Дурная кровь

Очередной день проходил мимо. Эстела напряженно глядела в окно, сквозь него ловя лучи солнца. Вот уже прошло несколько дней с поездки в Штаты. Несколько дней она пребывала в растерянности. Как оказалось, всё это время она болела совсем другой болезнью, о которой наука ничего не ведала. Эстела не могла объяснить своё странное состояние: ей было страшно за будущее, за безопасность — теперь бессмертные стали больше заинтригованы её недугом. Вглядываясь в образ в зеркале, она постоянно задавалась вопросом: «Что же во мне такое таится? Ради чего я пожертвовала своей юностью?». В подсознании её успокаивало одно: пока Вольтури до конца не выяснят происхождение этих клеток, с ней ничего не случится. Тоска и скука часто одолевали её, бросая лишний повод погрузиться в грустные мысли. О том, как долго она будет находиться здесь, размышлять было пугающе, поэтому Эстеле часто приходилось тут же отвлекаться на другие дела. Подчинённые вампиры исправно исполняли приказ старейшины: штатно приносить пищу и изредка давать подышать свежим воздухом в саду под присмотром, пока многие находились на военных операциях. Перед тем как свита покинула палаццо, её предупредили, что теперь за ней будут следить бдительнее, дабы предотвратить попытки побега. Получать увечья и терять формальное доверие Эстеле хотелось меньше всего. В такую невероятно однообразную и тоскливую пору её спасало рисование. Взяться за грифель снова было не так легко. Она понимала, понадобится некоторое время, чтобы вернуть былые навыки. А потому Эстела не загоняла себя в строгие рамки. Она рисовала всё, что приходило ей в голову, не вкладывая в наброски глубокий смысл. Грифель и бумага позволяли выражать себя так, как ей хотелось. Самое главное, подобное времяпровождение позволяло погрузиться в процесс и позабыть о проблемах. Каждый раз берясь за карандаш, Эстелу настигало чувство, будто она заново знакомилась с собой, познавая новые грани возможностей самовыражения. Она направилась к столу. Скетчбук уже был не в свежей форме из-за частого пользования им: с краю были следы от загиба, уголки слегка потрепались, да и сама тетрадь стала чуть более объёмной от слегка смятых страниц. Рядом лежала объёмная книга об искусстве — то, что она забрала ещё, казалось, не так давно: с момента, когда она натолкнулась в библиотеке на Маркуса Вольтури. Прошло почти три недели с тех пор — время было скоротечно даже взаперти. Усевшись, Эстела открыла страницу, на которой она остановилась. Глава была посвящена Раннему Возрождению, представителями которого являлось множество французских, испанских, итальянских живописцев. Среди них внимание было уделено Паоло Уччелло — тосканскому художнику, внесшему колоссальный вклад в итальянскую живопись. На другой странице было напечатано изображение его известного полотна — «Битва при Сан-Романо». Под кистью Уччелло запечатлелись эпизоды битвы при Сан-Романо, где флорентинцы сражались с войсками Сиены. Эстела считывала абзац за абзацем и внимательно всматривалась в напечатанную картину, стараясь не упустить ни единой детали. В центре на белом коне восседал Никколо да Толентино и шёл впереди всех в атаку против врагов. Его армия была многочисленна и приближалась к победе, одолевая неистовых сиенцев. Батальная составляющая в этом полотне ярко отобразила напряженность битвы. Решающее сражение флорентийских воинов определенно продемонстрировало близившееся поражение командующего Бернарда делла Карда. Из погружённого чтения её отвлёк легкий стук в дверь и моментальное её отворение. Она оторвала голову от рукописи и поражённо взглянула на вошедшего — это был Аро. Формальный жест в виде стука в дверь не скрыл факт того, что он без позволения пожаловал внутрь. Как ожившая мраморная статуя он вошёл в комнату, ища взглядом Эстелу. В красных глазах она поймала несвойственное ему любопытство. Его пальцы сплелись между собой и приблизились к груди, и он стал похож на правителя, который, находясь на грани хищнического нападения, предпринял попытку умерить свой пыл. Неизвестный страх приковал к стулу и заставил её замереть, словно это должно было помочь. Оказавшись на приличном расстоянии, Аро убедился, что застал Эстелу за кропотливым чтением. Он вспомнил, как она проявляла живой интерес к мировой художественной культуре. — Belissimo, — прошептал он. Та заметила, как его детское любопытство сменилось искренним восхищением. Вольтури был из тех, кто уважал просвещённых и стремящихся к знаниям. Он вальяжно сел на один из стульев и грациозно потянул руку к тетради. Эстела нервно повернула голову в сторону, безмолвно кивая его действию. Она усмехнулась про себя, ведь ей не о чём было волноваться, так как эскизы не несли эмоционального смысла. — А… — прозвучал сиплый вздох, за которым скрывалось то ли изумление, то ли восторг. Аро неторопливо перелистывал страницы с нескрываемым любопытством — ему было известно, что это её первые попытки освоиться в скетчинге после трёхлетней паузы. — Вижу, пребывание здесь приносит тебе пользу, дорогая, — вкрадчиво пролепетал он. Эстела перевела взгляд на Аро, размышляя, была ли это ирония. Вольтури пожирал её взглядом, пытаясь разглядеть каждую деталь в лице. От этого стало не по себе. Он неспроста явился к ней в