Пока не победим всех

«Всеми признанная истина заключается в том, что как только что-то в твоей жизни начинает улучшаться, что-то другое разваливается на части» Бриджит (Дневник Бриджит Джонс)

Когда Буш победил на выборах первый раз, когда Флорида определила его окончательное преимущество, и, в результате подсчета и пересчета голосов и пятинедельных юридических разбирательств, Верховный суд США все-таки утвердил его кандидатуру, Дженсен почти двенадцать часов провел в полном молчании, не произнеся ни единого слова. Его семья была уверена, что Дженсен просто был до такой степени зол, что боялся открыть рот, чтобы не начать извергать потоки проклятий и богохульств. Они думали, что он предпринимает неимоверные усилия, чтобы не нарушить вторую заповедь и не поминать имя божье всуе катастрофическое количество раз. Но Дженсен молчал не поэтому. Да, он был зол. Он был взбешен и страшно разочарован, так, словно Земле совершенно точно угрожал третий ледниковый период или что-то вроде того. Но, кроме всего прочего, Дженсен был ошеломлен. Он просто не мог в это поверить, и его уму требовалось время для того, чтобы смириться с тем, что вроде бы невозможное вдруг стало правдой и теперь придется иметь с этим дело. То, что происходит сейчас, заставляет Дженсена реагировать точно так же. Если он не произнес ни единого слова с того самого момента, как сел в машину, то только потому, что не может поверить в то, что такой парень, как Том Веллинг, свободно владеющий немецким, красивый и харизматичный, очаровательный и участвующий в социальных программах (он поддерживает программу развития сельских общин, культивирующих кукурузу), попросил ДЖЕНСЕНА быть его парой на выпускном. ДЖЕНСЕНА, который в течение всей своей учебы в колледже разговаривал практически только с Крисом и Стивом. ДЖЕНСЕНА, который никогда не держал в руках пригласительного ни на одну вечеринку, даже на детское бассейн-пати у Сьюзи Харт. ДЖЕНСЕНА. Нет никакого смысла Дженсену вести себя настороженно, словно кошка, недоверчиво выискивая в предложенном угощении иголку, разве не сказал ему Джаред буквально пару часов назад, что люди могут вести себя с ним хорошо просто потому, что он заслуживает этого? Разве не сказал, что ему надо привыкнуть к тому, что люди могут относиться к нему хорошо? Ну вот, должно быть, это как раз это и есть. Святой боже благословенный, Дженсен не может поверить в то, что действительно заслуживает такого. Должно быть, он очень много времени проводит, предаваясь философским раздумьям на эту тему, потому что когда возвращается к реальности, вдруг не видит за стеклом совсем ничего. Ну, то есть НИЧЕГО ВООБЩЕ. И это «ничего» вовсе не касается того, что за окнами темная безлунная ночь, это само собой, а того, что НИЧЕГО НЕ ВИДНО. Нет ни фонарей, ни домов, ни заправок, ни других машин на дороге, ничего. Только если очень сильно напрячь глаза и всмотреться в непроглядную темень за стеклом, то можно увидеть… еще один большой кусок этого ничего. Они двигаются через какой-то огромный пустырь, простирающийся с обеих сторон дороги, у которой даже нет тротуаров и ограждений. Это похоже на то, как если бы они двигались по какой-то огромной Долине Смерти. Или внезапно попали в Чистилище. Церковь недавно сделала публичное заявление, что Чистилища не существует, однако, если бы эти активисты хоть раз побывали в Канзасе, они бы наверняка изменили свое мнение. Дженсен поворачивается и смотрит на Джареда, который ведет машину с очень напряженным выражением лица, даже как будто чем-то сильно раздраженным. Это странно. Обычно у Джареда бездумно счастливое лицо, все в веселых ямочках и солнечных ухмылках, типа «а ну-ка, надень очки, а то ослепнешь». - Где, черт возьми, мы находимся? – Дженсен ждет ответа, а Джаред вместо этого только как-то невнятно мычит. – Я что, уснул, а мы за это время перенеслись в пустыню Мохаве? Это Калифорния? Это должно было быть шуткой, но когда Джаред не отвечает, Дженсен начинает нервничать всерьез: - Где мы, черт возьми, Падалеки?! И что это за дорога - тире - козлиная тропа? Та самая, по которой сто лет назад влачились паломники? Ничего, молчание на линии – Джаред продолжает вести машину молча, сосредоточенно глядя перед собой. - Эй! Что это за хрень? Где мы?! Когда Дженсен повышает голос, Джаред издает какой-то смешок. Но это ненормальный смешок, а какой-то очень неприятный и даже… сердитый? - Я рад, что спустя час ты все-таки соизволил выйти из кататонического ступора и вернуться в мир живых, чтобы порадовать нас своим обычным очарованием, Дженсен. Это такое облегчение. Сердитый и саркастичный? Кто это такой вообще и где мой… Проклятье! Где Джаред? Дженсен смягчает и понижает свой тон: - Можешь сказать мне, пожалуйста, как мы оказались вдруг на дороге посреди Ботсваны, Джаред? Пожалуйста! - Видишь ли, это произошло в результате того, - Джаред всем корпусом поворачивается в сторону Дженсена и теперь ему очень хорошо видно насколько тот зол и сердит. – Что мы очень сильно задержались в Олейте. И я решил поехать по дороге, о которой мне рассказывал отец, напрямик, чтобы побыстрее оказаться в Лоуренсе. Она, конечно, не такая удобная, но зато в два раза короче. Вот оно что. - А, - Дженсен расслабляется на своем сидении. Он и вправду немного впал в истерику. – И сколько нам еще ехать? Джаред что-то невнятно бормочет себе под нос. Дженсен придвигается ближе, чтобы лучше расслышать: - Что ты сказал? - Мы должны были быть дома полчаса назад! Да, Дженсену только казалось, что он «немного впал в истерику», потому что на самом деле впадать в истерику он начинает прямо сейчас: - Чтоооо?! Ты что, заблудился?!!!! - Нет, блядь! Здесь должен быть поворот, просто… Я не могу его найти! Я не заблудился, потому что это та дорога, но почему-то нет поворота, поэтому я не заблудился. О, здорово. Сейчас он начинает приводить аргументы, будто бы он находится на заседании Дискуссионного клуба. - Но, но… почему бы тогда не развернуться назад? Почему бы не спросить у кого-нибудь дорогу? - Конечно, Дженсен! Почему бы тебе не выйти и не спросить дорогу вот в этом «Старбаксе»? Заодно возьми мне ванильный фрапуччино, пока я буду стоять в очереди в МакАвто… Мммм, - Джаред мычит и плотно сжимает губы. – Тем более что мы вот-вот куда-нибудь да приедем. Ну не может же быть, что мы не найдем хоть каких-то признаков цивилизации! Нет, мы будем ехать вперед и обязательно что-то найдем. В любом случае, хуже уже быть не может. Дженсен морщится: - Не говори так! - Как именно? - Что хуже быть не может. Моя мама говорит, что нельзя даже думать об этом, потому что это похоже на пари с Богом, а если споришь с Богом – то всегда проигрываешь. Когда Джаред с шумом втягивает в себя воздух, его ноздри расширяются, как у быка, и в другой ситуации это было бы даже смешно. Но не сейчас. - Послушай, я очень уважаю твою мать, честно. Но сейчас мы едем по проселочной неосвещенной дороге посреди ебаного Канзаса, где нет ни души, в часе езды от последней заправки, которую я видел, и которая, по-моему, не использовалась уже несколько лет. И поэтому у меня есть три веских повода считать, что хуже уже быть не может. И если Богу угодно считать это спором, в котором он хочет победить, то пусть лучше пошлет нам навстречу хотя бы один фонарь. Сразу после этого двигатель начинает