Пока не победим всех

«Что с этой девицей? Ее соски отдают пивом?» Патрик Верона (10 причин моей ненависти)

Им показали колледж. Весь - снизу доверху и сверху донизу - от баскетбольной площадки до научной лаборатории. Джаред улыбался, восхищался футбольными раздевалками, отпускал шуточки по поводу формы печений, которыми их угощали – в общем, делал так, что все вокруг надрывались от хохота. Но ничего из этого сам он даже не слышал. Ни смеха вокруг, ни своего собственного голоса, совсем ничего. Единственным, кого Джаред слышал снова и снова, был Дженсен, рассказывающий о праздниках, на которые тебя не приглашают. Дженсен, уверенный в том, что делает что-то для всех Дженсенов этого мира, Дженсен, говорящий о спасении душ, в то время как единственная душа, нуждающаяся в спасении прямо сейчас – это он, Джаред. А еще он постоянно слышал собственное сердце, громыхающее в ушах, и, чуть тише, раздражающим гулом, настойчивым шумом, знакомый голос: «Почему бы тебе не пригласить на выпускной бал Эклза и не сделать так, чтобы его выбрали королевой?». - Тебе понравилось? Это тоже Джаред по-настоящему слышит. - Что? Их обоих оставили одних в какой-то приемной. Дженсен стоит рядом, помешивая ложечкой в своей чашке цикорий, или что он там пьет вместо кофе, и внимательно смотрит своими неправдоподобно зелеными глазами. - Ну, как тебе это все? Что думаешь? Джареду уже давно так не хотелось плакать, как именно в эту минуту. С тех самых пор, как он видел побледневшую E.T. и думал, что она сейчас умрет. Господи, как ему сейчас хочется плакать! Так же, как тогда, с Е.Т. - Это… круто. - Круто? Ложечка замирает в чашке. Дженсен хмурит лоб. - Я имею в виду, что это было… довольно круто. Даже чересчур круто, учитывая, что ты… Блядь, ты… Дженсен хмурится еще сильнее. Отлично, Джаред! - Я – что, Падалеки? - Ты удивительный. Джаред сначала сказал это, а потом только понял, что именно он сказал. И поэтому чувствует себя скверно, будто совершенно отдельный «кто-то» сказал это за него. Он смущенно отворачивается от Дженсена и вдруг, при повороте, наталкивается на пристальный взгляд таких неправдоподобно голубых глаз, что кажется, будто они подправлены в фотошопе. Это что-то очень необычное. И это заставляет Джареда остановиться и буквально погрузиться в эти фантастические глаза, которые находятся прямо напротив его собственных. Это значит, что их обладатель точно такого же роста. Подумаешь, ничего особенного. И ничего особенного в том, что Отфотошопленные Глаза оказываются огромным парнем с квадратными плечами, тонкими, будто фарфоровыми чертами лица и черной блестящей шевелюрой. Парнем, который проходит мимо Джареда, будто совсем его не замечая, и протягивает руку Дженсену, одновременно демонстрируя великолепную улыбку из рекламы зубной пасты. - Я Том. Том Веллинг, - объявляет он. – Председатель ученического совета. К сожалению, я немного опоздал, был на ежегодном собрании, но я слышал твою речь, и думаю, что успел на самое интересное. – Когда он произносит «самое интересное», ему не хватает только высунуть язык и лизнуть Дженсена, чтобы попробовать, какой он на вкус. Джаред мгновенно приходит в ужас. Невероятный кретин. Кретин ФЕЕРИЧЕСКИЙ, который продолжает держать руку Дженсена в своей все время, пока говорит. – Серьезно, это было… О, это было невероятно, ты знаешь об этом? Я провел годы в Дискуссионном клубе и никогда не слышал ничего подобного… Ничего подобного тому, что сегодня произносили эти губы. – И когда он говорит «эти губы», для Джареда это звучит, как непристойность. Это возмутительно. Дженсена это не возмущает? Но почему? Почему он стоит и смущенно улыбается? - Ну-у, - смущенно тянет Дженсен и опускает глаза в пол, и, наверное, от того, что на нем нет очков, а контактные линзы, ресницы его кажутся длиннющими и даже бросают на скулы легкую тень. Джаред никогда раньше не замечал, что у Дженсена такие ресницы. – Ну, спасибо, Том. И улыбается, еб твою мать! - Не за что, - мерзко улыбается этот кретин. – Я уверен, что с тобой это всегда происходит, ты очаровываешь людей, когда говоришь. - Нет, на самом деле далеко не всегда, - голос Дженсена вдруг становится довольно