Настоящее
Полукровка косится на него недовольно: мол, чего застыл, шаманский выродок? Ганн ухмыляется — это позволяет хоть секунду прожить без ее назойливого внимания; Нишка, видимо, до сих пор боится, что он перережет их всех во сне, безумно хохоча и размазывая кровь по чужому-своему лицу, если она не будет достаточно внимательна. Наивное дитя Запада. Ирви такой не была. Мысли об Ирви отдают мерзким трупным душком, удушливой желчью, подступающей к горлу — будто бы перевернул мертвеца лицом вверх, а он оказался тебе знаком. Будто бы ты наивный рашеменский мальчишка, знающий лишь поклонение телторам и отвращение к уродливым каргам, внезапно вернувшийся домой и заставший руины и смерть. А рядом — черные пятна, выжженные демоническим огнем, язвы на теле земли, которые могут пропасть, но появятся в другом месте, взойдут, словно уродливые цветы. Ядовитый плод — вот что такое была Ирви Нэльтайн. Ганн не жалеет о ее смерти — жалеет лишь о тех, кого эта тварь забрала с собой. Он должен был понять раньше, увидеть раньше, осознать раньше — но был таким гордым: древний кошмар ходит рядом с ним, а он делает куда больше, чем сами хатран, неприступные и гордые, что благочестивые старые девы. Он идет рядом, он сражается — пока они отсиживаются в храмах и священных местах, пока всей их смелости хватит разве что на то, чтобы бросить в Пожирательницу пару острот. Ох, духи земли, как Ганн смеялся тогда; как он хохотал, когда Катя заливалась краской на его шутки про угасший дух владычиц Рашемена; как он веселился, обрываемый твердым тоном Шевы Белое Перо. Теперь прежний смех горчит на губах чужим духом, чужой кровью и плотью. Вот он — затерянный в Эшенвуде, укрывшийся маской чужого лица, укравший тело молодого рашеми; вот новая Шева Белое Перо, правящая в Мулсантире, как и много лет до того, старая маска, надетая на новое лицо, старое имя для ведьмы, позабывшей свое собственное. Ганну почти жаль. — Это здесь? — спрашивает Нишка. Он чуть кивает: — Да. Древо Бхаллы перед ними сияет куда ярче приюта Лесовика; но дело не в том. Ганн ждет — пожалуй, даже на несколько секунд дольше, чем рассчитывал, и, наконец, улыбается с торжеством. Ну правда, разве кто-то пропустит такое? Излюбленная забава любых ведьм, независимо от возраста, от того, живы они или мертвы — кидаться обвинениями в чужеземцев. — Итак, Имша? — отлор насмешливо щурит глаза в прорезях маски. Ганн думает, что она даже не знает, за кого зацепиться взглядом: слишком уж забавная подобралась компания. — Кто же у нас тут? — Не знаю, Тамлит, — вторая ведьма презрительно фыркает. — Выглядит так, будто в наши края заглянула тварь с кровью рогатых выродков в жилах. Хотя и сама она рогами не отстает. — Да на вас бы даже рогач не польстился, — цедит Нишка сквозь сжатые зубы. Отлор ее даже не слушают — и это бесит полукровку еще больше. Ганн позволяет себе взглянуть ближе, притянуться к проклятой крови, увидеть сколько же раз тебя не слушали, сколько раз ты кричала в пустоту… — А ты, отродье, — он отстраняется от ее спутанных, противоречивых образов, смотрит в призрачные глаза внимательно. — Украл чужую оболочку? Бежал в мир снов? Лес помнит, как ты умирал, шаман. Ты все ближе к нему. — О, будто бы я не знаю, — он улыбается беспечно и легко. В прежнем теле такая улыбка очаровывала, в этом — он догадывается об этом, перехватывая полный отвращения взгляд полукровки — выглядит так, словно улыбаться пытается труп. Ганн хмыкает. — Но что более важно, дамы, так это то, что я прошу убежища у древа Бхаллы для этого эльфа. — Исключено, — выплевывает одна из них. — В нем болезнь, яд. Слишком похож на Пожирательницу. — Похож или нет, — качает головой Ганн. — Вы не имеете права ему отказать. Не вам решать, кого пускать в святилище, принадлежащее лесу. — Не нам? — хихикает Тамлит. — Посмотри-ка, Имша, нашелся знаток законов. Шаман, укравший чужую плоть, отдавший чужую душу зеленому огню, напоминает нам о правилах! По законам ты должен был убить Пожирательницу Духов, но вместо этого ты с ней развлекался. — Ну что вы, чем же еще гордиться ведьме, как не тем, что она ни капли не похожа на каргово отродье, да еще и шамана? — он фыркает, замечая, как напряжена Нишка, как настороженно наблюдает за ними Сэнд. — Ну и что уж касается Пожирательницы… Я не знал, что отлор так завидуют мне. Но она, конечно, была хороша, что тут скажешь. — Закрой рот, — выдыхает полукровка. Глаза Сэнда внимательны и спокойны, слишком спокойны — проницательность явно одна из его сильных сторон. Шаман размышляет, насколько же к лучшему идет его