покои: тот никогда не позволял себе приходить сюда без серьёзного повода. И обсуждение её набросков — точно не главная причина. — Я рада, что вернулась к этому, — поддержала диалог Эстела, пытаясь унять внутреннее напряжение. Дабы не показывать этого, она глядела в свою книгу. — Уверен, твоё упорство и старание позволят отточить мастерство. А события, происходящие в картине, имели отношение к нам, — проговорил он, заметив, куда направлен её сосредоточенный взгляд. Если Флоренция находилась близко к Вольтерре, неудивительно, почему Аро был свидетелем битвы. — Здесь пишут, что и сиенцы, и флорентийцы приписывают себе победу. Так кто же победил? — До последнего момента обе стороны вели профессиональную тактику борьбы, пока флорентийцы не стали уничтожать и брать в плен врагов. Поэтому, когда речь идёт о войне, следует усиленно вкладываться туда для победы, — голос Вольтури приобрёл твёрдость и жесткость. — А как прошёл ваш последний поход? — со слабой долей любопытства спросила Эстела. Подбирая нужные вопросы, она пыталась вывести Аро к сути дела, так как он не торопился делиться со всем, раздражая её внутреннее самочувствие. Она не помнила, чтобы они проводили время за такой непосредственной беседой. Как правило, он расспрашивал её про течение болезни и вдобавок окидывал сочувственно-любопытным взглядом. — Пока что идёт эскалация войны, — проговорил он. — Победа, как и в том сражении, потребует много ресурсов. Уголки губ опустились, образовав полоску, а взгляд стал направлен на напечатанное полотно Уччелло. Эстела тут же подхватила, что происходившее имело серьёзное значение для них всех. После недолгой паузы Аро неожиданно спросил: — Скажи мне, если бы всё, что ты рисовала, имело бы свойство оживать, кого бы ты выбрала? Вопрос Аро привёл её в замешательство. Он увидел, как брови сдвинулись и образовали вертикальную складку. Он ожидал услышать очевидный ответ, но не учёл одного — всё же она не всегда была такой одинокой. — Бабушку. Если бы, — голос подорвался на последней фразе. — Хорошо… — протянул Вольтури. — А как бы ты изобразила мать? Эстела робко взглянула на Аро, не понимая, зачем ему это нужно, но всё же попыталась восстановить малейшие детали внешности матери. — Я бы изобразила её в лесу, — неуверенно пробормотала она. — Интересно… — задумчиво проговорил он. — Почему именно лес? — Я плохо её помню, но она мне часто снилась. В лесу, — воспоминания заставили Эстелу на секунду поникнуть. — Она бежит со мной в лесу так быстро, что весь пейзаж проносится одной полосой… Она признаётся в любви, обещает, что её любовь никто не отберёт. Вольтури окаменел от сказанного. Этот сюжет был знаком не только ей и не потому, что это считанные фрагменты сна. Он встал и молча направился к выходу, отчего поставил Эстелу в ступор. Странный диалог и не менее странная реакция не вселяли в неё спокойствие. Но пугающее ожидало впереди: — Я хочу показать тебе кое-что, — он с благосклонной улыбкой пригласил её к выходу. Мутно-зелёные глаза засверкали пугливой искрой. Что мог скрывать Аро от неё за пределами этой комнаты? Не похоже, что её должны сегодня убить. Но именно сейчас Эстеле казалось, что не стоило испытывать терпение вампира. После некоторых колебаний она покорно вышла из покоев. Оба пошли вниз по коридору. По телу Эстелы прошла молниеносная дрожь. Интуиция её не подводила. Что-то не так, что-то должно случиться. Поток мыслей терзал её ум: «Куда он меня ведёт? Что ему от меня нужно? Может он всё-таки решил убить меня?» Она машинально остановилась. Вокруг царила гробовая тишина, лишь её взволнованное дыхание было слышно во всём коридоре. Аро взглянул на неё с некоторым недоумением, но затем понял причину смятения. Ситуация для Эстелы была новой и скорее пугающей, нежели любопытной. Но со стороны наблюдать за этим было забавно. — Почему ты остановилась? — У меня плохое предчувствие, — с дрожью в голосе промолвила она. С одной стороны, Эстела понимала, маловероятно, что Аро собирался навредить ей или сделать что-нибудь неподобающее, но, с другой, его молчание, неизвестность того, что её ждёт, пугало. — Доверься мне, — убедительно сказал он. — Это связано с моей мамой, так ведь? — осенило её. Она не рассчитывала, что он ответит утвердительно, ведь думала, что её мамы, скорее всего, нет в живых, но губы Аро едва зашевелились, бросив лишь одну фразу: — Верно. — Я заметила, что вы не впервые о ней расспрашиваете, — слова резко сорвались с её уст и прозвучали как упрёк. — Может, вы уже скажете, что знали Ивонну? — она удивилась своей смелости, но то, что происходило здесь в последнюю минуту, пугало, поэтому она сорвалась. Выражение лица Аро от услышанного резко поменялось и стало мрачным настолько, что Эстела испытала страх со смесью стыда. Она была проницательна, но импульсивна. — Запасись терпением. Как только ты увидишь, что я собираюсь показать, то всё поймешь, — по слогам произнёс он каждое слово и развернулся, зашагав дальше. Ей ничего не оставалось, как последовать за ним. Она не понимала, почему нельзя было сразу приступить к делу и рассказать всё,. К чему это мучительное томление? Но, как ни странно, Эстела почувствовала некоторое облегчение, когда коридор становился темнее и холоднее. Прохлада помогала собраться с