ларум, Игнеус никак не мог отлучиться из столицы, чтобы повидаться с Говорящим лично. Эту задачу он поручил почему-то мне, а не своим ученикам, ещё и открытым текстом заявил, что имеет большие сомнения насчёт того, смогут ли его парни довезти семя живым.       И тут уже определённые сомнения возникли у меня, потому как в вопросах, касающихся аквамаринового алтаря, я разбирался исключительно на уровне того, что туда время от времени надо не забывать возлагать зелёные хризантемы. Но Игнеус успокоил меня, сказав, что ничего особо магического делать как раз и не придётся, главное, ни на секунду не снимать со своего тела образец камня, запакованный в специальный чехол, и отдать его в руки исключительно Говорящему с Камнями. А для более успешного выполнения этого поручения желательно представлять, что я путешествую с младенцем на руках, который только-только уснул и который может проснуться от любого резкого звука или движения, так что и вести себя следует соответствующе.       Ну, как раз вот с этим у меня проблем точно не было, ведь на капризных младенцев в лице моей прелестной сестры, которая могла проснуться даже от того, что в комнате слишком громко зевнул сторожевой кот, я налюбовался вдоволь и прекрасно понимал, какие вопли может поднять такой ребёнок.       Поэтому сегодня я оставил своего верного Кирана в стойле и неспешно прогуливался пешком вдоль берега моря, напевая себе под нос колыбельные и иногда подлавливая себя на том, что начинаю вполголоса рассказывать камню, который «спал» у меня на груди, чего нового появилось в городе за последние дни или что тут точно понравится Лену.       За этими мыслями я не заметил, как преодолел оставшийся участок пути, и понял это лишь тогда, когда, поднявшись по каменным ступеням, чуть не налетел на улыбающуюся сахир Талию, протягивающую мне кувшин с холодным соком.       Когда нас впервые представили друг другу, то я удивился, что эта статная и столь прекрасно выглядящая для своего возраста женщина оказалась так похожа на сахир Набию, но выяснилось, что никакой серпенской мистики здесь нет, женщины приходились друг другу двоюродными сёстрами. Они были практически ровесницами, а потому и в Башне обучались тоже вместе, только завершив образование, они на долгие годы разъехались по разным странам, где со временем стали верховными настоятельницами в своих храмах.       Впрочем, несмотря на их одинаковый духовный сан и близкое родство, общее впечатление от женщин складывалось всё же разное. Когда вы видели перед собой Набию, то сразу понимали, что перед вами стоит Праведная Жрица, которая совершенно не скрывала прожитых лет при помощи косметики и не прятала седины в волосах, с достоинством принимая свои преклонные годы. Она носила одеяния исключительно серпенского духовенства, даже выходя на рынок за продуктами, но никогда не кичилась своим высоким положением и надевала ажурную вуаль и нарядную мантию виридианового цвета, которые полагались ей по статусу, только по особым праздникам.       Но если вы посмотрите на Талию, то у вас сразу же возникнет желание галантно перед ней расшаркаться, потому как перед вами предстала Столичная Аристократка, умеющая с шиком себя преподнести. И когда от Талии не требовалось прямого исполнения её жреческих обязанностей, то серпенская одежда моментально сменялась на весьма модные патийские платья, а выкрашенные в льняной цвет волосы укладывались на более легкомысленный и даже кокетливый манер. И по итогу мало что выдавало в сахир Талии то, что она тоже была жрицей, повидавшей немало испытаний на своём веку, а не просто молодящейся патрицианкой.       Но объединяло их с Набией то, что, на мой взгляд, было самым важным — их тёплое и по-матерински доброжелательное отношение ко всем посетителям храма, вне зависимости от того, был ли это постоянный прихожанин или случайно забредший путник.       Даже меня, забегавшего в храм всего несколько раз, да и то по делам, сахир Талия неизменно встречала так, будто я был её родным внуком, который только что вернулся с прогулки. Порой мне даже казалось, что я снова стал малышом и пришёл в гости к бабушке Тамарис, меня сейчас расцелуют и прямо с порога поведут кормить сластями, по пути расспрашивая о том, как прошёл день.       Так было и сегодня, дав напиться, госпожа Талия сердечно меня обняла, взяла под руку и увлекла за собой в жилую часть храма, почему-то начав интересоваться моим здоровьем:       — Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?       — Всё хорошо, госпожа, — со смехом ответил я ей, — на улице не так уж и жарко, чтобы стоило переживать. И разве пешая прогулка это проблема для молодого парня?       