Настоящее
В его глазах — призма из цветного стекла витражей, ломающая и расцвечивающая реальность мириадами разноцветных брызг. С каждым днем они все ближе к Эшенвуду, и Вельга едва ли не кожей чувствует, как близок ключ от его цепей — так птица бьется на привязи, слушая треск веревки и надеясь на скорое избавление — и потому постоянно хочет делать все быстрее, лучше, легче; а Нишка не может понять. Глаза самого Рашемена позволяют ему смотреть, и он видит — пронизывающая весь этот край энергия сплетается и расплетается, словно выжженная на предплечье руна; голубоватый, холодный оттенок недовольства тифлинга, неразрывно связанный с уходящей в фиолетовый цвет алой тревогой. Ему почти все равно. Даже когда Нишку ранят бандиты, и она медленно идет, прихрамывая и тяжело опираясь на здоровую ногу, он сходит с ума и почти что воет от отчаяния: так они дойдут позже на несколько дней — и в конце концов Нишка сбрасывает руку с его плеча и с независимым видом останавливается на вытоптанной пыльной дороге, скрестив руки на груди и поджав раненую ногу. — Что происходит? — спрашивает Вельга раздраженно. Он никогда не злился так, никогда у него не чесались руки потащить тифлинга за собой волоком — но Тень в голове перекрывает всякие воспоминания черной поволокой. — То, — огрызается она, и не думая продолжать путь. — Что ты становишься одержимым. Какого демона тебя так несет?! Мы что, умрем, если не доберемся до твоего Ганна завтра?! Рандири чувствует, как его охватывает гнев: проклятая девчонка, мелкий неразумный зверек, слишком своенравная и упрямая. Взгляд и цвет Нишки становятся угрожающими — и только в этот момент он понимает, что тянется рукой к мечу. — Уж извини, — цедит он, тщетно подавляя охватившее его бешенство. — Я лишь хочу побыстрее освободиться от своего долга. Надеюсь, что ты можешь это понять. — Лучше, чем ты думаешь, — ее гнев силен, и он ощущает его словно хлещущий по лицу жаркий ветер пустыни Анаврок. — Твой Ганн, похоже, скоро тронется там?! Не отрицай, что он тобой управляет! — Он не пользуется мной, — сила протекает через него, Тень обволакивает тело неуязвимой броней. — Видимо, тобой пользовались так часто, что ты уже перестала различать… Ее бросок — быстрее броска пантеры. Но Вельга — сам Рашемен, Вельга теперь целый мир, он почти как дух, а самые слабые духи сильнее любого смертного. Он перехватывает ее руку, и в ней вспыхивают изумление и растерянность, парализующие ее на долю секунды. Рана на палец правее сердца ноет все сильнее, будто проклятый клинок и не вытаскивали из раны, будто магическая сталь навсегда засела в его плоти — и тут Нишка быстро изворачивается и прижимает вынутый из поясного кошеля серебряный осколок к его руке, оставляя царапину от острого скола. Он кричит — боль сжимает, ломает, разрывает, калечит — и бьется в агонии, желая только, чтобы все закончилось, чтобы все ушло; и вдруг Тень отступает, а его тело остается валяться на земле. Рандири слышит, как Нишка тяжело дышит, чувствует направленный на себя пристальный взгляд, желает просто исчезнуть — охватывающие его страх и стыд не оставляют ни шанса оправдаться ни перед собой, ни перед тифлингом. — Прости, — говорит он тихо, почти шепчет, не открывая глаз. — Поднимись для начала, — бурчит Нишка. Он послушно исполняет приказ, нервно стряхивает с одежды пыль, избегая ее взгляда. — Смотри на меня! Тифлинг непривычно сурова, ее алые глаза едва мерцают — или ему так кажется? — а мир вокруг наконец-то перестает гореть цветными переливами, но ему вовсе не жаль, что теперь все вокруг него почти обычное — почти, потому что иное зрение не покидает его, разве что ослабевает до неярких всполохов цвета, похожих на искры. — Итак, — хвост Нишки щелкает, как бич. — Что это было? Мы идем полтора дня, а ты уже летишь с катушек! — Такого никогда не бывало, — мямлит он, сам себе противен: не удержался, кинулся на надежду словно голодный пес на кусок мяса. Вельга снова опускает взгляд, рассматривает мелкие камешки, куски пожухлой травы и отпечаток колеса на засохшей грязи. Все лучше, чем видеть, как синяки на шее Нишки наливаются насыщенным синим цветом. — Просто твой Ганн хочет на свободу, — констатирует она мрачным тоном, и Рандири, понимая, насколько она права, может только… да, собственно, что он может? Цель, которая вела рашеми через континент, кажется глупой и дикой — отдать долг, да ни один долг не стоит того, чтобы убивать из-за него. — Ладно, — тяжело вздыхает тифлинг. — Давай пройдем еще несколько часов и будем устраиваться. — Но твоя нога… — Нога на месте, — огрызается