мыслями, а отсутствие света скрывало её тревогу. — Хотя бы скажите, куда вы меня ведёте? — В подземелья. В этот момент они стали спускаться вниз, где поднялся запах сырости и плесени. Света в этой части замка не было, как будто изначально она была оборудована под бомбоубежище. Из-за кромешной темноты Эстеле было трудно ориентироваться, и, даже опираясь на стену, она споткнулась и чуть ли не растянулась на лестнице. К счастью, Вольтури успел схватить её за руки, отчего та отделалась шоком. — Тебе стоит довериться мне, если хочешь добраться до конца, — его голос, как звон колокола, отразился эхом, будто с ней говорил призрак. Ей хотелось с иронией возразить и сказать, что им стоило провести здесь свет, но Эстела понимала, что Аро был на данный момент серьёзен для шуток. Она съёжилась от холода. Здесь никого не было. Только холодные и влажные стены, каменный пол и леденящая ладонь Вольтури, державшая её ладонь крепко, дабы случайно снова не споткнуться на липких от плесени каменных ступенях. На минуту ей вздумалось, что Аро соврал и просто заманил её в ловушку, чтобы с ней расправился тот, кого он там прятал. Затем двое оказались в тёмном, отдающим сыростью воздухом коридоре. Вольтури остановился и принялся разбираться с настенным щитом. Послышался скрип, и в помещении загорелись слабые лампочки. Свет от тусклых ламп коснулся лица Аро, сделав его облик таинственным и мертвенно-чарующим. Взору открылись каменные сырые стены, покрытые плесенью. По обе стороны были расположены закрытые на засов металлические двери. Картина напомнила ей о мрачном средневековом тюремном сооружении, отчего стало жутко. — Куда вы меня привели? — от волнения голос неожиданно для Эстелы перескочил на тон выше, в то время как страх всё больше окутывал разум. Вольтури прошёл чуть дальше и оказался перед одной из дверей. Он повернулся к ней и молча ожидал действий. Она поняла, что конечная точка этой непривычной прогулки находилась напротив него. Но что-то подсказывало, что, открыв калитку, она увидит то, что кардинально поменяет её жизнь, отчего больше ничто не будет как прежде. — Не волнуйся, там никого нет, — пленительный голос щекотал слух. Аро видел, как она не на шутку перепугалась, но наблюдение за каждой реакцией Эстелы было забавляющим для разума такого бессмертного, как он. Она скованно сделала финальные несколько шагов, чтобы оказаться подле громоздкой металлической двери. Лишь после этого Вольтури принялся открывать её. Засовы заскрипели жуткой и режущим слух песней, словно им за несколько сотен лет впервые дали спеть. Наконец, дверь полностью отворилась и открыла взор тому, что предстояло увидеть. Это была тюремная камера невозможно маленьких размеров, в которой не было ничего, кроме тех же покрытых плесенью стен и сырого пола. Убедившись, что её действительно никто там не ждал, она вошла. Крохотная камера внезапно стала огромным и страшным открытием, о котором она никогда бы не узнала, не оказавшись в этом Палаццо. Стены сплошь исписаны надписями. Каждое слово было процарапано острым камнем. «Любовь», «Я люблю тебя», «Ты — моя путеводная звезда», «Мы однажды встретимся», «Здесь я становлюсь сильнее». Сердце с каждой прочитанной фразой сжималось сильнее, обливаясь кровью. Они были вырезаны крупными и мелкими буквами, слабо нацарапаны рукописным шрифтом в одних местах и печатными буквами в других. Эти выбитые, вырезанные фразы на века превратили стены в лирику, оставившие след о её самом близком человеке. Она дрожала. Но эта дрожь была не из-за повышенной влажности в подвале, от которой веяло трескучим холодом, и не грязными каменными стенами, внушавшие чувство отвращения и страха. Дело было не в этом. Спустя столько лет, после долгих лет отчаяния и тоски, Эстела окунулась в далекое прошлое. Прошлое, вытесненное из её сознания, дабы не наносить новые раны на душу. Глаза наполнились слезами, а горло будто раздирало предательский ком. — Вы держали её здесь? — не сдерживая слёз, спросила Эстела. Тонкие пальцы нежно коснулись влажных и холодных стен, на которых выгравированы слова дорогого ей человека. Её мама какое-то время томилась здесь, в этой тесной камере, в которой понятие о человеческих условиях отсутствовало. Если всех смертных уничтожали в Палаццо, то кого держали здесь? Сколько нужно находиться тут, чтобы от отчаяния взять камень и начать скрести эти послания? Ориентируясь на себе, Эстела решила, что выдержала бы максимум пару суток. Здесь было слишком холодно и темно для смертного. Значит, её мама… нет… В шокирующем потрясении она, опираясь спиной о стену, опустилась на пол. — Это было её наказанием, — пояснил Аро. В ответ Эстела промолчала, согнувшись в позе эмбриона. Вольтури слышал лишь её утяжеленное дыхание. Ворошить прошлое было тем ещё испытанием. — Она стала такой же, как… — она не нашла сил довершить сказанное, потому что ей не верилось в происходившее. — Мы? — добродушным тоном довершил Вольтури. Эстела не видела его, но она представила, как его губы расплылись в обманчивой улыбке. — Да. Не меняя положения, она замотала головой, отрицая услышанное. Она понимала, сколько ещё ей предстояло узнать о прошлом, которое вряд ли радужно. И предстояло узнать больше правды об Ивонне. Что же заставило её исчезнуть из жизни