Пока не победим всех

Я знаю, что кажусь какой-то шлюхой, но это только потому, что я веду себя, как шлюха. Коди (Плохие девочки)

Они ходили в один детский сад. В Лоуренсе, штат Канзас, не так много детских садов, и Дженсен очень хорошо помнит, как он старательно возводил башню из пластиковых кубиков, а потом приходил ОН и опрокидывал ее без всяких извинений. Они вместе ходили в подготовишку. Дженсена до сих пор трясет, когда он вспоминает, как дети воровали у него разноцветные мелки только для того, чтобы потом предложить их ЕМУ, как будто тот родился с короной, делающей его королем рисования по умолчанию. Вместе учились в начальной школе – и, конечно же, Дженсен помнит, как он весь вечер умирал от тоски потому, что умудрился забыть в школе учебник и не смог выполнить домашнее задание. И ради чего? Ради того, чтобы прийти на следующий день в класс и увидеть, как ОН, с этой своей победной улыбкой и задором в голосе говорит учителю: «Я, конечно же, мог бы соврать, что забыл учебник в школе, но, правда в том, мисс, что я просто забыл сделать домашнее задание». Учительница сказала только: «Чтобы это больше не повторялось, Джаред», а красный от гнева Дженсен тогда впервые подумал про НЕГО – тупой, тупой, ТУПОЙ Джаред Ядаяда! Не то чтобы он не знал его фамилию. Конечно, он знал, какая У НЕГО фамилия. Это была такая фамилия, над которой бы с удовольствием издевались в средней школе все, кому не лень. Если бы у Дженсена была фамилия Падалеки, семьдесят идиотов из футбольной команды с утра до вечера дразнили бы его – Падал… кто? Падал… куда? Падал… как? Но ОН преспокойно носил эту фамилию, мало того, гордо написал ее на своей футболке и ходил с таким видом, как будто быть Падалеки – это то же самое, что быть Ясоном после того, как тот вернулся домой с золотым руном. И все говорили: «какая клевая фамилия», а он просто кивал и скромно, поигрывая ямочками, пояснял: - Она польская. Как будто эти дебилы вообще знают, где находится Польша. Наверняка, где-то под Массачусетсом по их разумению. Дженсен писал работу по географии, посвященную Польше и получил за это высший балл, а кого-то из класса еще это волнует? Нет. Потому что их не интересуют знания. Они заинтересованы только в спаривании. И в собственной популярности. И не обязательно в этом порядке. Когда Дженсен основал Лигу по защите прав геев, лесбиянок и транссексуалов, он думал, что даже самые безмозглые ученики поймут преимущества обучения в толерантной и либеральной академической среде. Но в Лигу записались только те, кто прошел через вынужденный камин аут, благодаря своим родителям или той церковной конфессии, к которой они принадлежали. Четыре человека, если быть точным. И они были объектами насмешек в течение МЕСЯЦЕВ. Да. Когда ОН появился полураздетый на обложке школьного журнала, в синяках и со слюной иностранного ученика на лице, никто почему-то не называл его педиком. Говорили только: «Видали, какой пресс?», а потом придумали, что там была драка. Но были и такие, которые утверждали, что у НЕГО был секс с этим учеником по обмену, и, как ни странно, остальные думали, что трахаться в школьном спортзале – это такая форма протеста. Как будто стать на колени в душе – это то же самое, что выступить в защиту черных в Алабаме. И это всегда бесило Дженсена. Что тот, кто всю жизнь прожил с ним в одном городе, учился в том же колледже, ходил в тот же класс и, в принципе, находился в одном с ним физическом пространстве, каким-то образом был словно жителем параллельной вселенной. За тысячи, миллиарды миль отсюда – где все такое высокое и великолепное, где можно быть загорелым, жить без забот, без страха привлекать к себе внимание и избегать насмешек, как если бы ты был оливковым маслом или тефлоновой сковородой. Это как если бы ОН жил в волшебном антипригарном мире, а Дженсен – в обычном, с видом из окна на городскую свалку. - Нет, я серьезно, Джен. Трахаться. Подумай об этом. Ты слышишь вообще, что говоришь? Ты кажешься огорченным. Я не могу это слышать. Предпочитаю баллады Манилова пустить по венам. Реально, если ты продолжишь говорить об этом ебаном Джареде, я буду вынужден совершить самоубийство. Он сидит с Крисом в школьной столовой. Крис не посещает уроки, но числится на свободном обучении и будет сдавать экзамены, как и все. Поэтому они иногда встречаются и вместе едят в школьной столовой. - Кейн, я не знаю, понял ли ты меня, - Дженсен понижает голос для того, чтобы его больше никто не услышал. – Но эта… обезьяна претендует на то, чтобы сделать меня королевой бала. Не то, чтобы Дженсен мог надеяться, что Крис обладает большей чувствительностью, чем свечи зажигания старого автомобиля, но он ждет от него хоть какого-то возмущения и сочувствия. И он вовсе не ожидает, что Крис найдет это забавным, а потом, хлопнув рукой по спине, заставит молчать, потому что хочет послушать начавшийся концерт Стива. - Я не могу поверить, что