Настоящее
Врожденное чутье, которое присуще, наверное, всем тифлингам, буквально захлебывается криком, когда Нишка решает вернуться в кузницу, войти в мрачный дверной проем, будто отделяющий свет от тьмы, отрезающий внутренний двор Крепости от того места, откуда разносятся гулкие удары молота. Тум-тум. Голова раскалывается от этого зловещего звука, и тифлингу хочется выхватить, наконец, проклятый молот у Айронфиста, зашвырнуть его куда подальше — хоть в Баатор или на Целестию — и перестать слышать это, перестать… Конечно, Нишка никогда так не поступит — отчасти из-за безотчетной, горькой жалости к другу, отчасти из-за простого страха. Говорят, безумные очень сильны, намного сильнее, чем обычные люди или нелюди. Тифлинг осторожно, мягко касается рукой в перчатке деревянной двери, входит в кузницу, приспосабливает глаза к темноте, стараясь не отдаляться от входа. Чуть поворачивает голову вбок и краем глаза внимательно следит за льющимся с внутреннего двора мертвым светом. — Келгар, — зовет Нишка негромко, зная, что кузница слишком мала для того, чтобы не услышать ее. — Келгар… Она не может увидеть его даже своим инфразрением — и это пугает тифлинга больше, чем все остальное. В свое время она основательно изучила все здания в Крепости, поэтому знает — здесь невозможно даже скрыться от ее глаз, невозможно остаться незамеченным. В кузнице ведь нет никаких закутков, все как на ладони… Только сейчас на ее, словно парализующее заклятье, бьет понимание того, что Айронфист больше не бьет своим молотом по ржавому мечу. Что нет никаких звуков, будто весь мир вымер, растворился, словно он никогда и не существовал. — Келгар! — тифлинг повышает голос не для того, чтобы он ее услышал, а для того, чтобы она услышала саму себя. Просто чтобы понять, что звуки вообще существуют. — Келгар! Она медленно отходит к двери, оборачивается, когда натыкается на что-то, и выхватывает ледяной кинжал, который Ирви однажды гордо нарекла Когтем Зимы. Тифлинг готова увидеть все, что угодно, но не деревянную чурку, которая не пойми как оказалась у самого входа. Именно в этот момент такой раздражающий, такой мучительный звук раздается в тишине мертвой Крепости вновь. Тум-тум. Она растерянно разглядывает Келгара, спокойно продолжающего бить молотом по трухлявому оружию. Нишка хорошо знает — она не сумасшедшая, она не бредила, и несколько секунд назад дворфа не было здесь. — Ирви говорит, что она не сможет пойти с нами, — говорит Айронфист спокойно. Тифлинга от этого спокойствия мутит так, будто она глотает зеленоватую болотную воду. — Слишком слаба. Но, — дворф смотрит на нее своими слепыми белыми глазами. — Я смогу пойти. — Не стоит, — Нишка понимает, что говорит слишком быстро, что ее паника и ужас видны невооруженным взглядом, но поделать ничего не может. — Я справлюсь, не переживай, только мне необходимо знать, где искать. — Она что-то говорила про Топи… — голос Келгара то становится громче, то вновь угасает. — Или нет?.. Он не задерживает взгляда ни на чем — смотрит то влево, то вправо, то на свои руки, которые работают будто бы отдельно от него самого. Тифлинг нервно щелкает хвостом, оглядывает кузницу, зная, что никого не увидит. Но чувство чьего-то присутствия никак не оставляет Нишку. — Так Топи? — интересуется она нарочито громко. Зря. — Топи… — бормочет Келгар, поднимая глаза на нее и всматриваясь — как будто он и правда может что-то увидеть. Внезапно он отшатывается от наковальни, хватает молот обеими руками и идет прямо на нее — без слов, без гнева или ярости на лице. Он просто идет, и это заставляет Нишку одуреть от страха. Тифлинг бросается прочь, на улицу, принимает боевую стойку, не понимая, что происходит, что она сделала не так. Айронфист же узнает ее, так почему?.. — У тебя, — голос дворфа едва различим. — У тебя. Он так и не выходит из кузницы, и Нишка благодарна всем богам за это — ей не хочется драться с другом. — Это? — тифлинг улыбается, поднимая повыше Коготь Зимы. — Да, чуточку цветом похожи, но… Улыбка у нее наверняка натянута, а жесты выглядят неправдоподобными и кукольными, но Нишке плевать. Самое главное сейчас — понять, как незрячий Келгар сумел увидеть кинжал и сравнить его с серебряным мечом. Это невозможно, невозможно точно так же, как исчезать и появляться без всяких чар и трюков. Неосознанно тифлинг тянется к одному из кошельков на поясе, но тут же отдергивает руку. — Не у тебя, — говорит Айронфист внезапно. Перед этим он явно прислушивается к чему-то — или кому-то? — что находится внутри кузницы. — Но ты можешь найти. Можешь вернуть. — Я… думаю, да, — кивает Нишка, охваченная внезапной, неосознанной жалостью к другу, думает о том, что Сэнд мог и не просить ее — разве смогла бы она отказать? Тифлинг с тоской смотрит на Келгара и, сглатывая тугой горячий ком в горле, повторяет. — Да. Дворф не говорит ни слова — только поворачивается к ней спиной и машет рукой. Она убирает оружие и входит в прохладный полумрак кузницы снова.Прошлое
— И воля, что скрепляет клинок… Голос у Зджаэв спокойный, мягкий, мудрый — в нем наверняка есть своеобразная красота, но Нишку этот голос только раздражает, потому что до зубовного скрежета напоминает голоса жрецов Хельма в приюте. Именно так она отвечает на повисший в воздухе вопрос Элани. Друидка вряд ли верит ей, но Нишке все равно — только бы не докапывалась, сейчас ей не до того, чтобы выдумывать мало-мальски правдоподобные ответы. Тифлинг теребит полоску вываренной кожи на наруче, не сводя глаз с шепчущей что-то Ирви. Конечно, ее взгляд ничем и никак не поможет Нэльтайн, но единственное, что сейчас остается Нишке — пытаться молиться и упорно верить в то, что Ирви справится. Жрецы говорили, что безмолвная молитва чаще достигает ушей богов, поэтому тифлинг не произносит ни слова. Отравленная земля Западной Гавани высасывает все силы, крадет надежду, и Нишке безумно хочется лечь и заснуть, отдохнуть нормально в кои-то веки. Но нельзя, иначе она больше никогда не проснется. Сияние осколков становится ярче, и кончики пальцев тифлинга немеют, ноги подкашиваются, а сердце сжимает странный, беспричинный страх. Ирви открывает глаза. Клинок горит в ее руке серебряной молнией, разрывает мрак, уничтоживший Западную Гавань и пробирающийся глубоко в душу. Нишка думает, что это должно быть не так, что глаза у Нэльтайн не должны быть такими спокойными, такими мудрыми и холодными. — Я справилась, — голос обычно жизнерадостной и веселой Ирви глух и спокоен. Калак-Ча, как называет девушку Зджаэв, улыбается — одними губами — и Нишке кажется, что это больше похоже на гримасу боли. — Ныне вы с клинком связаны, — говорит гитзерай, но Нэльтайн не слушает — холодный, отсутствующий взгляд ее прикован к серебряному клинку. Нишка потом не раз думала, что зря они пришли в Западную Гавань, что наверняка были и другие способы одолеть Короля Теней, без такой ужасной по своей незаметности для всего мира платы. Ирви Нэльтайн больше никогда не улыбалась.