Пока не победим всех

«Видишь? Это для тебя очень характерно – говорить всякие такие вещи, после которых мне просто невозможно тебя ненавидеть. А я ненавижу тебя, Гарри Барнс, ненавижу всем сердцем» Салли Олбрайт (Когда Гарри встретил Салли)

Джаред впервые поцеловался еще в детском саду. И он наверняка уже позабыл бы об этом, если бы тогда было не Рождество, а родители не записали все это на пленку, которая уже вся поцарапалась и протерлась от частых просмотров. Никто так и не смог объяснить, что же тогда на самом деле произошло, а Джаред уже не помнит, что именно его подтолкнуло, стоя на сцене в костюме ягненка, взять и поцеловать младенца Иисуса. Может быть, он ему показался красивым - пластиковая кукла-блондинка, завернутая в белый хлопок и вправду была хорошенькой. Дело в том, что девочка, изображавшая Деву Марию, тут же выхватила Иисуса из его рук, и возмущенно сказала: «Не надо целовать куклу!». А Джаред подумал: «Хорошо», - и поцеловал вместо куклы ее. Возможно, проблема была в том, что вокруг сразу поднялся невообразимый шум, производимый скандализованными и смеющимися родителями, а Джаред был средним ребенком в семье, и ему очень нравилось привлекать к себе внимание. Как можно больше внимания! Когда девочка после поцелуя начала плакать и уронила куклу на пол, тот, кто играл Иосифа, подбежал, чтобы спасти сына божьего… Джаред поцеловал и его. Чем дальше, тем шире вокруг становился скандал, потому что все закончилось тем, что Джаред перецеловал абсолютно всех участников спектакля, прежде чем воспитательница стащила его со сцены прямо за трогательные ягненочьи уши. Родители Джареда были очень смущены и задавали ему кучу вопросов, пытаясь узнать, что вообще это было и что творится у него в голове. Джаред не знает, что он там им отвечал, потому что эта часть не была записана на видео, однако, даже сейчас, спустя четырнадцать лет, он продолжает пребывать в полной уверенности, что не сделал ничего странного. Это было не совсем уместно, да. Но вовсе не странно! Странно то, что люди не целуются все свое свободное время, потому что целоваться – и, возможно, еще есть жевательные конфеты - это лучшая вещь на свете. Джаред много раз целовался. Большая часть этих поцелуев была прекрасна (ту историю с брекетами лучше считать ошибкой по неопытности и забыть), а некоторые так и вовсе были потрясающими. Были и такие, что заставляли грызть в предвкушении ногти, но ни один, ни один еще не держал его в таком напряжении, как поцелуй между ним и Дженсеном. Этот формирующийся поцелуй. Пока еще находящийся в каком-то далеком месте, только обретающий свою форму и содержание. И Джаред знает, что их поцелую нужно много времени для того, чтобы стать реальностью. Он обрел знание, что поцелуй неизбежен, что он все-таки случится, словно приход лета или дождя, именно тогда, когда Дженсен пришел к нему на тренировку. Десять минут спустя они уже шли домой вместе, соприкасаясь локтями. Дженсен не отстраняется, а у Джареда от этого учащается сердцебиение. Такое с ним впервые. Он идет и думает: «Сделать это сейчас? Подождать до дому? Как мне следить за разговором, если я могу думать только об этих губах и ни о чем больше?». Ответ на все эти вопросы не очень утешителен, потому что на последнем светофоре, после которого они должны свернуть или к дому Дженсена или к дому Джареда (или даже может быть в сторону какого-нибудь отеля), их нагоняет автомобиль миссис Эклз, которая весело им сигналит и высовывается в окно. Она интересуется, что они делают, куда идут и не забыл ли Дженсен, что ему нужно отвести Маккензи на занятие к репетитору по математике. - Я реально совсем забыл, - тихо говорит Дженсен, так, чтобы мама его не услышала. Он говорит так, чтобы слышно было только Джареду, и в этот момент того уже не интересуют никакие поцелуи. Поцелуй случится рано или поздно, но каждый человек на свете должен знать математику. Ну, или не знать, но сдать на нормальную оценку. – Мне нужно идти. Похоже, Дженсен вовсе не хочет никуда уходить, и сердце Джареда выделывает немыслимые кульбиты. - Увидимся завтра. А завтра воскресенье. И