Пока не победим всех

«Я буду слушать кантри. Музыку страданий» Ксандер Харрис (Баффи – истребительница вампиров)

Все очень странно. Во вторник утром миссис Эклз печет блины, а Маккензи за столом старательно имитирует песни китов (по рекомендации терапевта или своего учителя пения, Дженсен точно не знает). По телевизору идут идиотские программы, у него занятия с самого утра – все совершенно так, как обычно. Улыбки, песни – все это. Может быть, Крис. Возможно, Крис изменился. Встав с утра пораньше, без всяких признаков похмелья, он приехал на своем фургоне, чтобы подвезти Дженсена в колледж. Зеркальные очки, клетчатая рубашка - обычный Крис, со Стивом на переднем сидении и непривычно серьезным выражением лица. Очень странным выражением, которое Дженсен не так часто видел у Криса. Приходится потратить некоторое время на то, чтобы расшифровать его. - Бегом, детка. Мы едем в колледж. - Ты заочник. Тебе не нужно ехать. - Я числюсь в колледже, и мне, пиздец, как туда сегодня надо. Так что – садись. Голос у него хриплый, тон приказной, как обычно. Но Крис не отдает себе отчета в том, что выражает его лицо, возможно, даже не понимает этого. Беспокойство. Невероятно, но факт. Крис, который живет в гараже, заочно оканчивает колледж и не имеет никаких определенных целей в жизни, беспокоится. О нем. О Дженсене Эклзе, примерном ученике, образчике всяческих добродетелей и – впервые в жизни, в это утро вторника – человеке с разбитым сердцем. - Но мы спокойно можем прогулять уроки, послать нахуй все на свете и провести день у меня дома, слушая Гарта Брукса. Стив только за. Что скажешь? Стив кивает, подтверждая. Дженсен садится на заднее сидение и устраивается посередине. Стив разворачивается и кладет руку ему на плечо, и уже одно это свидетельствует о том, что Крис ему все рассказал. Также очевидно, что последние дни они провели вместе, потому что либо у Дженсена галлюцинации, либо эти синие пятна на шее у Стива – засосы. Немного больно их видеть (Джаред тоже лизал его во сне, как раненый зверь) , но и утешительно одновременно. Знать, что кто-то рядом с тобой прекрасно живет и не ощущает себя грязной посудомойкой. Не чувствует в груди чего-то мягкого и отвратительного, сочащегося слезливой мерзостью и словами любовных романсов. Дженсен не хочет прогуливать уроки. - Поехали в колледж. Давай. На самом деле ему не хочется в колледж, но он не сделал ничего плохого – нет, черт побери! – и не собирается прятаться - нет, ЧЕРТ ПОБЕРИ! - как бы ему этого не хотелось. Как бы ему не хотелось сейчас свернуться в постели клубочком и истово жалеть себя. Ему хотелось бы начать вести образ жизни Бриджит Джонс. Совершенствоваться в приеме алкоголя, объедаться до рвоты, смотреть фильмы с Мэг Райан и громко петь «All by myself» до тех пор, пока это не привлечет внимание соседей. Ему хотелось бы раскроить нечто на части. Хотелось бы, чтобы этим «нечто» был Джаред. Дженсену хотелось бы думать о нем и беситься от гнева, потому что одна мысль о том, что Чад Майкл Мюррей все эти недели ржал у него за спиной – невыносима, и в самом деле, в самом деле, в самом деле Дженсену хотелось бы ненавидеть Джареда! Но вся ненависть, которую он пытается в себе вызывать, выливается лишь в презрение к самому себе. Дженсен не понимает – зачем? Чтобы поиздеваться над тобой, идиот. Ну, хорошо. Он не знал, что могут быть такие хорошие актеры, как Джаред. Он казался таким тупым и счастливым, кто бы мог подумать, что он окажется таким стратегом в человеческих отношениях, бесчувственным манипулятором, опытным ПРОКЛЯТЫМ кукловодом? Ты был королем улицы, а я – всего лишь дрессированной обезьянкой, как тебе такая картинка, а, Джаред? Колледж подобен внутренностям гигантского космического корабля. Полного лиц, которые смотрят так, будто им все известно. Тупые лица, которые раньше никогда его не замечали, а теперь преследуют его как в кафкианском кошмаре. Уроки длятся