Задолго до твоего рождения, мужик.

Всего пару недель назад футбольную сборную школы Джима лишают привилегий. Ничего особенного, но за жалкие махинации с учебными документами их снимают с региональных соревнований, аннулируют результаты контрольных, на которых они не присутствовали ввиду предстоящей игры, а в личные дела каждого заносят жирную пометку о провинности. Никому не нравится, когда хватают с поличным за задницу. Особенно, если ты сам порой бываешь редкостной Сукой из подвида Мерзких. Поголовно никто не знал, кто и когда донес директору. Пауэрсу же было достаточно знать о своей ненависти к неприметному, но острому на язык Мориарти. Выговор для Карла отмел чуть ли не треть его дальнейших перспектив, остальным же сводить счеты с кареглазым коротышкой особой нужды не рисовалось, но под лай главаря своры каждая шавка встанет по стойке смирно и подожмет хвост. Никто и не думал о серьезной мести. Карл не стратег и уж точно не убийца, хотя из кожи вон лезет, чтобы доказать, насколько далеко он может зайти, лишь бы выгоднее выставить свою шкуру, так что бежать с жалобами к мамочке… уже не тот период. — Эй, Мориарти, как насчет вечеринки сегодня? Карлу девятнадцать, и он просил передать приглашение, — орет со стадиона высокий светловолосый парень, запуская футбольный мяч в сторону бредущего мимо Джима, прижимающего к груди учебники и в голове рассчитывающего, сколько же понадобиться рицина вколоть в эту мерзкую нахальную рожу, чтобы он загибался в мучениях час и семь минут. Пааауэрс. Как любезно. Статичный день, ровно настолько, насколько он вообще может быть тухлым, унылым и бесполезным. В школе снова не дали ничего, что Джим не успел бы вычитать из своих книжек с болезненно-старыми страницами. Карл Пауэрс — персона номер один в школе, а Джим болтается где-то в социальных ее низах. Впрочем, он не тот человек, который будет прыгать по ступенькам-головам, лишь бы выделиться в кругах местной элиты, ему привычнее тихая гавань нелюдимого ботаника. — Много дел, Хэнкс, — в ответ на свое предложение слышит один из футболистов, но, увы, этот ответ его совершенно не устраивает. Если рыбка соскочит с крючка, то не видать им гвоздя программы, да и отхватывать от Карла ровным счетом никому не хочется. — Да ладно тебе, Джимми, не будь говнюком! Там будет выпивка…и Марк… Толпа ребят в футбольной форме прыскает от смеха в кулаки. Джим сжимает пальцы на острых краях учебника высшей математики и глядит на побелевшие костяшки, кое-где оплетенные бледно-фиолетовыми венками. — А я и не думал, что парни вроде тебя больше радуются парням на вечеринках, — с дружелюбным видом бросает брюнет и машет рукой, растягивая губы в безэмоциональной улыбке. Джеймса никогда не интересовала собственная репутация в этой школе, потому что ни одного правдивого слова никогда не было сказано паршивыми ртами одноклассников. Причислен к отряду местных геев? Ничего страшного. Колется в закрытом на ремонт туалете? Ну, с кем не бывает. Таскает мелочь из карманов в гардеробе, потому что родители спились лет семь назад? Хах, и то верно. Оставалось радоваться тому, что этот класс выпускной, уже май, и ни у кого, кроме Джима, нет впечатляющих шансов попасть в престижное место. Прерогатива Хэнкса и ему подобных — местные забегаловки и отцовские автомойки. Как бы там ни было, Джим не думает, что совершил непоправимую глупость, отказавшись. Как минимум — спас себя от нехитроумных рассказов-выдумок о любовных похождениях и ненавистных одноклассников, распушающих свои петушиные хвосты друг перед другом. Да, было бы практично завалиться к ним с дружелюбной бутылкой дорогого виски, откупоренного часом ранее и сдобренного безвкусным ядом домашнего любимца Мориарти, но это слишком просто. А заодно и подозрительно. Выловить их по одному каждого — эта перспектива устраивала куда больше. Автобус забирает школьников с извечным опозданием в десятка два минут. За это время Джим успевает рассмотреть каждого из стоящих поблизости, проникнуться чувством отвращения к целующейся парочке и высчитать-таки смертельную дозу рицина для Хэнкса. — Представляете, — восторженно лепечет где-то слева позади девчушка лет шестнадцати, очевидно обращаясь к своим подругам, — Карл пригласил меня. Джим закатывает глаза и по обычаю выбирает дальнее место у окна, очутившись в автобусе с потоком таких же, как и он, школьников. Дурацкие времена, дом под снос, родители, которых не стало при странных обстоятельствах после того, как отец оставил на единственном сыне несколько синяков в гамму от грязно-желтого до блекло-фиолетового, а мать решила замять инцидент. Никто и никогда больше не смел трогать Джима, хоть это и не потому, что худощавый ребенок внушал страх, выглядя в свои восемнадцать чуть ли не на