Настоящее
Когда-то раньше — лет сто или сто пятьдесят назад — он достаточно часто использовал порталы, как и всякий юный неопытный маг, изучивший новое заклинание. Но даже тогда после каждого прыжка на несколько дней пути он чувствовал себя выжатым, как лимон, выпитым досуха стаканом с элем; впрочем, Сэнд всегда знал имя той силы, которая так жестоко поступала с ним. Магия. Магия всегда берет свое, она из тех, кто не знает жалости и отбирает последнее. Чем чаще ты пользуешься Плетением, тем сильнее сам увязаешь в нем и тем сильнее рассчитываешь на него; когда магия вокруг перестает подчиняться или вовсе исчезает, ты чувствуешь себя ослепшим и оглохшим, похороненным заживо — и лишь тогда понимаешь, как же глубоко она укоренилась в тебе. Сейчас Сэнд не хочет рассуждать об этом, он хочет только найти себе угол и отлежаться до тех пор, пока перед глазами не перестанут скакать разноцветные пятна и пока голова не перестанет раскалываться. Он содрогается при мысли о том, что могло бы произойти, попытайся он открыть портал самостоятельно: может быть, его разрубило бы напополам, когда концентрация предала бы его, может, он бы вошел в портал, но не вышел по ту его сторону. Да, Тимора и правда смеется порой. Смутно маг различает, как Джерал трется головой о нечувствительные ладони, и сжимает кулаки до скрипа кожи перчаток. Тошнота никак не желает проходить, а зелий, которые сумели бы взять его после такого количества эликсиров для поддержания жизни и рассудка, нет. Эльф закрывает глаза; мысли ползут медленно, как улитки, и одна из них — о том, что все-таки одно дело — перемещение в границах одного города, и совсем другое — прыжок через половину Фаэруна. «Спасибо леди Лейрел», мурлычет Джерал совсем без сарказма и иронии. Ему тоже приходится несладко — болезнь бьет по нему рикошетом — но фамильяр держится не в пример лучше. — Верно, — отзывается Сэнд очень тихо, но даже так голос отдается в висках колокольным гулом и кажется совсем чужим. Ему кажется, что мир вокруг слишком тих, но эльф смутно вспоминает, что после путешествия на такое расстояние он может быть оглушен. Это нормально. Это должно пройти. Вскоре это действительно проходит. Сэнд поднимается на ноги, опираясь на посох, словно старик на клюку, и бредет вперед: Джерал успел немного разведать местность и выяснить, что дорога совсем недалеко. Правда, по меркам Берега Мечей эту дорогу можно назвать разве что деревенской тропой, но, во имя Мистры, есть ли смысл судить далекий, затерянный в лесах Рашемен? Да и эльфу нужно найти здесь помощь, а не наживать врагов нелестными сравнениями с Западом. «Надо добраться до города», мурлычет Джерал. Сэнд пожимает плечами: это и так очевидно. Гораздо важнее выяснить, почему портал выкинул его не там, где планировалось — ведь они с леди Лейрел договаривались о портале почти к самым воротам столицы, Иммилмара. Второй задачей в списке стоит обсуждение болезни с ведьмой хатран, которую надо еще отыскать, ведь никто из ордена, кажется, не имеет привычки болтать с каждым путником и бродить по полузаросшим дорогам своего края. Разумно с их стороны. — Здравствуй. Сэнд поворачивает голову в сторону, вспоминая, что мгновение назад на большом плоском камне не было никого: если бы он не заметил, увидел бы Джерал — а фамильяр отшатывается и раздраженно шипит, отчего эльф морщится: «Веди себя поприличнее» — и раньше бы обязательно добавил нечто в духе «Ты все-таки не хорек», да еще и сказал бы это вслух. Но сейчас нет смысла ехидничать, да и перед кем? Перед призраком дрозда? — Приветствую тебя, — спокойно кивает эльф, цепляясь за посох. Руки все слабее и слабее — может, он успел подхватить какую-нибудь лихорадку, пока носился по библиотеке Невервинтера или расспрашивал о слухах пьянчуг Уотердипа? А может, болезнь так сильно прогрессирует, что пожирает его с каждой секундой все быстрее и быстрее? — Откуда ты? — Издалека. Джерал взбирается на плечи, чуть щекочет уши пушистым хвостом. Эльф отмахивается, раздумывая, не слишком ли грубо уклонился от вопроса. Рашеми не лгут духам, почитают их, приносят им жертвы и поклоняются, как богам — но он не рашеми; неясно, есть ли разница для мертвого, тем более для мертвого животного. О телторах рассказывают слишком мало, а пишут еще меньше: кому из прагматичных ученых Запада захочется писать о духах животных, правящих загробным