она. — Пошли давай. Вельга помогает ей подняться, закидывает руку себе на плечо и, слушая ее сдавленные проклятья в адрес бандитов (особенно сильно она ругает меткого лучника, смазавшего стрелы ядом), думает, что он должен все ей рассказать. Это за последние месяцы превратилось почти в мечту — объяснить все несостыковки в собственной истории, открыть правду — и Вельга уже не помнит, сколько раз собирался завести разговор на ближайшем привале. Но каждый раз его останавливала тревога: что если Нишка уйдет, если решит, что такое для нее слишком много, что будет, если он не отдаст свой долг Ганну — но теперь, думает рашеми, теперь все зашло чересчур далеко. Он напал на нее. Второй раз. Что будет на третий? — Хватит витать в облаках, — голос тифлинга вырывает его из сплетения смутных догадок и метания между решениями. — Постой немного. Рандири послушно останавливается и растерянно смотрит, как Нишка трогает налившуюся кровью повязку и морщится от боли. Им было важно — ему было важно — идти быстрее, поэтому и накладывали все наспех, не заподозрив отравы и не догадавшись пропитать повязку зельем противоядия, да и не желая лишний раз его тратить. — Давай помогу, — предлагает рашеми, но тифлинг качает головой и опускает задранную штанину. — Идем, — бросает она, но Рандири делает шаг назад, чтобы Нишка не сумела уцепиться за него. — Нет, — коротко говорит он. — Ты ранена, тебе надо сменить повязку. Останавливаемся здесь. Тифлинг упирает руки в бока и саркастически фыркает: — Прямо на дороге? Он улыбается. Его улыбка, как и раньше, действует на нее раздражающе — а Нишка не из тех, кто идеально контролирует собственные эмоции. Хвост ее щелкает, и она передергивает плечами: — Ладно, давай на привал. *** Костер отбрасывает теплые отблески на искаженное лицо Нишки; она шумно выдыхает, отдирая присохшую повязку, трогает желтоватую массу на снятых бинтах и накладывает новые, пропитанные целебным зельем и средней силы противоядием. Он молчит. Он обещал себе рассказать ей всю правду, но теперь он думает, что лучше бы Нишке ее не знать. Вельга успел понять, что она решила не сворачивать с дороги даже после сегодняшнего… происшествия — все-таки она и правда серьезно относится к своему долгу — так что прежние оправдания не годятся, но его все равно гложут сомнения. Знать бы еще, какой подруге она так задолжала. — Хватит на меня таращиться, — говорит она, не поднимая глаз. — Что на это раз? — Мне надо тебе кое-что рассказать, — дураки кидаются в омут вниз головой. Страшно и смешно одновременно. — Это… касается Ганна. Она переводит на него настороженный взгляд. Оружия в руках у тифлинга нет, но рашеми не обманывается: Нишка хороший боец, ее кинжал всегда рядом, готовый впиться в горло тому, кого она сочтет врагом. — Видишь ли, — Рандири уже проклинает себя: зачем вообще завел этот разговор?! Тень, похожая на змею, расправляет склизкие холодные кольца, вонзает ядовитые клыки в его плоть, и Вельга вздрагивает от нарастающей боли. — Он… не совсем на Плане Теней. — Серьезно?! — Нишка не вскакивает на ноги только потому, что повязка толком не закреплена. — И куда мы идем в таком случае? — В Эшенвуд, — бормочет он. Боль захлестывает волнами, горло перехватывает — Тень им недовольна, Тень по-настоящему злится на то, что он сделал что-то без ее разрешения. — Неподалеку от него есть… Портал на Теневой план. — И зачем нам туда? — голос тифлинга ввинчивается в сознание раскаленным гвоздем, скрежетом железа по стеклу. — Потом… надо перейти в мир духов. Через План Тени. Там мы… — в глазах темнеет, черная змея торжествует. — Лови, — голос на грани сознания; он протягивает сложенные ковшиком ладони, и серебряный осколок обжигает их так, словно он взял в руки раскаленное железо. Это больно, это невыносимо больно — но зато Тень отступает, отползает, шелестя опаленной чешуей по земле. — Знаешь, — задумчиво говорит Нишка, когда он почти падает на расстеленный рядом с огнем плащ и закрывает глаза, не обращая внимания на жжение — красные следы, повторяющие контур осколка, немилосердно болят. Но радует и то, что кожа заживо не слезает. — Я что-то не уверена в том, что нам стоит вытаскивать этого твоего Ганна. Он пытается тебя контролировать, ты не видишь? — Это все-таки его тайны, — хрипло отвечает Вельга, сглатывая и поднимая на тифлинга мутный, расфокусированный взгляд. — Он просто защищается. — Дело, конечно, твое, — говорит Нишка с сомнением. — Но… — Я не договорил, — Рандири боится, что она сможет убедить его отступить, а его страх перед Тенью и так слишком силен. Вне Рашемена, правда, она не может так легко дотянуться до него, но бежать — недостойно рашеми. — Через План Теней мы попадем в другой Эшенвуд, а вот там… — он не знает, почему осекается, глупо ведь пытаться что-то прятать теперь. — Там мы с помощью одного места попадем, — была не была. — В мир духов. — Что?!. — Нишка растеряна и смотрит на него с едва заметным сомнением: не сошел ли ее спутник с ума? — Угу, — Вельга снова закрывает глаза. — Ганн… он мертв.Прошлое
