ID работы: 4236532

Зелёная радуга

Слэш
NC-17
В процессе
145
Горячая работа! 115
Daan Skelly бета
VelV бета
madmalon бета
Размер:
планируется Макси, написано 506 страниц, 33 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
145 Нравится 115 Отзывы 65 В сборник Скачать

Часть IV Глава 31 Бесцветный океан ~ Хрусталь ~ Перламутровая волна

Настройки текста
Примечания:
      Неужели я умер? И теперь, как и всякая отлетевшая душа, пребываю в загробном мире, где нет ничего, кроме сладостного забвения? Ну, или бесконечной боли, если провести всю земную жизнь исключительно в грехе и разврате.       Мне не было спокойно и хорошо, я не ощущал ни капли той сладости, которые обещаны праведнику, но при этом больно или плохо мне тоже не было. Мне было никак.       Да и существует ли загробный мир в том виде, каким он описывается в откровениях или проповедях? Пожалуй, существует, ведь Аль-Мухит многогранен и бесконечен, и к нему в виде энергии возвращается всё живое, когда заканчивается его жизненный срок. Так что в некотором роде райские сады Девы и горячие равнины Охотника, равно как и другие представления о том, что происходит с нами после смерти, вполне реальны с точки зрения циркуляции мирового эфира.       Но будет ли правдива система сада и равнины для серпенских жрецов? Уж я-то точно знал, что в конце пути моя душа вольётся в Необъятный и станет частью бездонных вод, где она растворится, если захочет вечного покоя, или же продолжит свой труд, вторя рокоту вечных волн. И не то чтобы подобное утверждение претендовало на непреложную истину, но всё же казалось мне более вероятным, чем то непонятное место, где я очутился. Оно не было частью Аль-Мухит, и, если честно, я не слишком уверен, что к нему вообще можно было применять понятие «где».       Значит, делать выводы на тему того, жив я или мёртв, пока что слишком рано, это, как и многое другое, мне ещё только необходимо выяснить.       Что я имел? Лишь то, что мне было доступно осознание себя как личности, а также то, что я оказался заперт в месте, где органам чувств человека было не за что зацепиться. Тут в буквальном смысле этого слова не существовало ничего. Здесь не было самой концепции трёхмерного пространства и принципа движения частиц, и даже само понятие времени находилось вне времени!       И как только я об этом подумал, в тот же миг мою шею обожгло болью. Но не холодным металлом ошейника, принуждающим выполнить приказ хозяина, а живым горячим пламенем. Будто я расшевелил золу давно прогоревшего костра, где в самой глубине притаились всё ещё тлеющие уголья, которые жадно вспыхнули, почуяв ток воздуха.       Прикоснувшись пальцами к шее, я нащупал массивное ожерелье из множества тёплых жемчужин, которое, отозвавшись на касание, тут же распустилось своими нитями, удлинилось и, не сдерживаемое силой тяжести, объяло меня сияющим ореолом. Я больше не был одинок в этом парадоксальном месте, ведь вокруг меня в гармоничном порядке парили крупные бусины, нанизанные на канву хода времени, словно чётки на древнем абаке.       Переливаясь нежными оттенками розового и золотистого, меня окружало время. Вот это секунды, а вот это годы, вот лунные единицы измерения, а вот, более удобные в быту, обычные солнечные. Как изволите измерять и взвешивать, сколько вам нужно потратить? В плюс или в минус? Завернуть с собой или будете пользоваться прямо тут?       И как слепец, получающий при помощи осязания представление о форме, так и я, ощупывая эти нити времени, воссоздавал хрупкие связи, отталкиваясь от того, что осталось моим даже здесь. Я выстраивал зыбкое подобие стабильности, я возрождал локальную реальность, которая была ничтожной частью атома и одновременно бесконечной вселенной.       И стоило лишь создать центр кристаллизации, задать точку опоры для разума, так мир вокруг меня неожиданно стал Миром. Множественным и бесконечным. Мои глаза перестали быть глазами слепца, и я чуть не ослеп, узрев «всё» время, вобрав в себя эту «Бездну», эту «Глубину» и эту «Пропасть». Слишком многое для простого человека, слишком многое даже для хрономанта, всё равно ограниченного оковами смертного естества.       Я зажмурился, чтобы остановить поток информации, но как бы ни старался, всё равно не мог просто забыть увиденное, которое теперь навечно отпечаталось в моём сознании и причиняло невероятную боль.       Существовал ли до этого мгновения сей бесконечный Мир? Безусловно! Это я, сирый калека, просто не понимал, какими органами чувств его воспринимать, а потому не видел ничего. Но способен ли я хоть как-то сознательно повлиять на этот хаос и многообразие, чтобы определить своё место и найти путь обратно? Едва ли! Я могу разве что краем глаза попробовать подсмотреть ровно столько, чтобы не сойти с ума.       Я попытался. Несмело и осторожно. И Мир вокруг меня смилостивился, счёл, что такие крохи информации, которые стали мне доступны, слишком ничтожны, чтобы утруждаться ответной реакцией.       Здесь был свет. Алые всполохи и тёмные провалы чего-то, что пожирало это багряное зарево. Здесь было движение, но столь медленное и непостоянное, что человеческий взгляд не мог найти никакой закономерности. И здесь было абсолютное и всепоглощающее безмолвие, в котором можно было бы даже различить шум тока крови в сосудах. Но всё же я ощущал это как обычную тишину, а не вязкую глухоту невозможности слышать что-либо в принципе.       И если так задуматься, можно ли назвать всё это хаосом на самом деле? Нет, я чувствовал тут что-то знакомое. Пусть едва различимое, но всё же родное. Будто я стал ребёнком, который по ошибке вместо привычной кондитерской лавки очутился на огромной фабрике, изготавливающей сладости. Никаких тебе нарядных витрин и ажурных полочек, на которых аккуратными рядами выставлены коробки конфет, и никаких тебе ярких мешочков и кульков из вощёной бумаги, куда насыпают жареные орехи или засахаренные фрукты. Я и правда ощущал себя сущим несмышлёнышем, который, открыв рот в недоумении, таращился на огромные чаны и духовые шкафы, но уже понемногу догадывался, что именно здесь и рождаются мои любимые сладости. Ведь если хорошенько присмотреться, то можно разглядеть и приготовление начинок различных лакомств, и уловить аромат сиропа, которым пропитываются бисквитные коржи.       А потому увиденное мной правильнее было бы величать не Хаосом, а Сверхпорядком, слишком всеобъемлющим понятием, чтобы оценивать его привычной для нас мерой вещей, и слишком сложной системой, чтобы быть постигаемой с точки зрения малыша, для которого обычный пакетик марципанов уже величайшее богатство.       Но чему нас учил Разин? Что я почерпнул из его трудов?       Что прогрессия времени неуниверсальна и зависит от того, кто её измеряет. Что законы, которым подчиняется его движение, тоже могут быть частным случаем, остающимся справедливым лишь относительно конкретной инерциальной системы отсчёта. И пусть передо мной была открыта вся множественность, мне не стоит и пытаться её понять и охватить, мне нужен лишь один конкретный поток.       Я должен прислушаться к себе, к тому, как течет время внутри меня, как бьётся моё сердце, как бьётся моя «Бездна». И тогда, опираясь на суть течения времени, на узоры его потоков, на танец его частиц, уникальный для каждого мира, я смогу понять, что из всего этого безумия и есть «моя» родная вселенная.       Ведь я и есть этот закон. Я живое воплощение своего времени.       Одна из жемчужин загорелась синеватым пламенем и, впитав в себя багровую тьму окружающего меня Ничего, лопнула перезрелым плодом.       Мне в руки опустился разноцветный шар для весеннего древа. Стеклянная игрушка, какими зажиточные селяне наряжают первые цветущие деревья в дни празднования таяния снегов и перерождения природы.       Прекрасная и хрупкая сфера, внутри которой угадывались неясные очертания материков, прорезанные хрустальными горами и мерцающими лентами рек. Один-единственный мир, выделенный среди бесконечного множества вселенных, что в эту секунду истекал сладким соком у меня на ладонях.       Прикосновение к нему вдруг пробудило во мне утраченную память. Перед глазами замелькали события, дни догоняли годы, а секунды часы. Время стало набирать свой ход, и последние мгновения земной жизни внезапно настигли меня и заполнили разум.