целую вечность, и даже стены кажутся Дженсену враждебными. Это самый длинный вторник в его жизни. Единственное, что его утешает, это что все приготовления к выпускному закончены, и, когда Крипке останавливает Дженсена в коридоре, то лишь затем, чтобы поздравить его с окончанием этого грандиозного дела. - Встретимся здесь в субботу, сынок. Похоже, что Джаред сегодня не пришел на уроки, поэтому передай ему мои поздравления. - Да, - с усилием врет Дженсен, потому что ему сильно мешает болезненный комок в желудке. – Ваши поздравления. Это странно. Но вот так все и происходит. Сердце останавливается, а жизнь продолжается. Дженсен ненавидит всю эту чужую, продолжающуюся жизнь. Он испытывает все виды чувств, далекие от христианских, к Эрику Крипке. Он мог бы ненавидеть Джареда. Этим вечером Крис серьезно настроен отремонтировать жизнь Дженсена так же, как он ремонтирует свои автомобили. Он предлагает ему длинный и красочный список определений, которыми можно описать Джареда, но, как Дженсен не пытается, он не может. Не то, что он не в состоянии его ненавидеть, он просто не может думать о нем. Возможно, возненавидел бы, если бы смог о нем подумать, но просто не может думать о нем. Дженсену необходимо забыть о том, что произошло. Уничтожить, стереть, заблокировать. Все эти «Джаред», все эти «ДжаредДжаредДжаред», которые у него внутри. Все это нужно заблокировать, уничтожить. А когда он это делает, то замечает, что в принципе, ничего больше внутри него не осталось, кроме огромной дыры – два метра в высоту и четыре в ширину, дурацкой улыбки и блядских ямочек. Всего лишь. - Эй. Крис ложится к Дженсену на кровать, на свою узкую скрипучую кровать в маленькой квартирке над гаражом. На нем джинсы с дырявыми карманами, и Дженсена вдруг охватывает желание поцеловать его, чтобы оставить позади все произошедшее. Поцеловать Криса, потому что так и не поцеловал Джареда, и теперь вроде как должен быть доволен, что этого не случилось, что не пришлось вот так вот бесславно потратить свой первый поцелуй. Но он ни хера не доволен. Он чувствует себя полным придурком. И поцелуй с Крисом – Крисом! Боже правый! – не способен ничего изменить. Ему приходит в голову – и это невероятно! – что единственное, чего он хочет, - это поцеловать Джареда. Ему необходим этот ЕБАНЫЙ ПОЦЕЛУЙ, БУДЬ ОНО ВСЕ ПРОКЛЯТО! Ведь он обещал и, возможно, именно поэтому Дженсен чувствует себя сейчас в подвешенном состоянии, будто герой поставленной на паузу дешевой киноленты, с банальной репликой, застрявшей в глотке? Как могло это все выглядеть так правдиво? Как могло одно только это обещание поцелуя вызвать такое смятение в его теле, и почему он позволил Джареду к себе прикоснуться, и что же все это значит, господи боже? - Эй, Эклз, ты тут? Нет. - Да, тут. Стив трогает гитарные струны. Похоже на начало какой-то песни, но не совсем. Три или четыре знакомых аккорда: - С учетом нынешних обстоятельств нашей жизни, чуваки, я не чувствую никакого вдохновения писать об овощах. Не знаю, понятно ли объяснил. Крис отводит губы от горлышка бутылки и говорит: «Понятно», и предлагает ему сочинить нечто под названием «Тысяча способов убить Падалеки». Предлагает придумать что-то об убийстве и мести, о том, как можно избавиться от трупа и чтобы об этом никто никогда не узнал. Но Дженсен не думает о том, чтобы убить Джареда, это правда. Это правда, правда в том, что - он был таким ИДИОТОМ. И, произнеся это вслух, он чувствует себя настоящим идиотом. - Доверяя этому человеку и думая, что ему нравлюсь… с чего я вообще взял, что нравлюсь ему, если он никогда даже не смотрел в мою сторону? Боже, как глупо, я считал себя таким умным, и вот повелся, как лох, на первого же, кто решил разыграть меня! Можно ли быть большим идиотом?! Дженсен произносит это все одним предложением, едва ли осознавая, что Крис и Стив слышат его. Одним предложением, для себя самого, пока Крис не затыкает