Настоящее
— Ты надолго отогнала его? Уверена, что духи больше нас не тронут? — спрашивает Сэнд, пока они вместе с маленькой ведьмой пробираются к воротам Мулсантира. Во имя Мистры, как портал исказился так сильно, что его выкинуло не около Иммилмара? Неужто колдовство ведьм настолько могущественно?! Сейчас он почти проклинает недостаточно любознательных путешественников, не проявивших в свое время должного любопытства и не написавших о Рашемене почти ничего, кроме легенд, слухов и неясных обрывков правды. Впрочем — волшебник кидает быстрый взгляд на маску Йелины — он может их понять: никому не хочется соваться в дела ведьм, держащих этот край в железном кулаке. — Я уверена, — говорит она. Ее лица толком не видно, но Сэнд готов поклясться, что Йелина недовольно хмурится. — Но все зависит не от меня. Я — только голос и слух. Ничего более. Эльф косится на девочку, но молчит. Ни к чему расспрашивать ее — если уж в таком возрасте она стала одной из членов ордена, нет смысла убеждать ее в чем-то кроме догм хатран. Чем младше — тем податливее, вечный закон, известный как на Западе, так и на Востоке. — А кто ты такой? — вопрос ее звучит совершенно по-детски. Маленькая ведьма наклоняет голову, словно прислушиваясь к земле под своими ногами. — Я знаю, что ему ты не нравишься и знаю, что он хочет, чтобы ты оказался как можно дальше. Но это все, что мне известно. — Ему? — тянет время Сэнд; понятно и гоблину, что «путешественником с Запада» тут не отделаешься, нужно придумать что-то получше или рискнуть и сказать правду. Эльф взвешивает шансы, оценивает вероятности, но никак не может решиться; сейчас он хотел бы обладать горячностью Кары, которая, наверное, сослужила бы ему плохую службу в Невервинтере или Лускане — но здесь… «Здесь мы играем по чужим правилам», шипит Джерал. Сэнд еле удерживается от кивка — ни к чему привлекать к себе внимание той, кто может остановить разъяренного духа одними словами. «Как и везде», думает эльф устало. — Рашемену, — кивает ведьма. Она бормочет что-то себе под нос, и растения, заполонившие тропу, чуть расступаются перед ними. Сэнд смотрит с любопытством: такого волшебства он не видел даже у Элани. — Ты сильно чем-то напугал эту землю, — Йелина смотрит на него внимательно и вдумчиво. — Так кто ты такой? — Не уверен, что понимаю сам, — говорит Сэнд. На него медленно накатывают головокружение и слабость. В Уотердипе он, наплевав на все правила хранения зелий, которые когда-то сам же вбивал студентам Академии в головы, запихнул флаконы в зачарованный кошель, перед этим наложив все вспомнившиеся заклинания для увеличения прочности стекла. Теперь это кажется ему полным безумием: поставить эликсиры, а вместе с ними и собственную жизнь под такую очевидную угрозу — но был ли выбор? В конце концов, таскаться по Рашемену с сундуком было бы еще глупее. — Ох, — Йелина тяжело вздыхает. — Жаль. — Неужели никогда не было такого?.. — начинает он, но маленькая ведьма обрывает его на полуслове, как нетерпеливый ребенок. Это странное сочетание зрелости и юности почти пугает, но в то же время и завораживает, как завораживает всякое странное и причудливое; как завораживает все необычайно уродливое. — Такое было только несколько лет назад, — она трет ладони друг о друга; Сэнд не уверен, творит ли она заклинание или ей просто холодно. — Когда в наши края пришло, — Йелина нервно облизывает губы. — Нечто. Я не хочу произносить имени этого существа. Никто в Рашемене его не произнесет. — Вот как? — мысли бьются в его голове стайкой распуганных воробьев: всего лишь несколько лет назад; Ирви была здесь несколько лет назад и, видимо, сотворила нечто такое, из-за чего ее имя боятся и называть. Нельзя признаваться в том, что он был с ней знаком, нельзя даже показывать, что он знает, о ком речь. Он слишком слаб, чтобы сражаться с ведьмами на их территории; слишком слаб, чтобы сражаться вообще. Сэнд ловит