Пока не победим всех

«Мой идеальный мужчина на подходе, и я не собираюсь целоваться с кучей болванов прежде, чем встречу его». Джози (Нецелованная)

Если смотреть на все позитивно, то в этом вынужденном застревании посреди Ничего, как раз на половине Дороги, Ведущей в Никуда, тоже есть свои преимущества. Сейчас вечер пятницы и у Чада, стопроцентно, уже готов какой-то нетривиальный план. Один из тех, которые включают в себя раздевание в публичных местах с последующей публикацией фото в местной прессе, естественно. Так что сегодня Джаред счастливо избавлен от этого, или от того, чтобы тупо сидеть дома и смотреть «Смотри, кто танцует» вместе со своей матерью. Кроме того, сидения в машине довольно удобные и ниоткуда не дует. Небо вдали от города выглядит очень красиво, а айпод полностью заряжен, в отличие от сдохшего телефона, так что можно слушать музыку, сколько влезет, если вдруг возникнет такое желание. Поэтому все не так уж и плохо. Особенно, если учесть тот факт, что Дженсен невероятно приятно пахнет. Не то, чтобы Джаред специально принюхивался, нет, скорее неожиданно для себя сделал такое открытие. В конце концов, если у тебя есть нос и не так много вещей, которыми можно занять себя в выключенном автомобиле, трудно не начать ко всему принюхиваться, разве не так? А особенно трудно этого не делать в теплой тесноте салона с откинутыми сидениями, которые находятся так близко друг от друга. Но нет. Безусловно, Джаред НЕ думает об этом. У него бурчит в животе от голода, и вот – об этом, об этом, об этом!!! - он сейчас и думает больше всего. О еде. Боже, как же он не заметил до сих пор, что умирает от голода? Должно быть потому, что это был первый такой раз в его жизни, не иначе. Джаред чувствует себя последним мудаком, однако, очень предусмотрительным мудаком, так как вспоминает, что в бардачке у него всегда есть какой-нибудь пакетик с лакомствами. Он тянется за ним и радостно говорит: - Теперь ты будешь на меня молиться, Эклз! Дженсен от неожиданности вздрагивает всем телом, так сильно, что внедорожник начинает качаться, так, будто что-то снаружи врезалось в них. - Что?! Черт бы побрал это личное пространство! - Я просто хотел открыть бардачок. У меня там есть еда. И в подтверждение своих слов Джаред вытаскивает и демонстрирует Дженсену довольно объемный пакет, на который тот смотрит скептически: - Это не еда. Конечно же, это еда. Здесь есть все необходимое: шоколадки с арахисом, лесными орешками, а некоторые с изюмом, жевательные конфеты и соленые чипсы. Это настоящая, вкусная, стопроцентная еда, но Дженсен почему-то пренебрежительно фыркает: - Я не употребляю гидрогенизированные жиры. Джаред открывает пакетик с чипсами, нарочно пытаясь произвести как можно больше шума, а потом набивает ими полный рот и смачно хрустит на всю машину. Это очень весело, смотреть, как обиженно вытягивается при этом у Дженсена лицо. - Знаешь, масло, на котором жарятся чипсы, также содержит… А, пофиг! – он сдается и засовывает руку в пакет с чипсами. Это конечно глупо, но Джаред испытывает удовлетворение, глядя на это. – Сейчас я готов взять в рот что угодно! Пять минут спустя, когда пакет пустеет, а Дженсен сидит и сосредоточенно облизывает пальцы от гидрогенизированных жиров или как оно там называется, эта фраза будто застревает у Джареда в мозгу - «Я готов взять в рот что угодно». Конечно, это не было сказано с каким-то особенным выражением или подтекстом, и уж точно не с тем подтекстом, о котором сейчас думает Джаред, но блядь, БЛЯДЬ, нельзя сказать это ТАКИМИ губами и не вызвать в воображении совершенно определенный образ. Очень