план. — Благородные отлор, — вмешивается до того безразличная Йелина — как знать, думает Ганн, может земля опять говорила с ней? — Если вы не принимаете просьбу преступника, то я готова сказать свое слово. — Слово девчонки тоже значит немного. — Земля говорила мне, что владыка Окку рядом, — возражает маленькая ведьма. В руках ее Ганн видит амулет с двумя зелеными полосами. — Если в моей власти облегчить его участь, порченый и вправду будет лишь обузой. Священное древо может укрыть его своими ветвями. И это решать лишь Бхалле. — Владыка Окку, — Тамлит недовольно кривится. — Дитя, он и вправду вошел в Эшенвуд несколько лет назад, но так и не вышел из-под сени его ветвей. И ни один дух не донес нам этой вести. Боюсь, владыка давно пожран Проклятой. Ты могла неправильно истолковать видение и приказ Рашемена. — Окку и вправду тут, — Ганн улыбается, готовый встретить гнев. — И я даже знаю, где. Только вот для помощи ему понадобится немного больше, чем благословение двух отлор. — Ты знаешь — и ты молчал?! — Имша сверкает глазами. — Ты, каргово отродье, не вылезал из своих грез, так что тебе стоило попросить о помощи духов?! Твое самомнение? Твоя спесь? — А есть ли разница? — пожимает он плечами. — Любой дух, который придет туда, станет защитником. Искажение не щадит никого. Так что я решил хранить эту тайну у самого сердца. Нишка раздраженно выдыхает, хвост ее мечется из стороны в сторону, выписывая зигзаги. Он хочет узнать, как близко пролегает граница ее терпения, как скоро она решится повторить фокус, проделанный несколько раз до того, и вытащит серебряный осколок. Она действительно не нужна ему, но, даже будь воля Ганна, он не стал бы убивать и обворовывать ее: ему нужен кто-то, у кого хватит духа и сил вернуться обратно и отдать Ирви этот проклятый клинок. А ее умения и ее пусть вынужденная, но помощь, будут приятным дополнением. — Итак, вы хотите оставить его под ветвями Бхаллы, — Тамлит кривится. — Что ж, если все так, как говоришь ты, шаман, и ты, дитя, действительно не нам решать. Шагни, порченый, и пусть богиня решит, готова ли она даровать тебе убежище. — А если нет? — хмыкает эльф. — Меня изгонят из леса? — Значит, будешь помирать где-нибудь ближе к бэр, вот и все, — смеется Имша. — А может, богиня тебя и покарает, кто знает. Сейчас решать уже тебе. — Я рад, что хоть кому-то будет дело до моей смерти, — насмешливо роняет Сэнд. Кот на его руках дыбит шерсть и едва ли не шипит. Эльф делает несколько шагов вперед и, едва вступает в сияющий ореол, окружающий древо Бхаллы, блаженно улыбается. Ганн напрягается, почти ожидает того, что будет потом. Но не может сдержать невольной дрожи, когда полный боли вопль эльфа режет спокойный воздух долины Иммил.Прошлое
Ее лицо будто бы так и кричало: «Среди нас чужеземка, странница из других земель!» — сложно было бы подыскать кого-то, кто так не был похож на рашеми и так выделялся бы из толпы. Слишком чуждый взгляд, слишком изящные кисти, слишком тонкие черты лица. Ирви Нэльтайн, если это и вправду было ее настоящее имя, могла бы считаться даже красивой, если бы не эта пустота в глазах, какой-то странный, неуловимый дефект, изъян, видимый наметанному глазу, который уже и не помнит, в чем была причина. — Мне нужна твоя помощь, — сказала она. Голос ее тоже звучал чуждо, со странным, нездешним акцентом. Будь ее кожа темнее, он бы заподозрил хоть тэйку — но она не была похожа на бритоголовых магов, а глаза у нее были слишком спокойны для рабыни. И недостаточно спокойны для обычного человека. Его это слегка заинтересовало: что же это может быть? Неуловимое, призрачное, может быть, даже опасное, завлекающее его в искусно расставленные сети. Ганн достаточно сидел в тюрьме, чтобы успеть заскучать — не радовали даже взгляды старухи Тирзы, грезы которой были так же забавны, как и интересны. Армия духов… Старик Окку… Это выглядело как отрывок из сказки духов, переплетенной с реальностью. Грезы Окку были о мести и ярости, о крови и смерти — но, как бы Ганн ни пытался, он не мог уловить причину. Что-то древнее и темное, что-то, о чем духи не хотят помнить и призывать на свои головы. — Моя помощь? — он улыбнулся, мягко и тепло: на такие улыбки крестьянские девушки, видевшие в своей жизни мало ласки, шли как зачарованные. Ирви взглянула на него с недоумением, почти со страхом, будто бы он достал нож и пригрозил перерезать ей горло, если она двинется. — Ты не думала пойти в богадельню и покидать там монет? Нашла бы целый отряд сподвижников. — Не нашла бы, — отозвалась она тихо. — Нашла бы скот на убой. Не воинов. Они