Настоящее
Довольно забавно понимать, насколько же мало вещей он успел собрать за всю свою жизнь в Невервинтере. Впрочем, если вспомнить, сколько всего унесла Воющая Смерть, когда в порту бушевали Кровавые Моряки, и сколько забрала война с Лусканом, когда на улицах громоздились ощетинившиеся баррикады, а преданная и предавшая Арибет де Тильмаранд командовала лусканцами, раскрывая все секреты и потайные ходы Маугриму и Мораг — эльф должен радоваться тому, что сам остался жив в кровавой круговерти. Он и рад, но, право слово, многое бы отдал за толстый том «О духах Рашемена», украденный давным-давно из Лускана: может быть, именно тот трактат и сумел бы помочь сейчас? Но нет никакого смысла в вопросах о том, что могло бы произойти: эльф уяснил это достаточно давно. «Сомнительное путешествие», упрямо мурлычет Джерал. Коту неудобно сидеть на плечах, но Сэнд не хочет терять фамильяра из-за давки в Доках. — А что остается? Ключ поворачивается в замке с негромким щелчком, и эльфу отчего-то становится тяжело, словно он уже оторван от города, словно уже находится на другом краю земли — неприветливом и непонятном для тех, кто прожил свою жизнь на Побережье Мечей. Сэнд качает головой: сам ведь говорил, что место не имеет для него никакого особенного значения — а теперь он будто бы расстается с чем-то, въевшимся в кровь и плоть. Наверное, так обычно себя чувствуют люди, покидая родной дом — но ведь у него уже много лет нет дома. Есть несколько привязок — то ли дружба, то ли вражда с Дунканом Фарлонгом, величественное здание Академии, вонь Доков и редкие приказы Нивалля — они тонки, как шелковые нити, не более. Когда ворота Невервинтера остаются позади, он подавляет желание оглянуться. Голова немного кружится: болезнь отнимает много сил. Камень — эльф чувствует — пульсирует болезненным алым светом, как чье-то сердце. Эта мысль почти вызывает отвращение. «Если бы Нишка знала, не помогла бы», фыркает Джерал, как всегда правый — хотя коту легче быть правым, в этом все дело. — Наверное, — Сэнд хмурится, руки его чуть подрагивают — непростительно для мага. — Впрочем, кто знает. «Легче было проболтать что-то непонятное?» Он молчит: незачем объяснять очевидное — тем более фамильяру, который читает его мысли легче, чем он сам мудреные талмуды о природе Плетения. Рыжий хвост кота чуть щекочет его заостренное ухо, и Сэнд морщится. «Думаешь, она уже в Рашемене?», мурлыканье легко пробивается сквозь шум и гвалт Большого Тракта; запахи пота, трав, кожи и металла сливаются в одно, отчего у волшебника начинает болеть голова: порой чуткое обоняние — проклятие, а не дар. Только разговор с Джералом помогает сохранить самообладание, пусть даже в висках стучит обжигающая боль. — Конечно, нет, — тонкие пальцы сводит судорогой; Сэнд залпом глотает один из взятых в дорогу флаконов — плохо, очень плохо. Он пытался просчитать все недостатки пути, но, по видимому, расходовать эликсиры придется быстрее, чем ему бы того хотелось. — Она только два месяца назад была в Уотердипе. «Думаешь нагнать?» Мир пульсирует в такт алому камню, который Сэнд носит в потайном кармане у самого сердца; глаза слишком быстро устают от солнечного света, как и ноги — от ходьбы. Болезнь высасывает все больше сил, и его это почти пугает. Одно дело — умереть в бою, пусть даже подобная смерть всегда была одной из последних в списке предпочтительных; но умереть вот так, будучи пожираемым заживо болезнью, от которой нет лечения — слишком страшно. Впрочем, невесело размышляет он, не стоит отметать возможность того, что рашеменские ведьмы смогут ему помочь. Повозку до Уотердипа найти легко — восстановление торговых связей с помощью Брелейны, которая поистине непрошибаемым упрямством выбила себе место в Совете, не прошло даром. Сэнд мог бы даже написать парочку трактатов о том, на какие именно отрасли благотворно повлиял союз с другими городами и привести парочку сотен цитат — но он никогда не понимал смысл констатации очевидных фактов. Люди косятся на него с подозрением: солнечный день, а он кутается в темный плащ. Не станешь же объяснять, что из-за болезни его глаза стали более восприимчивыми к свету. Люди всегда боятся неизведанного, всегда обходят окруженные старыми сказками места по самой широкой дороге — и не сказать, что Сэнд не делает того же. Хотя сейчас он, разумеется, не образец здравомыслия: искать спасения у полудиких ведьм, поклоняющихся тотемам и духам — кто поверит в такой бред? Кара, думает он, чувствуя, как тоскливо становится на душе. Кара бы назвала его идиотом, но пошла бы с ним — она, несмотря ни на что, умела быть преданной. Ведь именно Кара сражалась с Лорном, когда змея Торио вспомнила о праве поединка. Именно Кара прикрывала их отход от умирающего Хайклиффа, щедро поливая нежить огнем. Именно Кара бросалась правдой, как камнями, не задумываясь о той боли, что она