горячий образ. Особенно, если еще эти губы сосут. Палец за пальцем. И с таким вниманием к деталям, что у Джареда начинает потеть спина и вот-вот промокнет рубашка вместе с трусами. - Ты всегда должен делать все идеально, да? Это вырывается само, против воли. Возможно потому, что он обязательно должен что-то сказать: или это или «еще три секунды ты будешь так облизывать свои пальцы, и у меня встанет». - Ты о чем? А, ну хоть перестает сосать. Фух. - О тебе. Ты всегда все делаешь идеально. Обращаешь внимание на то, что ешь, чтобы не дай бог не погиб ни один тюлень, на то, что носишь, чтобы не эксплуатировать труд какого-нибудь ребенка, делаешь домашние задания так хорошо, что большую часть времени учителям даже не нужно тебя поправлять. Ты устанавливаешь очень высокую планку для остальных, знаешь? – Джаред ни в малейшей степени не намеревался сейчас откровенничать. На самом деле, как и всегда, еще несколько секунд назад он совершенно не знал, что вообще заговорит об этом. Но теперь, начав говорить, он уже не может остановиться. Несмотря на то, что Дженсен таращится на него, как на невиданную рыбу, которую только что вытащил из воды. – Возможно, именно это и происходило все те разы. Возможно, никто тебя никуда не приглашал потому, что мы понимали, что это не отвечает твоим критериям и не может быть тебе интересно. Или потому, что боялись не выдержать сравнения и проигрышно смотреться на твоем фоне? В машине воцаряется странное молчание, и когда голос Дженсена нарушает его, то он звучит совершенно не так, как во все другие разы, что Джареду доводилось его слышать. Он звучит близко. Очень близко и очень по-мужски. - Нет, меня никуда не приглашали только по одной причине - потому что я мрачный ботан. Опущенный взгляд, щетина на лице после целого дня без бритья. Джаред не может тоже не опустить взгляда, потому что если еще хоть немного продолжит смотреть на это лицо, хрен его знает, что может случиться. - Ну да, - Джаред еще сохраняет способность шутить. – И это тоже. Они съедают еще один пакетик жареной картошки, стараясь не сталкиваться руками, доставая ее по очереди. - Послушай, - если уж пошли такие откровенности, то Джаред решает быть откровенным до конца. – Мне очень жаль по поводу бензина. Думаю, что я иногда действительно пребываю в каком-то своем мире. - Иногда? И это выходит очень естественно, сказать: «Эй!» и шутливо хлопнуть Дженсена по руке, однако то, как у Джареда сжимается при этом желудок, ощущается странным и далеко не таким естественным. - Я пытаюсь перед тобой извиниться, идиот. - Извини, я не понял. Ты как-то очень хреново это делаешь. Есть моменты, когда Джаред совсем не понимает, шутит Дженсен или нет, но тот ехидный огонек, который сейчас блестит в его глазах, определенно не имеет ничего общего с христианской моралью. - Вот тут ты облажался, Эклз, потому что все те, кому я что-нибудь делал, а такие люди есть, можешь мне поверить, все говорили, что я делаю это феноменально. Дженсен краснеет, как помидор. А Джаред мысленно заносит одно очко на счет команды Падалеки. День, когда Джаред поймет, почему ему так нравится вгонять кого-то в краску и заставлять чувствовать себя неудобно, станет днем величайшего открытия во Вселенной, потому что, мама дорогая, как он балдеет от этого. Они говорят о колледже, о преподавателях и о том, какой чудесный запах у этой ночи, когда никого нет рядом. Дженсен иногда шутит: «Это ночь так пахнет? Я думал, это твой дезодорант», и Джаред тоже иногда шутит, и очень удивляется, когда Дженсен смеется. И смех этот внезапный и короткий, такой, будто самому Дженсену