Сахир укоризненно покачала головой, как будто я гулял не возле весеннего моря, а по раскалённым пескам летней пустыни да ещё и без шляпы, но ничего на это не ответила, и лишь мягко шлёпнула пониже спины, когда мы зашли в небольшую уютную комнату, которую иначе как детской назвать было нельзя.       Впрочем, комната была так обустроена не без причины, у окна я заметил серпенскую девочку не старше семи лет, которая увлечённо играла с куклами, разыгрывая какое-то действо. Судя по всему, куклам сейчас полагалось спать, а потому девочка укладывала их по кроваткам и очень серьёзно отчитывала за то, что они не желают закрывать глаза.       И, кстати, о глазах, всех серпенцев, что мне встречались до этого, природа наградила довольно светлыми волосами, зачастую спокойных пепельных оттенков, но вот их глаза, будто бы в качестве извинения, были непременно ярких и чистых цветов. У этой же малышки глаза оказались блекло-серого, практически белого цвета, и по некоторым характерным движениям я догадался, что она была абсолютно слепа. Впрочем, не похоже, что малышка испытывала из-за этого какие-то неудобства, учитывая то, как она ловко пеленала и укладывала в кроватку тряпичную куклу ростом почти с неё саму.       Но больше всего в её облике меня удивила не слепота, а то, что у малышки знак особой связи с Аль-Мухит располагался не на руке, как это было у других серпенцев, а прямо на лице, украшая её лоб подобно диадеме. Изящная вязь переплетённых кристаллических побегов и цветочных бутонов.       Хотя откуда мне знать, что было нормой, а что нет? Вот у того же Лендаля на теле вообще не было никаких отметок, а у предыдущего Духа-Короля, Антары, сложные орнаменты покрывали не только обе руки, но также большую часть груди и живота.       — Это наша Говорящая с Камнями, — выдернула меня из размышлений Талия. — Минна, золотко, к тебе пришёл кронпринц Санитас Альба, подойди поздоровайся.       Девочка оторвалась от своего занятия, неспешно встала и, сделав несколько шагов в мою сторону, начала неохотно исполнять реверанс, но замерла на половине движения. Она склонила голову набок, и я мог поклясться, что она очень тщательно меня разглядывала, если учесть то, насколько заинтересованным стало её лицо. Спустя пару мгновений она сложила руки на груди и куда более охотно, я бы даже сказал уважительно, совершила не реверанс, а церемониальный поклон. Тот самый, который полагается принцу-вариту от более младшего по статусу ученика.       Но первые слова, которые я от неё услышал, были не каким-то нейтрально-почтительным приветствием, а довольно личным вопросом:       — Ты ведь суженый Духа-Короля, верно?       И непосредственность, с которой она задала этот вопрос, не только обескуражила меня своей прямотой, но и потребовала такого же прямого ответа, а не витиеватой дипломатичности, на языке которой я привык разговаривать каждый раз, когда прибывал в Ларум.       — Так и есть, — ответил я проницательной не по годам девочке, — я его жених.       — Похоже, ты очень хороший человек, раз он выбрал именно тебя, — ответила она после небольшой паузы. — Ты и камню нравишься. Просто я думала, что ты окажешься немного старше.       Она подошла ко мне вплотную и протянула руку, как будто чего-то ожидая, и тут до меня наконец дошло, кто же тот загадочный мастер, которому я должен был передать семя.       Я снял свёрток со своей шеи и бережно передал его Минне, и когда она вынула оттуда шестигранный кристалл, то стала укачивать камень, словно одну из своих кукол, что-то ему шёпотом приговаривая, а из-за пауз в её речи создавалось ощущение, что камень ей действительно отвечает.       Через некоторое время она молча взяла меня за руку и повела куда-то из комнаты, судя по направлению, в центральную часть храма.       — Ты молодец, Санитас, — сказал мне Минна, — ему было совсем не одиноко и почти не страшно. А ещё он к тебе очень привязался, так что посидишь рядом, пока я его буду высаживать.       Спустя минуту мы и правда оказались в сердце святилища, возле пустой чаши алтаря, которая оставалась таковой весьма недолго, потому что Минна не только залезла туда сама, но и затащила меня, попросив сидеть на бортике, пока она работает. Потом она аккуратно поместила семя в центр чаши и, достав из кармана домашнего платья плоскую баночку с малахитовой краской и кисть, начала очень старательно выписывать вокруг него какие-то знаки и растительные узоры.       — Это не всегда так сложно, ты не думай, — обратилась она ко мне, отвечая на тот невысказанный вопрос, которым я задавался всю дорогу сюда. — Друза из храма альхикмата Игнеуса, из которой получено это семя, очень старая и она уже не раз давала жизнь многим новым друзам. Но, когда в ней возникла нужда, её просто перевезли из другого неиспользуемого храма вашей столицы. Да и сейчас в Аргеструме находится ещё несколько весьма неплохих друз, которые погружены в сон и лишь ждут своего часа.       — А нельзя ли их было использовать для этого храма?       — Нет, нельзя. Друзы в серебряной столице были выращены с учётом совсем иных потоков силы, колебаний манафона и узора границ между мирами. Хотя если какая-то уже взрослая друза подходит по базовым характеристикам, то да, её можно откалибровать под конкретный храм и настроить на нужное звучание. Это тоже непросто, но всё же куда быстрее, чем каждый раз выращивать новую, которая может и не прижиться вовсе. Кстати, у меня были готовые кристаллы, которые бы подошли для Ларума, но везти их морем — сущее безумие, очень велик риск повредить конструкцию. И тем более нельзя было использовать телепортацию, это гарантированно убивает камень.       Неприятный холодок плохого предчувствия пробежал вдоль спины, а к горлу поднялся тугой ком, когда я выдавил из себя, едва не раскашлявшись:       — Но я же пользовался телепортом… Неужели я всё испортил? Но почему Игни меня не предупредил об этом, он же должен был знать о подобных рисках!       Неожиданно всё тело охватила какая-то болезненная слабость и я чуть не свалился с края чаши, понимая, что ещё мгновение и потеряю сознание.       Минна замерла, стёрла несколько линий, тщательно проверила результат своих трудов, ощупав узоры кончиками пальцев, снова внесла какие-то правки и ответила мне спустя две долгие минуты, в течение которых я обливался ледяным потом и пытался восстановить дыхание.       — Ты вёз семя, небольшой фрагмент, содержащий в себе только базовую структуру. И ты вёз его, питая своей жизненной энергией, обеспечивая ему связь с Аль-Мухит. Ты хороший варит, очень сильный, альхикмат не просто так послал именно тебя. Кстати, как ты себя чувствуешь теперь?       — Терпимо, — ответил я, чувствуя, что слабость стремительно отступает, а дышать с каждым вздохом становится всё легче и легче.       — Ну, тогда спускайся сюда, давай узнаем, что у нас получилось, — и, видимо, догадавшись, почему я не решаюсь покинуть своё место, добавила: — Не бойся, на заклинания уже можно наступать ногами, они не сотрутся. Только наклонись ко мне пониже, а то ты слишком высокий.       Я подошёл к малышке и даже опустился рядом с ней на колени, после чего Минна накрыла моими ладонями совсем ещё маленький кристалл аквамарина, возложив сверху свои крохотные ладошки, перепачканные зелёной краской.       Этот крохотный камешек и близко не был похож на те огромные сверкающие друзы, состоящие из сотен и тысяч шестигранных трубок, которые я видел в храме у Набии или в подвале Алого Дома, но он со временем тоже станет сердцем храма Аквамаринового Змея.       Через мгновение я почувствовал под руками что-то тёплое и пульсирующее. Как будто бы там сидела маленькая птичка, боящаяся лишний раз пошевелиться под большими и сильными ладонями, что способны раздавить её в одно мгновение. Я заворожённо слушал это трепыхание, я ощущал мягкое и пока что едва ощутимое биение сердца, и моё лицо постепенно расплывалось в счастливой улыбке. Я знал, что сейчас творится некое таинство на грани чуда, и мне было дозволено стать частью этого прекрасного события.       Через некоторое время Минна отняла наши ладони от камня, и я увидел, что из аквамарина проклюнулось два ярко-голубых листочка, которые очень старательно тянулись к солнечному свету, обещая в будущем вырасти в прекрасный кристалл цвета вод Аль-Мухит.       — Передай альхикмату, что друза будет готова где-то через месяц и её не нужно будет как-то дополнительно подстраивать, — сказала Минна на прощание, провожая меня до самого выхода из храма. — Всё это время я буду следить за ростом камня и никуда не уеду, так что если у тебя выдастся время, то приходи поиграть со мной снова. Аквамарин тоже будет очень рад тебя видеть, Санитас ибн Арист.       Я не удержался и на прощание погладил её по голове, а потом поклонился как самой настоящей благородной леди, сняв с головы воображаемую шляпу. И, судя по тому, как порозовели от смущения её щеки, передо мной стояла не только мудрая и талантливая магичка, но и самая обычная девочка, которой было приятно получить подобное внимание со стороны прекрасного принца. И этой девочке я обязательно привезу в подарок лучшую куклу из возможных, когда в следующий раз приду с ней поиграть.