у Дженсена оказывается есть огромное количество дел, которые нужно сделать в воскресенье, но, несмотря на это, они встречаются. И это не из-за того, что им надо заниматься организацией выпускного, потому что там уже практически все готово, не только из-за этого. На самом деле, когда они заканчивают составлять список песен для бала, не содержащих оскорблений для женщин, для разного рода меньшинств и человеческого достоинства в целом, Дженсен роняет ручку и, когда наклоняется, чтобы поднять ее, Джаред может поклясться, что видит, как тот облизывает свои губы, так, словно хочет… Их прерывают Эклзы. Конечно, как родственники - они великолепны, но вот как люди – иногда ведут себя очень навязчиво. Они зовут тебя перекусить, хотят оставить на ужин, хотят участвовать в подготовке выпускного, хотят показать все рекламные ролики с мистером Эклзом. Правда в том, что Джареду нравится перекусывать (даже очень) и он определенно считает, что Эклзы, хоть и хотят сделать мюзикл, основанный на текстах из Экклезиаста, безусловно, фантастические люди. Так же он думает, что ролики мистера Эклза уже несколько вышли из моды и перестали быть такими смешными, но не высказывает этого. Почти все, что было сделано в 80-х, довольно весело, и в любом случае, ему приятно, что с ним обходятся как с членом семьи. Ему нравится, когда они смущают Дженсена, задавая бестактные вопросы, касающиеся их двоих и их предполагаемых отношений. Нравится слышать все эти: «Мама, пожалуйста!», которые недовольным тоном произносит Дженсен, и любоваться его опущенными глазами, слишком тонкими и нежными чертами лица, почти женственными, если исключить голос, легкой небритостью, упрямой линией подбородка, покачиванием бедер при ходьбе, потому что он ходит так, будто его тело еще хранит память о том, как его недавно… Джаред никогда не был фанатом бурных скачек, ни в каком виде. Но он фанат поцелуев. Особенно этого, который вот-вот должен произойти. Ему нравится то новое, что есть между ними. Что заставляет его постоянно дергать и подначивать Дженсена, а того, в свою очередь, отвечать на шутки и даже не пытаться все это пресечь. То, что держит Джареда в постоянном напряжении, заставляя быть на высоте. То, что позволяет каждый раз открывать для себя нового Дженсена, обычно прячущегося под маской превосходства, но все чаще и чаще проглядывающего в небрежном повороте головы, в искреннем и непринужденном смехе, в забавных морщинках вокруг носа, во взглядах – быстрых и острых, как будто он так и напрашивается на… Но всегда что-то мешает. Телефон. Дверь. Один раз у Джареда начинает урчать в животе, и они вынуждены прерваться для того, чтобы пойти еще раз переперекусить. - Такого глагола не существует. - Как же его может не существовать, если я прямо сейчас делаю это? - Не существует глаголов для обозначения большей части того, что ты обычно делаешь, Падалеки. - Существует, - Джаред не может, несмотря на то, что они находятся в кухне, а семья Эклзов прямо за стенкой в гостиной, не может не приблизиться к Дженсену вплотную. – Просто ты пока их не знаешь. Джаред ждет, что Дженсен отстранится, под предлогом того, что ему нужно вымыть чашки от кофе. И никак не ожидает, что Дженсен, наоборот, немного придвинется, ровно настолько, что Джаред услышит запах ванильных печений, доносящийся из его рта. Не ожидает, что Дженсен, едва улыбнувшись, вдруг скажет: «Ты нечто», чтобы потом снова отстраниться, оставив Джареда переживать светлую радость от сознания того, что Дженсен наконец сказал ему что-то личное и интимное, в первый раз с тех самых пор, как они вообще начали общаться. Эти слова для Джареда становятся эквивалентом получения золотой медали в личных отношениях. Он хочет знать, можно ли ему слизать с языка Дженсена этот сладкий ванильный аромат. И решает - пора. Вот в этот конкретный момент – пора. Почему именно сейчас? Откуда он знает, что именно в этот момент нужно поцеловать Дженсена? Да потому что вот оно, здесь. А даже если это не так, то откровенно говоря, Джареду плевать, потому что если он не поцелует Дженсена в ближайшие десять секунд, то