может принести. И именно Кара осталась лежать мертвой в руинах давным-давно позабытого Иллефарна. — Извините, — Сэнд равнодушно кивает, когда немолодой мужчина-крестьянин задевает его острым локтем. Правая рука эльфа от плеча до запястья уже пару недель мало что чувствует. Повозка трясется на редких ухабах, но он не обращает внимания. Его гложут сомнения: неужто его странной, полной белых пятен истории хватит, чтобы убедить самого Келбена Арунсуна помочь ему? Неужели великий архимаг поможет эльфу открыть портал в Рашемен? Сэнд чуть сжимает пальцы: должно хватить. Он знает, что дорогу ему не выдержать — умрет где-нибудь, теряя всякие чувства и наблюдая, как кожа медленно сползает с гнилого мяса, а ногти вырываются легче, чем страницы из ветхого трактата. Ужасный конец. Сэнд глотает еще один пузырек, не позволяя себе утратить последнее, что у него остается перед тем, как маячащая неподалеку смерть возьмется за него всерьез. Он не позволяет себе утратить надежду.Прошлое
Кара, недавно присоединившаяся к команде Ирви Нэльтайн, его раздражала: не только своим острым языком, не только абсолютной уверенностью в своем превосходстве, но и магией. Он не мог этого объяснить. Подобное чувство было слишком глубоко для банальной ревности к магическим способностям другого — да и Сэнд успел отучиться от таких бесплодных чувств за столетия жизни — скорее, его задевал тот факт, что он не может развенчать силу Кары: в отличие от многих самонадеянных юнцов, колдунья действительно обладала могущественным даром, и этого факта ему было не изменить. Сэнд вообще не очень-то и любил огонь. Признавая многие его полезные свойства, оценивая по достоинству мощь огненных заклятий, эльф предпочитал действовать иной магией — ограждающей щитом от вражеских стрел и мечей, приводящей врагов в замешательство и страх, распыляющей их сущность на мелкие песчинки — но ни в коем случае не с помощью огня. Он признавал, что дело было только в гордыне: для Сэнда это было слишком просто. Каждый может швырнуть огненный шар в толпу врагов, заставляя их исходить воплями, а их кожу — слезать заживо; однако превратить мысли другого в кашу, смешать его рассудок в ничтожное месиво было, возможно, не так эффектно, но при этом более… изящно. Сэнд никогда не поддавался искушению признать то, что эльфийские способности превращают обычное Плетение в нечто особенное, но такая мысль зачастую проскальзывала на границе его сознания. Джерал мяукнул, предупреждая его о посетителе. — Здравствуй, — глаза квартеронки, еще несколько месяцев назад похожей на загнанную кошку, были спокойны и приветливы. Ирви улыбнулась; он улыбнулся в ответ. — Я хотела кое-что спросить. Ты не обязан отвечать, конечно же. Чуть уловимая дрожащая струна в ее голосе задела его слух. Та самая надломленность, которую он ощутил при первой же встрече, никуда не исчезла — разве что была хорошо замаскирована. Ему это не нравилось, но он молчал: не внушишь же другому несгибаемую волю, да и зачем? Это, в конце концов, прерогатива жрецов и паладинов. — Ты ведь знаешь Кару? — Да. — Какая она? Сэнд взглянул на нее почти одобряюще: хороший вопрос, учитывая тот факт, что огненная колдунья едва не спалила целый квартал из-за разногласий с соперницами из Академии. Он знал, что лишь недавно получившая звание лейтенанта племянница Дункана старалась как можно меньше влипать в неприятности, и подозревал, из-за чего. — Вспыльчивая, — эльф позволил себе тонко улыбнуться. — Думаю, ты заметила. — Ее магия, — Ирви закусила губу, нервно сплетая и расплетая пальцы. На одном из них красовалась содранная мозоль — видимо, от рукояти короткого меча. — Она и правда так опасна? Не пойми неправильно, я видела ее в деле, только вот… Сэнд молчал. Он понимал, что сейчас Ирви хочет услышать нечто в духе «Кара опасна, но она ведь использует силу только против врагов» или «всякая магия опасна» — но лгать ей он не собирался. Эльф сомневался в том, что девочка из Западной Гавани вообще видела в своей жизни колдовство более опасное, чем парочка волшебных стрел — а страх перед магией въедался в жителей деревни с детства точно так же, как и страх перед всем непонятным и неизведанным. — Она опасна, — коротко сказал он, заметив, как вздрогнула Нэльтайн. — И я бы сказал, что очень опасна. Постарайся всегда держать при себе зелья для защиты от огня. — Я учту, — отозвалась она вполголоса. — Спасибо. Дверь закрылась за ней бесшумно — в отличие от Дункана, Сэнд никогда не забывал смазать вовремя петли. Мягкий холодный полумрак, завладевший магазином, всегда помогал размышлять лучше, чем тепло и свет — а эльф, размышляя, был почти уверен в том, что сделал все правильно. Он погасил свечи и, запустив пальцы в шерсть Джерала, решил перечитать пару параграфов в подробном описании Побережья Мечей. Параграфов о Топях Мертвецов — и, в частности, о Западной Гавани.