Ты только поверь

О предстоящей войне Дикон услышал от эра Августа, когда тот, преисполненный тревоги о благополучии страны, внушал Ричарду, что его эра ждет неминуемое поражение. Кансильер, печально возводя очи к потолку, говорил, что им всем грозит голод, что дикие горные племена разоряют и жгут огромные хлебные поля Талига, но все это истинный пустяк по сравнению с тем, что Рокэ Алва, втянувшись в авантюру с войной, подписал себе смертный приговор. И это, по мнению кансильера, было прекрасно. Эр Август, блестя отечными глазами, спешил заверить Ричарда, что все приверженцы Талигойи получили наконец-то такой шанс избавиться от врага… Дикон его почти не слушал. В голове у него стучало лишь одно слово, произнесенное кансильером: «Вараста». Ведь именно о ней обмолвился его Рокэ Алва той странной ночью, когда целовал Дика. Его Рокэ…. Тот, что был нежен и влюблен, оставивший Ричарду на память шелковый платок и несколько восхитительных отметин на теле. Тот, кому теперь безраздельно принадлежали мысли и сердце юного герцога. — Ты не должен ехать с Алвой на войну , — подвел итог своей речи эр Август, а потом, заметив, что мальчишка витает в облаках, строго одернул его. Ты слышишь, мальчик мой? — А? – Дик неохотно оторвался от своих мыслей и рассеянно глянул на Штанцлера. — Ты меня слушаешь, Дикон? Я говорю очень важные вещи. — Конечно, эр Август, — Ричард коряво улыбнулся и закивал. — Тогда ты должен был понять мою основную мысль — тебе нечего делать на этой войне. Твой дядя сегодня передаст Алве письмо с просьбой отпустить тебя домой. Этого еще не хватало! Ричард вскинул голову и с ужасом посмотрел на кансильера. Какое еще письмо?! Он ждал этого момента несколько месяцев. И вот, когда загадочная «Вараста» наконец дала о себе знать, ему велят отправляться в Надор? Кансильер по-своему истолковал выражение, возникшее на лице Дикона. — Не волнуйся, мой мальчик, — сказал он мягко, — Ворон не посмеет отказать, он отпустит тебя. Дикон хотел было сказать, что Ворон смеет все, но прикусил язык, решив, что спорить глупо и даже опасно вдруг кансильер, чтобы его оставить, придумает что-то более серьезное, чем письмо от дядюшки? Ричард уже сейчас точно знал, что не отправится в Надор, ни за что! Даже если придется пробираться на войну тайно, потихоньку следуя за армией Алвы. А посему он решил не заострять на этом вопросе внимание Штанцлера. Коротко кивнув и скомканно простившись со своим благодетелем, Ричард пошел прочь, направляясь на улицу Мимоз едва ли не бегом. Все, что происходило с Окделлом после той ночи, было полным безумием. Жизнь в одночасье перевернулась с ног на голову, но зато ее заполнило тягучее, словно дикий мед, ожидание чего-то восхитительного. С того самого вечера Ричард ждал своего Рокэ. Тем утром, выглянув в окно и увидев монсеньора, спрыгивающего с Моро, Дикон совершенно отчетливо понял, что ночью к нему приходил совершенно другой человек. И это понимание очень своеобразно отразилось на отношении Дика к тому Алве, который вернулся и разговаривал во дворе с Хуаном. Этот изысканный, но холодный монсеньор Дикона больше не волновал. Вот ничуть. Но малейшее воспоминание о другом Рокэ заставляло Дика радостно дрожать и глупо улыбаться. Разве такое возможно? Пожалуй, да. Ричард то и дело утыкался носом в повязанный на больную руку платок, и от этого по всему телу разливалось тепло. Он любил Рокэ теперь гораздо сильнее зная, что его чувство взаимно, вот только совершенно не того, которому клялся в верности. Ночной эр Рокэ обещал, что все будет хорошо, что они обязательно будут вместе. Не верить тому человеку, в глазах которого была такая неподдельная нежность, Ричард просто не мог. А значит, нужно просто ждать. Инцидент, произошедший чуть позже на тренировке, убедил Ричарда в том, что кем бы ни был его ночной гость, пусть хоть самим