миром и выставлять себя посмешищем? Наверное, раньше Сэнд и сам бы разбил в пух и прах всякие труды о подобной чуши, но не теперь. — Земля боится тебя, чужеземец, — отстраненно произносит мертвая птица, наклоняя голову и рассматривая Сэнда холодными прозрачными глазами, похожими на кусочки тающего льда. — Земля не хочет, чтобы ты был здесь. — И ты пришел, чтобы изгнать меня? — спрашивает эльф спокойно. Джерал весь подбирается для прыжка, который никогда не сделает, его когти проходят сквозь мантию как нож сквозь масло, но Сэнд не чувствует боли, как не чувствует и холодного ветра, колышущего ветви могучих сосен — такие он раньше видел лишь в лесу Невервинтер — лишь крепче сжимает витое дерево посоха и вспоминает заклинания, которые отобрал для пробной стычки. Просто на всякий случай. — Предупредить, — в глазах дрозда почти нет разума, и эльф понимает, что этот голос не принадлежит ему, что птица всего лишь проводник для другой силы — гораздо более могущественной; это понимание заставляет мурашки бегать по его коже. — Тебе нужно уйти. — Я не могу, — отзывается Сэнд. Он спешно придумывает зачатки речи, которая поможет ему убедить кого-то, кто дергает нити этой марионетки, в своих добрых намерениях. — Поймите, я умру, если уйду отсюда. Я приложил много сил и проделал много тяжких трудов для того, чтобы добраться сюда и попытаться найти лекарство от своей болезни. — Чужеземцы никогда не приходили к нам с добром, — дрозд почти шипит, и эльф уверен, абсолютно уверен, что горло никакой из существующих птиц не способно издавать такие звуки. — Последняя явилась посланцем пустоты, стала вместилищем проклятия, о котором не было слышно долгие века. Мы жили в мире, но тут появилась она. Мы жили, защищая наш дом, но кто бы защитил нас от нее? — Как ее звали? — спрашивает он осторожно, надеясь прервать речь духа до того, как он рассвирепеет еще больше и набросится на эльфа. Ни к чему тратить свою магию и настраивать против себя тех, кого так почитают в этой чудной стране — иначе ни одна ведьма ему не поможет и все усилия коту под хвост. — Нам неведомы имена, — дрозд расправляет крылья. — Хоть она называла свое, да, она его называла. Но истинная суть ее была — Пожиратель Духов. Земля трепетала от ее шагов, деревья стенали от страха перед ней. И ты пришел на эту землю с осколком этой пустоты. Ты пришел убить нас! — Все не так, — сохранять спокойствие становится все тяжелее, потому что паника медленно надвигается приливной волной. Сэнд терпит. — Я знаю, о ком вы говорите. Я тоже стал ее жертвой и ищу спасения. Я в каком-то смысле один из вас. — Неужели? — хрипло спрашивает птица. Полупрозрачные крылья угрожающе вспыхивают кавалькадой красок. — Может быть, ты лжешь. Может быть, ты хочешь лишь уничтожать, как это делала она. — Как я могу доказать свои намерения? — Сэнд знает, что не убедит этого духа никакими словами — только делом; по таким законам живет Рашемен, и ему следует принять их хотя бы на некоторое время. Джерал ложится на его плечи неприятной тяжестью, прикрывает глаза в обманном благодушии. Камень в его поясной сумке вспыхивает, мерцает слабым алым светом, и его пульсация эхом отдается в сердце Сэнда. Эльфу становится тошно. Кажется, что сущность, заключенная в камне, пустила свои корни в него и теперь не вырваться из крепкой хватки щупалец. Давно пора перегнать в эликсир и этот камень тоже, но Сэнд слишком боится упустить жалкую крупицу непонятных знаний. — Никак! — вопль дрозда рассекает воздух, как свист бича. — Никак! Мерзость, что ты носишь с собой, — птица вновь шипит, на этот раз от отвращения. — Мерзость, чуждая этой земле, чуждая духам, чуждая живым. Разве ты не слышишь? Разве ты не ощущаешь? — Не понимаю, о чем вы говорите, — холодно лжет Сэнд; сердце его бьется чуть быстрее, и если бы пальцы не были уже холодны из-за болезни, их кончики начали бы леденеть. Эльф придумывает способы, которыми можно на этот раз успокоить разошедшегося духа, но тот, по всей видимости, успокаиваться не намерен. — Это, — выплевывает дрозд яростно, но в его голосе чуткому уху заметны отголоски абсолютного страха. — Это. Для подобного нет имени. Суть этого — рана. Суть этого — осколок. — Осколок чего? — не отступает эльф. Он чувствует азарт охотника, который в последний раз чувствовал на суде против Лускана; сердце колотится, как у загнанного