станет первым американским подростком, умершим от чистого и неудовлетворенного сексуального влечения. Джаред протягивает руку и кончиками пальцев касается пуговиц рубашки цвета хаки, которая сидит на Дженсене, как на модели, специально нанятой для демонстрации рубашек цвета хаки. Заставляет его обернуться, чтобы поцеловать его прямо здесь и сейчас, рядом со стопкой кухонных полотенец, которые миссис Эклз любовно расшила цветами. Он очень рискует. И знает это. Если он все неправильно понял и этот поцелуй вовсе не такая уж великолепная идея, то ему грозят серьезные травмы. У Дженсена под рукой стойка с разделочными ножами и, поэтому он вовсе не хочет… Ему не нравится, что… Да к черту все эти многоточия, потому что Джаред ДОЛЖЕН ПОЦЕЛОВАТЬ ДЖЕНСЕНА ПРЯМО СЕЙЧАС! Он протягивает руку к его лицу и… Блядские многоточия! … быстро опускает ее, когда в кухне появляется Маккензи, пританцовывая и напевая главный мотив партии Марии Магдалины из оперы «Иисус Христос - суперзвезда». Когда она замечает Джареда, то приветствует в своей всегдашней экспансивной манере. - ДЖАРЕД! – она буквально запрыгивает на него с разбегу. – Ты не представляешь, какой ты мне дал хороший совет про занятия пением в терапевтических целях! Ты. Не. Представляешь! Я офигенно продвинулась, и мне дали роль в мюзикле «Иисус Христос - суперзвезда»! Не Магдалины, конечно, хотя я уверяю тебя, на прослушивании я поразила всех, но Четвертого Иудея. И моя единственная фраза – это «Варраву!», которую я должна пропеть в ответ на вопрос Пилата о том, кого мы хотим спасти от распятия. Но согласись, это уже что-то! Джареду хочется придушить ее, но вместо этого он легонько похлопывает Кензи по спине, потому что видит ее искреннюю симпатию, пусть даже у него и мелькают мысли о том, что она, не моргнув глазом, продала бы его в Мексике на органы. - Это очень ответственная роль, - говорит ей Джаред. – Подумай о том, что если вдруг тебе придет в голову сымпровизировать на сцене и изменить свой голос, ты можешь легко перечеркнуть всю историю христианства! Кензи смеется, а вместе с ней, практически за ее спиной, смеется и Дженсен, а смешить его - это лучше всего на свете. Скорее всего, это станет второй вещью, которая лучше всего на свете, когда Джаред наконец сможет поцеловать Дженсена, но пока – эта самая лучшая. - Это правда. Если бы тогда так случилось, то мы сейчас все были бы евреями, и Дженсену бы сделали обрезание, - Кензи спрыгивает на пол, а рот Джареда внезапно наполняется слюной. Но бляяя, «обрезание» это ведь ни разу не сексуально, это просто слово, оно вовсе несексуально, и оно не должно заставлять его думать о… некоторых частях тела Дженсена, которые… бляяя… - И мама может сколько угодно заискивать перед раввином Явне, но я знаю, они ей кажутся немного специфическими, с этой всей своей кошерностью и богоизбранностью… И, кстати, если уж говорить о специфичности, а мы все-таки ставим мюзикл, то я хочу попросить вас о небольшом одолжении. – Она говорит все это на одном дыхании, и Джаред думает о том, как повезет ее будущему парню, потому что, похоже, она вообще спокойно может обходиться без воздуха. – Мы хотим представить несколько наших танцев и сценок на выпускном балу, а так как именно вы занимаетесь его организацией, мне придется прибегнуть к шантажу для того, чтобы вынудить вас согласиться на это! Джаред собирается сказать «да». Он готов сейчас согласиться на что угодно, лишь бы только снова остаться с Дженсеном наедине, но Дженсен быстро отвечает сестре сам, не дав Джареду даже кивнуть: - Мы подумаем над этим, это все, что я могу тебе обещать. Кензи целует его в щеку, порывисто обнимает и выглядит довольной. - Вы просто воплощенная любовь! Но мне пора идти, потому что у меня репетиция. Пока, неразлучники! Она испаряется из кухни так быстро, что у возмущенных слов Дженсена: «Эй, какого…» нет ни единого шанса быть ею услышанными. Раздраженного этими «неразлучниками», или смущенного, или еще какого-то, какая разница, но Джаред его сейчас поцелует. ПОЦЕЛУЕТ ПРЯМО СЕЙЧАС. Ему нужно только наклониться и… Многоточия это полное дерьмо! …опять