***

      Вернуться домой в этот же день так и не вышло. Мне пришлось задержаться в Руднике чуть ли не за полночь, а ломиться домой к местному магу, отвечающему за портальные перемещения, и требовать немедленно перебросить меня в Аргеструм, совесть не позволяла. Как-нибудь потерплю до утра.       А зря, лучше бы я тогда наплевал на приличия и всё-таки поднял мастера Бирека из постели, чем дожидался начала нового дня, пытаясь выспаться на узкой неудобной кровати «моего» гостевого дома.       Ночью мне приснился тяжёлый и мутный сон. Мне снился Аль-Мухит. Тёмный, неподвижный, будто застывший во времени. Нет, застывший вне времени, разом утративший иллюзию морской стихии и ставший каким-то грузным сгустком древней тьмы, даже не имеющим сил ворочаться в границах своих ненадёжных берегов.       Мне приснился Лен. Мне снился Лендаль ибн Антара, Дух-Король, зябко кутающийся в рваную жемчужную мантию, кружева на которой истрепались и посерели от грязного пепла.       Сколько ты уже стоишь на этом холодном берегу, Лен?       Лендаль не отвечал мне. Лендаль с мрачным молчанием глядел на пульсирующие пурпурные небеса, в которых золотое солнце жадно пожирало голубое. И когда спустя целую бесконечность он наконец-то обернулся ко мне, то я увидел, что его глаза наполнены жидким металлом.       И от этого зрелища мне стало по-настоящему страшно. Оказывается, всё это время Лен горько и беззвучно плакал. Я начал вытирать его слёзы, а они всё никак не заканчивались, мне было жутко от прикосновения ледяного золота, падающего каплями на мои ладони, но я не смел отнять руки.       Потому что я тоже узрел это: вот оно наше будущее, вот она наша реальность. Единственный вариант, у которого не было альтернатив. Мир, в котором мы живём, уже погиб.       Когда перед самым рассветом я рывком вынырнул из мутного кошмара, то окружающий меня мир был в полном порядке и погибать вроде бы не собирался. Я долго лежал на скомканных простынях, ощущая жуткую боль во всем теле и чувствуя на губах вкус расплавленного металла. Как будто бы во сне Аль-Мухит придавил меня всей тяжестью небес и вод, не желая отпускать из своего плена, а мне потребовалось ободрать с себя всю кожу, чтобы с боем вырваться из его хватки и освободиться от оков ужаса.       Спокойствие, Санитас… Подобные сны ты видел уже не раз и отлично знаешь, что таким образом тебе открываются различные варианты будущего. Тебе показываются потенциальные возможности из всего многообразия бесконечности, а плохие они или хорошие — значения не имеет. Это просто чистое знание, это шпаргалки, которые спрятаны в рукаве перед сложным экзаменом.       Самовнушение помогало не очень сильно, но я давно научился не идти на поводу мрачных предзнаменований, сознательно подавляя излишнее волнение. И я куда лучше овладел даром эвентуального зрения, получив способность прозревать не пару жалких минут, а заглядывать в события на несколько дней вперёд.       Веер вероятностей услужливо раскрылся передо мной, но чего-то конкретного разглядеть не удавалось. Будущее было аморфным и равнодушным, как будто бы я пытался взять в руки кусок ещё тёплого киселя: пальцы легко погружаются в густую жижу, но стоит хоть слегка потянуть на себя, то эта субстанция точно так же, без малейшего сопротивления, вытекает сквозь пальцы, оставляя после себя лишь липкие разводы. От моих действий сейчас ничего не зависит, а ближайшее будущее не определено.       И я еле подавил желание связаться с Леном, чтобы узнать, как он там, куда более простым и очевидным способом. Если я наберу его по блик-зеркалу, если услышу ворчание из-за столь раннего звонка, то все мои тревоги тут же испарятся, но я не решался написать ему даже короткое сообщение и просто нервно крутил обод зеркала в руке.       Я знал, что Лен тоже очень плохо спал этой ночью, он долго ворочался на смятой постели, то сбрасывая простыни на пол, то снова укрываясь. Он никак не мог нормально уснуть, и вместо того, чтобы выпить своё лекарство, спустился в храм Аквамаринового Змея, лёг в нефритовую чашу усмирения и задремал в ней, окутанный умиротворяющими чарами. А крепко заснул он только за пару часов до восхода солнца, так что не стоит его сейчас беспокоить, пусть моя любовь отдыхает.       Но как же мне хочется побыстрее его увидеть!       Ничего, город уже начинает просыпаться, рыбаки наверняка вышли на утренний промысел, а самые ранние водовозы даже возвращаются от источников, везя на телегах, запряжённых коренастыми лошадками, питьевую воду в огромных дубовых бочках. Совсем скоро откроется станция телепорта, и тогда я вернусь в Агреструм.       Зеркало, будто чувствуя мои желания, вздрогнуло в ладони. Сообщение. Но не от Лендаля, а от секретаря: «Прибывает торговый эмиссар из Джаракты. Путь занял намного меньше времени, чем планировалось, благодаря попутному ветру, так что каравелла Гильдии Негоциантов уже готовится войти в бухту».       Что же, моя светлость, вставай, надо заняться своими прямыми обязанностями, а возвращение в Аргеструм снова придётся отложить.

