***
Улыбающаяся Фахише Султан проходит в красивом платье по общей спальне и останавливается возле Бонжука-аги: — Здравствуй, Бонжук-ага. — Здравствуйте, госпожа, — промурлыкал Бонжук, поклонившись, — что изволите? — Слушай. Милюзар-хатун больше нет, а она была моей служанкой. На данный момент у меня нет ни одной доверенной служанки. А к тебе я подошла, потому что ты в гареме многих девушек знаешь. Знаешь, кто из них самый преданный и трудолюбивый. — Ну конечно, — льстиво протянул Бонжук-ага, а потом грубоватым тоном и повышенным голосом жестом руки подозвал к себе девушек: — Ширин-хатун, иди сюда. Хатидже-хатун, ты тоже подойди. И-и-и… о! Дарья-хатун! Все три девушки подбежали к аге и госпоже. Бонжук-ага представил троих девушек гарема Фахише Султан, льстиво рассказывая, что каждая из них хорошо умеет делать, какой дар или талант обладает у каждой: — Начнем с Ширин-хатун, госпожа, — и эта девушка с улыбкой поклонилась Фахише, — в работе она послушная, смышленая и весьма скромная девушка. Госпожа? , — с надеждой спросил Бонжук-ага у Фахише, подумав, что та выберет Ширин, но ничего не получив в ответ, кроме каменного взгляда Фахише, Бонжук-ага подошел к следующей девушке: — А Хатидже-хатун же, напротив, трудолюбива, хорошо вышивает крестиком, а также безупречно играет на арфе и гитаре. Эта девушка уже больше понравилась Фахише, даже чем-то ее, так сказать, зацепила, но госпожа не решила останавливаться на ней, а послушала, что Бонжук скажет о последней девушке. Ага подходит к ней: — А Дарья-хатун — душа нашего гарема, как мы называем ее. Она прибыла из Украины к нам. Она дочь одного священника. И двух недель в гареме не прожила, а столько натерпелась. Повздорят девушки или напакостят, Сельви-хатун потребует разузнать, кто-то или иное сотворил, так все сразу же, как волчицы на ягненка: «А это Дарья-хатун сделала!», — и ага услышал от девушек посмеивания, поняв, что они так ведут себя, чувствуя свою вину, — так же, девушки? И Бонжук обратился к Фахише: — Ну так что, госпожа? Вы решили, кого вы выберите? — На лицо все красивые. Но вот история… Дарьи-хатун меня впечатлила. Я ее хочу взять под свое покровительство. Как тебе живется в гареме, Дарья? , — спросила Фахише у Дарьи. Та ей в ответ, не поднимая головы: — Не очень, госпожа. Меня здесь постоянно обижают. — Тогда скорее вытри слезы. Я беру тебя к себе на службу. Отныне никто и до кончика твоих волос не дотронется, — сказала Фахише, посматривая из-за спины девушки на остальных рабынь, недовольно сплетничающих между собой. — Благодарю вас, госпожа, — сев на колени и поцеловав подол платья Фахише, поблагодарила Дарья госпожу. Фахише дотронулась до подбородка девушки и посмотрела ей в глаза: — Следуй за мной, Дарья. Девушка поклонилась и пошла за госпожой. Но Хатидже и Ширин выбор Фахише расстроил, они высказали его Бонжуку: — Как же так, Бонжук-ага? Ты же обещал, что госпожа меня возьмет, — сказала Ширин, а Хатидже добавила: — Вот именно. Сельви-хатун бы твой выбор одобрила. А после этого и от остальных девушек послышались неудовлетворения из-за Дарьи: — Я так и знала, что выберут Дарью. У всех на уме была Дарья-хатун. — Верно говорите, Дарья нашла крыло. — А ну тихо! , — разозлился Бонжук, — только и слышно «Дарья-хатун», «Дарья-хатун». Да чтоб на вас камень упал размером с Дарью-хатун, бестолковые болтушки! И вдруг, позади аги послышался резкий хлопок. — А-ай! , — испугался Бонжук, подпрыгнув на месте, — а, это вы Сельви-хатун. Аллах, зачем меня так пугать? Или вы соизволили до конца жизни меня заикой оставить? Э-э-э… — А не будешь балаболить на весь гарем пуще рабынь! , — заявила Сельви-хатун, и разузнав новости насчет Дарьи-хатун, вышла из общей спальни.Глава 32 (Второй)
15 апреля 2016 г. в 14:38
— Давайте я все-таки сообщу Гюльшен Султан о том, что вы прибыли, ведь… — всеми силами пытался Зюмрют-ага не допустить прихода султана в покои Гюльшен. Ага даже пританцовывал, гонясь за целеустремленным султаном Мустафой.
— Хызыр, ты слышишь эти звуки за дверью? , — с опаской произнесла Гюльшен, положив свою руку на руку Хызыра Паши и тут случилось самое страшное. Султан Мустафа вошел в покои матери, где увидел ее вместе с Хызыром Пашой. Одного этого хватило Мустафе, чтобы убедиться, что письмо, принесенное Нурбахар-калфой истинно. У обоих, что у Хызыра, что у Гюльшен, сердца в это время обливались кровью от страха. Они смотрели друг на друга (Хызыр и Гюльшен на Мустафу) где-то полминуты, но Мустафе, которому было не менее тяжелее сейчас от боли предательства и тайн, разрядил тишину вопросом:
— Хызыр Паша, что ты тут делаешь?