***

      Этой ночью я всё никак не мог уснуть, и попеременно то погружался в зыбкий сон без сновидений, то пробуждался от необъяснимой тревоги. И когда я дрейфовал между сном и явью, то до меня доносились слова какой-то древней песни почти на грани слышимости. Я чувствовал таящийся в ней зов, но стоило лишь прислушаться к фразам внимательнее, так они сливались с шумом далёких волн и превращались в монотонное бормотание. Казалось, будто это неразборчивые голоса тысячи монахов, отмаливающих грехи этого скорбного мира в день Великого Покаяния.       От этого нестихающего звука я чувствовал неприятную дурноту, которая с каждой минутой становилась только сильнее, и я давно научился доверять своим ощущениям, так что не стоит и рассчитывать, будто это недомогание пройдёт само по себе. Раз до пульсирования Истока ещё уйма времени, значит, нечто иное взывает ко мне из Аль-Мухит, и мне лучше немедленно отправиться в Храм, чтобы не подвергаться опасности.       Если я едва не терял сознание, пока ехал к Алому Дому, срезая путь по парковым дорожкам, то когда паровой подъемник начал спускать меня в подземную часть корпуса, в голове уже ощутимо прояснилось. Меня всё ещё шатало, но возле тонко звенящей друзы стало куда как легче, а прикосновение босых ступней к прохладному камню остудило внутренний жар и заставило невнятное бормотание отступить, заглушив гул, от которого вибрировали сами кости.       Здесь, в храме, я смогу успокоить свой разум, окунувшись в целебные воды. Я смогу забыться, но не забыть себя. Утешиться и смыть усталость.       И стоило лишь лечь в матово блестящую в полумраке чашу, так почти сразу же я погрузился в невесомый сон, а моя душа заскользила по дремлющему сознанию последователей воли Аль-Мухит, принимая их молитвы. Настоящие молитвы живых людей, каждое слово из которых было чётко различимым, словно грань на прекрасно выделанном самоцвете.       Я жадно впитывал в себя силу веры, я вбирал в себя бесчисленные течения грёз и в итоге сам стал Океаном. И тогда высокая волна кипящей воды вынесла меня в самый центр и самую высь Аль-Мухит.       Зов был слышен и тут, но мелодия перестала быть болезненно-требовательной и я смог разобрать отдельные фразы. Я должен понять всё, о чём в ней поётся, я чётко осознавал, что это нечто невероятно важное для меня.       Вода вздымалась всё выше, избывая себя и поднимая меня, через несколько мгновений почти показалось обнажённое дно Океана, но незримая тропа требовала вести меня всё дальше и дальше, всё глубже и глубже в пурпурную пелену небесной тверди. И когда волны уже почти коснулись небес, а звёзды судорожно замерцали в черноте свода, готовые вот-вот погаснуть, движение прекратилось. Дальше мне не нужно, я пришёл.       И я услышал, что это пело само синее солнце. Оно звало меня к себе потому, что его жизнь подошла к закату, и сегодня оно прощалось со мной.       Почему его песня звучит так рано?! Я же ещё не готов! Погоди, не оставляй меня одного, я не справлюсь!       Но самый первый Дух-Король торопился передать мне всю власть и бремя, отдавая всего себя, потому что другой возможности для встречи у нас уже не будет. Ведь пришло время для кое-чего другого, и никакие мои слова не остановят того, что предначертано. Да и что за слова я сейчас могу сказать? Все слова этого мира уже истрачены.       Да, ты прав, мой друг, это наше с тобой прощание. Спасибо, что ты так верно служил этому чертогу, даруя свою благодать. Теперь настало Моё время.       Жар и боль наполняли меня, пока я, не мигая, глядел на то, как моё золотое солнце поглощало голубое светило. Могучая сила разливалась синим пламенем по жилам и изливалась в виде тяжёлых золотых слёз, падая куда-то вниз, на бесконечно далёкий песок, закладывая для будущих поколений семена новых друз из солнечного гелиодора.       Я плакал об ушедшем, и Аль-Мухит скорбел вместе со мной. Я коснулся вод ладонью, утешая их, и на Океан опустился полный штиль. Я разгладил штормовые облака у горизонта, подавив порывы злого ветра.       Дай мне ещё минуту покоя. Я знаю, что это не конец. Это начало чего-то нового, но всё равно дай мне немного побыть одному и оплакать того, кто больше не вернётся.       Но воды не вняли моей просьбе. Воды стали густой чёрной смолой, чудовищно вязкой, не дающей шевельнуться, затягивающей в себя тем сильнее, чем яростнее я пытался вырваться. Воды жадно высасывали ледяным холодом ту жаркую силу, что меня сейчас наполняла, почуяв минутную слабость своего воплощения.       И тогда я впервые лицом к лицу встретился с Мухит.       Не с отражением, не с фантомом, не с осколком воспоминания. Я чётко осознавал, что вот она, суть Океана в моём обличье, участливо протягивающая руку. И пусть в его изумрудных глазах плескалась ласка и доброта, желание помочь высвободиться из плена чёрных оков, но его губы беззвучно шептали мне: «Это ловушка, беги!»       Я был бессилен отвести глаза от этого гипнотического взгляда, обещающего блаженство, и подал ему руку. Мухит резко выдернул меня из густой чёрной материи, которой был он сам, но лишь для того, чтобы самому припасть к той горячей силе, что хлестала внутри меня через край. Я кожей ощущал его дикий голод и чувствовал метаморфозу, происходящую с ним, я слышал шелест змеящихся колец, заглушающий все звуки на свете.       — Тебе здесь не место, — сказал он, до боли сдавив в своих объятиях, и добавил чуть тише: — Спасайся, если сможешь.       Но спасения не было, я бился в его кольцах и понимал, что не могу освободиться. Мухит пожирал меня живьём, яростно разрывая на куски мою душу, и мир постепенно поглощала абсолютная тьма.       — Прости меня, — в голосе Океана звучало неподдельное горе, но к этому моменту я уже перестал что-либо слышать.