родной дочери, когда ей было всего три года отроду? И какое совпадение привело к тому, что она тоже оказалась тут? Эстела услышала отчётливые шаги, приближавшиеся к ней. Вольтури не нужно было прибегать к помощи своего дара, он и так видел, как её эмоции настигли высшей точки. А она даже не узнала и половины правды. Какое-то время оба молчали, а потом Эстела подняла голову и холодно спросила: — Если она стала такой, значит, она… — ей снова становилось трудно завершить фразу, придав ему полное значение. Аро услышал, как её сердце забилось быстрее. — Что она? — наивно уточнил он, зная, о чём шла речь. Эстела выдохнула и безмолвно выпалила так, что ускорившееся сердцебиение заглушило сказанное: — Значит, она ещё жива? — она взглянула на стоящего недалеко от неё Вольтури и смерила его пытливым взглядом, которым ей не удалось прикрыть своё сильное волнение. Со стороны она выглядела как ребёнок, безмолвно и жалобно глядевший на взрослого. Пара красных глаз сверкнула, и она услышала одно слово: — Да. И, как заведённый механизм, безразлично-отстранённое выражение лица Эстелы сменилось на прорвавшуюся смесь эмоций от услышанных слов и воспоминаний. Зрение затмила мутная пелена, соблазнявшая её сорваться на крики и рыдания, а мозг начал кипеть от происходящего, хоть и конечности Эстелы были холодными из-за низкой температуры. Она увидела, как перед ней расплылось чёрное пятно — это был Аро в своём чёрном новом костюме, от которого шёл свежий запах. Она из последних сил поднялась и резко ощутила онемение в ногах, из-за чего ей показалось, что она стояла в невесомости. Ей думалось, что всё это творилось во сне — вампиры, которые существовали только в романах, этот жуткий подвал, оборудованный под тюрьму, её мама. Но трезвый рассудок кричал ей, что она находилась в этом кошмаре. От отчаяния Эстела закрыла глаза и отсчитала секунды — одна, две, три, четыре… Пелена исчезла с глаз, и по щекам покатились крупные слезы. Она открыла глаза и уже четко увидела стоящего напротив Аро. Он с толикой интереса наблюдал за ней, будто это был его запланированный опыт. Он всё знал о её маме. И он держал её тут, заставив обречь родную дочь на одиночество. Что он ещё от неё скрывал всё это время? На лице так и застыли удивление, злость, смятение. Лишь свежие дорожки слёз говорили о том, какое сильное потрясение она переносила. Между ними практически и не было расстояния. От сильных и смешанных эмоций слёзы продолжали течь из её глаз, но, несмотря на это, Эстела продолжала пораженно смотреть на Вольтури. Тот понимал, какой эффект могла оказать такая внезапная новость, поэтому предпочёл не торопить события. Правду нужно давать лишь маленькими порциями для того, чтобы её переизбыток не привёл к нежелательному исходу. А нервные клетки Эстеле ещё очень понадобятся для обозримого будущего. Как для неё, так и для клана. Моментально вычеркнув все предрассудки и принципы, он позволил себе проявить внешнее сочувствие к бедняжке. Изящные ладони потянулись к её лицу, а холодные пальцы коснулись скул. — О, не плачь, дитя моё, это не дурное известие. Эстела не ожидала от него столь близкого акта сочувствия. Она перестала дышать от его холодных касаний на коже. В этом таинственном и интимном жесте она ощутила его сострадание и вместе с тем отстранённость, которой он ограничивался ради своей безопасности. Внезапно Вольтури почувствовал, как им овладевало наваждение, и он сразу убрал руки прочь, а затем машинально произнёс: — Нам пора выходить. Он развернулся и принялся запирать темницу. Оцепеневшая Эстела вышла из камеры и направилась к выходу. Щёки горели от недавнего тактильного контакта — ей казалось, что она покраснела. Аро был прав, что находиться в подземельях было физически невозможно: холод пробирал до костей, а воздух был несвежий. Но куда тяжелее было осознать, что большую часть жизни тут провела её родная мать, которая по неизвестным причинам выбрала бессмертие, а не её. — За что вы её здесь держали, Аро? — впервые она произнесла его имя, наивно думая, что это как-то поможет расположить собеседника и вытянуть больше сведений. Но её взгляд в действительности излучал надежду. Справившись с металлической дверью, Вольтури, наконец, ответил на вопрос: — Твою мать обратили в бессмертие против её воли. Это работа клана, против которого мы сейчас ведём войну. Будучи бессмертной, она совершила одну ошибку, из-за которой оказалась здесь. — Какую? — блеснули её глаза. Она поймала себя на том, что волей-неволей ей приходилось погружаться в тонкости устройства жизни вампиров. Раньше она имела возможность наблюдать за их обыденной жизнью, теперь Эстела узнала, что у вампиров тоже есть свой правопорядок и законы. Аро направился к выходу и, не прервав зрительного контакта, продолжил говорить: — Она вознамерилась тебя вырастить, поэтому забрала тебя из дома, что противоречило нашим законам. Бессмертные должны хранить тайну о своём роде, а, воспитывая дитя годами, это невозможно. Эстела внимательно слушала, не отрывая от него взгляда. Наряду с этим она ощутила, как дымка постепенно растворялась, открывая больше деталей. Она согласилась мысленно с тем, что вампирам действительно проблематично скрывать своё существование, находясь рядом с людьми. Она знала, что они