Пока не победим всех

«Еда на всю оставшуюся жизнь? Это просто. Леденцы Pez. Черешневые леденцы Pez . Без сомнений» Верн Тессио (Останься со мной)

За семнадцать лет жизни самой часто употребляемой фразой Джареда без сомнения является – «Это все из-за Чада!». Даже если он въехал на отцовской машине в чужой Порш. Ну, реально, это ведь не его была идея смешать фруктовые ликеры в шейкере, напиться, а потом пойти и проверять, действительно ли автомобиль способен набрать скорость от 0 до 100 за десять секунд! Это все Чад. А когда Меган лишилась половины своих волос из-за того мыла, которое они сварили на уроке химии? Это полностью вина Чада! Ночные прогулки, которые завершались в полицейском участке? Из-за Чада! Та история с сифилисом, который оказался всего-навсего генитальным зудом, выломанная дверь класса, в котором они захлопнулись, оставив ключи снаружи, и каждое разбитое стекло (а их было очень много)… в общем, все это из-за Чада! Может быть, именно потому, что люди ничего больше и не слышали от Джареда, кроме как «это все из-за Чада», ему столько раз в жизни приходилось отвечать на Главный Вопрос: - Джаред, почему ты до сих пор дружишь с Чадом? Все хотят это знать. Меган хотела, когда расставалась со своими волосами. Парень, который приходил чинить забор – хотел. И уролог тоже. Точно так же, как и стекольщик. Его родители очень сильно хотят это знать. Парикмахерша Меган, медсестра уролога, девушка парня, который чинил забор… Все, черт возьми, хотят знать! Почему, если Чад – это синоним хаоса, разрушения, облысения и сифилиса, Джаред все еще продолжает быть его другом? У Джареда есть ответы. - Потому что он впервые повел меня трахаться в закрытый клуб. А также: - У него всегда есть хорошая трава. Но, так как в глубине души он уверен, что это ни для кого не будет весомым аргументом, он просто говорит то же, что и всегда: - На самом деле он не такой плохой, как кажется. Ну потому, что действительно это так. Чад? Он не так плох, как кажется. Правда. И к тому же, если у тебя появляется лучший друг в детском саду, когда остальные дети на тебя смотрят с опаской только потому, что ты их выше в два раза и они думают, что ты не ребенок, а неудавшийся взрослый, ты не можешь его бросить при первом же факапе или потому, что кто-то этого хочет. Ладно. У Чада было больше одного факапа (много больше одного и, кроме того, все еще впереди – какие его годы), но Джаред постоянен в своих привязанностях и всегда надеется на лучшее и… хорошо-хорошо, у Чада постоянно есть отличная трава! - Брат, - однажды спрашивает Чад. – Ты знаешь, что есть одна дерьмовая африканская страна, которая называется Чад? - Конечно, брат, - отвечает Джаред. – Республика Чад! Ты что, не знал? - Ох, бля! Республика Чад! Охуеть! Думаешь, если я поеду туда, они меня сделают королем? - О чем ты говоришь? Они лежат на кровати Джареда, в его собственной комнате, которая еще совсем недавно была просто чердаком, где госпожа Падалеки хранила все свои тренажеры, опрометчиво приобретаемые под влиянием импульса к здоровому образу жизни в телемагазине. Они просто валяются и убивают время, закрывшись на замок, наедине с полуторалитровой бутылкой пива и тяжелыми маслянистыми кольцами дыма, парящими в воздухе. Они готовы делать все, что угодно, лишь бы как можно дольше не приступать к выполнению домашнего задания по математике. Это ужасно скучный вторник, и они развлекают себя тем, что читают вслух почту семьи Падалеки - пока Джаред читает импровизированный рэп по каталогу супермаркета, Чад устраивает целое Маппет-шоу из рекламы клиники для похудения. Вот примерно в это время им и попадается журнал Ассоциации геев, лесбиянок и транссексуалов Канзаса. Чад говорит: «О, смотри, это эти – борцы за равенство и братство всех геев на свете». Джаред не выглядит заинтересованным. Он не видит ничего интересного в этой семейке Эклз, со всеми их Иисус-тебя-любит, ползанием на коленях за Папой и заискиванием перед монашками, которые будут за тебя молиться, чтобы обеспечить после смерти райскую жизнь. Его, блин, даже политика не интересует, не то, что кто там кого и куда должен трахать. Джаред же вот, трахается, и ему не нужно, чтобы его защищали, большое спасибо. - Эй, послушай-ка. Джаред слушает вполуха. Он уже привык пропускать половину из того, что говорит Чад. Что-то о танцах и выпускном бале в колледже, Эклзы возмущаются, что выборы короля и королевы – это гетероцентристский ритуал, который в колледже просто недопустим, так как является верхом сексизма и бла-бла. Бла-бла-бла-бла-бла. - Чад, брат, знаешь, на что это все похоже? - На что? - На бла-бла-бла. Они ржут три четверти часа. И между смехом и дурацкими шутками, а может, между очередным косяком и пивом, Чад говорит: «А знаешь, что было бы супер-пупер круто?», Джаред не знает, но очень хочет узнать и требует: «Ну, давай говори, что?». Но Чад... Ладно, скажем, что у Чада есть особенный дар. Он всегда знает, какие именно слова нужно сказать Джареду, чтобы убедить в чем-то. Знает, как каждое из слов действует и в какое время должно быть применено для того, чтобы Джаред Тристан Падалеки не мог сказать ему «нет». - Спорим на пятьдесят килограмм жевательных конфет, что ты этого не сделаешь? Все преподносится так, чтобы потом Джаред имел полное право сказать: «Это не я придумал, это все из-за Чада!», хотя в глубине души он очень хорошо знает, что когда-нибудь это перестанет работать. Единственное, чего пока еще не знает Джаред Падалеки, это то, что это «когда-нибудь» совсем скоро наступит, буквально вот-вот. - Почему бы тебе не пригласить на выпускной бал Эклза и не сделать так, чтобы тебя выбрали королем, а его – королевой? Нда, возможно, люди правы и быть другом Чада не такая уж блестящая идея?