себя на мысли о том, что вовсе не удивлен: в конце концов, Ирви давно перешла все мыслимые горизонты, убив Епископа и (Кару) прогнав Касавира. В памяти Сэнда вспыхивают Крепость-на-Перекрестке и чужая мрачная тень. Он поспешно, панически, отгоняет от себя эти мысли, внушающие ему безотчетный страх. Заскучавший Джерал — эльф помнит, фамильяр всегда питал необъяснимую слабость к детям — перепрыгивает на плечо Йелины, пытается потереться о ее щеку, но ведьма резко спихивает его, отшатывается в сторону, не обращая внимания на кровоточащие царапины, которые оставил ей кот в попытке за что-то ухватиться: — Не смей! — вопреки ожиданиям, она смотрит на Сэнда, не на Джерала. — Твой дух мне чужой. Не смей прикасаться к моим мыслям! Глаза ее сверкают из прорезей маски призрачным огнем, и эльфу кажется, что в голос девочки вплетаются десятки и сотни других — еле различимых, призрачных — которые оставляют след на его коже, впиваются мелкими иголками. Он качает головой, проклиная фамильяра про себя на всех известных языках: — Я не пытался, поверь. Мой кот не умеет читать мысли или что-то в этом роде. — Я не верю тебе, — сияние угасает; глаза у Йелины темные, как у многих рашеми, и Сэнду становится не по себе, когда он думает о том, кто мог вселяться в девочку. Традиции этой страны непонятны: вполне возможно, что хатран вселяют духов в тела своих учениц. Эльфа подташнивает от одной мысли о такой мерзости. — Я говорю правду. Ведьма качает головой, но молчит. Притихший и растерянный Джерал вновь устраивается на правом плече Сэнда, который решает отложить разговор со своим фамильяром на потом, концентрируясь на нарастающей боли в висках и слабой дрожи, пробегающей по телу. Может быть, дело только в том, что его организм потратил много сил на проход через портал, но эльф почти уверен в том, что прогресс болезни уже зашел слишком далеко, а его смерть — вопрос времени, причем очень малого времени. — Мы скоро придем к воротам, — нарушает молчание Йелина; в голосе ее проскальзывают непонятное напряжение и отстраненность. — В Мулсантире главой является Шева Белое Перо, очень мудрая и могущественная ведьма. — Спасибо, — отвечает эльф почти невпопад. — Я ведь не называл себя? Мое имя Сэнд. — Не было нужды, — улыбается девочка. — Я и так знала, как тебя зовут. — Понятно. Он молчит, катая на языке вопрос, но не решаясь задать его, потому что иначе придется признаться в том, о чем он пока не намерен говорить. Сэнд решает отложить это. Если Шева Белое Перо окажется той, кто может помочь ему — замечательно; если нет — он постарается провести свои последние пару-тройку недель в спокойствии. Каков смысл погони за призраком лекарства, если в итоге он умрет в дороге?.. — Вот и ворота, — Йелина осекается на полуслове, замирает, поднимаясь на носки и щуря глаза. Так она похожа на обычного ребенка, засмотревшегося на полет птиц или фокусы бродячего мага. — Кто-то идет. Кажется, к нам. Эльф равнодушно поднимает голову и чувствует, как все внутри леденеет и замирает — то ли от страха, то ли от неожиданности. Умом он понимает, что бояться ему нечего, но Сэнд не представляет себе, что говорить и что делать — и нужно ли все это вообще? Вдруг она изменилась, как когда-то Ирви, вдруг она… — Сэнд, — говорит Нишка тихо. — Что ты… что ты здесь делаешь?Прошлое
Тишину больше не нарушали полубессвязные восклицания Алданона и язвительные реплики Кары, отчего библиотека казалась притихшей и напуганной. Сэнд бы ни за что не признался, что ему не хватает компании чокнутого исследователя и несдержанной как на язык, так и на магию колдуньи, но часто ловил себя на упорном ожидании непонятного чуда, которое вернет все как было и даст ему самому второй шанс на все непроизнесенное и несделанное, вложит в руки старую нить и даст возможность закончить все так, как должно. Он должен был считать это победой, триумфом, но, в конце концов, как можно было