***

      Свои обязанности я выполнял словно в тумане, а многосложные приветствия прибывшей делегации слушал лишь крем уха. И хоть отвечал я на них точно так же изысканно и велеречиво, соблюдая протокол встречи, мысли мои были далеко.       Приснившийся кошмар всё никак не давал покоя, мне казалось, что если я немедленно не вернусь в Аргеструм, если я не спущусь в храм Игнеуса, если я не возьму Лендаля за руку и не разбужу его поцелуем, то мы больше никогда в жизни не увидимся.       Я старался держать себя в руках, но у меня, видать, был такой траурный вид, что эмиссар почти не устраивал словесных плясок, начиная то прибедняться и сетовать на договор, который для его страны есть сущее разорение, то расхваливать себя и описывать выгоды для Серпена, а быстро перешёл к стадии рукобития. И он даже почти опустил этап торга, который хоть и являлся в данной ситуации лишь формальностью, но всё же был вопросом чести для любого негоцианта! А потому от момента прибытия посла Дхананджея в Ларум до подписания всех необходимых документов и деклараций прошло всего полдня, что было для джарактийской стороны, любящей долгие и скрупулёзные переговоры, рекордным сроком.       К станции я бежал практически бегом и даже не услышал то, что мне крикнул в спину дежурный, когда входил в круг телепорта, торопливо мазнув безлимитным жетоном путешественника по цинковой пластине подтверждения оплаты.       Оказывается, с самого утра сеть сильно сбоила и только сейчас получилось настроить устойчивый канал на резервный круг приёма в Старом Городе, а потому мне стоит помолиться Лунной Деве, чтобы накопленного заряда хватило на моё перемещение. В противном же случае придётся ждать полной зарядки станции, которая могла затянуться до самого вечера, учитывая нестабильность магического фона Ларума.       К счастью, Дева услышала мои отчаянные слова, и спустя десять минут я уже стоял на каменной мостовой старого центра Аргеструма, пошатываясь после жёсткого и болезненного перемещения. Впрочем, бывало и намного хуже, тот же Игнеус вообще никогда не нежничал, когда провешивал порталы на такие большие расстояния, ведь главное то, что я наконец-то дома.       Кажется, неполадки с сетью возникли не только в Ларуме, но и в столице, ведь ближайшая станция общественных телепортов оказалась временно закрыта, о чём свидетельствовало объявление на двери.       Ну и бес с ней, с этой станцией, Старый Город — не край света, поймать извозчика не составит труда, но стоило мне сесть в одноместную, но зато весьма шуструю бричку, так в кармане завибрировало блик-зеркало. Меня вызывала Нора.       — Санитас, ты сейчас где? — из-за стука копыт механического скакуна по брусчатке её голос был плохо слышен, но зеркальная связь вроде бы работала без проблем.       — Еду через Мраморный мост, буду во дворце минут через двадцать, а что?       — Слава Деве, ты успел. Мы уже волновались, что ты застрял в Ларуме. Ты в курсе, что портальная сеть закрыта? Да? Как доберёшься, сразу иди в зал для заседаний, тут такое происходит! Но лучше тебе услышать это лично, а не с моих слов.       Дискуссия в зале заседаний была явно в самом разгаре и даже на повышенных тонах, а потому я лишь кратко кивнул присутствующим и занял одно из пустых кресел.       Сочетание участников наводило на довольно тревожные мысли, потому как за столом сидел не только мой отец, ректор Морголо и несколько министров, а ещё и Игнеус с Набией. Дело, очевидно, пахло Бездной. Но ещё там был человек, увидев которого, я наконец-то облегчённо выдохнул. Живой, здоровый и очень деятельный Лендаль. И пусть с ним всё было в порядке, про общую атмосферу в зале я такого сказать никак не мог.       — Именно потому я и обращаюсь к вам, мастер Леонид, — ответил Лендаль на какой-то вопрос, сути обсуждения которого я не успел застать. — Только вы способны добиться временной остановки всех магопромышленных заводов в кратчайшие сроки. Вы говорите мне про неустойки, а я же предупреждаю о возможной техногенной катастрофе, которая способна уничтожить нашу промышленность, потому как всё может взлететь на воздух в любой момент. Нет, я не прошу вас полностью консервировать производства, но обесточьте все крупные узлы как можно быстрее. Берите пример с министра транспорта, лучше уж выслушивать жалобы от пассажиров и терпеть убытки, чем подвергать их жизни неоправданному риску.       Леонид Крадо, министр промышленности Альбы, что-то прокряхтел себе под нос, но не стал больше ничего возражать и лишь махнул рукой, поняв, что его позиция не нашла сторонников.       Лендаль сразу же переключил своё внимание на других участников:       — Набия, Игнеус вы уже связались с серпенцами? Точно всё сделано так, как я просил?       — Да, — уверенно ответила сахир. — Храмы по всей стране переведены в режим полной готовности, а хакимы предупреждены и готовы латать дыры, если возникнут разрывы в ткани реальности.       — Отлично, хоть тут без возражений, — голос Лена смягчился, а когда он обратился к отцу, так и вовсе стал ласковым: — Арист, что насчёт воды?       — Я жду ответа от архиканоника, думаешь, всё может быть настолько серьёзно?       — Думаю. У нас чрезвычайная ситуация. И все маги, которые не могут временно прекратить свою деятельность, например целители или представители иных жизненно важных служб, должны напиться воды из Топазового Источника уже сейчас. Я хочу иметь гарантию, что они останутся в строю, даже если у нас по городу начнут плясать Дети Ночи.       — Да чего уж тут экономить, Лен, считай, что в данном вопросе калитка казны распахнута, главное — оповестить как можно большее количество людей. Сейчас отдам распоряжения.       — Поправьте, если я чего-то не понял, мы ставим всю страну на уши, но при этом даже не знаем, что и когда должно произойти? — спросил министр безопасности, дождавшись, пока король закончит говорить.       Лендаль напрягся, его кулаки несколько раз сжались, а едва посветлевшее лицо стало вновь серьёзным и сосредоточенным.       — Насколько конкретный ответ я должен вам дать? — уточнил он. — В течение нескольких дней мы столкнёмся с последствиями событий, уже сейчас начинающихся в нижнем мире. Возможно, случится множественное открытие рифтов в Бездну по всему миру, а возможно, нас зацепит лишь самым краем и ткань реальности вполне вынесет этот удар. Но даже если мы избежим физических разрушений, то в плане эфирного взаимодействия не исключены настолько сильные потрясения, что… Давайте проще, помните, что случилось в двадцатом году? Когда произошёл взрыв на одном из перерабатывающих предприятий, а мана-сырец вылилась в реку, отравив половину княжества Лон-Триг? Мне надо напомнить, сколько было жертв из-за обычной человеческой халатности? Предлагаю опираться на подобный сценарий. Пусть мы не знаем конкретного места утечки, но зато имеем возможность свести последствия к минимуму уже сейчас.       — Этого объяснения мне более чем достаточно, ваше сиятельство Лендаль, — замахал руками министр. — Я не сомневаюсь в серьёзности ваших слов, но мне нужно понимать, как именно сформулировать свои распоряжения подчинённым. Излишнюю панику наводить тоже нежелательно.       — Ох, точно! — Лендаль ударил себя ладонью по лбу. — Надо разослать предупредительные письма в другие страны, я сейчас составлю обращение. Но в первую очередь необходимо связаться с теми, до кого можно дозвониться по государственным каналам блик-зеркал. Санитас, займёшься этим?       Если час назад я терзался тем, что же значил мой сон, и изводился от того, как хочу увидеть Лена, то сейчас все объяснения оказались излишни, а мой возлюбленный был совсем рядом. Но в некотором смысле он остался таким же недоступным, и от этого моё желание крепко прижать его к себе, зарывшись в белоснежные волосы, стало ещё сильнее!       Натянутая усталая улыбка коснулась губ Лендаля, когда мы встретились взглядами, и, взглянув на него, я понял, что сейчас правда не самое лучшее время для проявления нежных чувств. Потому что его глаза были почти такими, как и в моём сне, полными холодного и тяжёлого металла. Но слава Деве, что не жидким золотом горьких слёз, а твёрдой сталью непоколебимой решимости.       А потому мне стоит засунуть куда подальше свои низменные желания и просто молча кивнуть в ответ на его просьбу.

***

      Почти два часа я пробликивал дружественные нам страны, зачитывая вслух обращение Лендаля, и отсоединялся лишь тогда, когда понимал, что к посланию отнеслись достаточно серьёзно. К счастью, почти никто не отмахнулся от известий, а Ти-Чиаф даже подтвердил наше предупреждение, потому как на днях их астрологи объявили о грядущем затмении в созвездии Алой Птицы и они также предприняли ряд мер в связи с этим.       Когда я вернулся в свои покои, чтобы наконец-то немного перевести дух, ополоснуться и сменить вчерашнюю одежду на свежую, то заметил, что Шари и Рейн, коты Лендаля, сидят в сторожевой позе у дверей моего кабинета. Значит, внутри кто-то есть.       Внутри и правда кое-кто был. Дремлющий прямо за столом Лендаль. Или просто сидящий с закрытыми глазами, ведь стоило мне только захлопнуть за собой дверь, так он сразу же встрепенулся, выронив из рук какие-то бумаги, и резко повернулся в мою сторону. Но когда он увидел, что это всего лишь я, то раздражение на лице сразу же сменилось мягкой улыбкой.       Наконец-то мы наедине! И я имею долгожданную возможность броситься к нему и обнять, уткнуться носом в волосы и осыпать поцелуями нежную кожу шеи!        От моего резкого порыва Брас, сидевший по другую сторону от дверей, запоздало подскочил и предупредительно зашипел на Лендаля! И это тот самый хвостатый предатель, который при любой возможности ластился к Лену, громогласно урча и подставляя брюхо, совсем позабыв о том, что его хозяин это я?!       