***
Поздний вечер. Долунай-хатун не спится, и она решает пойти в темницу к своей бывшей подруге — Хуриджихан-хатун, которую завтра утром ждет казнь. Как только Хуриджихан услышала, как звонко открывается дверь, она тут же встала, замерев ожидании чего-то хорошего, но увидев с ехидной улыбкой Долунай, Хуриджихан тут же опечалилась: — А, это ты пришла. Божье наказание. — Кто Божье наказание, а кто нет, еще не ясно. Эх ты… предательница. За что ты со мной так? Что я тебе сделала? Что ты молчишь? Завтра утром тебя все равно казнят, так что раскрой хотя бы перед смертью все карты, — настаивала Долунай. Однако Хуриджихан кое в чем усомнилась: — Откуда мне знать, что я завтра умру? Вдруг придет весть, что меня помиловали? — Помиловали? , — чуть ли не писклявым голосом произнесла от удивления Долунай. — А я больше не хочу жить в этом грязном мире! Будьте вы все прокляты! Ненавижу всех, — отчаянно бурчала Хуриджихан, — раз завтра меня ждет ангел смерти, что ж… Я нарочно купила яд, чтобы покончить с Фахише и чтобы ты ко мне больше не лезла с вечными просьбами «Давай убьем Фахише?». Мне это просто надоело. Поднос с отравленной едой в ее покои отнесла лично я, вот я и сбежала, чтобы отвести от себя подозрения. Но зря я, дура, вернулась во дворец. В эту клетку. Не знаю, что ты дальше будешь делать, Долунай. Фахише выжила. Избавляйся от нее, как хочешь. Мне уже все равно, — и тут, как ни удивительно, на глазах Хуриджихан навернулись слезы, —, а меня ждет ангел смерти, — после этого Хуриджихан начала громко плакать, упершись головой в стену. Долунай хоть и было горестно смотреть на это, но тем не менее, истерика Хуриджихан практически не задела душу Долунай и она осталась при себе: — Ты сама во всем виновата, Хуриджихан. Ты, а не я, посадила эту волчью ягоду, тебе и пожинать ее ядовитые плоды, — сказав это, Долунай подошла к дверь, потом повернулась к своей бывшей подруге и сказала ей последнее слово: — Прощай. — Убей меня лучше сейчас сама, Долунай! , — захлебываясь в слезах, просила Хуриджихан, но Долунай ушла. Утром в темницу к спящей Хуриджихан заходят двое палачей с шелковой веревкой. Один из них будит ее толчком в плечо, а другой хватает за руки. Ей натягивают на шею веревку и удушают. Только на утро Мелек Султан открывает глаза. Ее дочери Айнур Султан еще ничего не сообщили, но Бонжук-ага уже спешит во дворец ее и Зинната Паши. Айнур Султан прогуливается вместе с Зиннатом Пашой около сада их дворца. Они идут и разговаривают. О здоровье, о любви, и теперь Айнур решает спросить у супруга о государственных делах: — А что насчет Совета? Ты поедешь сегодня в Топ-Капы? Мустафа тебе ничего об этом не говорил, когда еще только из похода вернулся? — Ничего не говорил. Думаю, он хочет оставить меня пока в покое. Чтобы я отлично насладился жизнью с моей любимой госпожой, — улыбнулся Зиннат Паша, а Айнур Султан нежно хихикнула, а после, рассматривая сад, решила узнать о нем мнение у Паши: — Красивый здесь сад, Зиннат, правда же? — Верно. Меня успокаивает зелень, природа, цветы… — восхищался Зиннат Паша прелестью сада. — Меня тоже, — добавила Айнур Султан, но после этого, госпожа резко встала на месте. — Айнур? , — спросил Зиннат, — плохо тебе? Что такое? — Опять началось, — вздохнула госпожа. — А в чем дело? — Тошнота. С самого утра меня тошнит. Не могу понять, что со мной. Что-то мне совсем плохо. Вернемся во дворец, — только сказала Айнур, как тут же упала в обморок прямо на руки Паше. Супруг принялся стучать жену по щекам, чтобы привести в себя: — Айнур? Что с тобой произошло? О, Аллах. Эй, немедленно зови лекаря в покои госпожи! , — велел Паше сопровождавшей госпожу служанке, а сам понес на руках Айнур Султан в ее покои.***
Гюльшен Султан проснулась очень рано. Уже надев платье, она расхаживала по покоям, и только потому, что в напряженке ждала вестей про Мелек Султан. И кажется, они прибыли, ибо в покои вошел личный слуга госпожи — Зюмрют-ага. — Что там с Мелек? Говори же скорее, — не терпелось Валиде Гюльшен Султан. — Она… открыла глаза, госпожа, — ответил Зюмрют. Это событие Гюльшен явно не обрадовало: — Так и знала. Когда она выздоровеет, она обо всем расскажет моему сыну. О, Всевышний, да когда ж закончатся эти пытки? Он за Коркута Пашу меня полгода в охотничьем домике продержал, а за Мелек так и вообще куда-нибудь пожизненно сошлет. Известно ведь, Мустафа Мелек чуть ли не больше меня любит. Слава Аллаху, Сельви-хатун мне удалось уговорить молчать. — Госпожа, чувствую, ваши опасения практически беспочвенны. Мелек Султан не дойдет до султана. — Почему? , — удивилась Гюльшен и в то же время обрадовалась. — Лекари говорят, что у нее серьезная травма головы, говорят даже, что… она может умереть. Гюльшен ничего на это не ответила, а лишь стала уповать на Аллаха, но смерти Мелек ей особо не хотелось. После небольшого успокоения, Гюльшен заметила еще одну проблему: — А как расписать все это моему сыну, Зюмрют? Когда он узнает, наверняка спросит, кто сделал такое с Мелек. Единственное, что утешает, так то, что можно просто сказать о ее случайном падении в хаммаме. Поскользнулась, ударилась головой. С кем не бывает? Зюмрют качал головой, соглашаясь с Гюльшен. В этот момент в покои вошла грустная Сельви-хатун, зная, что она перешла как бы на сторону Гюльшен. — Наконец-то, — порадовалась Гюльшен, увидев Сельви, — как и обещала. Ты теперь отныне хазнедар этого гарема. Казначеем будешь, главной калфой. Даже выше Бонжука-аги и Нурбахар-калфы будешь, — и Гюльшен взяла маленькую круглую шкатулочку. Открыв ее, Валиде Султан достала печать, которую дают казначеям дворца. Сельви-хатун нехотя принимает эту печать, целует ее и подол платься Гюльшен Султан, выдавив из себя слова благодарности: — Аллах будет доволен вами, госпожа. Пожалованная вами мне должность для меня честь. — Приступай к обязанностям с сегодняшнего же дня. Удачи тебе, Сельви-хатун. Можешь идти, — сказала добившаяся своего Гюльшен и Сельви вышла.