он удивителен в первую очередь. Проходит около двух часов, прежде чем они замечают, что по дороге так и не проехало ни одной машины. Джаред и не хочет, чтобы кто-нибудь тут проезжал или вообще как-нибудь к ним приближался, и это самое хреновое. В огромном списке хреновых вещей – самое хреновое, реально. Он знает, что вряд ли кто-то вообще тут появится до утра, потому что сложно себе представить того идиота, который выберет эту дорогу, чтобы куда-то доехать по ней среди ночи. Он размышляет о том, куда она ведет, а также о том, как называется одеколон, которым пользуется Дженсен, когда вдруг в голову приходит мысль о том, что это для него нормально – не спать поздним пятничным вечером, а Дженсену наверняка уже давно пора было помолиться и лечь в кровать. Но когда он спрашивает о том, не беспокоятся ли о Дженсене дома и не звонят ли в Ватикан по поводу его исчезновения, ответ заставляет его выпучить глаза и приоткрыть в изумлении рот: - А меня и не ждут по пятницам дома. Я сплю с Крисом. Ммм, хорошо. Что???!!! - С Крисом. Кейном? - Нет, Картером! Да, с Крисом Кейном. Дженсен говорит это, не придавая словам абсолютно никакого значения. Ноль значения. Он спит с Крисом. «Я готов взять в рот что угодно», «Я сплю с Крисом». Это просто фразы, но блядь. БЛЯДЬ. - Я думал… Ну да. Кейн и ты. Я думал, вы были друзьями. Дженсен не понимает. Он смотрит так, будто не понимает. - Мы и есть друзья. «Я сплю с Крисом». - Друзья, которые… - Джареду хочется выразиться помягче, но он не знает, как это сделать. – Которые трахаются? Если бы у Дженсена были очки, они бы наверняка сейчас полезли ему на лоб. - Что?! Нет! – Это «нет» звучит так резко, что даже дергается автомобиль. – Нет. Я – нет. НЕТ. Слишком много «нет». «Я - нет»? Что он этим хочет сказать? Он имеет в виду, что он – нет?.. Что он действительно никогда не… - Ты никогда не… У Джареда пересыхает во рту. Почему? Лучше даже не задаваться этим вопросом. - С Крисом, - подчеркивает Дженсен и выглядит так, будто срочно хочет сбежать, откидываясь при этом на сидении, словно испуганное животное. Джаред с удовольствием позволил бы ему сбежать, но ему просто НЕОБХОДИМО знать, да или нет, потому что… Ладно, ему просто необходимо это узнать. – Я имею в виду, что я и Крис - нет. То есть, Крис – да. Но я… - И это признание. Дженсен не хочет этого, но признается. Потея и сгорая от стыда, но признается. – Я – нет. А. Хорошо. То есть, он – нет. Очень хорошо. - А, хорошо. А что еще Джаред может сказать? Что никогда ему чья-то девственность не казалась хоть сколько-нибудь сексуальной, а сейчас он сидит и представляет себе Дженсена, возбужденного, умоляющего, умирающего от желания в свой самый первый раз? Он не может это сказать. Поэтому лишь повторяет: - Ну, это хорошо. Но, видимо, это все-таки не то, что нужно было сказать. - Послушай, - голос Дженсена становится сухим и высокомерным. Конечно, кто бы сомневался, что каникулы продлятся недолго. – Я не нуждаюсь в твоем одобрении. - Что? А, я знаю. Я просто сказал, что мне кажется, что это хорошо. - Это вообще не твое дело! Э? Ладно. Внезапно челюсть Джареда сжимается так сильно, что аж скрипят зубы. От ярости. - Я и не говорил, что это мое дело! Я сказал, что мне кажется, что это хорошо! Должно было показаться, что плохо? Больше между ними нет никакого диалога, есть только жесткая перестрелка колкими фразами. Они говорят почти одновременно: - Ты не можешь иметь никакого мнения по этому поводу! - Но у меня оно есть! Чего ты так напрягаешься? - Что ты этим хочешь сказать? - Ты же лучший в классе, сделай свои собственные выводы! И тогда