появляются Эклзы. Эклзы врываются в кухню и возвещают, что пришла бабушка, и они должны пройти вместе со всеми в гостиную. Джареду хочется заорать: «Да какого хрена!», но он понимает, что устроить шоу – не самый лучший способ заслужить поцелуй Дженсена. Или, возможно, да? Выбирается случайный объект и к нему применяется стратегия Чада, зарегистрированная под номером 49, «Животное, пойманное в ловушку». - Черт возьми, мистер Эклз, этот сундук – настоящее чудо! Он очень старинный? Мистер Эклз тут же начинает сиять от удовольствия, будто всю свою жизнь только и делал, что мечтал рассказать кому-нибудь историю про этот сундук. - Ну и ну, Джаред, наконец-то нашелся хоть один человек, который ценит и разбирается в искусстве! Да, этот сундук принадлежал моему дедушке, и я его собственноручно отреставрировал в мастерской для мальчиков нашего прихода в прошлом году. И можешь себе представить, что мы использовали… Но у Джареда нет времени выслушивать его болтовню. - Ай! – неожиданно вскрикивает он. – Ай, проклятье! Все трое Эклзов моментально оказываются подле него. - Ох, дорогой, что случилось? - Все в порядке, сынок? - Джаред? - Нет, ничего, - Джаред засовывает себе палец в рот, при этом болезненно морщась. – Кажется, я занозил себе большой палец кусочком этой древней истории. Видите? – и он быстро машет этим пальцем перед Эклзами. - Нет. - Нет. - Нет. Упс. Палец уже снова во рту. - Не волнуйтесь, миссис Эклз! Нет ли у вас пинцета? - Конечно есть, мое сокровище! Вторая дверь, самый верхний ящик под раковиной. Первый этап - чекпоинт. Второй этап - запуск. Телячьи глаза - вкл. - Не мог бы ты пойти со мной, Дженсен? Это правая рука и я не очень хорошо могу действовать левой, поэтому… пожалуйста? Дженсен кивает: «Конечно-безпроблем-конечно» и выходит из кухни вместе с Джаредом. Пока они поднимаются по лестнице на второй этаж, снизу доносятся голоса Эклзов: - Я говорила, что этот сундук принесет нам несчастье, Алан! - Ба! Да просто тебе не нравится этот сундук потому, что я тогда остался в мастерской его доделывать, а не пошел с тобой на концерт гавайских песен! Ничего себе, вот уж действительно впечатляющая семейка! Но сейчас пофиг до этого, потому что они уже дошли до ванной, и Дженсен сосредоточенно роется в указанном ящике (так, посмотрим… салфетки для удаления макияжа… пилочка для ногтей… непонятно что…), в то время как Джаред закрывает дверь на защелку и обнимает его сзади за плечи. Второй этап – чекпоинт. - … палочка корицы и... - Джаред разворачивает Дженсена к себе. – Погоди, я еще не нашел, потерпи немно… - Дженсен. - …го. Дженсен замирает и во все глаза смотрит на Джареда, и, хоть понимает, что в такие моменты лучше вообще ничего не говорить, но… - А как же заноза? Если Дженсен спрашивает, Джаред не может не ответить. - Нет никакой занозы. - А, тьфу, - звучит довольно потеряно. – Нет? Дженсен делает шаг назад и упирается в стену. - Нет. - Эм-м… Тогда… Для чего?.. Э-э… На это у Джареда есть только один ответ: - Меня разрывает от желания поцеловать тебя, Дженсен. Краска покрывает щеки Дженсена за микросекунды, и Джареду хочется заставлять его краснеть еще сотни тысяч раз, и он понятия не имеет, когда именно и как произошла в нем эта перемена от «Этому парню нужно купить себе хороший тональный крем» до «Он так сексуален, когда смущен, господи боже». Единственное о чем Джаред в состоянии думать сейчас, это как побыстрее сцеловать со щек Дженсена весь этот чудесный румянец. Целовать его глаза, ресницы, переносицу, впадинку у горла… Целовать пупок и его … В общем, целовать его всего целиком. - А, - едва слышно произносит Дженсен. – О. Ты хочешь… Джаред делает шаг вперед, и у Дженсена уже нет выхода. - Да, я думаю, что хочу. У Дженсена такой вид, будто он проклинает своих родителей за то, что они не предусмотрели запасной выход из ванной в виде какого-нибудь люка в полу, а Джаред понимает, что это последний момент, когда он еще в состоянии хоть как-то сдержаться. - Но если ты не хочешь, Дженсен, я не буду. Если ты не хочешь – скажи, и я пойду домой, и уж как-нибудь разберусь с этим. – Наверняка