не ели, не спали и внешне отличались некой внешней изысканностью, будто были не от мира сего. — Согласно нашей юрисдикции, — повествовал Аро, — бессмертные матери могут вернуться к детям, как только те достигнут совершеннолетия. — Именно в этот момент женщины трезво оценивают ситуацию и решают, нужно ли появляться в жизни их чада вновь. В первом случае нередко происходит обращение повзрослевшего ребёнка, и все живут в счастье, в других они оставляют ситуацию такой, какой она была, не влияя на течение жизни других, — закончил он, вздохнув, готовясь сказать что-то важное. — Твой случай — он особенный. Эстела сжала кулаки. Она уже знала, что дело ничем хорошим не пахло, эти особенности в ней всегда доставляли массу проблем в жизни. Она молчала и терпеливо глядела на Аро, который, поймав в её лице готовность услышать правду, продолжил: — Если ты пожелаешь покинуть пределы нашей территории и встретиться с матерью, тебе точно придется расстаться с твоей человеческой сущностью. Услышанное вызвало невротический смешок. Она уже убедилась, что это всё не сон, но слова Аро действительно заключали в себе невозможное — всё-таки есть шанс, что она покинет это место? Неужели встреча с её мамой однажды состоится? И последнее — обращение в вампира, что было невыполнимым, так как она никогда этого не пожелала бы, тем более её организм не предрасположен к взаимодействию с ядом. — Стать бессмертной? Но вы же знаете, что я не смогу… — не успела Эстела договорить, как увидела его саркастическую ухмылку в ответ. В непонимании она заново прокрутила сказанное в голове и убедилась, что ничего смешного в этом не было. Вольтури впился взглядом в её глаза: — Уверяю, если ты выберешь первое, ты узнаешь, почему ты заболела. Разве не ради этого ты отдала многие годы, пожертвовав своей юностью? Эстела вникла в его слова и попыталась восстановить в памяти каждый фрагмент, дабы не усомниться в том, о чём говорил Аро. Выбрать первое — значит стать бессмертной, то есть, как они. Глаза округлились до невозможности, её вопросительный взгляд говорил о многом. А он предпочитал преподносить информацию порционно, чтобы она осознала, какой важный выбор ей предстояло сделать: — Ивонна знает, как тебя вылечить. Но после того, как твоя хворь исчезнет из организма, ты прекрасно знаешь, чего будем ожидать от тебя мы. Вольтури услышал шорох в районе её ног — колени Эстелы пошатнулись, лицо застыло в одном из самых её озадаченных выражений. И только сейчас Аро почувствовал, что все её испытания, связанные с болезнью, с душой и другими событиями были едва сравнимыми с тем, что её ожидало теперь — осознанный выбор между смертью и жизнью. На сей раз она сама решала, что будет делать дальше. Её губы беззвучно зашевелились, а из горла вырвался сиплый вопрос: — А если я выберу первый вариант? — она знала на него ответ, но ей хотелось услышать, как он преподнесёт альтернативный вариант. — Нам уже известно, почему твоя кровь опасна для нас, потому мы не заинтересованы в твоём дальнейшем пребывании здесь. Мы решили, что, если ты не захочешь испытать судьбу и стать бессмертной, в ближайшем госпитале тебе проведут эвтаназию. Только не забудь написать об этом отцу, иначе он так и не поймёт, для чего ты поехала сюда. В распоряжении есть оставшийся день. Завтра утром ты должна дать знать о своём решении, — пропел он. На этот раз хватит с него сведений. Следующий шаг ожидался от Эстелы. В тёмных уголках её души он знал, что в этом месте ей не рады, да и сам факт проживания такой жизни не приносил смертной радость. А сейчас она стояла, осознавая, что всё же настал день, когда поднялся вопрос о том, как ей быть дальше. Эстеле не осталось ничего, как в растерянности пробормотать: — Мне нужно подышать. — Всенепременно. Она ощутила тепло, выйдя в основной коридор, но от этого не становилось легче. Стены давили на неё, голова кружилась, а мозг долбил изнутри её череп. Ей было нелегко справиться с таким количеством информации, потому что каждый факт порождал несколько позиций к нему, запутывая разум. Эстела еле перебирала ногами, выискивая выход в сад. Плесневелость запаха влажного подземелья пробилась ей в нос, из-за чего появилась ноющая боль. Нужно было выйти от этого состояния, иначе образ её мыслей превратится в некое подобие желе: примет любую форму, лишь бы не растаять от внешнего воздействия и прийти к неверному решению. Издалека она разглядела две фигуры, шедших с противоположного направления коридора, в которых она узнала Алека и Джейн. Укутанные в чёрные одеяния, словно ангелы смерти, они шли молча. Оба окинули смертную презрительными взглядами, недоумевая над тем, что она тут до сих пор делала. К подобному отношению Эстела привыкла: к людям оно здесь расходно-потребительское. Вскоре она оказалась в объятьях легкого ветра, высвобождавшего её разум от всего, что она не хотела знать. За всё время болезни Эстела позволяла себе предаваться тягостным размышлениям о смерти, считая, что она её непременно настигнет. Особенно стало очевидно, что ничто не изменится, после вердикта Карлайла Каллена. Единственное, что она могла сделать, — это медленно готовиться к подкрадывающемуся концу. И самое страшное было то, что мысль о ней не казалась настолько устрашающей, нежели мысль о