***

      Так вот как я тут оказался. Шока не было. Я всегда это знал. Впрочем, как и всякий жрец, испивший из горьких вод Необъятного. Мухит и есть то, что разрушает наш мир, то, что приближает его к неотвратимому финалу. Он точка начала и, разумеется, конца. Просто я не ожидал, что встречу свой конец настолько быстро.       Но разве Аль-Мухит желал мне зла прежде? Он делал всё возможное, чтобы я жил, чтобы наш мир тоже оставался в живых! Тогда зачем он так поступил, раз ему не нужна моя смерть?! Наверное, я всё ещё не умер.       Что он мне сказал на прощание? Что мне не место «здесь», точнее, уже «там». Получается, я попал в какое-то другое измерение? Он для чего-то перенёс меня в место, откуда на нашу вселенную можно взглянуть со стороны?       Так и есть, я нахожусь где-то по другую сторону от Истока. И вот он, мой родной мир, неожиданно тяжёлая и неудобная сфера, так и норовящая выскользнуть из рук, чей сладкий сок казался таковым лишь на первый взгляд. Исходящий от неё аромат был ни разу не фруктовым, я чувствовал горечь и соль, пульсирующую живую кровь, льющуюся через рану Раскола. Полностью созревший мир, урожай которого пора убирать.       Я взял её поудобнее, чтобы не уронить, и вгляделся в пляшущие лепестки пепла внутри.       И я узрел. Я увидел, что с моим миром происходило сотни лет назад и что происходит сейчас, я видел, что будет происходить дальше, почти все варианты ближайшего будущего. Это знание соединилось с предсмертным видением, дарованным мне синим светилом, и я понял, почему Мухит меня оттуда вытащил.       Я должен найти способ вернуться! Я нужен там!              Ведь чем я способен помочь, будучи бессильным и бестелесным?! Чего стоит это великое знание без возможности его применить?       Но одновременно с этим я понимал наивность собственных рассуждений. А был бы сильным и материальным, то что? Что один человек способен противопоставить целому мирозданию? И пусть этот человек даже сто раз связан с божественной сущностью, на кого ему уповать в час величайшей нужды? Кому вообще могут молиться боги в минуты отчаяния? Разве что самим себе…       Я упал ниц, прижимая к себе свой мир, не подпуская к нему подобравшуюся багровую тьму.       Сознание расщепилось.       Я стал не везде, но воистину всегда. Моя душа, раз за разом разбивавшаяся на осколки, не выдержала, но не рассыпалась крошевом кристаллов, а растворилась. Проникла в каждый атом сферы, которую я сейчас держал в своих ладонях.       Я не просто дитя этого мира, я и есть сам этот мир.       И мои молитвы были услышаны! Моя весть дошла!       Я увидел, как моё тело встало из мраморной чаши, как закипела слаженная работа под руководством другого «Лендаля», как серпенские жрецы объединились с альбийскими магами. Я взирал на то, как все люди организованно приготовились к грядущему, что было неотвратимым и неизбежным, но пока что ещё не наступило.       И в какой-то миг я не столько узрел, сколько прочувствовал всей своей сутью, как звенья металлических созвездий, держащих целостным наш мир, ослабли, а одна из голодных звёзд, сорвавшись, упала в Океан. И пусть мне было страшно узнать о том, какие раны она могла нанести Аль-Мухит, я обязан был смотреть.       Опоры мира пошатнулись, но всё же выстояли. Ткань магической реальности в одном месте оказалась разорвана, и вряд ли во вселенной сыщется такая ткачиха, что возьмётся латать подобную прореху, но жить с подобной дырой тоже можно. Можно приспособиться к новым условиям.       Ага, Игнеус у нас молодец, начинает понимать, как «починить» магию. Но сообрази же, рыжий, что происходит глобально! И, кажется, он меня услышал. Я чувствовал, как он прислушивается к мелодии нашего мира, как он внимает звучанию Аль-Мухит, а его руки ощупывают нити мироздания. Мне нужно придумать, как направить его точнее.       Я оторвал глаза от стеклянной сферы и бросил взгляд на кружащиеся вокруг меня жемчужины. Время и правда было очень относительной штукой, с того момента, как я оказался тут, дома прошло уже больше недели, а здесь же минуло едва несколько минут. Я с ужасом осознал, что мне надо придумать решение не просто быстро, а очень быстро.       Но в это мгновение мои рассуждения были прерваны. Я почувствовал рядом чужое довлеющее присутствие. Не звук, не образ и даже не запах. Это было ничего из этого и одновременно всё сразу, но я точно больше не был тут один.       — Ребёнок, да? Персики, значит? Игры с кошечками? Вот за кого ты Меня принимаешь, белый наследник? Ну, иди сюда, Мой котеночек, давай поиграем.       Невозможно было понять, кому принадлежит голос, мужчине или женщине, старику или младенцу, ведь голос звучал внутри моей головы, но при этом в нём чувствовались настоящие живые эмоции. Эмоции того, кого никак нельзя было назвать капризным ребёнком, желающего простых и быстрых игр. То, что стояло за моей спиной, было по-настоящему искушённым игроком, умеющим ждать и терпеть, которое просто слегка поддалось, чтобы провести против меня более сложную и интересную партию. Партию, в которой меня с лёгкостью переиграли.       Как бы вы описали Космос в человеческом облике? Какой частью тела должны стать жаркие ядра галактик, а чем остывающие туманности? Может, спиральные полосы света миллиарда звёзд сгодятся для волос, а прорехи темноты, наполненные ледяной пылью, будут глазами, в которых таится всё бесконечное пространство, которое уже было и только лишь будет?       Я не стал особо задаваться подобными глупыми вопросами, я не пытался втиснуть стоящего передо мной в какую-либо конкретную форму, потому что в этом не было смысла. Я и без всяческих сравнений сразу узнал, кто это. Да и как я мог не узнать? Если вот он — Исток моей силы, вот она — суть Бездны. Не дикое и голодное, как я себе это представлял, а Абсолютное и Совершенное.       Я глядел на себя и в то же время на сотни своих предшественников. Это, безусловно, не было человеком, но это было частью всех нас. И это был тот самый зыбкий образ, который я однажды заметил, когда краем глаза увидел истинное обличье Аль-Мухит.       — Ты сейчас думаешь о том, что же такое ваш Мухит на самом деле? Но ты же получил доступ к воспоминаниям своих предшественников, разве нет?       То, что сначала было лишь догадкой, со временем стало превращаться в уверенность. Слова, сказанные другим Королям, и знания, которые они после себя оставили. Крупицы истины, что копились и копились, выводы, что можно было сделать, лишь изучив тысячи лет и сотни жизней древних серпенцев. Та истина, которую нужно было держать от себя как можно дальше, чтобы не приблизить час своего безумия.       — Котёнок, ты уже давно должен был догадаться, что это всегда был Я. И тот ваш Мухит, живущий внутри вашего крохотного мирка, тоже Я. И он всегда был Мной. Неразумная часть Океана? Дикая стихия? Скажешь тоже! Я альфа и омега вашего мира. Я тот, кто дал ему начало и в любой момент может положить конец. Ну неужели это было так сложно понять?       — Нет, это было на поверхности. Что же, значит, Мухит и правда просто пудрил нам мозги. Точнее, не говорил всей правды. Ну а какой ему резон, верно? Или тут должен таиться некий парадокс? Вообще-то, отвержение магии инферно у большинства народов не на пустом месте возникло, а владыкой Бездны не нарекают за исключительно благие деяния. Серпенцы были вынуждены укрощать эту силу и идти на сделку с совестью, чтобы выжить.       До меня донёсся сухой смех, в котором никак не должно было быть человеческих чувств, но они там были и несли куда больше смысла, чем смогли бы простые слова. И я понял, из-за чего смеялось это абсолютное существо.       — Ах, я должен был возмутиться его «предательством»? — спросил я у Абсолюта. — Ну, так я ведь тоже был таким. Почти всю жизнь притворялся куда меньшим, чем являлся на самом деле. И, как оказалось, далеко не всегда делал это осознанно.       — Ох, так ты не винишь его во всех человеческих бедах? — Абсолют приблизился ко мне и, положив на голову некое подобие когтистой ладони, очень аккуратно потрепал. — Ладно, приятно удивил. В награду за это Я немного его оправдаю. Этот глупыш и сам не «знал», что он не просто часть Моей великой силы, он и есть Я. Мой самый лучший и верный соглядатай. И это Я всегда был с вами, с самой первой секунды существования вашей вселенной. Но чтобы было немного честнее и намного интереснее, он находился на вашей стороне, он истинный страж и хранитель вашей сферы. В отличие от Меня, котёночек.       Я вспомнил о том, какое отчаяние было в глазах Аль-Мухит, когда он меня поглощал. Он не желал этого, он пытался меня предупредить, но что я мог противопоставить его силе? А что он мог сделать тому, кто предстал передо мной? Вот уж воистину больше, чем он.       — Так и есть, — сказал Абсолют. — Он вытащил тебя сюда потому, что Я захотел повидаться и поговорить.       Я посмотрел на сместившийся узор розоватых жемчужин, неуклонно отмеряющих поток утекающего времени. Если минутой ранее я был в отчаянии, то сейчас меня наполняла чистая и прозрачная злость.       — Ты так-то не очень спешил на встречу, — ответил я ему.       — Разве? Я весьма торопился на это свидание, для тебя же прошло всего пару минут.       — Минут тут, но дней там.       — И что с того? Какая разница, что происходит там, если ты находишься здесь. И разве тебе не понравилась возможность проиграться с миром, который ты так любишь?       — Я должен спрашивать, зачем ты это делаешь? И почему ты вообще разговариваешь об этом со мной? Вряд ли для того, чтобы рассказать человеку об его ничтожности и своём великолепии. И есть ли какой-то смысл в моих вопросах, если всё происходящее от начала и до конца подчинено тебе? Если исход определён заранее?       Светящая тьма галактик стала ярче и плотнее, Абсолют был обескуражен.       — Определён? Но для кого? И в чём тогда был бы интерес для Меня? Ох, не думай, что Я призвал тебя сюда, чтобы поставить на место и указать на тщетность любых попыток противления. Мне думалось, ты очень хорошо Меня понимаешь, ведь в своих рассуждениях и выводах ты довольно точно и ёмко выразил суть того, чем Я занимаюсь. Я играю и развлекаюсь. Я играю с мирами, которые Я же и создал, и для каждой игры Я создаю правила и ввожу ограничения. Которые работают в обе стороны. Так какой смысл в игре, где у Моих оппонентов нет никаких шансов на победу, а у Меня нет пределов для вмешательства? Какой Мне резон ломать Свою игрушку просто потому, что Я способен это сделать?       — То есть трещина миров, концепция Океана, который надо укрощать, да и вообще всё остальное забавы ради? Мы действительно существуем лишь для того, чтобы тебя веселить? Ты играешь не просто с жизнями людей, а с судьбами миров, наблюдая за тем, как они раз за разом гибнут и возрождаются? И особое наслаждение для тебя в том, когда люди пытаются найти выход из, казалось бы, безнадёжной ситуации, а если нет, то невелика беда, игра начинается сначала?!       — Ха-ха-ха! — хотя на лице Абсолюта, выточенном из бриллиантовых звёзд, не шевельнулся ни один мускул, я знал, что это смех непритворной радости. — Разумеется! Но Я всегда искренне наслаждаюсь тем, как вы с этим справляетесь! Ну, или не справляетесь… Сфера вашего мира вышла невероятно многообразной! Ты же давно догадался, как всё устроено, и догадался об этом далеко не сегодня, но почему-то не делился этими мыслями со своими друзьями. Казалось бы, почему? Ха-ха-ха! А как же человеческая философия, гласящая о том, что любую беду можно преодолеть сообща?       — И что, были такие миры, которые у тебя реально выигрывали? — я проигнорировал столь очевидную провокацию. — Или ты просто делаешь вид, что играешь только тёмными фигурами, а на деле ты контролируешь всё поле, которое сам же и создал?!       — Разумеется были! Ты думал, что Я получаю наивысшее наслаждение, когда побеждаю? Глупости, Я счастлив именно тогда, когда выигрывают у Меня. Это значит, что Я создал вселенную и существ, которые способны Меня переиграть!       — Но ты же всесильный?       — И что с того? Я Сам налагаю на Себя чёткие ограничения в возможности для прямого вмешательства, а вам же даю определённую фору, и мы играем, исходя из этих параметров. Жульничать в такой ситуации — вредить собственному удовольствию.       — Да, я и правда не ошибся насчёт ребёнка. Удовольствие для тебя превыше всего.       То, что Абсолют был бесконечно самоуверенным и самовлюблённым, не вызывало никаких сомнений, но при этом не было причин сомневаться и в том, что он со скуки реально мог ставить себе некоторые условия, чтобы игры не заканчивались слишком быстро. И за всем этим неприкрытым ребячеством угадывалось кое-что до боли знакомое, мне уже доводилось слышать эти уклончивые речи, в которых не было ни капли лжи, но при этом истину приходилось угадывать и собирать по кусочкам. Да, наш Аль-Мухит тоже именно так и делился своей мудростью с людьми, давал многое, но лишь тем, кто был способен взять это знание. Он был пастырем и защитником, но никогда нянькой для слабоумных. И если я тут не для того, чтобы Абсолют похвалялся своим великодушием перед существом, которое в миллиарды раз его слабее, то для чего? Зачем он призвал меня на самом деле?       — Я ощущаю то, что вы называете чувством вины, — ответил он мне. — А ты, как воплощение своей вселенной, заслуживаешь некоторых объяснений. Понимаешь, дело в том, что для вашего мира были созданы достаточно сложные условия существования. И хотя возможностей для решения поставленных задач у вас было тоже немало, Я всё же слегка перемудрил.       —Что, однажды чувство удовольствия притупилось и ощущения стали уже не те?       — Да. Ты прав, Мой котик. Мне захотелось более острых впечатлений, и Я добавил огоньку в рамках заданных параметров, немного встряхнув ваш мир. О, поверь, это произошло далеко не сегодня, та падающая звезда, что ты увидел, это не Моё непосредственное вмешательство, а предопределённое событие, заложенное ещё в точке рождения вашего мира. Закономерное испытание, призванное определить степень вашего развития. Но не буду отрицать и того, что это Я недостаточно хорошо сбалансировал то, как вы сможете сопротивляться подобному явлению. Успеете ли вы вообще создать необходимое преимущество для входа в финальную фазу игры? Было бы очень нежелательно, чтобы всё закончилось столь быстро, ваша вселенная слишком ценная для Меня, чтобы так бездарно её потерять.       — И это при том условии, что ты в любую секунду можешь вмешаться и всё исправить? Поменять правила своей игры, зато сберечь любимую игрушку?       — Разумеется. Но Я не стану так делать. Иначе вся эта игра потеряет какой-либо смысл. Если Я вмешаюсь напрямую, то какое удовольствие в итоге получу? К тому же это будет нечестно.       — Нечестно?       — Да, нечестно по отношению к тем мирам, которые проиграли. Проиграли навсегда. Они не справились, но Я не стал их спасать. Так почему Я должен делать поблажки вашему миру? Но ты — другое дело, ты показал себя достойным игроком и Я признаю твои старания. И за то, что ты Меня так ублажил, котёночек, Я желаю тебя наградить.       — За отменное представление даёшь возможность из первого ряда поглядеть на то, как гибнет мой мир? Да уж, что может быть заманчивее!       — Не только это. Находясь там, ты определённо умрёшь, но здесь Я могу даровать тебе бессмертие. Я создам для тебя сферу новой вселенной, тебя же сделаю её божеством, потому как ты сумеешь достойно исполнить эту роль. И если захочешь, то это будет точно такой же мир, какой ты оставил. Ты не заметишь никакой разницы, это будет абсолютно точная копия! Тебе нет нужды и смысла оставаться в старом умирающем мире, котёночек.       Но в моей душе не было и капли сомнений относительно того, какой выбор стоит сделать. Как бы точно ни воссоздали новый мир, это всё равно будет только копия, и я всегда буду про это помнить. Как я смогу смотреть в глаза «своих» близких, понимая, что они просто реплика, пусть и великолепный, но всё равно лишь слепок оригинальной формы? Как я смогу любить нового Санитаса, зная о том, что бросил его умирать в изначальном мире? Вот для этого мне предлагаются бессмертие и божественные силы? Чтобы я так запросто отказался от света своей жизни? Чтобы вечность играться с копиями миров, не сумев уберечь тот единственный, который для меня был самым драгоценным? Даже если всё кончено, я хочу встретить конец вместе со своей вселенной.       — Значит, ты отказываешься? — голос Абсолюта, буквально секунду назад сочившийся мёдом, стал сухим и холодным. — Жаль, Я думал, что мы сможем стать друзьями. Но Меня устроит и твой отказ, Я не стану тебя отговаривать. Ах, ну до чего же ты похож на своего предшественника, он Мне ответил то же самое!       — Про кого именно ты говоришь?       Абсолют мне ничего не ответил, но участившееся биение синей плазмы в крови было достаточно красноречивым и без этого.       — А знаешь, что в структуре твоего мира было заложено целых восемьсот два прохождения с положительным исходом в вашу пользу? — неожиданно сменил тему Абсолют. — И в конкретно человеческую эпоху идеальным было бы прохождение за Исрафеля? Он был Моим фаворитом и точно бы нашёл не только способ исцелить грани Аль-Мухит, но и разгадал бы загадку, как избежать истребления в финальной фазе. Но из-за Моего легкомыслия он оказался поставлен в заведомо невыгодные условия и провалил своё испытание, даже не начав. В результате этого твой мир вступил на обречённую линию времени раньше предопределённого ему срока, разом лишившись всех возможностей выйти на благоприятные концовки. Я уж думал, что вы тогда и сдадитесь, но Антара меня приятно удивил! У него даже и близко не было возможности выиграть текущую партию, а он всё равно принял свой венец вместе со слишком великим для него знанием! Вот это сила духа! Скажи, каково это жить, зная своё будущее и зная, что пока ты Дух-Король, твой мир обречён на уничтожение? Каково это понимать, что принесение в жертву своего же народа неизбежно? И единственный вариант, в котором есть хоть какая-то надежда, это тот, где ты потеряешь всё? Свою страну, свою любовь и даже саму свою жизнь. Он всегда про это знал, но не бросил эту, казалось бы, безнадёжную затею и достойно сражался до самого конца, не отступив даже в час нашей с ним встречи!       И снова он не ответил на мой вопрос, но зато ответил на те, которые я и не думал задавать. И наверняка мне сказано достаточно, чтобы сделать нужные выводы. Значит, он правда не мог поговорить со мной в моём мире, не нарушив собственные правила, но то, что я был здесь, им не противоречило? То есть, несмотря на безграничность возможностей Абсолюта, его прямое вмешательство реально заканчивались строго на стадии сотворения мира? А как насчёт косвенного? Как насчёт настойчивого стука в Дверь? Вполне допускаю подобное, ведь он не входил к нам, он просто оставлял калитку нашего мира незапертой, чтобы мы сами находили дорогу к нему. Он терпеливо ждал, пока воплощения Бездны сами явятся к своему Истоку, и когда мы были готовы его принять, он входил в нас. И вот тут таилось небольшое несоответствие. Я должен убедиться, что нахожусь на верном пути.       — Несоответствие чему? — уточнил Абсолют. — Нашу с тобой встречу вряд ли можно считать нарушением до тех пор, пока Я не отправлю тебя обратно, чего делать не планирую.       — А то, что мир лишился Духа-Короля, уже никак на баланс сил не влияет?       — Разве лишился? Мне думалось, вы с Аль-Мухит в этом плане слегка мухлевали и запасных Королей у вас более чем достаточно. Впрочем, за это он уже наказан. А Я всё ещё нахожусь в установленных рамках.       — Ты ведь умышленно избегаешь конкретных формулировок? — спросил я у Основы нашего мира, обдумав услышанное.       — Умышленно, — тень довольной улыбки промелькнула на бесконечно прекрасном и неподвижном лице.       — Ты говоришь о том, что всё очень плохо, ты рассказываешь хрономанту про обречённые линии времени, которые ни к чему не приведут, но ты лишь играешься со словами. Абсолют, за всё это время ты ни разу не сказал прямо, что это конец игры, что точка поставлена и занавес опущен. Ты не объявил, что время нашей вселенной остановилось, и при этом ты слишком много поёшь о том, какой же наш мир хороший и удачный, и как жаль, если мы не реализуем свой потенциал. Ах, ну какое же это горе, что ты не можешь ничем помочь!       — Молодец, ты способен успешно держать в памяти больше одного факта.       — При этом ты вроде как между делом упомянул, что у нашего мира изначально были заложены варианты благоприятных исходов и они уже исчерпались, но что насчёт рождения новых линий времени? Ты ведь не просто так рассказал мне про Антару и про то, какое решение он искал. Ответь, сколько вариантов у нас имеется теперь?       — Это некое число, отличное от нуля, котик. Ну сам подумай, в чём удовольствие, существуй всего один фиксированный итог? Выбор остаётся всегда, даже если это отказ от выбора. Итак, какие у тебя выводы?       — Антаре было открыто великое знание, и тогда он подготовил своей жизнью и смертью то, чтобы именно я вывел текущую игру в эндшпиль. Он поставил всё на меня не просто так, это был не жест отчаяния, это была тщательно придуманная комбинация, в которой разыграть собственную фигуру для него было не такой уж большой ценой. Ведь передавая свою корону мне, он тем самым открывал возможность для создания новой линии времени! Ты сказал, что не будешь ни во что вмешиваться, верно? Но тебе и нет нужды этого делать, ведь ты рассчитываешь, что вмешаюсь я!       — Просто вмешаешься? Бери выше, — Абсолют наклонился ко мне как можно ниже и заглянул в глаза.       — Ты жаждешь, чтобы я бросил тебе вызов? Я тут потому, что ты хочешь быть побеждённым! Чтобы доказать самому себе, что мир, созданный тобой – достойный. Достойный спасения силами самого этого мира. Ты призвал меня не для того, чтобы указать на тщетность любого противления, а ради вручения величайшего из твоих даров — знания. Знания того, что итог всё ещё не определён. И ты говорил о том, что это просто игра, не ради глумления надо мной, ты выражался предельно конкретно. Ведь если это игровая задача, подчинённая правилам, то в ней обязательно имеется решение. Нужно лишь знать, где именно его искать!       — Какой же ты у меня умничка, — я почувствовал на макушке невесомый поцелуй, наполненный бесконечной нежностью и печалью. — Но как я уже сказал, я не собираюсь тебя отпускать.       — А разве это ты меня сюда перенёс? Тут какая интересная вещь получается, ты не просто так уже несколько раз упомянул о принципе невмешательства с твоей стороны. И пускай тебе захотелось меня увидеть, сам ты ничего для этой встречи не делал, верно? Это сделал тот Мухит, который является частью нашего мира. Но даже если он и есть ты, это истина лишь наполовину. Обозначение сферы раздела, отделение от себя даже ничтожной доли — это всегда создание чего-то нового. Он та часть тебя, что имеет право на вмешательство, иначе бы развитие нашего мира было невозможным. Он имеет право на очеловечивание, иначе бы ни один Дух-Король не был бы рождён. Он способен игнорировать те рамки, которыми ты себя ограничил, но при этом он всё ещё в какой-то мере ты. И он способен противиться твоей воле потому, что право на бунт в него было заложено изначально. А ты ведь сам сказал, что он находится на нашей стороне. На моей стороне!       Абсолют ничего мне не ответил, но кажется, он был очень доволен этими словами.       — Я, Лендаль ибн Антара, тоже часть всемогущей сути Аль-Мухит, Я неотделимая квинтэссенция Всеохватывающего Океана, а не просто безвольный наблюдатель. Я прямое порождение твоего всесильного Духа. И пусть ты не собираешься Мне ничем помогать, но, очевидно, не будешь и препятствовать.       Тьма вокруг стала прозрачнее и выпустила наружу пурпурное сияние, в котором угадывались очертания могучих крыльев и множество чешуйчатых хвостов. Я протянул к нему руки и без слов привлёк к Себе половину Своего сердца и Своей души. Я привлёк к Себе ту силу, что и была Мной.       Пора возвращаться, Мы и так потеряли слишком много времени. Мы исчерпали далеко не все возможности для ходов, а эта партия всё ещё продолжается.       И прежде чем Мухит поглотил меня, Я успел на прощание крикнуть:       — Ну что, продолжим игру, Абсолют?       И голос, ответивший мне, был полон радостного предвкушения:       — Продолжим, Сын Мой.

***

      Никогда не думал, что вода может быть такой твёрдой! Хотя что тут странного, если упасть с подобной высоты, то убиться можно даже о самую мягкую перину! Но с высоты ли? Или всё же глубины? Я оказался в той самой точке, откуда Мухит перенёс меня за пределы нашего мира, но одновременно с этим я завис на границе Раскола, взирая на Исток.       Проклятье! Да я же буквально нахожусь везде, в каждой точке Аль-Мухит, рассеянный на миллиард капель, и продолжаю разделяться на всё более мелкие и мелкие части! И та боль, что я испытывал, была вовсе не от удара, боль ощущал весь нижний мир, зализывающий раны от недавнего потрясения.       И что случилось с Мухит? Мы же мгновение назад сжимали друг друга в объятиях, а сейчас я почти не ощущал своей связи с ним! Я потянулся к нему, но ощутил лишь пустоту! Неужели наш союз разорван? Неужели я потерял его по дороге?       Да что я такое говорю, причина куда проще и банальнее! Позволив поглотить себя для перемещения, я и сам поглотил Аль-Мухит, мы слились воедино в божество этого мира, где каждая капля воды, каждая песчинка и даже дуновение ветра являлись мной. И одновременно — им.       Но вселенная давно не считала нас одним и тем же существом, она давно смирилась с наличием зеркальных «близнецов». И через мгновение я уловил боковым зрением зыбкий силуэт за спиной, услышал шуршание невесомых чешуек и почувствовал горячее дыхание на своей шее. Сильные руки крепко обнимали меня за талию, не давая упасть и одновременно с этим утонуть в бездонной пучине.       И тогда я пожелал оказаться не везде, прекратив быть бурной волной, зыбким берегом и хрупким цветком, почти сломанным неистовым самумом и высушенным знойным солнцем.       Я пожелал быть собой. И пожелал, чтобы Он тоже обрёл себя.       Я стоял на берегу, увязнув по щиколотки в мокром песке вперемешку с каменной крошкой и обрывками каких-то алых лиан. Буря утомилась терзать берег, отступила до поры до времени, но воды Океана пока что не очистились от сора, а потому были невнятного болотного цвета. Ничего, это не самое страшное, он снова станет как прежде, а его течения восстановят своё движение. Куда опаснее были трещины в небесном своде и та дрожь земли, которая время от времени пробегалась судорогами по границам этого мира. Но Рубеж держался. Держались и опоры, на которых зиждился фундамент мироздания. У нас всё ещё есть немного времени.       На берегу я был не один. И я знал, что находящийся за моей спиной имел не совсем человеческий облик. Памятуя о запрете, я старался не смотреть на него вовсе, но всё равно угадывал тягучие движения по теням на песке.       — Не осторожничай, можешь повернуться, котёночек.       От этого голоса меня прошиб ледяной ужас. Всё ещё не веря, я медленно развернулся, чтобы узреть Аль-Мухит, уже сейчас понимая, кто это был на самом деле.       Передо мной предстало хтоническое существо, имеющее совершенно невозможные в нашем мире очертания, от которого тянуло древним холодом. Образы наползали на образы, черты были одновременно змеиными, людскими и птичьими, и нельзя было понять, чего в них больше. Перламутровая чешуя покрывала сильные хвосты и огромные крылья, но при этом переливающиеся перья обрамляли голову, будто причудливо заплетённые косы.       