Дженсен повышает голос, в котором Джаред чувствует, немного, совсем немножечко, неуверенности или даже… страха?, и добавляет еще одну фразу к тем двум, уже намертво выжженным в его голове: «Я готов взять в рот что угодно», «Я сплю с Крисом»: - Я БУДУ ЦЕЛОВАТЬСЯ ТОЛЬКО КОГДА ЗАХОЧУ, ТОЛЬКО ЕСЛИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЭТОГО ЗАХОЧУ И ТОЛЬКО С ТЕМ, С КЕМ ЗАХОЧУ! Как в баскетбольном матче, Джареду хочется взять тайм-аут. И отмотать немного назад, как делает тренер с записью игры, чтобы объяснить, где именно облажалась команда. Ох, бля! Целовааааааться? Они вообще не говорили об этом! Они говорили про секс, про потрахушки с Крисом… Но Дженсен сказал… Он только что сказал это! Он сам признался! И это признание уже есть, оно стоит между ними, и уже поздно делать вид, что оно не имеет никакого значения. Потому что сердце Джареда начинает биться в сумасшедшем ритме, выстукивая, как автомат: «Никто. Никогда. Никто. Никогда. Никто»… - Ты никогда не целовался? Если бы Дженсен мог стать еще бледнее, он вероятно начал бы поглощать свет. - Яэтогонеговорил. Он говорит это одним словом, и Джаред отвечает так быстро, как только может, потому что это то, что он чувствует именно в эту секунду: - Ладно, может не так прямо. Ты сказал: «Я буду целоваться только… бла-бла-бла». Если бы ты уже с кем-то целовался раньше, ты бы сказал: «Я целуюсь только…» или нечто вроде того. Ты не можешь вот так вот неправильно употребить время, Дженсен, ты же чемпион Дискуссионного клуба! Дженсен бросает быстрый взгляд в окно. Может, он молится о начале второго пришествия и чтобы Иисус Христос явился прямо сейчас и спас его? Или рассматривает возможность быстро открыть дверь машины и бежать без остановки через все канзасские поля? Похоже, он всерьез раздумывает над последним вариантом. - Все в порядке, Дженсен, я понимаю. Ммм, отлично. Наверное, это прозвучало немного покровительственно. Немного. Может из-за этого Дженсен приходит в ярость? Возможно. - Да что ты можешь понимать!? Ты не… - Дженсен раздраженно машет рукой. – Боже, да ты посмотри на себя! Лучший способ защиты – это нападение. Ха! Все подтверждается. Он никогда не целовался! Еще одно очко и игру выигрывает команда Падалеки! - А что со мной не так? - О, это нетривиальный вопрос. Уверен, что твои родители ночей не спят, пытаясь на него ответить. Ты и твой… бесконечный послужной список! Это единственное, что тебе понятно – идиотский механический секс! Как ты можешь понять что-то, выходящее за эти рамки? Что-то, что может иметь хоть какой-нибудь смысл? Уверен, ты гордишься теми фотографиями в журнале. Тебя наверняка радует то, что весь округ имел честь видеть Джареда Падалеки post coitum, после того, как… ты трахался с тем австрийцем по обмену! А, Рольф. Какие классные воспоминания. Он был такой милый, и так забавно говорил “Jarrred, lieben”, со своим тирольским акцентом. Это было похоже на какой-то рекламный слоган, только с сексуальным подтекстом… Но, черт возьми, они не говорят сейчас о Рольфе, а значит, Дженсен просто хочет как-то зацепить, поддеть его этим. - Что? ЧТО? – блядь, вот реально, кто-то вообще может понять этого человека? – Какое это все имеет отношение к тому, что ты никогда… - Я НЕ ГОВОРИЛ ЭТОГО! - Ладно, хорошо! И к твоему сведению, мы не трахались! Мы просто… вполне невинно позабавились с ним в раздевалке. И это Чад потащил нас фотографироваться, мы не собирались! Дженсен бормочет сквозь зубы: «Конечно, что ты еще можешь сказать», и тут Джаред по-настоящему выходит из себя. Вот так вот, первый раз за все время. Злится из-за постоянного осуждения