суровым. – Некоторым это кажется «чересчур круто», да, но чтобы очаровывать – нет, такого мне еще не говорили. Джаред собирается вмешаться и объяснить, что «чересчур круто» - это в смысле хорошо, очень хорошо, а не плохо, но кретин оказывается проворней и продолжает говорить. - Нет? – он подпускает в голос нотки удивления и возмущения, и в то же время старается звучать искренне и убедительно, словно какой-то сериальный актер. – Я совершенно серьезно говорю тебе, Дженсен, - ты должен заниматься этим профессионально, должен посвятить себя этой стезе. Ты никогда не задумывался о написании агитационных речей для безнадежных предприятий? Ты мог бы взять на себя ведение кампании для демократической партии Техаса. Ха! Давай-давай, Дженсен никогда не поведется на твой глупый юмор, урод. Он никогда не смеется из вежливости над тупыми шутками. Тебе придется веками в поте лица трудиться над тем, чтобы Дженсен подарил тебе хоть одну из настоящих своих улыбок – добрых, искренних, с морщинками вокруг глаз – и когда ты ее получишь, мудак, это будет самое лучшее, что тебе когда-нибудь перепадало в жизни, потому что его улыбки бесценны, как редкие драгоценности и… Дженсен смеется. Вокруг его глаз собираются забавные морщинки. Для Джареда это как удар под дых – один из тех, что выбивают из легких весь воздух и не позволяют дышать. - Это вовсе не безнадежное предприятие, Том, скорее один из признаков грядущего Апокалипсиса. Предпочитаю посвящать свои таланты еще более безнадежным вещам, как, например, возвращению в моду троцкизма. Они вместе смеются и это отвратительно. ОТВРАТИТЕЛЬНО. Джаред стоит рядом неподвижно и молча, наблюдая как этот хлыщ флиртует с Дженсеном, а Дженсен ведется. И почему Джаред ничего не говорит? Почему бы ему не сказать первое, что приходит в голову, глядя на них, а именно… - Береза! О, великолепно. Ничего лучше, естественно, ему в голову прийти не могло. Но, по крайней мере, эти двое перестают смотреть друг на друга, как брачующиеся павлины, и оба удивленно пялятся на Джареда, как будто он и есть тут самый главный павлин. - Что, простите? – переспрашивает этот кретинский флиртун. - Я спрашиваю – это береза, вон то, что виднеется в вашем саду? В этой климатической зоне ведь березы не часто встречаются, правда? А жаль. Это очень красивое растение. Кстати, я Джаред, - он протягивает руку и тут же одергивает ее, вроде как осененный какой-то важной мыслью: - Эй, твое лицо мне знакомо, я тебя где-то видел! Тебя не показывали в рекламе шампуня или… чего-то такого? Кретин слегка краснеет. Черные волосы, голубые глаза, румяные щеки – ох, бля, угадайте-ка, кто этот парень? Не иначе, как Супермен! - А, ладно. Видите ли… - кретин нарочито смущается и из притворной скромности опускает глаза. – В прошлом году я выиграл конкурс и стал Мистером Канзас Джуниор. О, уверяю, это была не моя идея! У меня есть друг, Майк, и он думал, что это было бы… А, неважно. После этого у меня было множество контрактов на рекламу, но, чтобы не вдаваться в ненужные подробности, давайте назовем это шампунем. Джаред начинает гордиться своей сообразительностью. И вот как можно после этого говорить, что телек смотреть бесполезно. Ха-ха. Еще как полезно! Особенно для того, чтобы найти за что зацепить и унизить Мистера Великолепного. Реклама шампуня – какое лузерство! - Мой отец снимался в рекламе быстрых супов. И сразу два голоса удивленно восклицают: «Что?!», и две пары глаз удивленно упираются в Дженсена, который стоит и улыбается. Он кажется очень довольным и веселым. ВЕСЕЛЫМ. - Реклама быстрых супов, - поясняет Дженсен и весело декламирует: – «Съешь быстросуп – порадуй свой пуп»! Благодаря этому мы смогли купить большой дом в хорошем районе, реклама – это не так уж и плохо. Кретин улыбается еще шире, и Джаред задумывается о том, сколько же денег пришлось заплатить кретину за всю свою сияющую металлокерамику? - «Порадуй свой пуп»? Не может быть! Мне они очень нравились. - Они были неплохими. Нам подарили целую партию, и мы питались ими почти целый год… Дженсен не прекращает, он не прекращает делать это – выдавать личную информацию о себе! Что он делает? И почему он никогда