бессмертии. Бессмертие означало измену собственным принципам, которые она построила в первый же день после столкновения с вампирами. Холодные, бездушные хищники, изо дня в день пребывающие в вечности, заполненной однообразием и пустотой. Нужна ли ей такая свобода, если она будет ненавидеть свою сущность? А чего можно было ожидать от встречи с мамой? Она воскресла, как только Эстела услышала о её существовании из уст Аро, как только она соприкоснулась пальцами об эти острые и запыленные послания, надеясь прочувствовать всю ту материнскую теплоту, которой ей так никогда не хватало. Но эти же холодные стены обдали её ознобом, как во время лихорадки, погружая её в вытесненное прошлое, постепенно сводящее с ума. Она даже почти не помнила её, только по фотографиям Эстела оценила её внешность, ну, и бабушка говорила, что Ивонна работала медсестрой в местной клинике, ей часто приходилось оставаться и дежурить ночью, и в одну из которых она бесследно пропала — это всё, что было известно о ней. Ей говорили, что Ивонна сильно любила свою дочь. Очевидно, мама изменилась и стала другой по характеру, если ей пришлось перенести насильственное обращение в вампира, несколько лет в тюрьме и дальнейшие скитания. Эстеле было страшно допускать мысль, что мама была той, кого она презирала. Мерзко думать о том, что она использовала свои зубы, чтобы прокусить чью-то кожу и пить кровь. Она не могла быть той заботливой и любящей матерью. И лучше бы ей не видеть свою дочь несчастной и померкшей от сложившейся судьбы. В душе разгорался костёр отчаяния и негодования к своему тяжёлому выбору. Умирать в окружении абсолютно чужих людей, в чужой стране — не самый лучший пример последней её воли. Вдруг она услышала шорох ткани тяжелой мантии. Эстела обернулась и увидела Маркуса. Очень высокий мужчина парил в невесомости, созерцая кусты с расцветшими бутонами цветов. Он наклонил свой лик к одному из них и вдохнул благоухающий запах. Она видела, как запах умиротворял его, словно за этим он и пришел. Внезапно Маркус обратил свой взор на неё: — Пик расцвета Астранции Розеи наступает в середине июля и завершается к концу сентября, — прошелестел он. Эстела задержала взгляд на цветке, который он аккуратно поддерживал жилистыми пальцами, боясь поранить бутон: насыщенно-розовое соцветие в обрамлении огромных и острых, как лезвие, лепестков такого же оттенка. — Этот вид увядает последним в нашем саду, — произнёс Маркус, осторожно убирая ладонь в карман. — За прожитые тысячелетия я ненароком смог понаблюдать за некоторыми растениями в природе. Удивительно, но они подобны в некоторой степени нам, я имею в виду род homo sapiens. Эстела озадаченно посмотрела на начавшего неординарную беседу Маркуса. Он отошёл от куста и, медленно проходя по саду, продолжал: — Одни виды увяли и прекратили своё существование, навсегда исчезнув из флоры, а другие стремились выжить в любых условиях. Эта установка закладывалась в их генетическую память, благодаря чему новые соцветия прижились в самых нерадивых почвах, но это лишь укрепило их программу на выживание. — Я понимаю, что человеку пришлось одолеть огромный путь, чтобы стать во главе природы. Но, простите, где здесь сходство между растениями и людьми? Маркус посмотрел на сад ещё раз, а затем присел на одну из скамей. По выражению его лица, будто вырезанному из камня, которое практически не менялось за всё время, Эстеле было трудно понять, что он испытывал. Тем не менее она внимательно его слушала: — Ваше непонимание вполне объяснимо. Ведь вы так срослись с идеями об отчаянии, несчастье и кончине из-за вашего недуга, — бросил он. — Обыкновенное растение обогнало вас по широте мысли, тем самым сведя на нет всё то, что возвёл Человек Разумный. Но теперь нам всем известно, куда уходят корни вашей болезни. Ваша мать поможет вам. Судорожно сглотнув, Эстела приложила все свои усилия, чтобы сдержать негодование. Она осознала, что находилась в центре обсуждений, и от неё ожидали следующих действий. Но решение не могло так запросто прийти в голову, ведь перед ней стоял нелегкий выбор. Она постаралась изобразить безразличие на лице, но попытка оказалась неудачной: дрожащий голос выдал её неравнодушие: — Я ещё не решила, что мне делать. Не думаю, что стану такой, как… — осеклась Эстела, уловив мелькнувшее раздражение Маркуса, — остальные. Это… невозможно. Я не смогу. Она лишь сказала ему всю правду, но его взгляд стал больше испытующим, нежели сочувствующим: — Почему? — Я не смогу так жить. То есть, убивать людей, чтобы выжить, не спать, скрываться ото всех. Это не для меня, — в ответ глаза сверкнули той слабой и глупой надеждой, будто за это откровение её пожалеют и отпустят. Маркус наверняка должен был проникнуться этим, ведь его тяготило вечное существование. Но ответ смертной вовсе не впечатлил его. — Не станете убийцей? Перестаньте. Люди ничем не лучше бессмертных, — холодно проронил Вольтури. Эстела отчитала себя за нетактичность: в конце концов, все обитающие этого замка когда-то были людьми, несмотря на их совершенно другое мышление и поведение. — По-вашему мнению, отказаться от бессмертия из-за узких убеждений о вампирах это благородно? Героично? Он говорил тихо, но в ледяном тоне она прочувствовала несогласие. Его слова