пять лет младше; никто просто не обращал внимания на задумчивого отшельника. Вечера Джима не были разнообразными по своему содержанию. А вот книги, которыми он особенно любил обкладывать себя в дождливую погоду — очень даже. Вчера экономика, сегодня — статистика, а завтра генная инженерия, и ничто не теряло свой смысл, не путалось в юном сознании, не переплеталось между собой. В чертогах Мориарти была крепкая и четкая система. Звонок в дверь застал парня врасплох, и восьминогой любимице Кайли почти удалось улизнуть из логова при кормежке, чтобы затеряться своим крохотным тельцем в просторной квартирке после. Поздно уже для гостей — Джим непонимающе приподнял бровь, обернувшись на часы: половина двенадцатого, и он никого не ждет уже который год. Когда террариум каракурта — подарка дяди из далеких пустынь Афганистана — был надежно закрыт, Джим, беззвучно ступая по прохладному полу босыми ступнями, оказывается у двери, высматривая в глазок нежданную компанию гостей. — Давай, Джимми, открывааай, — нетерпеливо скандирует надоедливый Хэнкс, тычась ненавистной физиономией прямо в глазок. Карл стоит почти позади всех, вертя головой и очевидно следя за тем, чтобы сонные лица соседей не выглядывали из-за дверей. Еще двое назначены сегодня гарсонами, потому что их руки забиты припасами для веселья, спектр которых, к слову, жалок и совершенно невелик. Остальные послушно ждут, когда им отворят дверь, Карл великодушно кивнет, и можно будет проскальзывать вглубь чужой квартиры, обнюхиваться и устраиваться. Парни пританцовывают на лестничной площадке — соскучились по теплому туалету, но, как бы там ни было, очевиднее всего прочего, что одним «мы отольем и уйдем веселиться дальше» не обойдется. Однако будить ворчливых стариков и не менее ворчливых молодоженов и принимать удар на себя Мориарти совершенно не хочется, поэтому, наверное, ему проще открыть дверь и впустить наглые ухмылки в собственную крепость. Разобрать что-либо из веселой и явно возбужденной болтовни одноклассников и парочки каких-то незнакомых ребят Джиму не удается. Они шлепают хозяина квартиры, что на голову так точно ниже каждого из них, по плечу, теребят и без того взъерошенную темноволосую макушку и, спасибо и на этом, разуваясь, вваливаются пьяной толпой внутрь, а последний даже учтиво закрывает за собой дверь. Правда, с таким видом, будто волк и его друзья все же пробрались в дом к козленку и теперь собираются отужинать. Но Джиму почему-то кажется, что содержимое холодильника интересует их далеко не в первую очередь. «Опрометчиво было впускать этих пьяных ублюдков в дом», — ментальная ладошка отвешивает Мориарти ощутимый подзатыльник, впрочем, чувство собственного достоинства не дает ему сдать назад. Главная его проблема — неверная оценка собственных сил по сравнению с явно превосходящими силами противника. — Неплохая хатка, Джимми, — присвистывает Карл, елейно улыбаясь стоящему в дверях мальчишке, запуская руки в карманы фетровых брюк и покачиваясь с носка на пятку. Джим слаб. По сравнению с ними всеми вместе взятыми и с каким-либо персонажем отдельно. Джим самонадеян. Джим беззащитен, и он в полной жопе, когда пар этак семь глаз пялятся на него с непониманием — и почему ты до сих пор не выстлался перед нами персидским ковром. — Мы ждали тебя в гости, Джимми, — огорченно тянет Карл, заходя к Мориарти сбоку, чересчур по-дружески обнимая его за плечи, и тому непременно хочется воткнуть разделочный нож рыжему сукиному сыну в позвоночник, а потом провернуть пару раз по часовой и на каждый лишний прожитый Карлом год жизни — против. Джимми. В груди мальчишки начинало трепыхаться нечто невообразимое, фонтан горячей ненависти и возмущения, когда он слышал в свой адрес это мерзопакостное обращение. — Я же сказал Фреду, что у меня дела, — слышится безэмоциональное, и кто-то с характерным звуком откупоривает новую жестянку с пивом. Резкий взгляд проскакивает по каждому стоящему в гостиной, но понять, кому было бы в самый раз запихать всю сетку баночного пива в задницу, не выходит, когда перегар бьет в лицо откуда-то сбоку, вытекая неприятной мелодией из приоткрытых губ хахалящегося рыжего кретина. — И они у меня до сих пор не закончились… Отвали, Карл, — тонкая рука, взметнувшаяся вверх, ударяет Пауэрса, треплющего смоляные волосы, но рыжий, склонившись в уровень с Джимом, только тихо шепчет, хоть и слышно всем: — Видишь ли… У меня сегодня праздник, Джимми, так что советую тебе быть поласковее. Улыбка стекает с веснушчатых губ, превращаясь в гримасу безразличия, густо намешанного с желанием досадить. Пауэрс небрежно хлопает Джима по плечу, коротко кивая шайке, и те, оживленные долгожданным приказом, расползаются по комнатам, как смертельная гангрена по телу больного слона.