не делал этого с Джаредом… то есть действительно НИКОГДА?! - Какой шампунь ты рекламировал? - Зеленый шампунь от Лаборатории Кента – «Криптонит против перхоти». Отлично! Тут тебе и пришел пиздец, слышишь, урод? Разве можно было сказать что-то более стремное и тупое? Дженсен просто обязан посчитать это стремным и высмеять кретина. ОБЯЗАН! - О, им пользуется мой пастор Зингер! – Джаред с удивлением понимает, что это вовсе не звучит, как «о, что за хрень!», а Дженсен между тем продолжает: – И он говорит, что очень доволен. Что? ЧТО?! - Даже так? Слушай, Дженсен, у тебя есть время? Хочешь посмотреть наш кабинет по изучению иностранных языков? Я покажу тебе офигенную пилотную программу для быстрого изучения второго и третьего иностранного языка. - Да, конечно. Я буду рад. И на самом деле Дженсен выглядит так, будто он рад. Молча следуя за ними по коридору (они реально ведут себя так, будто их только двое), Джаред замечает, что голос в его голове изменился. Теперь Голос безостановочно твердит: «Я разобью морду этому типу», и звучит, как внебрачный сын Чака Норриса, Терминатора и Гаргамэля, чувака, который мечтал уничтожить всех смурфиков. Голос очень зол и предлагает разные вещи: «Сделай ему подножку!», «Плюнь ему на шею!», пока они спускаются по лестницам под радостную болтовню Мистера Канзас Джуниор. Джаред ничего не делает. Не ставит подножки, не плюет никому на шею, но вовсе не потому, что не хочет видеть, как этот кретин разобьет об пол свое красивое лицо, а потому, что подозревает, что Дженсен тут же кинется ему помогать и спасать, с присущим ему христианским милосердием. Вот он идет и, улыбаясь, смотрит на кретина и говорит ему что-то про действительно интересную школьную программу и бла-бла-бла… «И хоть бы этот Джаред куда-нибудь исчез, чтобы мы спокойно могли устроить небольшую оргию в кабинете для изучения иностранных языков», - дополняет слова Дженсена Голос. И для сына Чака Норриса, Терминатора и Гаргамэля это звучит как-то очень уж отчаянно и безнадежно. Карман Джареда начинает вибрировать. Он сначала сильно раздражается, но потом видит, что это Чад. По крайней мере, об этом сигнализирует экран телефона, на котором высвечивается: «Чадинатор». Джаред позволил Чаду собственноручно забить номер в свой телефон, и он вот так себя записал. Джареду это сначала показалось глупо, а потом смешно, поэтому он так и оставил, потому что в принципе было прикольно. А теперь, когда он смотрит на эту надпись, она кажется ему символом того, что он жалкий неудачник и вечный факапер, который всю свою жизнь прожил, не обращая внимания на людей, которых никто не приглашает на праздники, и не зная, что глаза у Дженсена на солнце меняют свой цвет. Он благодарит бога за то, что Чад звонит именно сейчас, потому что это хоть немного отвлечет его, потому что это друг и все, что бы он ни сказал, не может быть хуже того диалога, что прямо сейчас происходит между Дженсеном и мистером ЯТАКОЙОХУЕННЫЙ. - Ты такой классный! - Нет, это ты классный! - Но ты лучше! - Нет, это ты лучше! - Ты лучше, Дженсен, не спорь, ты просто не-ве-ро-ят-ный! О да, наверное. - Еб твою мать, Джей Ти! Весь колледж только и говорит о том, насколько он стал хорош, и мне кажется, что уже выстроилась целая очередь за билетами на шоу, где покажут, кто же его распечатает. В конце концов, блядь, ты добьешься того, что его коронуют. Ты какой-то тефлон, клянусь своим членом, никакое дерьмо не пристает! "Если оно ко мне не пристает, то почему я прямо сейчас чувствую себя огромной кучей этой вонючей субстанции?!" - горько думает Джаред. Веллинг, должно быть, рассказывает что-то очень интересное о разведении моллюсков в неволе, или о Моисее, раздвигающем морскую твердь, потому что Дженсен смеется. Будто бы в другой вселенной, за тысячи километров от Джареда, смеется, и видеть это больно. Серьезно. Очень больно. - Слушай, Чад, сейчас не самое подходящее время… - Почему? Где ты, черт возьми? В тупике, без малейшего намека на выход – вот где он находится прямо сейчас. - В Олейте. Последнее, что Джаред слышит с той стороны линии – это очень, очень удивленное «Гдеееее?», а потом – тишина. Телефон пищит, демонстрируя