здесь в чести и не станут побираться среди бедняков. — Как интересно, — Ганн сделал маленький, почти незаметный шаг вперед — так, чтобы мягко вспыхнули охранные руны, так, чтобы знаки заструились мерцанием, подобным пронизанной луной воде. На его удивление, она не отступила ни на шаг, будто бы даже не увидела всплеска магии. — То есть я похож на воина? Но объясни, храбрая чужеземка: зачем это мне? — А ты правда хочешь спать здесь до самого прихода армии? — спросила Ирви слегка недоуменно. — Здесь у тебя нет оружия. И магии, наверное, тоже нет. Если сюда забредет хоть один телтор… — Мы поздороваемся как добрые друзья, — шаман поцокал языком. — Ай-яй-яй. Неужели добрая душа старухи Тирзы поскупилась на мое описание? Я разочарован. Но даже вдохновлен тем, как она трепетно позаботилась о моем желании рассказывать о себе много и подробно — и самому. — Она сказала, что от тебя надо беречь разум, — безразлично отозвалась чужеземка. — Я надеюсь, что ты еще не залез в него. Но если и залез — какое кому дело? Не думаю, что ты ударишь меня в спину. А если все-таки найдутся нож и рука, — глаза Ирви вдруг угрожающе сузились, и на одно мгновение Ганн по-настоящему насторожился. — У меня тоже найдется метательный нож для тебя. — Ты и правда надеешься привлечь меня угрозами? — он хмыкнул. — Пожалуй, с такой страстью со мной еще не говорили. Но увы, я недостаточно хорош, чтобы ее оценить, чужеземка, а потому — мой ответ тебе не понравится. Я торгую с духами, я говорю с реками и собираю сказания; я Ганнаев-из-Грез, один из духов этой земли — и меня тебе не убедить пустыми словами. И уж тем более меня не впечатлят обещания, которые мне уже давали десятки рашеменских отцов. — Но ты говоришь намного больше меня, — заметила Ирви. Она неловко переступила с ноги на ногу, и Ганн опять ощутил раздражающую неправильность, какой-то непонятный изъян. — Однако если ты и вправду не хочешь выступать против духов — это твое право. Останешься здесь и будешь ждать того, что произойдет. — Ну-ну, — он вновь улыбнулся, вновь поймал ее почти напуганный взгляд. Интересно, что же это с ней не так? — С Мулсантиром как раз ничего не произойдет. Если уж ты, вероятно, грабительница могил, нужна старику Окку — он тебя достанет. А хатран не станут терпеть и ждать; если понадобится, они тебя выведут за ворота раздетую и дрожащую от холода, лишь бы не гневить бога-медведя. Не стоило его злить. — Я понятия не имею, чем я его разозлила, — произнесла она тихо, опуская голову. Ганну почудилось, что из Ирви вынули стержень или палку — так прямо она стояла до того и так понурилась после. — Но он действительно хочет моей крови и моей смерти. И теперь я прошу помощи у тебя не потому, что ты умеешь сражаться, а потому что, видимо, знаешь духов. Глаза у нее были удивительно печальными, цвета осени, пожухлой травы и отражения золотых листьев в прозрачной воде реки. Ганн всмотрелся внимательнее, в глубь этого беспокойного озера, попытался проникнуть дальше — но вдруг отшатнулся. Он сам не был уверен в том, что увидел, но был почти уверен в том, что это как-то связано с тем непонятным, ощутимым дефектом, который будто дразнил его взгляд своей невидимостью. — Что ж, — Ганн почувствовал, как им завладевает любопытство: не зря старая медведица, когда-то присматривавшая за ним, говорила, что нрав у него как у молодой глупой лисы. — Ты, я думаю, научишься со временем льстить по-настоящему, но пока что хватит и подобного намека на комплимент. Однако, знаешь ли, я не так прост: назови мне хоть одну причину тебе помочь. Ты меня заинтересовала, но я так и не услышал предложения. — Мне интересно, чего ты хочешь, — пожала плечами Ирви. — Назови цену. Деньги тебя вряд ли интересуют, а что в ходу в этих землях, кроме них, я не знаю. — Если разрешишь, один нескромный вопрос, — он чуть сощурил глаза. Чужеземка коротко кивнула, не отводя спокойного взгляда. — Что с тобой не так? Она дернулась, как от удара, отступила на два шага назад и открыла рот — видимо, чтобы проклясть его именем своих богов или отправить куда-нибудь в глубины Преисподней выслуживаться перед демонами рангом повыше — но так и закрыла его, не произнеся ни слова. Ее руки, не скрытые перчатками, дрожали. Ирви опустила голову, замерла — Ганн успел сосчитать до семи — и глухо произнесла: — Я ищу древний серебряный меч. Он наверняка где-то неподалеку. Но если медведь перекусит мне шею, я так и погибну без него. — Он так много для тебя значит? — спросил шаман мягко. Чужеземка вскинула глаза — одержимые, безумные, больные — и выдохнула: — Всё.