троить, чихать и задыхаться, а машина – конвульсивно дергаться, после чего, издав последний, какой-то полузадушенный животный всхлип, останавливается. Похоже, в небесном казино Бог решил поменять все выигранные фишки на гринбеки, и Дженсен кидает на Джареда испепеляющий взгляд. Он громко дышит через нос и похоже, что его ноздри тоже раздуваются, как у быка. Джаред же делает вид, что ничего страшного не происходит. Ха. Ха. Ха. Ха. - Так, спокойно, - говорит Джаред. – Не волнуйся. – Но Дженсен не может не волноваться, потому что кажется, что Джаред это говорит не столько для того, чтобы успокоить его, сколько для себя, и это пугает. – По крайней мере она не взорвется. Просто… ладно, у нас просто закончился бензин. Ебтвоюмать. - Ты. Не. ЗАПРАВИЛСЯ. Тупой ты кусок… - Эй, спокойно, Эклз! Не богохульствуй, а то будешь гореть в аду. Напоминаю, что это ТЫ выдернул меня из столовой и заставил срочно ехать в Олейте, а потом не очень торопился его покинуть… - Но это не я должен следить за уровнем топлива и заполнять бак, если он почти пуст! - Там было достаточно бензина для возвращения по автостраде! Но, наверняка, мы проехали намного больше километров по этой… дороге… и… Ну, ничего страшного не случилось, в конце концов, чтобы ты так рвал себе задницу. – Дженсен почти безглазо смотрит на Джареда, двумя черными разъяренными провалами. Джаред успешно игнорирует этот взгляд. – Доставай свой телефон, надо позвонить, чтобы за нами приехали. - Почему мой телефон? Звони со своего! - Потому что мой разряжен, доволен? – Джаред откидывается в кресле со скрещенными на груди руками, всей своей позой демонстрируя, что он больше ничего не может сделать. – Ну, можешь спасти нас, святой Дженсен, покровитель всех детей Майкла Джексона и других безнадежных предприятий? Пытаясь нащупать в карманах джинсов свой мобильный телефон, Дженсен сердито бормочет: «это невероятно… ты худший образчик человеческой некомпетентности, который я когда-либо видел…», потом, роясь в рюкзаке: «тупой придурок, ушибленный гормонами, неспособный заправить…» и, наконец, хлопая себя по карманам рубашки: «да как я вообще согласился что-то с тобой организовывать и… Хм». - Хм? – переспрашивает Джаред. – Это все, чем ты еще можешь меня оскорбить? Этим своим «хм»? Это что, какой-то христианский сленг? Дорогой Дженсен, прямо сейчас ты получишь небольшой урок смирения. С любовью, твой Господь и Спаситель, Иисус Христос. - У меня нет телефона. Джаред скептически смотрит и не верит: - Да не ври. У тебя резко прорезалось чувство юмора и ты решил пошутить. Я очень ценю это, но сейчас, блядь, не время и это нихуя не смешно! Поэтому доставай телефон и звони своим Монахам Без Границ, или кому там, чтобы приехали и нас спасли! Дженсен буквально скрежещет зубами: - Я оставил его в приемной или в аудитории, когда уходил… мы уходили… нет, когда убегали оттуда! Я не помню! - У тебя нет телефона? У ТЕБЯ ЧТО, СЕРЬЕЗНО НЕТ ТЕЛЕФОНА?! - А у тебя сел аккумулятор! - Зато у меня хоть есть телефон, чтобы запустить им в твою дырявую башку! - Это ты виноват! Ты виноват, что не заправил бак и что поехал по этой сраной дороге! - Нет, это тебе понадобилось обязательно ехать сегодня! Это из-за тебя… А, черт! – Джаред откидывается на спинку кресла и закрывает лицо ладонями. Целую секунду Дженсен думает, что сейчас Джаред его ударит, и, что самое ужасное, понимает, что готов ответить ему тем же. Он отмечает жар на щеках и щекотку в мышцах предплечий, начинает коротко дышать и чувствует, как напрягается тело, готовясь принять первый удар. Может, это и есть самый лучший способ разрешить все их бесконечные споры? Смачная драка – до тех пор, пока