Леворуким, он не имел никакого отношения к холодному и равнодушному мерзавцу, стоящему напротив и требующему показать завязанную руку. Монсеньор, насмешливо искривив красивые губы, ловко забрал у Дика его сокровище — черный платок, оставленный Ричарду эром Рокэ. За что наглец и поплатился. Еще вчера Дик даже представить себе не мог, что вот так кинется на Алву и, сбив маршала с ног, посмеет отобрать СВОЮ вещь. Эта маленькая победа придала юноше твердости и позволила позже вынести тот шквал злости и презрения, который монсеньор выплеснул на него, пытаясь узнать правду о ночном госте. Рокэ сразу понял, что платок оставлен Дику дорогим человеком, а уж когда Алва увидел метки на коже, казалось, он и вовсе озверел, на повышенных тонах требуя назвать имя человека, который их оставил. Совсем недавно Ричард был бы счастлив такому вниманию и даже по скудости влюбленного ума вообразил бы, что маршал ревнует, но теперь все было иначе. Дик молчал, и дерзко глядя в глаза монсеньору, насмешливо улыбался. Не убьет же этот гад его, в самом деле. Да и что он мог сказать? Что к нему в комнату явилась сногсшибательная ласковая копия самого Алвы, которая клялась Дику в любви и зацеловала до отметин на ключицах? Ворон все равно не поверил бы. Дикон и сам бы не поверил, если бы не платок и следы поцелуев. Ричард помнил слова ночного Рокэ о том, что наутро он не признается ни в едином слове, сказанном ночью. Но утренний монсеньор вел себя так, словно он вообще ничего не знал о своем ночном визите, мало того, Алва требовал от Дика правды о случившемся и желал знать имя его любовника, что еще больше убедило юношу, что он имеет дело с двумя разными людьми. Непонятно и странно… Как назло, после случившегося монсеньор напрочь позабыл, что прежде предпочитал в упор не замечать своего оруженосца. Что бы Ричард ни делал, он теперь постоянно ощущал на себе внимание Алвы, это злило и пугало. Язвительные нападки участились, Рокэ продолжал над ним измываться, но теперь в синих глазах вместо прежнего равнодушия была откровенная злость. Иногда Дикону хотелось напрямую спросить у этого невозможного человека, что он ему такого сделал и когда это закончится? «Оставите меня в покое, монсеньор! — хотелось яростно выкрикнуть в злые синие и совершенно чужие глаза Алвы. — Я и не гляну в вашу сторону, буду тихо мечтать о своем любимом эре, который обещал… » Что он там обещал? События той ночи постепенно стирались у Ричарда из памяти, и теперь ему казалось, что его Рокэ обещал вернуться и забрать Дика с собой, обещал любить и оберегать от всех, а особенно от несносного Первого маршала, который превратил жизнь Ричарда в сущий кошмар. А еще осталось в памяти слово «Вараста». И засыпая каждую ночь, зарывшись лицом в черный шелк, Дикон мечтал о том, чтобы поскорее настал день, когда можно будет снова прикоснуться к жестким обветренным губам и запустить пальцы в черные, покрытые пылью и пахнущие полынью, волосы. О, он не очень хорошо запомнил слова, сказанные той ночью, но запах… Несмотря на то, что затисканный платок уже давно ничем не пах, запах любимого, Ричард мог узнать из тысячи похожих. И да, Дик очень скоро понял, как сильно он ненавидит запах морисских благовоний, которыми неизменно благоухал монсеньор. И вот теперь, летя домой от кансильера, Дикон ликовал. Талиг был на пороге войны, и Ворон собирался в Варасту… И не было на свете такой силы, которая могла бы остановить Дикона и преградить ему путь в тот край, где ждала его судьба. Оказалось, что маршал и не собирался отправлять его в Надор, лишь язвительно сообщил, что больная матушка сможет подождать еще пару месяцев, а Первому маршалу на предстоящей войне жизненно необходим оруженосец. Дик даже не обиделся на очевидную издевку. Он был счастлив и снизошел до того, что радостно поблагодарил монсеньора, чем вызвал на красивом лице