он реально тут будет петь, - бормочет Дженсен. Иногда Стив поет в столовых. Стив Карлсон, будущий студент института искусств, один из основателей школьной гей-лиги, верстальщик школьного журнала и сосед Дженсена с тех самых пор, как в тринадцать лет переехал в Лоуренс и сообщил всем, что он мечтает стать певцом и наполнять сердца людей радостью. - Заткнись, детка, он начинает. Дженсен поддерживает Стива в его стремлении писать и исполнять собственные песни. Дженсен поддерживает любые творческие усилия своих друзей, друзей своих друзей и друзей их друзей тоже. И кого угодно. Но он всегда старается отвлекаться и думать о чем-то другом во время пения Стива, потому что эта идея использовать в качестве сюжета песен справочник сбалансированного питания не кажется ему такой уж креативной. Как, впрочем, и другим ученикам, которые всегда стараются его заткнуть, закидывая остатками еды со своих столов (чем Стив втайне очень гордится, потому что они бросаются в него не чем-нибудь, а именно едой). В этот вечер он долго откашливается и настраивает гитару. Играет первые аккорды «маринадов и темпуры», и вот уже кое-где слышится недовольный свист. Крис ведет себя так, будто это свист одобрения и сам начинает свистеть втрое громче и энергичней, поддерживая Стива. Тот улыбается так, будто ему совершенно плевать на всякую критику. Дженсена восхищает это. Он не хочет слушать песни Стива, но все-таки просит у всех внимания и призывает к тишине. На этот раз песня о том, что брокколи можно есть только в сыром виде. Ну и все ржут. Стив игнорирует этот факт. Ему достаточно того, что его внимательно слушает Крис. А Крису этого и подавно достаточно. И так у них происходит всегда. В тот единственный раз, когда Дженсен рискнул предположить, что песни Стива не очень хороши, разговор вышел следующим: - Крис, тебе не кажется, что песни Стива… - Охуенные, правда? - Ага. Может, у Криса и нет слуха, но он зато очень предан своим друзьям. А это замечательное качество. И если сейчас Дженсен тихонько встает и отходит к стойке с десертами, то это не потому, что Стив плохо поет, нет, он просто не хочет мешать наслаждаться Крису. Ну и потому, что он не такой хороший человек, как Крис, да. - Рекомендую взять чизкейк. Похоже, карма настигает плохого человека незамедлительно. В лице: 1) великой китайской стены 2) Джареда Несобираюсьпроизноситьправильнотвоюфамилию - Что, прости? Дженсен буквально отпрыгивает от него. А что. Со спортсменами, как с автомобилями, - нужно держать безопасную дистанцию. Менее одного метра не рекомендуется. - Чизкейк. Рекомендую. Стив продолжает петь. А Джаред между тем продолжает: - Это лучше, чем сложные углеводы. «Лучше, чем сложные углеводы? – повторяет про себя Дженсен. - Это еще что за бред? Боже, и почему я так нервничаю?» - Я пришел взять кусочек арбуза. «Арбуза? Я пришел взять кусочек арбуза?» - это что, блин, самое умное, что он мог придумать в ответ?! Джаред смеется. Ну, вот как смеются те, кто очень любит смеяться – с сотрясением живота и крошечными счастливыми глазками. Дженсен думает: «Даже и не пытайся. Я знаю, ты мнишь себя выше меня, но я не позволю. Я тоже тебя ненавижу». Думает и изо всех сил цепляется за эту мысль. Джаред делает шаг вперед, Дженсен – назад. Но проклятая стойка с десертами останавливает его. Он делает себе мысленную заметку о том, чтобы предложить переставить мебель в столовой. Очевидно же, что эта мебель безалаберно расположена, потому что нет никакого нормального выхода при чрезвычайной ситуации. - Ну что? Голос у него отвратительный и наглый. - Что «что»? - Ну, выпускной. Не может быть, что он продолжает носиться с этой тупой идеей. Дженсен хочет сказать: «я не собираюсь идти на этот ваш дурацкий выпускной», но Джаред не дает ему сказать и перебивает: - Хочешь пойти на выпускной бал со мной? Ээээ… Ээээ???? Дженсен просто теряет дар речи. И единственное, что крутится у него в голове – это то, что застряло там прямо перед всем этим происходящим прямо сейчас ужасом: - Я просто хотел кусочек арбуза. Когда он вечером приходит домой, все еще пытаясь выяснить, есть ли у него пульс, то десять минут проводит, буквально стучась головой об стену. Потому что эта фраза крутится в мозгу заезженной пластинкой «я просто хотел кусочек арбуза». Всю жизнь прожить в тени проклятого Джареда Падалеки, и вот теперь, когда представился случай послать его ко всем чертям собачьим, он только и смог сказать, что хотел кусочек арбуза!!! Он ненавидит себя так сильно, что даже почти забывает про Джареда. Почти. До тех самых пор, пока не усаживается вместе с родителями за стол и не начинает привычно возносить хвалы всеблагому и милосердному господу, который любит всех своих детей одинаково… и тут вдруг понимает, что упустил из виду нечто чрезвычайно существенное – «Хочешь пойти на выпускной бал со мной? / Я просто хотел кусочек арбуза» Господи, боже мой, ОН НЕ СКАЗАЛ ЕМУ НЕТ!!!