называть победителями троих полумертвых ничуть не героев, которые несколько недель не могли прийти в себя? Нишка не поднималась с кровати, сам Сэнд не мог колдовать, потому что Плетение ускользало из ослабевших, немощных пальцев, но это сейчас волновало его в последнюю очередь, как и многочисленные церемонии, которыми распоряжались Кана и сержанты. Глядя куда-то сквозь причудливые эльфийские руны, аккуратно выведенные на тонком пергаменте, он видел рыжие волосы, разметавшиеся по холодным камням руин Арвана и тонкую стрелу в груди колдуньи — ее смертный приговор. Порой ему казалось, что ничего еще не закончилось, что он по-прежнему где-то в рухнувших им на головы руинах и грезит наяву; Сэнд помнил, как на его железную грудь невыносимо давила толща камня, как он боялся потерять сознание и утратить контроль над заклинанием превращения, как смутно слышал крики остальных. Тогда, в логове Короля Теней, эльф был уверен, что умрет и, хоть и не желал этого, не пытался драться за жизнь с отчаянием утопающих и погребенных заживо, как должен был. Он был пуст. Сэнд не знал и не хотел знать, выпила ли его до конца магия или же смерть Кары обрушила в нем что-то хрупкое и тонкое, похожее на тончайшей эльфийской работы стеклянный сосуд. Он понимал только, что теперь весь мир кажется ему потухшим и утратившим львиную долю ярких красок. Впрочем, это ведь, возможно, только пепел?.. Да, подумал Сэнд, хватаясь за промелькнувшую мысль, его просто угнетают похороны во внутреннем дворе Крепости и порхающий пепел, от которого невозможно толком спрятаться. Непонятно, как вообще держится Келгар, которому лорд Нашер поручил управлять Крепостью-на-Перекрестке до возвращения Ирви Нэльтайн, законного Рыцаря-Капитана. Конечно, на этой поправке настоял сам отчаянный, но не отчаявшийся дворф — Сэнд не раз замечал, что верить раса Келгара способна с силой неопытного ребенка, шепчущего молитвы Латандеру и Шантии перед старым потускневшим символом. Впрочем, какая разница? Дверь отворилась бесшумно, но Сэнд все равно услышал: в угнетающей, душной, как предгрозовой воздух, тишине, любой звук бил по ушам как залп катапульты. Эльф повернул голову неохотно: он знал, кто пришел к нему. Маг отметил, что тело слушается уже намного лучше, чем в те дни, когда его только вытащили из руин, но все равно в руках и ногах оставалось странное ощущение одеревенелости. — Эй, — тихо позвала Нишка, цепляясь тонкими перевязанными пальцами за косяк. Она была очень бледной и тонкой, почти потухшей, словно Тень продолжала пить из нее силы даже здесь. — Сэнд. Собственное имя прошло мимо слуха набором бессвязных звуков. Эльф только кивнул, смотря мимо нее — в пустой темный коридор с зашевелившимися от библиотечного света тенями. Хотелось упасть, заснуть и ни о чем не думать, но сон бежал от Сэнда уже долгое время. Вместо него настигала неповоротливая, глухая апатия. Нишка нервно сплела пальцы, явно пытаясь понять, может ли она говорить напрямик. Выдохнула и вскинула голову, смотря на него с непонятной надеждой — слабой и угасающей, как уголек забытого костра. Костер… — Ты… ты не останешься? — тифлинг сощурила глаза, цепко вглядываясь в его лицо. — После того, как… Сэнд безнадежно покачал головой. Он знал, что Нишка, несмотря на все перепалки и весь сарказм, успела сильно привязаться к дворфу и беспокоилась за него, но не хотел и не мог ничего обещать. В конце концов, она не была единственной, кто прятал дружбу за остротами и язвительностью, только вот ей повезло выжить. И ему повезло. Молчание поглотило их, словно бездна. Тишина била по ушам, но уже не так сильно, как раньше. Тени мягко переливались на серых камнях стены; эльф смотрел на них, как завороженный. — Я устал, — сказал он ни о чем конкретно, и тифлинг аккуратно прикрыла дверь, не выдав себя на этот раз ни шорохом, ни скрипом. Сэнд остался сидеть в библиотеке с бесполезной и ненужной книгой в руках.