Что-то было не так… Что-то неуловимо изменилось… То самое ощущение некой неправильности, которое возникает, когда ты заходишь не в свой гостиничный номер, но осознаешь, что ошибся дверью, лишь спустя несколько мгновений, заметив различия в оформлении комнаты.       И тут я понял, что меня смутило. Запах Лендаля стал каким-то неправильным.        Лен нечасто использовал духи или притирания, и обычно от его тела исходил естественный цветочный аромат, приобретающий густую медовую сладость в моменты нашей близости. Так пах Океан, текущий в его жилах. Но сейчас это был чужой и при этом смутно знакомый запах: влажная древесина и морская соль.       Внутри меня всё похолодело, а крупицы несоответствий сложились в полную картину. Это вовсе не Лендаль, передо мной сидит самозванец, вторгшийся в его тело.       — Кто ты такой? — на всякий случай я отскочил подальше и едва не призвал клинки из Аль-Мухит, остановившись в последний миг.       Но незнакомец даже не стал ничего отрицать или делать вид, что не понимает, о чём я говорю. Он выехал из-за стола, спокойно поднял с пола упавшие бумаги и лишь уточнил:       — Ты уже и сам догадался, верно? Так и знал, что тебя будет провести сложнее всего. Слишком уж крепкая связь сложилась между вами.       Да, мне и правда не нужно было гадать о том, кто это, ведь в моей голове сразу же возник готовый ответ. Это Намур, тот самый отступник и мятежный альхикмат. Человек, про которого я много слышал, но которого до этого никогда не видел, считая просто страшилкой для серпенцев.       Или всё же видел?       — Куда ты его дел? Всё происходящее твоих рук дело? — мой голос сорвался на крик, но я даже и не пытался себя сдерживать, шокированный открывшейся правдой.       — Что именно моих рук дело? — переспросил он с неприятной улыбкой. — То, что сейчас творится в Океане? Ой, ты наверняка до сих пор считаешь, что моя цель — устроить конец света? Соединить миры и убить всех людей? Ты серьёзно? И именно потому я в срочном порядке созвал совет, а тебя отправил предупредить другие страны о надвигающемся катаклизме?       Намур бросил бумаги на стол, устало прикрыл глаза и потёр переносицу пальцами левой руки точно так же, как это обычно делал Лендаль, когда сердился. Но потом удивлённо отнял руку от лица и задумчиво посмотрел на свою ладонь. После чего сел в кресле совсем иначе, широко расставив ноги, отбросил длинные волосы за спину, чтобы те не мешали, и превратился в совершенно иного человека. Не внешне, но где-то на уровне ощущений. И мне показалось, что его глаза даже стали немного другого цвета, приобретя глубокий льдисто-голубой оттенок.       Как только Намур прекратил выдавать себя за Лендаля, Брас тут же перестал лупить себя хвостом по бокам и успокоился. Лениво подошёл к нему, лизнул в лицо и лёг рядом, сложив лапы и показывая окружающим своей расслабленной позой, что всё в порядке, это «свой». И как я понимаю, Намур стал «своим» для сторожевых котов довольно давно, раз они даже и не думали поднимать тревогу.       Внутри меня, в отличие от сторожевых котов, клокотала ярость, бушевал гнев и кипела чистая злость. Я не мог просто стоять и смотреть на происходящее! Но не стоит забывать, что я имею дело с психопатом, опасно вести себя необдуманно и агрессивно, в конце концов, у него в заложниках тело Лена!       — Как давно ты его подменил? Или ты всегда был в нём? — гнев удалось сдержать, а голос сделать почти ровным.       — Пф! Что значит в нём? — рассмеялся Намур. — Я неотделимая часть его наследия с тех самых пор, как он принял у меня венец и стал Духом-Королём. Я приглядывал за ним и поддерживал всеми силами, потому что таков мой долг как альхикмата. Я всегда был рядом с ним. И да, ты не ошибся, мне приходилось становиться им, когда в том возникала нужда. Когда мальчик не справлялся сам. И если ты желаешь закатить мне истерику насчёт неэтичности подобных действий, то знай, мне абсолютно плевать на твои возмущения. Или ты волнуешься, что я таким образом мог подглядывать за вашими брачными играми, а то и участвовать в них? Ну, я же коварный злодей, убийца и душегуб. Мне положены подобные низости по статусу!       Я не нашёлся, что ему на это ответить, и трижды обругал себя за то, что раньше не верил Лену, который говорил о незримом присутствии Намура внутри себя и его влиянии на его душу. Но сидевший передо мной человек, казалось, прочитал мои мысли, потому что моментально ответил:       — Нет, не переживай. Лендаль — это Лендаль, а я — это я. То, что сейчас его тело находится под моим контролем — вынужденная мера. Я не мог оставаться в стороне, видя происходящее в Аль-Мухит. Я обещал помогать — поэтому помогаю, ведь мне лучше других известно, что происходит, когда народ теряет своего лидера в такой критичный момент. Давай начистоту, принц. Ты можешь относиться ко мне как хочешь, но тебе придётся потерпеть моё присутствие. И если ты вздумаешь объявить во всеуслышание, что тело Духа-Короля захвачено мерзким предателем Намуром, то я этого не позволю. Подобный поступок будет самым неразумным в данных обстоятельствах. Проклятье!       