значок разряженной батареи и умирает. Как Хью Грант после минета от проститутки, кончил и умер, досвидания. Примерно так же чувствует себя сейчас и сам Джаред. И раз Хью потом ожил, быстро свалил и стал премьер-министром, то, может и ему нужно как можно быстрее свалить из этого ебаного Олейте? - Ну, все было прекрасно, но нам надо ехать. В конце концов, выпускной не организуется сам по себе. Дженсен словно выходит из транса, смотрит на Джареда, потом на часы и – победа, победа, алилуйя! – соглашается. Подтверждает: «Да, нужно ехать» и Джаред отворачивается, потому что не хочет видеть на лице Дженсена выражение сожаления. Лучше умереть в неведении. Он смотрит на Веллинга, на его накачанные руки и мучительная волна бессилия накрывает его. Бессилия предотвратить то, что вот-вот должно произойти, ему не приходит в голову ничего, что можно сделать или сказать прямо сейчас, чтобы изменить ход вещей, и оно просто случается. - Наверняка тебе это уже предложило полколледжа, но я не могу не попросить тебя быть моей парой на выпускном. Если бы я не сделал этого, я просто разбил бы себе голову об эту стену после твоего ухода. И это несущая стена, заметь, я могу навредить не только себе, но и всему зданию колледжа. Этот чувак должен умереть. Мгновенно и максимально болезненно. От того, что Дженсен рассмеется ему в лицо и скажет: «Да, конечно, мечтай, урод!», ну, или что-то более вежливое по форме, но такого же содержания. Скажи это, Дженсен, скажи, скажи! - Хорошо. Э-э-э, ладно, - Дженсен задыхается, он очень удивлен, покраснел и, кажется, не может связать и двух слов подряд: - В том смысле, что… Я не знаю. «Я не знаю». «Я НЕ ЗНАЮ»!!! Конечно, это не то же самое, что «ДА, О БОЖЕ, А ПОТОМ УСЫНОВИМ ДЕТЕЙ, ЕЩЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ БРАНЖЕЛИНА», но и далеко не «ИДИ-КА ТЫ ТРАХАТЬ ОБЕЗЬЯН В ТИМБУКТУ». Если бы он просто сказал «нет», было бы лучше. А «я не знаю» - это просто какой-то пиздец, реально. Веллинг, естественно, реагирует так, как реагировал бы на его месте любой, до отвращения воспитанный, человек. Улыбается, придвигается всем телом, вторгается в личное пространство Дженсена, радостно пожимая ему руку: - Не обязательно мне давать ответ прямо сейчас. Но, ведь это было бы наглядным примером того, о чем ты сегодня говорил, разве нет? Объединение двух колледжей. Подумай об этом. Мой телефон есть в брошюре, которую вам дала директриса. Весь его вид кричит о том, что он хочет Дженсену отсосать. Джаред не дает Дженсену ответить, сухо бросает Веллингу «увидимся» и тащит смущенного оратора на парковку. Тот факт, что Дженсен не сопротивляется, кажется ему плохим знаком. Он будто бы до сих пор пребывает в шоке. Означает ли это, что Веллинг ему понравился? И что он пойдет с ним на выпускной? Дженсен не может идти с ним, Джаред же первый ему предложил!!! Хорошо, фактически, он ничего положительного не ответил, но ведь, Джаред предложил первый, значит, у него должно быть преимущество, разве не так? Джареду кажется, что так, и, возможно, это дефектная логика, но если Дженсену нужен высокий партнер для танцев, то это обязательно должен быть он, а не кто-то левый. Он, конечно, не рекламировал по телевизору никакие шампуни, но у него тоже красивые волосы. Сэнди постоянно говорит, что у него красивые волосы! - Я не думаю, что дверь откроется, если ты не достанешь ключи от машины, Джаред. Джаред понимает, что вот уже целую минуту пытается открыть дверь внедорожника ключами от дома. - Ты будто бы чем-то расстроен. Все в порядке? Джаред должен ответить «Да». И он сделает это. Но, когда он смотрит на Дженсена, его язык не может выговорить такой сложной конструкции, как «да». Это слишком сложная ложь. Красно-лиловое закатное солнце бьет Дженсену прямо в лицо, образуя вокруг его головы какое-то подобие золотой короны. И без того бессловесный Джаред и вовсе немеет, глядя на это чудо. В жизни своей он не видел ничего прекрасней, чем это лицо и этот лучистый взгляд, которые всегда были именно такими. Открытыми, прямыми и честными, готовыми распахнуть душу навстречу тому, кто разглядит ее неприметную прелесть и очарование. Тому, кто в нее не плюнет.