звучали убедительно, хотя согласиться с ними было невозможно, по крайней мере, для неё. — Бессмертие ничего не изменит, а только всё усугубит. Вечность меня пугает больше, чем сама смерть. Эстела не понимала, почему такой, как он, не мог понять её. Ведь между бессмысленным и однообразным существованием и мгновенной отрезающей все реалии смертью выбор был очевиден. — Вижу, вы мыслите недостаточно широко. А ведь вашу мать не спрашивали, хотела ли она стать убийцей, как вы изволили о нас выразиться, — прохрипел Маркус, — по вашей вине она гнила в заключении, но ей это не помешало смириться с реальностью. Она сделала всё возможное, чтобы вы остались живы, а вы предаётесь порочной меланхолии. «Он прав», — обречённо прозвучал внутренний голос Эстелы. Она никогда не виделась с мамой, но срок в этом месте очевидно наложил на неё страшный отпечаток. И кто-то посчитал нужным сделать Ивонну бессмертной, не спросив её согласия. — Скажите, а вас не тяготит пребывание в вечности? — она решилась задать вопрос, так давно волновавший её. Эстела помнила, что не так давно он признался, как тягостна стала его жизнь после потери любимой супруги. А у вампиров понятие любви в корне отличалось от представлений людей. Как он может настаивать на бессмертии, если сам предпочёл бы свести счёты с жизнью? Хоть она и подняла животрепещущую для него тему — на свой страх и риск, — но сейчас ей было важно знать, что думает об этом он сам. Маркус поджал губы и покачал головой: — Не смейте думать, что мне тосклива жизнь. Я говорю вам о том, что из-за испорченных вашей драматизацией установок вы упустите шанс зажить по-другому. Только вам решать тонуть в этой несправедливости или плыть дальше, — медленно проговорил он и покинул сад.

***

Наблюдая за растерянно удаляющейся в коридоре Эстелой, Аро лишь нашёл подтверждение своим мыслям — выбор между жизнью и смертью не так прост, как она могла себе вообразить. С томной улыбкой он закрыл вход в подземелья и направился к себе. Пожалуй, это было впервые, когда отсутствие победы в бою не привело Вольтури в обжигающие отчаяние и ярость. Благодаря Ивонне Аро узнал не только подробности того, как можно вылечить Эстелу, но и того, как устроена власть враждующего клана. Большинство испытывало неприязнь и отвращение к Ивонне за предательство, за измену принципам в политических взглядах, за необъяснимую смелость появиться у них на глазах среди врагов. Тем не менее эти доводы не были причинами, чтобы не воспользоваться предоставленной возможностью выудить от женщины всё, что ей было известно о канадском клане. А она не примкнула к толпе, покидавшей поле боя, и была готова поделиться правдой. — Вы оказали нам огромную услугу, открыв завесу своей тайны, — обратился к ней Аро Вольтури. — Но вы балансируете между тем, чтобы служить нашим врагам, и тем, чтобы обращаться к нам за помощью. Взгляды были прикованы к Ивонне, которой на вид можно было дать не больше тридцати. Несмотря на принадлежность к дикому клану Фейта, она держала себя статно и невозмутимо. Одетая неброско, но дорого, она отдавала предпочтение тёплым и кожаным вещам, словно нуждалась в теплоте. Она внимательно слушала собеседника. «Спустя столько лет в ней сохранилось сострадание», — сделал вывод Вольтури, вглядываясь в её глаза оттенка терпкого виски. Эта женщина будто была дорогим алкоголем столетней выдержки, которое имело обычай подаваться только по исключительному случаю. — Я от вас ничего не прошу, кроме возвращении мне дочери, — прямолинейно выразилась она. В её нежном голосе звучали давящие нотки, будто она этого требовала, — Вы знаете, закон на моей стороне. Присутствующие изумились услышанному. Очевидно, её терпение было на пределе. — Я вижу, вы всё тщательно спланировали, принимая полномочия статуса приверженца Артура Фейта, проворачивая хаос в нашей и без того уже неспокойной жизни. В итоге мы получаем: ваша дочь жива, и она находится в нескольких километров от вас. Splendidamente! — театрально хлопнул Аро ладонями. — Правда, вы не учли одного. Эстела питает отвращение к бессмертным. Из-за варварского поведения по отношению к людям. — Она не знает, что предшествовало всему этому. Я без всяких сомнений могу сказать, что моя дочь нуждается в ком-то, — горько произнесла она. Ивонна старалась сохранять спокойствие, потому что понимала, как все планы по воссоединению семьи дали трещину в фундаменте — в самом конце, когда всё было достроено. В том, что искренняя поддержка Ивонны — то, в чём Эстела действительно нуждалась, сомневаться не приходилось. Но развязка этой истории была далека. Несмотря на то, что Кодекс матерей находился в силе и Ивонна имела полное право вернуть себе дочь, Эстела уже была совершеннолетней, но Аро не мог позволить себе отпустить обеих так легко — Ивонне ничего не остаётся, кроме как вернуться в Канаду, на прежнюю позицию. А это означает, что обе будут на стороне его врагов. — Вы волей-неволей втягиваете собственную дочь в войну. Разве этого вы хотели? — А как мне следовало поступить в таком случае? Когда я узнала, что Эстела погибнет от ваших рук, как и остальные, мне ничего не оставалось, кроме как самой влезть в эту грязь — войну, клан, притворство, — всё ради того, чтобы найти то, что могло бы её спасти. Я