Дженсена, необходимости оправдываться и извиняться, из-за всего этого постоянно демонстрируемого морального превосходства, из-за мерзкого отношения, как к какому-то деграданту, шкала ценностей которого не более чем грязь из-под ногтей. - Да. Это было. Был петтинг с парнем, который мне по-настоящему нравился. Было только это и ничего больше. Ты сам увидишь, Дженсен, что между искренним и чистым поцелуем с любимым человеком, с которым ты собираешься провести остаток своих дней, и быстрым перепихом для того, чтобы опустошить переполненные яйца, - у Дженсена сходят все краски с лица, но Джареду все равно. – Между этими двумя крайностями есть еще много вещей, и одна из них – это то, чем я занимался тогда в раздевалке, и что так тебя ужасает. Мы хорошо провели время, никто не пострадал, мы получили пару оргазмов, и никто не искал в этом какого-то метафизического смысла, и не думал ни о каких возможных последствиях этого для африканской страны Малави. Джареда будто пришпорили, и он уже не может остановиться. - Так что, может быть, я ничего не понимаю в этом твоем обете целомудрия, но скорее всего, это ты нихрена ни в чем не понимаешь. Потому что ты не в состоянии просто сделать то, чего тебе хочется, без одобрения твоих родителей, пастора и раввина. Ты сразу же начнешь плакать и мучиться ложным чувством вины: «Простите меня, падре, я согрешил». Ты боишься того, что к тебе кто-нибудь прикоснется, вот в чем правда. А все остальное – это лишь ширма для того, чтобы скрыть это. Дженсен, кажется, собирается улететь в стратосферу, движимый одной своей искренней яростью. - У тебя нет никакого права… Ты не имеешь ни малейшего представления… ЭТО НЕ ТАК! Это, конечно, не очень похвально, но Джаред испытывает непреодолимое желание продолжать бить по больному. Только чтобы увидеть Дженсена, наконец, поверженным. Только для этого. - Не так? Конечно же, так! – едкий вопрос уже готов сорваться с языка, а иначе он просто выжжет ему внутренности напалмом. – Ты бы потискался с Веллингом? Парень потерял голову от тебя и готов был даже подставить задницу и сделать все, что угодно! Это же отличный вариант, великолепный образчик шлюхи – высокий, мускулистый, идеальный! Ты бы это сделал? Позволил бы ему отдрочить тебе прямо там, в этом чудесном кабинете для изучения иностранного языка? Потому что он явно хотел отдрочить тебе, и ты сам тоже должен хотеть, чтобы тебе дрочили, хотя бы иногда. Без поцелуев, без цветов и свечей, без ничего, Эклз, просто механическая работа и точка. Ни в коем случае, НИ ЗА ЧТО НА СВЕТЕ, ты бы не сделал этого! Уверен, что ты думаешь, что ослепнешь, если другой парень прикоснется к твоему члену! Джаред понимает, что несправедлив, но плюет на это, потому что когда говорит, ему представляется, как он сам трогает Эклза и… блядь! - Ты можешь позволить кому-то хоть раз прикоснуться к тебе, а?! - Да. Что? ЧТО?! - Я мог бы ему позволить! - Дженсен будто выплевывает эти слова, они звучат, словно вызов. Он мог бы ему позволить. МОГ БЫ ЕМУ ПОЗВОЛИТЬ?! Спустить штаны, прикоснуться большим пальцем, а пальцами другой руки проникнуть под рубашку и… Мог бы ему позволить? Нетнетнетнетнет, это блеф. Дженсен просто блефует, это должно быть так. Иначе Джаред просто разобьет сейчас боковое стекло. - Это вранье. Ты блефуешь и говоришь так только потому, что этого придурка здесь нет. И тогда мир рушится. На полном серьезе. Мир. Рушится. Наступает конец света. - Так попробуй, – голос Дженсена звучит напряженно, от той плохо сдерживаемой ярости, которая кипит у самой поверхности и требует выхода прямо сейчас. – Прикоснись ко мне. Ты.