Evergreen

Когда Саске проснулся, то снова не понял, где находится. Сперва он подумал о старом доме, потом вспомнил, что они переехали, и наконец осознал, что это летний коттедж. Кровать Итачи была уже пуста и настолько аккуратно застелена, что раздраженный Саске еле удержался от того, чтобы не разворошить ее. – Саске, ты проснулся! – мама сразу повела его в столовую, как только увидела, и дала тарелку. – Хлопьев тут нет, так что я оставила тебе всего понемножку. Мы с Итачи уже позавтракали, поэтому можешь брать, что хочешь. – Она приготовила завтрак в средиземноморском стиле: нарезанные огурцы и помидоры, белые булочки, твердый соленый сыр и сок. Он быстро перекусил, съев меньше, чем хотел, потому что и мама, и Итачи уже давно закончили и сейчас решали, чем заняться сегодня. Он хотел бы, чтоб они подождали, пока он доест, а потом они бы строили планы все вместе. Или они могли бы разбудить его, когда вставали сами, вместо того чтобы дать проспать все утро и лишить шанса на нормальный завтрак. В глубине души он знал, что злится на самого себя, но было гораздо легче обвинить во всем мать и брата. Когда он закончил, Микото унесла тарелки на кухню, чтоб помыть, а Саске пошел одеваться. Он все еще не распаковал вещи, и из открытой сумки в углу комнаты вываливались полотенца и носки. Они вышли из дома в районе полудня. Обойдя коттедж регистрации, они свернули на главную дорогу и сели на автобус до ближайшей деревни. Это было необычно. Местные жители прохлаждались в тени магазинов, укрываясь от солнца, которое без защиты леса было довольно жарким. Они миновали почтовое отделение, на миллионы миль отстоящее от подобных в Англии, и Саске вспомнил, что должен послать открытку Сакуре. Лично он не придавал им особого значения, но когда был младше, мама всегда настаивала, чтобы он отправлял друзьям открытки. Они с Сакурой выросли вместе, она привыкла к такому его отношению и не жаловалась, если он забывал писать, но понятно было, что она чувствует себя так, будто он пренебрегал ею. Эта мысль вдруг заставила Саске осознать, что он не думал о Сакуре с их последнего разговора, состоявшегося два дня назад, и это заставило его ощутить оттенок вины, впрочем, быстро забытый. Сакура была с ним достаточно счастлива, несмотря на то, что он не был самым внимательным бойфрендом в мире. Но открытку он ей все же пошлет, только позже. День уже клонился к закату, когда они зашли в кафе перекусить. Поскольку погода была хорошей, они расположились на улице. – Что бы ты хотел, Саске? – мама передала ему маленькое меню, стоявшее в середине стола, а потом неожиданно замерла, устремив пристальный взгляд на что-то позади него. – На что ты смотришь? – Саске повернулся назад и Итачи тоже привстал, нахмурившись. Он не находил там ничего необычного. Только несколько магазинов. На улице не было даже людей, и все, что он мог видеть – это только маленькое кафе и магазин кожаных изделий. Сердце Саске сжалось, когда он понял, что выбило мать из колеи. Итачи снова сел, заметив то же самое. В детстве в каждой семейной поездке его отец обязательно отыскивал магазин кожаных изделий и покупал там сувениры. Он не интересовался чайными полотенечками или магнитами, а всегда говорил, что лучшим напоминанием о проведенном где-нибудь отпуске будет что-то полезное. Поэтому он покупал кошельки, пояса, портфели – все в таком роде, что потом пригодится. На праздники вошло в привычку, что Микото идет в супермаркет, Саске – на почту, а Фугаку – в магазин кожи. Отсутствие отца было и так очевидным, но сейчас оно просто бросалось в глаза. – Саске, ты выбрал? – мама делала вид, что ничего плохого не случилось, но для Саске день был безнадежно испорчен. Он заказал сэндвич по совету матери, но помидор с сыром отдались на языке горечью. После этого инцидента прогулка потеряла всю свою привлекательность, хотя Микото и настояла, чтобы они остались вплоть до закрытия магазинов. Обратный автобус до Брайт Спрингс был переполнен, и Саске с Итачи остались стоять, уступив место матери. – Саске? – Что? – он отвернулся от окна и уставился на брата, держащегося за поручень. – Ты в порядке? – Да. – Ты думаешь о папе, не так ли? Он напрягся, но отрицательно покачал головой: – Нет. – Саске… – Я о нем не думаю, понятно? – прошипел он. – С чего бы мне беспокоиться о нем, когда я со стопроцентной вероятностью знаю, что ему до нас нет никакого дела? – он демонстративно повернулся обратно к окну, обрывая разговор. Когда они добрались до Брайт Спрингс, Саске был все еще голоден. – В холодильнике есть сэндвич, который я забрала из самолета, или я могу что-нибудь тебе приготовить, – сказала мама, уже вставая с дивана, но Саске жестом показал ей не беспокоиться. – Все в порядке, я обойдусь бутербродом. Я не настолько уж голоден. После того, как он расправился с сэндвичем, он ощутил легкую тошноту и пожалел, что отклонил предложение матери, но подумав, что во всем виноват сбитый режим, Саске отправился спать. Он проснулся посреди ночи от жуткой боли в животе, кожа была липкой от пота. Он пару секунд посидел, понимая, что желудок и не думает успокаиваться, и побежал в ванную. Между приступами тошноты он слабо стонал, утирая струящиеся из глаз слезы. Когда вас выворачивает наизнанку в чужой ванной, в этом нет ничего веселого. Покрытый плиткой пол был слишком твердым, чтобы стоять на коленях. Он надеялся, что никого не потревожил, и по крайней мере сможет опустошить свой желудок в тишине и покое, но этому не суждено было случиться. Когда он судорожно хватал ртом воздух, пытаясь проглотить стоящий в горле ком, то услышал шаги. – Саске? – за дверью раздался голос его матери. Он зажмурился, надеясь, что она уйдет. – Саске, ты там? Он со стоном оторвался от унитаза, пополз прочь и сел, облокотившись на стену, его внутренности продолжали сжиматься от спазмов. – Да, мам. – Что случилось? Итачи говорит, что тебя тошнит! – ее голос звучал почти истерично. Ну надо же, у сына-подростка оказался слабый желудок. – Я в порядке, – отрывисто сказал Саске, стараясь, чтобы голос звучал нормально. В горле пекло. – Я просто съел что-то не то. – Тебе что-нибудь нужно? Может, принести тебе воды или полотенце? – У меня есть и то, и другое, – хотел сказать Саске, но очередной приступ скрутил его, прежде чем он открыл рот, и все, на что его хватило, это сдавленное "нет, спасибо". В течение нескольких минут сквозь резкий звук своего дыхания Саске мог слышать, как его мама топчется под дверью, но в конце концов она оставила его страдать в одиночестве. Тошнота наплывала волнами, и когда она отступила, он был полностью истощен. Кто знал, что блевать – такое утомительное занятие, – подумал он, растягиваясь на полу, чтобы отдохнуть. Плитка уже не казалась такой твердой.