Намур ударил кулаками по подлокотникам кресла и едва слышно добавил:       — Я полностью потерял связь с Лендалем и понятия не имею, что с ним.       — Что ты имеешь в виду? — озноб понимания ледяной волной окатил меня с ног до головы.       — Ты же сам видел. С Океаном начала происходить какая-то дрянь, а Лендаль до сих пор не вернулся в наш мир! Сегодня утром, когда он находился в нефритовой чаше усмирения, его душа… покинула тело.       — Он задерживается в мире пепла или что?       — Да, вполне может быть, что он в измерении, где рождается время. А может, ещё дальше, ещё глубже, куда я бессилен заглянуть. И да, принц, если бы я перед этим не проверил его воспоминания, если бы не узрел то, что ему открылось, то меня бы тут и близко не было. Пойми, я не меньше твоего хочу, чтобы он вернулся. Чтобы он нашёл дорогу обратно в наш мир. Как только он отыщет путь к себе, я сразу же верну ему тело!       Мне вспомнился старый сон про статую, тающую в лучах рассветного солнца, и чувство опустошения, наступившее после. Я снова ощутил на своих ладонях невыносимо жгучие золотые слёзы и тяжесть горящих небес на своих плечах. Неужели это было не просто дурное знамение? Неужели это было прощание, в котором нам было отказано молвить друг другу хотя бы слово?       Наверное, Намур и правда без проблем читал мои мысли, потому что спросил:       — Ты сейчас переживаешь, что можешь потерять своего парня? Это единственное, что тебя волнует? А ты не думал, что мы потеряем вообще всё? Весь наш мир погибнет, если он не вернётся?       Я колебался и не знал, что делать. Может, всё это какой-то хитрый план Намура? А может, он правда движим условно благими намерениями? Несмотря на то, что я не слышал про него ни одного хорошего слова от серпенцев, но Антара ни разу не отозвался о нём дурно, ни разу не назвал его предателем или отступником. И пусть у меня нет возможности проверить честность Намура, я могу хотя бы узнать последствия того, что будет, если скрою от окружающих правду о подмене личности Духа-Короля.       Веер вероятностей выскочил мне навстречу, нетерпеливо бросая в лицо видения, а сила Океана возмущённо заклокотала и задрожала от напряжения. Да, Намур прав, с Океаном творится что-то странное, что-то противоестественное, но наконец-то он перестал быть той безучастной аморфной массой, какой был сегодня ночью. Океан готов давать мне исчерпывающие ответы.       Высокая волна кипящей воды. Обнажённое дно Океана. Море почти касается небес, а звёзды судорожно мерцают в черноте свода, готовые вот-вот погаснуть. Аль-Мухит кричит от боли, не в силах избежать обрушившейся на него кары. Аль-Мухит обернулся против…       Ледяные пальцы неожиданно закрыли мне глаза, не давая досмотреть, что же будет дальше, вырвали из видения, швырнув обратно в наш мир, но в голове вдруг явственно прозвучал голос Антары:        — Не надо, варит, тебе лучше этого не видеть.       И в тот миг, когда меня коснулся Антара, передо мной неожиданно открылось сознание Намура. Я понял, что он со мной честен, и что он искренне волнуется за будущее этого мира. Да только реальный мотив его поступков заключался вовсе не в желании помочь мне. Внутри него жил глубокий и неискоренимый страх, который он безуспешно гнал от себя долгие годы.       Намур был в ужасе от того, что на самом деле все его жертвы оказались напрасны и ничего исправить больше нельзя.       Уже слишком поздно. Всё кончено. Наше время вышло. Дух-Король погиб. Он переродился в короля Тёмной Бездны и теперь понемногу пожирает этот мир, растягивая агонию и успокаивая смертных иллюзиями, а они и знать не знают того, что давно мертвы. Намур живёт одной лишь верой и хватается за любую возможность доказать, что мы всё ещё живы, доказать, что он окружен не собственными призрачными фантазиями.       — Хорошо, — наконец-то я принял твёрдое решение. — Я никому про тебя не скажу, но и ты, будь уж так любезен, не давай мне повода в тебе усомниться. Ты прав в том, что сейчас не время враждовать, но ты глубоко заблуждаешься насчёт того, что всё кончено. Всё только начинается.       Ледяные невидимые пальцы ободряюще похлопали меня по плечу, и до ушей донёсся беззвучный шёпот:       — Верь, что твой возлюбленный жив, а его бессмертная суть цела. Верь в него, варит, и тогда он обязательно к тебе вернётся. Даже с того света.       Спасибо за напоминание, наставник. Так и есть, я не должен колебаться, я не должен позволять себе малодушия и сомнений. Моя душа, моя верность, моё тело и моя жизнь без остатка принадлежат Лендалю. Я поклялся быть его опорой и защитой. И даже если он меня покинул, я его ни за что не оставлю.       Я буду его путеводным светом, я буду его маяком во тьме. Я обязательно дождусь своего короля!       Я здесь!