— Повелитель, вы… — начал Хызыр, но не смог дальше ничего сказать.
— Мама, ты его позвала сюда? , — проглотив слюну, спросил Мустафа.
— Мой Мустафа… — все, что могла выдавить из себя Гюльшен Султан.
Не услышав ожидаемого, Мустафа опустил голову вниз и стал протирать глаза в раздумьях о том, какое решение принять относительно обоих и он говорит:
— Хызыр Паша, пойдем со мной вместе. Хочу поговорить с тобой.
Паша встал с тахты, поклонился Гюльшен. Он и не заметил, как на его глаза навернулись слезы. Как только оба ушли, а зашел Зюмрют-ага, у Гюльшен началась истерика. Она как чувствовала, что Хызыру Паше пришел конец. Госпожа не смела сдерживать себя в слезах и воплях.
— Госпожа моя, — стало горько Зюмрюту, — не надо так, — прикоснувшись к плечу султанши, решил он ее успокоить, но Гюльшен дернула руку назад:
— Не трогай меня.
И вдруг, услышав, как за дверью Мустафа кричит на Хызыра:
— Почему ты скрыл от меня такой позор?! — Гюльшен устремила руку к шкатулке. Оттуда она достала пузырек с ядом.
— Нет, госпожа, не смейте! — испугался за Гюльшен Зюмрют-ага и попытался отобрать у нее яд, но Гюльшен крепко сжала его в руке и пуще прежнего заплакала.
— Если он казнит Хызыра, знай, Зюмрют, я без промедления выпью яд, можешь не утруждать себя мешать мне сделать это, — заявила Гюльшен Султан, прижав голову к спинке дивана.
— Идем за мной, Хызыр, говорю тебе! , — были слышны крики Мустафы за дверью, — Зюмрют-ага! Зюмрют-ага, иди сюда!
— Госпожа, султан меня зовет, — оповестил Гюльшен Зюмрют-ага, тоже не сумевший сдержать слез.
— Вот и все, Зюмрют, — даже не стараясь успокоиться, досадливо прошептала Гюльшен.
Откликнувшись на голос султана Мустафы, Зюмрют-ага вышел из покоев к султану.
«Аллах, забери сразу же мою душу, как только Хызыр Паша вознесется на небеса. Не дай мне и секунды прожить на этом жестоком, коварном мире», — молилась про себя Гюльшен Султан.
И в этот момент в покои снова зашел Зюмрют-ага с шокированным взглядом. Встав с дивана, спросила госпожа:
— Говори же скорее. Что тебе сказал султан?
— Госпожа, он… велел передать вам, что… он ведет Пашу на казнь.
— Только не это, — прошептала Гюльшен, сжав еще крепче в руке пузырек с ядом, а потом, открыв двери, выбежала из покоев и побежала к выходу дворца.
— Госпожа, молю, стойте! , — хотел удержать Гюльшен Зюмрют, спеша прямиком за ней.
Выбежав из пределов дворца, Гюльшен увидела, как Мустафа с саблей в руках стоял у опустившего голову на камень Хызыра. Увидев это, Гюльшен открыла пробку от пузырька, и заявила громко сыну:
— Мустафа, если ты сделаешь это, я выпью яд! Я его правда выпью, ибо Хызыр Паша для меня — это моя жизнь. Я готова признаться, что я даже твоего покойного отца — султана Ахмета не любила! Не смей лишать меня жизни, Мустафа! Я живу на этом свете ради тебя и Хызыра. Не бери такой тяжкий грех на душу. Не убивай свою мать, Мустафа.
— Самое подлое, Валиде, то что вы промолчали, ни слова мне не сказали об этом. Если бы ты сказала мне об этом в момент зарождения ваших чувств, я бы даже помог тебе, но я не хочу быть таким мягким, как мой отец. Не хочу! , — заявил Мустафа и поднял саблю над головой Паши.
— Не-е-ет! , — вскрикнула Гюльшен, отвернулась и поднесла ко рту пузырек.
— Гос… госпожа? , — задел пальцем Гюльшен Зюмрют.
Гюльшен, не успев сделать и глотка яда, развернулась и увидела, что голова Хызыра Паши на плечах, а Мустафа в злобе оповещает и Гюльшен и самого Хызыра о своем решении:
— Хызыр Паша отныне не Великий Визирь. Да что уж там не Великий Визирь, я его и из Совета исключаю. Отныне он будет обычным агой, практически ничего из себя не представляющим. Это кара за скрытую тайну, Хызыр Паша!
Одна только мысль о том, что Хызыр остался жив уже утихомиривала раненую душу Гюльшен Султан.
— Только вы не подумайте, что я любовь не уважаю. Нет, дело не в этом. Я просто не потерплю, чтобы за моей спиной кто-то вел подобные тайны, — высказал Мустафа, отдал саблю стражнику и направился к карете, на которой он приехал, добавив перед отъездом:
— Хызыр-ага, поедешь сразу же после меня.
Сейчас ничто Гюльшен так не было важно, как сохраненная жизнь Хызыра Паши, это хоть немного успокаивало. Но сердце не слушает приказов и не исполняет приказов. Эти чувства, как считала сама Гюльшен, убить невозможно.