оленя, которого псы уже кусают за ноги. — Рана — чья? Дрозд мотает головой, как лошадь, смахивающая мух. Взгляд духа вновь останавливается на Сэнде и наливается мутным светом, похожим на сияние луны сквозь неплотный туман. Эльф слегка выставляет вперед посох, предчувствуя недоброе. — Ты должен умереть, — выносит вердикт холодный равнодушный голос. — Ты должен умереть и перестать отравлять воздух своим дыханием. Ты должен умереть и освободить эту землю от своей тяжести. — Я не дамся так легко. — Ты должен умереть, — повторяет птица и резко взмывает вверх, чтобы упасть на него комком призрачных перьев и острых когтей; Сэнд выставляет посох в надежде, что хотя бы задержит духа, но удара не происходит ни через секунду, ни через две. Эльф недоуменно хмурится. — Я не позволила им тронуть тебя, — голос явно принадлежит ребенку. Сэнд оборачивается, уже зная, что именно он увидит — реакция Джерала куда лучше, чем его; глаза кота видят не меньше, чем его собственные. Но не стоит оскорблять ведьму, не поворачиваясь к ней лицом, когда она обращается напрямую к тебе: законы Рашемена строги в этом отношении. — Тогда прошу принять мою благодарность. На вид ей не больше десяти-двенадцати лет. Черты лица скрыты грубо вырезанной маской, не украшенной ни краской, ни перьями; от висков уходят назад две темные косы, остальные волосы лежат свободно. Сэнд перебирает в уме гортанные слова, но знает об их значении слишком мало. Это непривычно и неприятно, приходится бросать наугад: — Ты хатран? — Нет. Молчание загустевает. Дрозд и дикая кошка, сбившая его в полете, успевают раствориться в воздухе, как видение, а девочка все молчит. На ней простая и теплая одежда из звериных шкур, статус ведьмы выдает разве что маска, которую — эльф знает — никто не осмелится украсть, потому что вора покарает либо закон людей, либо гнев духов. — Я слышу шепот земли, — произносит девочка нараспев. Сэнд почти вздрагивает от неожиданности. — Она боится тебя, да. Но она сочувствует тебе. — Мне казалось, тот дух… — Он не был собой, — резко обрывает ведьма. — Он был искажен. Теперь он может вернуться на Ту Сторону. Теперь он свободен от защитников. На языке у Сэнда вертится слишком много вопросов, так что он задает всего один, чтобы не оскорбить ведьму: — Как ваше имя? — Твое, — мимолетно улыбается девочка, кончиками пальцев дотрагиваясь до маски. — Я даже не этран. Я — лишь голос и слух. — Понимаю, — роняет Сэнд, ведь ведьма ждет его ответа. Вокруг нее нитями стелется сила — незрелая, похожая на невылупившегося птенца — и это юное могущество нельзя недооценивать. — Мое имя — Йелина.Прошлое
Ирви вернулась другой. Сэнд заметил одним из первых; от того надлома, который когда-то так сильно тревожил его, не осталось и малейшего следа. Не осталось вообще ничего, кроме памяти — несколько первых минут эльф был убежден в том, что вместо Ирви Нэльтайн из Западной Гавани вернулась нежить, тень, отголосок сущности бывшего Стража Иллефарна, но нет: это была та самая Ирви, которую он однажды встретил в таверне «Утонувшая Фляга». …она казалась ею. Вместе с новоиспеченной надеждой Берега Мечей и загадочной жрицей гитзерай в Топях Мертвецов были Келгар, Нишка и Элани, и все они молчали, как рыбы — только дворф первое время бормотал нечто невразумительное, но вскоре перестал под осуждающим взглядом Нишки, ставшей еще более увертливой и нервной. Элани на все вопросы только качала головой, из-за чего Сэнд чувствовал себя слепым и глухим, беспомощнее новорожденного котенка, каким когда-то был его фамильяр, так что делать было нечего. Оставалось последнее. — Знай, — произнесла гитзерай тихо, но настойчиво, когда он все-таки решил спросить ее о том, что превратило Ирви в равнодушный, бестрепетный механизм. — Знай, что всему есть своя цена, и Калак-Ча заплатила свою. — А она знала об этой цене? — Сэнд стоял и смотрел на нее — странное создание из Астрального Плана, слишком далекое и целеустремленное, чтобы размениваться мелкими судьбами детей Фаэруна — и видел равнодушный холод, схожий со льдом Кании. Возможно, намерения Зджаэв и были благими, однако что-то упрямо шептало Сэнду, что Ирви не стала бы приносить подобную жертву добровольно и, что было более важно, гитзерай прекрасно об этом знала. — Она — единое целое с мечом Гит, — уклонилась от ответа Зджаэв. — Она — его Сердце, а он — отражение ее воли. Этого