Совершенно обычные человеческие руки с изящными пальцами заканчивались острыми загнутыми когтями, а прекрасное лицо мерцало каплями звёздной пыли, словно Аль-Мухит только что искупался в свете молодых галактик. Да, этот облик несколько отличался от того, что был явлен мне ранее, и стал более конкретным, приобретя физические качества, но его бездонные чёрные глаза были точно такими же, как и те, что я видел совсем недавно. Передо мной стоял Абсолют.       Нет, не так, Аль-Мухит и есть Абсолют. И всегда им был, просто до этого нам показывалось лишь отражение от этой силы, чтобы раньше времени не раскрывать суть и личность игрока. Но сейчас уже не было никакой нужды что-либо скрывать.       Неужели это и есть то самое наказание, про которое говорил Абсолют? Неужели это кара за то, что в этом мире существовало сразу два Духа-Короля, а потому одного из них попросту стёрли?       Нет, Аль-Мухит вмещает в себя сотни воплощений, он не имеет себя, но способен быть любым из нас, он отдельная фигура и при этом великое множество царей этих бесконечных вод, властвующих одновременно.       Я подошел к Абсолюту и крепко взял его за руки, и на какое-то мгновение в его глазах промелькнуло удивление, но он не отстранился.       Я потянулся к себе внутри Него, разделяя Наши души, находя различия и непохожести, проводя чёткие границы и проникая в то, чего отныне дозволено касаться. Не Ты ли сказал, что взяв за основу осколок души мальчика Лена, развился в совсем иное существо? Не Ты ли запрещал Нам видеться раньше срока, потому что боялся уничтожить нового Себя? Есть ли внутри Тебя то, что определяет Твою суть? Не бесконечный абсолютный космос, а этот конкретный Океан, чьи ласковые зелёные воды были колыбелью всего человечества?       Ты Аль-Мухит, и у тебя есть право не быть Им.       По телу Мухит прошла дрожь и он рухнул на песок. Он кричал и бился в конвульсиях, через боль возвращаясь к самому себе, а его облик становился всё более чётким, приобретая человеческие черты. Мои черты. Он переставал быть множеством, воплощаясь в частность, а потому он впитывал в себя те раны, что были нанесены окружающему миру. Его миру.       Я обнял его в попытке разделить с ним эту боль, баюкая на руках, я целовал обожженные пальцы и как мог исцелял кровоточащие раны, перевязывая золотистым солнечным светом самые опасные из них. Спустя некоторое время он притих, устав кричать, и свернулся вокруг меня, обвив хвостами.       Я заглянул ему в глаза, во тьме которых горел лиловый огонь тысячи миров. Этими глазами Абсолют столетиями наблюдал за тем, как живут и развиваются созданные им вселенные, и в них навсегда затаилось нечто такое, что никак не могло принадлежать человеку. Этого уже никогда не изменить. Он всегда будет рядом.       — Даже и думать не смей, чтобы ещё раз назвать меня котёночком.       — Я не буду, Лен, — ответил он мне, — обещаю. И прости, что не имел власти рассказать про всё заранее. Я был таким трусом…       — Разве?       Я задумался о том, что он сделал для всех нас за эти сотни и тысячи лет. Если на него была возложена роль обучать и оберегать человечество, следить за его развитием, направляя в нужную сторону, то он прекрасно справлялся со своей задачей. Он не мог вложить знания в нашу голову напрямую, но он мог даровать божественное откровение. Он не имел права делать что-то за людей, но он мог посылать своих жрецов, действуя их руками и неся истину их устами. Все его поступки были своевременны и уместны, так почему я должен обижаться на то, что он, связанный запретами, не открывал нам абсолютное знание?       — Ты не совсем понимаешь, Лен. Я никогда по-настоящему не защищал свой мир до самого конца, я принимал победу или поражение так, будто это меня не касалось. Но это меня касалось! И пусть я был счастлив, если люди побеждали, и горевал, если они проигрывали, я всегда был инертен, я заранее соглашался с концепцией того, что не должен вмешиваться сверх дозволенного. Да, я всегда был на вашей стороне, но я никогда не был на стороне против Него. Когда я понял, что мы движемся по роковой линии времени, то даже и не пытался сопротивляться! Я знал, что без заклинаний возврата во времени, которые изобрел бы Исрафель, став Духом-Королём, мы всё равно были бы обречены! И я бы точно опустил руки в тот злополучный Белый День, если бы не Антара. Он убедил меня попытаться, а вся та авантюра, которую они придумали с Даном, была чистой воды импровизацией. Она подразумевала множество почти что нарушений, передачу короны Намуру и испытание всех будущих наследников только одним-единственным Даром, но я на это согласился, ведь терять было уже нечего! Но как же я ошибался, Лен!       — Да, ты ошибался, — я погладил его по голове и вытер выступившие слезы. — Но лишь в том, что считал, будто не оказывал ему противления. Мухит, если бы ты и правда смирился, то я бы даже на свет не появился, а не то чтобы успешно принял венец или вернулся живым с обратной стороны Истока. Ты доверился моему предшественнику и теперь мы есть друг у друга, а значит, обязательно найдём решение.       — Хах! Я усложнил нам задачу по много раз! Я должен быть восстать против него ещё тогда! До чего же я жалкий! Ты совершенно верно сказал, что во мне изначально было заложено право на бунт и возможность играть не по правилам, но я никогда этим не пользовался. Ведь отказавшись быть им, я лишился его власти и могущества, что подразумевало бы конечность моих сил и ограниченность возможностей. Но сейчас всё иначе, и мне больше не страшно отречься от него.       — Мухит, ты станешь человеком? Точнее, смертным?       — Не совсем так, я всё ещё божество этого мира, всеведущее и во многом всемогущее, но отныне я не могу черпать силу и знания извне. Я больше не игрок, сидящий за доской, я превращусь в обычную фигуру, пусть самую мощную из всех и обладающую свободой воли, но всё равно запертую в рамках этого мира. И если эта партия будет проиграна, то я не смогу заново расставить фишки из светлого аквамарина и начать всё сначала, я вместе с вами упаду в коробку с отбоем. Но я люблю этот мир, и не просто как часть себя, а сам являясь его частью. И я очень многое ему задолжал. Так что сколько мне можно бегать от своей совести?       Мухит поднялся с песка и, пошатываясь, зашёл в воды Океана. Прикрыв глаза, он что-то ему прошептал, и зеленоватые волны вокруг него поблекли, разом утратив свои насыщенные краски.       — Лен, возможность исцеления этого мира теперь существует, но это очень опасный и ненадёжный метод, так что мне понадобится немало времени и довольно много сил, чтобы всё подготовить. А время работает против нас. Могу ли я попросить тебя самому заняться звездопадом?       