один из них не умоется кровью и не признает свою неправоту. Но, проходит еще секунда, и Дженсен с удивлением замечает, что Джаред вовсе не собирается драться. Он глубоко дышит в ладони, закрывающие лицо, будто пытаясь успокоиться. И действительно, когда начинает говорить, звучит уже гораздо спокойней, чем раньше: - Хорошо. Хорошо. Можешь передать мне светоотражающий жилет, который находится в перчаточном ящике? Пасиб. Это «пасиб» - так по-джаредовски, это вечное его словечко, которое так раньше раздражало Дженсена, но сейчас, благодаря ему, происходит чудо – Дженсен перестает дышать, как бизон, и совершенно успокаивается, будто бы они едут по асфальтированной магистрали, полной света и других автотранспортных средств. - Зачем ты хочешь… - Дженсен, мы не можем стоять посреди дороги всю ночь без огней и каких-то опознавательных знаков. Вдруг будет проезжать грузовик? Он снесет нас с дороги нахрен. Нужно, чтобы ты выкручивал руль вправо, пока я буду сзади толкать, хорошо? Поможешь? Дженсен медленно кивает: - Конечно, помогу. Джаред вертится в кресле, надевая переданный жилет, и когда открывает дверь машины, чтобы выйти, у Дженсена предательски сжимается желудок и он рефлекторно хватает того за предплечье. Джаред смущенно оборачивается. - Послушай, - Дженсен быстро бормочет. – Ты уверен, что это безопасно? Я читал статистику и знаю, что многие погибают именно когда выходят из машины в случае инцидента. Их сбивают, потому что просто-напросто не видят. Может, лучше тебе вовсе не выходить? Джаред улыбается, и это так, будто действительно на дороге вдруг появляются фонари. - Не переживай, Джен, я заметный. Видишь, какой вырос? При том, что был ушиблен гормонами. Через пять минут машина уже стоит у обочины в относительной безопасности, а Джаред закрывает за собой дверь, возвращаясь на водительское сидение. - Ну вот. А теперь расскажи-ка мне, дорогой, - он ерзает в кресле, выкручиваясь из светоотражающего жилета. – Как прошел твой день? Целую секунду Дженсен говорит себе: «Я не буду смеяться с ЭТОГО», но это очень короткая секунда, потому что они стоят посередине непонятно какой дороги, вообще непонятно где, и Джаред вовсе не похож на того, кто просто хочет поиздеваться и поднять свою самооценку за счет другого. Если быть честным, то Дженсен понимает, что это естественная человеческая реакция – шутить в серьезных обстоятельствах, дабы разрядить атмосферу, сделать так, чтобы другой человек не чувствовал себя скованно и нервозно, это самая естественная вещь на свете. Однако, Дженсен привык естественным реакциям сопротивляться. И, возможно, сейчас как раз тот самый момент, чтобы перестать это делать, и просто расслабиться? - О, день прошел отлично, спасибо. Если не считать, что в колледже на меня все смотрят, как на шимпанзе, умеющего летать, что мне нужно организовать выпускной бал, более чем для двух тысяч человек, и что я заперт в японской машине с парнем, который думает, что Guitar Hero – это олимпийский вид спорта. Но в остальном – хорошо. Это ровно то же самое, что Дженсен сказал бы и неделю назад. Единственное, и даже он сам это отмечает, его тон совсем не такой высокомерный, и действительно звучит, как хорошая шутка. - Эй, тупица, Guitar Hero требует нехилой координации. Я могу как-нибудь тебе продемонстрировать, если хочешь, но сразу предупреждаю – у тебя нет шансов. Я тебя сделаю, как ребенка. Дженсену нужно много времени для того, чтобы переварить и принять какие-то изменения. Иногда даже целый день. Но дело в том, что это первый раз, когда Джаред предлагает сделать что-то, не имеющее никакого отношения к выпускному балу. И сделать это он хочет - вместе.