Алвы очень красноречивое удивление, но занятый, своими мыслями, совершенно не заметил  того, как потеплели и заулыбались синие глаза. Ричард вообще многого не замечал. Он постоянно витал в облаках, рисуя себе счастливую встречу со своим эром. Ведь уже скоро, верно? До Варасты рукой подать. Он совершенно не задумывался, откуда в Варасте взяться второму Рокэ, тем более что первый ни на шаг его от себя не отпускал, в походе они даже ночевали вместе. Дикон не замечал взглядов, которые на него бросает Алва, не обращал внимания на то, что маршал почти перестал на него злиться и совсем не задирал. Все это сейчас было неважно… Он жил ожиданием. Однажды, когда армия покинула Тронко и двигалась на юг, Ричард, борясь с головокружением от запаха разогретой на солнце полыни, споткнулся и упал в воду. Глупейшим образом, пытаясь с берега набрать во флягу воды. Рассана в этом месте была быстротечна и, несмотря постоянный зной, удивительно полноводна. Утонуть Дикону не позволил Рокэ, нырнув за ушедшим под воду оруженосцем и цедя при этом сквозь зубы кэналлийские ругательства. Вытащил на берег, закутал в поданное кем-то одеяло, растирал трясущиеся руки, заглядывал в глаза, но Ричарду было все это неважно, он, несмотря на случившееся, по-прежнему был опьянен стойким запахом пыльной полыни. — Окделл, мы на войне, проснись уже, а то так недолго и голову сложить, — внушал ему Алва, удивительно мягко, как никогда прежде. Но Дик на такие мелочи внимания не обращал, полностью поглощенный своими мыслями и мечтами. И, конечно, монсеньор оказался прав. Ричард раз за разом с упорством рассеянного осла, попадал в различные неприятности, и это при том, что до боевых действий дело еще не дошло. Окделл то случайно угодил под копыта лошади Савиньяка, за что генерал, осмотрев идиота и убедившись, что оруженосец маршала в порядке, самолично едва его не прикончил, то пешим влез в заросли, кишащие ызаргами, благо Шеманталь оказался рядом и твари не успели отведать благородного угощения. А однажды Ричард перегрелся на палящем солнце и слег с лихорадкой. Он был в беспамятстве более суток, а когда очнулся и смог разлепить воспаленные глаза, увидел рядом с собой его… Своего Рокэ. Это были те самые излучающие тепло и тревогу синие глаза и прохладные пальцы, нежно ощупывающие пылающий лоб Ричарда. И запах был тот самый… полынь, что-то отдаленно напоминающее чабрец, и ни капли того, чем обычно тошнотворно пах монсеньор. Сомнений не осталось… Дикон улыбнулся и, собрав все имеющиеся у него силы, произнес: — Эр Рокэ… — Да, я здесь, — отозвался любимый немного удивленно, — ты очнулся, жар еще держится, но теперь все будет хорошо. — Вы нашли меня, — прошептал Дик, не сводя глаз со своей воплотившейся наконец мечты. — Я так ждал… все это время. И платок ваш берег. Брови Рокэ дрогнули, он немного нахмурился… — Платок? Черный, из шелка? — Да, тот самый, которым вы завязали мою руку, кивнул Ричард, слабо улыбаясь, — все это время он был со мной и напоминал мне о том вечере. Я знал, что вы придете, эр Рокэ. Я верил, как и обещал вам тогда… Рокэ молчал. Он внимательно смотрел на Дика. Долго. Задумчиво. Как будто о чем-то серьезно размышлял, а потом вдруг улыбнулся и коснулся лба Ричарда сухими, слегка обветренными губами, теми самыми, о которых юноша мечтал. — Тебе надо поспать, мы обязательно поговорим, когда ты почувствуешь себя лучше. — Хорошо, только вы больше не уходите, — жалобно выдавил из себя Дик, хватая Рокэ за руку. — Никуда не уйду, — усмехнулся любимый, — хочешь, могу прилечь рядом с тобой и остаться до утра. — Как в прошлый раз? Хочу. Рокэ не ответил, он осторожно подвинул Ричарда, пристроился на краю узкого походного тюфяка и позволил юноше обнять себя, а потом осторожно и трепетно, словно делал это в первый раз, поцеловал, ловя губами горячее, похожее на тихий вздох: «Люблю».