Джаред оптимист, но то, как Дженсен при этих словах быстро сглатывает слюну, кажется ему добрым знаком. – Но ты должен мне сказать. Потому что если ты мне ничего не скажешь, я… - Ванная. - А? - Ванная. Это моя ванная, Джаред. Мы находимся в ванной. – Бедняжка, кажется он совершенно потерял всякую способность связно мыслить. Но Джаред все равно хочет его поцеловать, даже если и так. Он чувствует, что улыбается своей хищной улыбкой: - У тебя какие-то проблемы с ванными комнатами? Но Дженсен, похоже, невменяем. Потея, краснея и глядя на Джареда невероятно красивыми и большими глазами брошенного олененка, он только и может произносить какие-то обрывистые фразы: - Это моя ванная комната, и это… Это в первый раз, когда… Я не хочу, в том смысле, что я не хочу первый раз… в ванной. Блядь. Блядь, блядь, блядь! Это ПРАВДА. Еще никто не целовал Дженсена Эклза. НИКТО. НИКОГДА. НЕ ЦЕЛОВАЛ. Никто не знает, как это, приоткрывать эти губы, проникать языком в горячую глубину рта, сосать язык, как самую сладкую мармеладку. И он, Джаред, он будет тем, кто сделает это прямо сейчас. Ему кажется, что он может понять, как чувствовали себя астронавты, впервые ступившие на поверхность Луны. Ну, или на декорации, которые ее изображали (Чад говорит, что это все была фикция и монтаж, но Джаред смотрел X-Files, и верит во все там приводимые аргументы). Они стоят возле стены. Дженсен прерывисто дышит и выглядит словно грех во плоти, с этими своими алыми губами и зелеными глазами. И Джаред наклоняется к нему, шепча: «Я хочу возместить тебе этим все, чего ты не получил до сих пор». Дженсен закрывает глаза, Джаред наклоняет голову, кто-то из них вздыхает, их губы впервые соприкасаются, кто-то стучит в дверь, Джаред осторожно приоткрывает губы Дженсена, чтобы слизать с них первый неудовлетворенный стон… Кто-то стучит в дверь. Нет, в самом деле, КТО-ТО СТУЧИТ В ПРОКЛЯТУЮ ДВЕРЬ! Дженсен отстраняется так быстро, что Джаред почти уверен, что у того свело судорогой по меньшей мере семь мышц спины сразу. - Дженсен, дорогой! Ты здесь? Дай мне войти, у меня срочная необходимость. - Ба… Бабушка? Вот блядь, кого еще не хватало! - Сейчас выхожу! – Дженсен поворачивается к Джареду и глаза у него большие и испуганные. – Бабушке нужно в туалет. То есть, нам нужно…То есть нам нужно выйти и поэтому то, что мы собирались… придется… - Отменить? Дженсен смущенно улыбается. - Отложить? Он улыбается шире: - Да. - Договорились. Успокойся, - Джаред говорит это больше для себя, чем для Дженсена, потому что его тело уже начало перегонять кровь в те места, которые, к сожалению, не могут быть сейчас использованы. – Ты можешь еще все изменить, если захочешь. - Дженсен, пожалуйста! Доктор поменял мне таблетки, и теперь я принимаю еще и мочегонные средства! Я не могу больше терпеть! Они вздыхают одновременно. Дженсен уже поворачивается, чтобы открыть дверь, однако бабушке Эклз придется подождать еще некоторое время, потому что лицо Джареда находится в миллиметрах от затылка Дженсена, и это без сомнения самый лучший в мире затылок. Он приближается и утыкается носом в мягкое и нежное, туда, где начинают расти волосы, и ему немного щекотно. Делает глубокий вдох и чувствует, как Дженсен замирает. - Наверное, так даже лучше, - Джаред использует самый глубокий из возможных регистров своего голоса. Не специально, он даже и не подозревал, что может говорить таким тоном. – Что нас прервали. Наверняка, это лучше. Потому что если я начну целовать тебя, Дженсен Эклз, я уже не смогу остановиться. Никогда. – Он чувствует, как кожа Дженсена под его губами начинает покрываться мурашками. – Я буду целовать тебя там, где ты еще даже сам не осмеливался себя потрогать. - Ебать, Джаред! Джаред удовлетворенно улыбается: - И это тоже. Но только после того, как зацелую всего тебя до смерти. Когда они выходят из ванной, Дженсен смотрит на Джареда таким горячим взглядом, что это даже похоже на гнев. Непонятно, что он хочет этим сказать – то ли «Ты убиваешь меня этим», то ли «Я убью тебя за это». Но для Джареда все прошло идеально, по крайней мере, он все выяснил насчет поцелуев.