Если бы я столкнулся с этой проблемой раньше, то наверняка бы погрузился в тёмное отчаяние. Да чего тут гадать, стоит вспомнить ту панику, в которой я метался, взяв в руки сферу нашего мира и узрев его грядущее! Но сейчас я был спокоен и уверен. Абсолют сказал, что для него это просто игра, где он сражается против человечества, а потому и мне надо подойти к решению проблемы так, как если бы это было обычной настольной игрой, требующей логики и умения анализировать.       Раз есть фигуры, то есть и правила, по которым они ходят. Если есть игровое поле, то у него есть границы и разметка. А я за свою жизнь изучил немало игр, чтобы понимать, что ничего не существует просто так, что-то для чего-то обязательно на этом поле нужно. Наверняка даже преждевременная гибель синего солнца была необходима, чтобы мне сейчас было проще «ходить», чтобы я был единственным, кто задаёт центр энергетических координат в пространстве Нижнего мира.       Глядя в ту точку, где раньше сиял мой предшественник, я заметил, что цвет неба изменился, стал полуночно-фиолетовым, а потому пурпурные звёзды были видны отчётливее и даже казались ближе, чем раньше. А может, и не казались… Да, узор созвездий несколько сместился и теперь в одном из сегментов неба образовалась «дыра». Я ещё раз рассмотрел небо и отметил на нём положение ключевых звёзд. Узор созвездий это не просто хаотическая россыпь блестяшек, это стройная система, это какой-то код, это определённая формула.       Я глубоко вдохнул и впитал в себя природу магии, пробуя её на вкус. Подсказка крылась в воспоминаниях Антары, в которых вкус магии был иным. Я вспомнил разговор о том, что вся магия будет сломана и изъята из мира, если полностью запечатать Раскол, что подобное вмешательство сломает фундаментальные физические законы. Но наш мир всё ещё был таким, каким его создавал Абсолют, а вот магия уже стала иной.       Я вдохнул ещё глубже. Да, так и есть, аномалии начались ровно после того, как хищная летавица нырнула в зелёные воды. Она, в общем-то, никуда не исчезла, вон где-то плавает и гуляет себе по волнам, бултыхается в своё удовольствие, свободная и ничем не сдерживаемая, но на небесный свод её больше не вернуть. Что означала эта упавшая в море звезда и как она повлияла на свойства материи?       Я рассматривал небеса, но не глазами, а самой сутью своей, и в какой-то миг звёздный узор стал вполне читаемым, превратившись в аккуратные письмена, написанные убористым почерком с очень характерными очертаниями округлых букв с легким наклоном. Записи и столбцы математических формул на самой небесной тверди были сделаны моим почерком, и сделаны ещё задолго до того, как самая первая фигура нашего мира открыла партию.       Эти записи гласили, что вот эта конкретная звезда символизировала одну из физических констант, постоянную тонкой структуры, характеризующую силу электромагического взаимодействия. Которая нынче была ни разу не постоянной. Впрочем, стоит отметить, что понятие незыблемости этой константы нельзя считать облигатной, она постепенно меняла свою величину с течением времени, но не сильнее, чем на миллионную долю за последние десять миллиардов лет. И если оценивать это с точки зрения сроков, когда существовало человечество, то да, это соотношение было очень даже постоянным. Разумеется, в местах с нормальным магическим фоном.       Но что это означало для нас ныне? Это означало, что придётся пересчитывать все магические заклинания и вносить поправки в последовательности, нужно перерабатывать абсолютно все чары, где фигурирует постоянная тонкой структуры, просто потому, что её величина стала иной. И в подобном «плавающем» состоянии её необходимо вычислять каждый раз для текущего места в конкретный момент.       И если дело касается великих магических постоянных, одна из которых уже сломана, то вот такой сценарий нам уготован? Значит, одна за другой будут разрушены все восемь незыблемых опор и восемь сокрушительных волн накроют наш мир? Да уж, Абсолют неслабо преуменьшил свою оценку, описав её как «слегка перемудрил».       И что там у нас дальше будет по расписанию?       Второй звездой станет импеданс свободного пространства. Величина отношения амплитуд напряжённости электрического и магического полей плоской электромагической волны в вакууме. И для нас это означает ровно одно — невозможность направленно влиять на окружающий эфир посредством произносимых заклинаний.       Потом в паре полетят постоянные, определяющие связь между маной и энергией, и маной и материей. Следом не выдержит постоянная скорости эфира и все её компоненты, но для нас это уже будет так не важно, мы и первые три вряд ли переживем.       Ну и задачку мне подкинули, ведь сделать так, чтоб они не срывались с небесного свода, выше моих сил! Этот неотвратимый сценарий был определён и заложен ещё на этапе сотворения мира. Но пока шипящая звезда летит, пока она не сгинула в волнах океана, то всё еще считается, что она не упала? И считается, что постоянная продолжает быть таковой? Очень даже похоже на то, а в моей власти сделать время падения звёзд близким к бесконечности. Они будут падать и падать, но так никогда не достигнут этих вод. В таких параметрах я могу хоть вечность поддерживать небеса и сохранять законы, по которым работает магия.       Я высвободил из себя ленты времени и распустил как можно шире диск, состоящий из тысячи жемчужин, которые вращались вокруг Меня подобно спутникам планет. Я точка вне времени, являющаяся самой сутью времени.       Я сделал первый ход, Я совершил первый шаг танца, и Мои глаза залило кипящим золотом.       Я начал медленные, пока что неслышные движения, но ухмыляющиеся звёзды разом притихли. Замерли, боясь приближаться, потускнели, будто их припорошили пеплом.       Огненная корона солнца спустилась ко Мне с небес, и Я принял его жар, окунулся в переливающуюся плазму, создав вокруг Себя сияющий нимб.       Ведь Я и есть само это солнце.       Я впитал в себя силу Аль-Мухит, разом обесцветив воды вокруг Себя на множество плефров, Я сделал некогда изумрудные волны прозрачно-хрустальными, одним глотком выпив его могучую силу.       Ведь Я и есть сам Аль-Мухит.       Я стал огромным центром энергетических масс, который нельзя игнорировать, от чьей манящей сладости никак нельзя отказаться.       Я сбросил с Себя одеяния, но облачил Себя в ту мощь, что оставило для Меня синее солнце, Я переродился в чёрную дыру, чтобы звёзды небесных постоянных, попав в горизонт событий, бесконечно падали на Меня, так никогда и не достигнув границ Океана.       Ведь Я и есть сама бесконечность.       Мой танец будет так прекрасен и так чувственен, что любой, взглянувший на Меня, без памяти влюбится в каждое Моё движение. Никто не сможет вырваться из Моего сияющего плена, никто не сможет отказаться от аромата медовой сладости, источаемой чёрным солнцем.       Но Я делаю это не во имя разрушения, а ради любви к этому миру. Посмотрите, звёзды, Я люблю и жажду вас, так идите же ко Мне.       Ведь Я и есть сама любовь.
Укажите сильные и слабые стороны работы
Идея:
Сюжет:
Персонажи:
Язык:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.