его, почти нависнув над ним, серьезный и сосредоточенный, практически мертвый от волнения. - Э, э, детка, ты не идиот. Называй это так, как оно называется. Ты был влюблен. Вот оно. Дженсен не хочет называть это так. Нет. Это было не это. Что-то очень сильное, непереносимое, но не это. Нет. Стив бросает на Криса многозначительный взгляд. Немного озадаченный и сильно расстроенный. Но Крис не видит сейчас ничего, кроме Дженсена. - Любовь, она такая, детка. Как часовой механизм и холодная сталь. Она заставляет неметь твои пальцы и выжигает изнутри – потому что любовь слепа, детка. Любовь – это плохая идея, ты меня понимаешь? Плохая идея, которая почти что имеет смысл. Дженсен совсем не уверен, что все это на самом деле так, но, похоже, что в его случае – это правда. Крис произносит это севшим, каким-то треснутым голосом, и в этих трещинах есть много места для дружбы и братской любви. Пусть говорит, что хочет, кажется, что он говорит правду, и поэтому Дженсен не может не улыбнуться, когда Стив вдруг предлагает Крису нечто, что наверняка уже предлагал ему в своем воображении много веков подряд: - Ты никогда не думал о том, чтобы писать песни, Кейн? Этим вечером Дженсен думает о Джареде, даже будучи за него заклейменным. Думает о том, как он сможет смотреть на него, или как не сможет смотреть, что он будет делать, и как вообще кто-то может спорить на жизнь другого человека, как может так притворяться ежесекундно, и почему Дженсен не в состоянии его ненавидеть, если единственное, чего он хочет – чего действительно хочет всеми фибрами своей души – это возненавидеть Джареда, как никто и никогда еще не ненавидел другое человеческое существо?! В это же время он присутствует при рождении музыкального гения Криса и становится первым слушателем только что написанных песен, рожденных единым творческим порывом друзей. Это очень непривычно, видеть этих двоих, словно погруженных в одно изолированное музыкальное пространство, где им почти не нужно разговаривать для того, чтобы друг друга понимать. Стиву хочется придумать полдюжины песен в час, он похож на заряженную батарейку: «Мы можем сыграть вместе на выпускном, Кейн, я просто должен был сольно сыграть на гитаре, но не думаю, что кто-то будет сильно возражать против изменений в программе». Дженсену жаль прерывать их, и поэтому он решает тихонько уйти домой. - Погоди, детка, я тебя отвезу. Минутку. - Нет, серьезно. Мне нужно пройтись. Это всего десять минут. Должно быть, он и вправду выглядит плохо, потому что Крис обнимает его перед уходом. - Я что, умираю и не знаю об этом? Но Крис не хочет отпускать его вот так вот – с дурацкой шуткой: - Я твой брат, мудила. И ты не наебешь меня этой своей жалкой херней, в попытке казаться сильным. Довольно продолжительное время по дороге домой Дженсен вообще не думает о Джареде. Только о поддержке Криса и об их песнях со Стивом, которые звучали не так уж и плохо. Думает о том, что сказал ему Крис. Любовь слепа и опасна, но почти что имеет смысл. Любовь – это риск, и тот факт, что у него ничего не вышло, не означает, что нужно совсем перестать рисковать. В мобильном, который был выключен целый день, больше десяти пропущенных вызовов, и еще два часа по приходу домой Дженсен вертит его в руках, глядя на номер Джареда. Размышляя о выпускном, и о том, почему это все казалось ему такой великолепной идеей. Он думал об интеграции. Думал о том, чтобы каждый мог принять участие в празднике. И если он не пойдет, если в самом деле он не пойдет, это будет то же самое, что признать, что все это время они были правы и поступали как надо. Что такие люди, как Чад, такие люди, как… Джаред (Господи, почему так трудно думать плохо о нем, несмотря ни на что?!) правильно делают, что оставляют таких, как он, в стороне. И Дженсен немного нервно, но в то же время решительно набирает номер: - Том? Я не знаю, если ты меня помнишь, мы недавно познакомились, я Дженсен.