понимала, к каким последствиям это может привести. Но находиться с врагами не настолько опасно, когда рядом есть близкие люди. Теперь. Аро глядел на Ивонну и не мог поверить в одно: неужели материнский инстинкт настолько силён, чтобы свершать эти многократные жертвы ради благополучия собственного чада? Она слишком много рисковала, чтобы результаты гарантированно привели к положительному исходу. Изменения, происходившие с ней с момента, когда они впервые встретились, были колоссальными. Вместо напуганной и шокированной новорождённой, державшей в руках крошечного ребёнка, он видел статную с внутренним стрежнем женщину, которая стояла на своём, как тигрица защищающая своё потомство от более опасных хищников. — Я снова хочу взглянуть, — приглашающим жестом попросил он Ивонну оказать честь. Она протянула ему ладонь, надеясь, что Аро придёт к нужному решению. Он не жалел времени, чтобы глубже погрузиться в её мысли и увидеть все подробности из жизни, протекающей за океаном. Он снова закрепил в сознании, с кем конкретно имел дело: Артуром Фейтом, его малочисленной и в то же время многообещающей свитой и натренированной армией новорождённых. Это не просто клан, это, в теории, функционирующее государство, правда без территориального признака, со своими законами и строем, в котором действовали свои порядки и нормы. Любое нарушение и предательство каралось казнью. Аро отпустил её руку. — Если они узнают, что Эстела связана с нами, то смерти ей не миновать. Впрочем, как и вам. Последствия будут лежать только на вашей ответственности, — вступил в разговор Кайус. — Я не допущу этого. Даже если что-то произойдёт, мне поможет Фредерик. Вы уже видели, на что он способен, — не отступала Ивонна. Казалось, она готова вести переговоры с лидером Вольтури целую вечность. Всё же на случай если Эстеле придётся стать частью общества мистера Фейта, у неё был блестяще разработанный план, который он уже прочитал в её мыслях. — Да, нам довелось это узреть, — задумчиво пробормотал Аро. На его лбу образовались дугообразные морщины, а кровавый взгляд был направлен в сторону. — Значит, вы оба инакомыслящие в этом кругу. — С самого момента его создания, — с усилием отчеканила она каждое слово. — Что ж, если теперь там будут трое, на вас накладываются обязательства по сотрудничеству с нами. Наши силы должны быть объединены против Артура Фейта, — его взгляд перескочил на Ивонну. Та с замиранием сердца слушала его — правитель негласно дал добро на воссоединение семьи. — Мы сами заинтересованы в ослаблении влияния Артура и дальнейшем его уничтожении. Клянусь, мы сделаем всё, что вы скажете. А насчёт Эстелы… Ей нужно немного времени, чтобы ко мне привыкнуть. В конце концов, многие из нас прошли инициацию насильственным образом, но мы продолжаем жить, — произнесла она последнюю фразу так, будто в ней звучали смешанные чувства: обида и ликование, ярость и любовь. — И ей тоже придётся отказаться от некоторых убеждений. Основная свита углубилась в лес. Маркус, тяжело вздыхая, последовал за толпой. Секунду назад он разглядел внезапно накатившуюся грусть вперемешку со злостью в глазах Ивонны. Для Кайуса сегодняшний день тоже не принёс выдающихся итогов. — Скажите спасибо, что вы и ваша дочь живы благодаря Кодексу матерей, — недовольно фыркнул он Ивонне и покинул поле боя. В словах была доля правды. Вспоминая недавние события, Аро осознал, что сделал всё правильно. Резкая встреча с родным человеком, о существовании которого ничего не было известно последние пятнадцать лет, могла бы обернуться драматично. Создать иллюзию, что у Эстелы был выбор, казалось верным решением. Аро ждал её только с одним ответом, и это "да". Сотрудничество с кланом извне могло предотвратить войну. А без воссоединения семьи Ивонны это было ровно счётом невозможно. И кому, как не Вольтури, был ясен ход мыслей Эстелы. Ещё когда он удержал её за руку в подвале, от него не ускользнул поток охвативших разум мыслей. Несколько часов назад она в своих покоях читала об искусстве, пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей. За это утро она успела подумать о вампирах и о том, каким бездушным и жестоким нужно быть, чтобы убивать людей. Она размышляла о Калленах, которые придерживались более гуманной диеты. Однако она заключила, что, если бы у неё в тот момент был выбор, Эстела предпочла бы уйти. Её не обнадёживала перспектива вечной жизни. Её ничто не держало здесь. Но хотела ли она погибать среди бездушных вампиров, которые никогда не считались с ней? Он знал, что она не настолько глупа и слаба, чтобы так легко согласиться на это. Вскоре Аро услышал робкие шаги, приближавшиеся к его двери. По звуку топота он смог обнаружить, насколько спокойна была та, кто собиралась открыть дверь — это вселяло двоякие впечатления. Костяшки пальцев соприкоснулись с твёрдым деревом, стук. — Входи, — приказал он. Как только Эстела вошла в кабинет, первое, на что обратил внимание Аро, были её уставшие глаза. Она всю ночь не спала, взвешивая решение. Наряду с усталостью, он заметил то, чего раньше не видел: смирение и решительность. — Итак, к какому выводу ты пришла? — спросил Вольтури, сложив локти на столе. — Расскажите подробнее о встрече с Ивонной и выздоровлении. — Прекрасный выбор, — улыбнулся он.