Зеленый костер притягивал его взгляд, манил к себе, но рашеми упрямо смотрел только на равнодушного, спокойного шамана. «Ганнаева» — поправился он мысленно. Сновидец перевел на него мерцающий серебряный взгляд, и Рандири спросил — просто чтобы не молчать: — Где мы сейчас? — Мы на Той Стороне, — отозвался каргово отродье, бросив в шепчущий о чем-то костер еще несколько тоненьких веточек. — И тебе очень повезло оказаться здесь. Вельга подумал, что ему не очень-то нравится в этом искаженном месте, но промолчал. Чем бы она ни была, эта странная Сторона, ему хотелось просто поскорее уйти и не возвращаться — низкое небо цвета густой синей краски и сумрачный лес, похожий на неосязаемый призрак, внушали смутную тревогу и словно готовились поглотить. Рандири посмотрел на огонь только мельком — как-то времионни предупредили его, что неподготовленного костер духов увлечет и никогда не отпустит — и взглянул в казавшееся пустым беззвездное небо. Почему-то ему казалось, что все — и луну, и созвездия — кто-то вырвал из общей картины, отчего она и кажется исковерканной, но рашеми решил оставить все подозрения при себе. — А почему ты здесь? — Потому что успел уйти сюда, — отозвался шаман спокойно. — Иначе был бы в Стене Неверующих. Я видел ее — страшное зрелище. — А почему… — Хватит вопросов, — попросил Ганн, прикрыв глаза. — Я исцеляю твое тело, а ты меня сбиваешь. Это и без того непросто. Вельга почувствовал себя глупо и умолк, рассматривая землю под собой. Хоть он и помнил, как холодно сидеть вечером на промерзлой почве, здесь все было иначе — ни тепла, ни холода, вовсе ничего. Словно он парил в воздухе — но ведь и воздух должен быть… хоть каким-то. Все было неправильно, и он прекрасно это понимал — но чувствовал себя странно, на своем месте, принимающим все неправильные законы Той Стороны, как назвал ее шаман. Вельге не хотелось спорить, не хотелось даже спрашивать; ему всегда казалось, что некоторые вещи знать попросту не следует, и к таким вещам, безусловно, относилось то странное место, куда он попал по милости Ганна. Некстати вспомнилась кровь на зеленом покрывале трав Эшенвуда, и Рандири краем глаза увидел, как заволновался пылающий изумрудными сполохами костер. — Хватит, — пробормотал шаман, на его лбу выступила испарина, но огонь все не унимался — метался в разные стороны, словно под дыханием несуществующего переменчивого ветра и едва слышно шептал что-то неразборчивое на разные голоса. — Я слышу вас. Я вижу вас. Хватит. Рандири зажмурился. Пусть он смотрел в другую сторону, ему казалось, что костер вот-вот подберется к нему — а отодвинуться было отчего-то страшно: так замирает в поле мышь, боясь привлечь внимание нависнувшей над ней совы. Когда он открыл глаза, костер перестал бушевать и горел очень мирно и тихо: во всяком случае, он видел это боковым зрением, а посмотреть открыто все не решался. Рашеми терзал стыд за свою трусость, но перебороть себя он не смог и потому поднял взгляд на утратившее всякое выражение лицо Ганна. — Вставай, — произнес шаман, и Рандири подчинился быстрее, чем осознал приказ. Губы каргова отродья тронула кривая улыбка. — Хорошо. Слушай внимательно, — Вельга быстро кивнул, всматриваясь в серебряные глаза. — Я спас тебя, и ты мне должен. Поможешь мне выбраться отсюда. — Но как… — голос увял сам собой, будто старая болезнь опять охватила горло и лишила возможности говорить. — Отправишься на… — Ганн замолчал на секунду, наклонил голову, словно прислушиваясь. — Побережье Мечей. Там с помощью моей руны найдешь кое-кого и приведешь в Эшенвуд. На этом твоя роль заканчивается, Вельга Рандири, как и твой долг, — шаман помолчал, а затем произнес едва слышно. — В темном месте, — а Вельга решил не переспрашивать. — Хорошо, — растерянно кивнул он, пытаясь вспомнить виденные когда-то мельком карты и понять, где находится это Побережье. Шаман снова прикрыл глаза, будто потеряв к нему всяческий интерес, и эхом отозвался: — Хорошо, — рашеми сдавила невидимая рука, и он почти задохнулся, на секунду перепугавшись, что страшная сила сломает ему ребра, вопьется в легкие осколками костей. — А теперь… живи.