должно хватить для победы над нашим врагом. Этого — и пяти частей ритуала. — Что с ней произошло? — повторил Сэнд. Ему показалось, что тени в углах притихшей, будто напуганной библиотеки зашевелились, как живые, но он отогнал от себя эти мысли. — И что с ней будет потом? — Знай, эльф, что победа над врагом — наша главная цель, — глаза гитзерай вспыхнули непробиваемым фанатичным блеском, далеким, как свет звезд. — Победа над тем, чье имя даже здесь пробуждает нависшую над всеми нами Тень. Или ты считаешь иначе? Сэнд ничего не ответил — лишь развернулся и вышел; неприятное ощущение гадливости преследовало его по пятам, пока он не захлопнул дверь и не отстранился от липкого холода чуждой и невыносимой мудрости Астрального Плана. Кару он увидел около выхода. Она стояла, прислонившись к стене и смотрела вперед, не опуская головы, но явно ожидая его. Сэнд приподнял бровь, но не успел задать ни одного вопроса: колдунья кинулась в атаку первой. — И что тебе сказала эта иномирная жаба? — она нервно вскинулась, переплетая пальцы между собой, поигрывая с вызванным огоньком на своей ладони. Он то гас, то вспыхивал вновь, и это можно было даже назвать завораживающим, если бы не лихорадочный блеск зеленых глаз Кары, которые жадно ловили отражения пламени. — То же, что и тебе? — хмыкнул Сэнд. — Ты, кажется, даже пыталась поговорить с ней. Надолго ли хватило твоего словарного запаса? — Я там стояла явно больше тебя, — огрызнулась Кара, сжимая кулак и резким движением другой руки откидывая лезущие в глаза растрепанные рыжие пряди. — Так что, остроухий книжный червь, что ты разобрал из ее речи, кроме вечного «знай»? — Только то, что Ирви — сердце древней железки, в библиотеке холодно, и тени сползаются на звуки, которые издает Алданон. — Очень смешно. Кара скрестила руки и нервно забарабанила пальцами по сгибу локтя. Гордость явно не давала ей спросить обо всем напрямик, но не задать этих важных вопросов она не могла; Сэнд видел, как мысли отражаются на ее лице, как она из последних сил удерживает рвущиеся с языка слова и вздохнул: он не мог оставить все так, как есть, да и Кара давно уже… — Цена меча Гит, — сказал он. Колдунья взглянула на него с недоумением и недоверием, но он не обратил на это внимания. — Дело в клинке, только в нем. Можно было догадаться, верно ведь? — Ты… — она осеклась, закусила губу. Затем продолжила — медленно и осторожно, словно ступая по весеннему льду. — Ты просто говоришь мне это? Без ехидства? Без сарказма? Сэнд помолчал. На самом деле сейчас для всего этого было просто не время, но он не мог удержаться, да и в этот раз он не рисковал абсолютно ничем — но не говорить же обо всем этом Каре? Эльф не любил рисковать, поэтому не сказал ничего кроме того, что она ожидала от него услышать: — Ты сейчас тоже умудрилась не оскорбить меня ни одним словом, разве нет? Это прогресс, — он приподнял бровь в притворном участии. — Ты знаешь это слово, я надеюсь? Не переживай, если нет, я принесу словарь, и мы вместе почитаем. — Пф, — Кара криво усмехнулась, с явным усилием пропуская его ехидство мимо ушей. — Я просто не хотела добивать тебя; ты выглядел так жалко после разговора с этой тронутой — будто побитая собака. — Ты выглядела так же, когда вылетела из академии с треском, — хмыкнул Сэнд; он не утерпел, и на его губах зазмеилась предвкушающая ухмылка. — Только прости, не могу вспомнить: трещали балки или стропила? Кара скривилась, как от зубной боли, и он почувствовал удовлетворение: тыкать ее в это носом, как нашкодившего зверька, было отчего-то безумно приятно. — Я ушла сама, — процедила она сквозь сжатые зубы. — Мне казалось, что за несколько месяцев ты сумеешь это запомнить, но, видимо, ты слишком уж переоцениваешь свои возможности. — Ты не заболела? — Сэнд взглянул на нее с тревогой. — Такая длинная фраза… не утруждай себя так. Колдунья раздраженно фыркнула, вновь зажгла огонь в своей ладони и уставилась на крошечный кусочек пламени: — Что ж, — огонь заметался в ее руках, и она резко сжала кулак, делая несколько шагов в сторону одного из коридоров, который, насколько знал Сэнд, выходил к воротам Крепости. — Удачи. Постарайся не помереть среди своих книг. — Постарайся не сжечь себя, — пожал плечами он. — Иначе даже энтузиазма мастера Видла не хватит на проветривание всех комнат. Сэнд знал, что она улыбнулась. Но не обернулся.