На улице было холодно. Шел снег, ибо сейчас зима. Было тихо-тихо, снег опускался на землю словно беззвучно, небо было затянуто темными тучами. Гюльшен Султан вышла с Нурсидой Султан и повелителем-Мустафой.
— Вот Хызыр, — снова вернувшись к печали и горестному настроению, Мустафа лично отодвинул крышку гроба и Гюльшен Султан посмотрела на бездыханное тело Хызыра, обмотанное белой тканью. Лишь на миг глянув на Хызыра, Гюльшен Султан уже не смогла сдержать слез. Она даже отвернулась, заплакав, прижав свое лицо к дочери — Нурсиде Султан.
— Матушка, не терзайте себя больше этим. Возвращайтесь к себе. Хызыра Паши больше нет… в этом мире его больше не будет.
Гюльшен надрывала себе горло, плача в грудь Нурсиды Султан, она опустилась на колени, и подползла на них к Хызыру. Госпожа взяла руку покойного мужа и поцеловала ее, пообещав себе и Хызыру шепотом:
— Жди меня, я скоро приду, Хызыр, — не страшен был Гюльшен ни падающий снег, ни холодная погода, ведь она была в простом тонком платье.
— Мама, вы замерзнете, — потерев свои ладони о плечи Гюльшен заволновалась за женщину Нурсида Султан.
Когда Гюльшен встала с колен, она задрала кверху голову и обратилась к Аллаху, не стесняясь стоявших рядом с ней Нурсиду и Мустафу:
— Это еще очередное испытание, да?! На что ты меня испытываешь? На что? Я чуть с собой не покончила! Ты этого добивался?! Когда же ты закончишь мои муки? Когда им придет конец уже?!
— Матушка! , — ухватила за плечи Гюльшен Нурсида Султан, — успокойтесь. Поедем во дворец, в ТопКапы. Тебе здесь одной оставаться никак нельзя. М?
Госпожа вырвалась из рук дочери и снова подошла к гробу:
— Хызыр, встань. Умоляю тебя, встань из этого погребения.
— Валиде! , — крикнул Мустафа, подойдя у пор к матери, — если вы сейчас будете только о Хызыре думать, ваша душа не успокоится, а наоборот еще более изранится. Вам же это не нужно.
— Я что, не имею права нормально попрощаться с человеком всем моей жизни?! , — занервничала Гюльшен Султан, прокричав, — вы запрещаете мне? Если я чуть не убила себя, значит я ему очень была предана. Любила больше жизни! Неужели вам это ни о чем не говорит?! Неужели вам меня не жалко?
— Тело необходимо закопать, мы на его могилу будем приходить каждый день, если захотите, — сказала Нурсида, а Мустафа согласился с ней, кивнув головой, и он добавил:
— А сейчас поедем во дворец.
— Никуда я больше не поеду. У меня нет сил больше жить в этой темницы, что именуют миром.
— Темнице? , — нахмурилась Нурсида.
— Как еще назвать этот ад? , — повернулась к дочери Гюльшен, — я столько лет, столько ждала этого, я так молилась об этом счастье и тут на тебе! Неужто все мои грехи боком выходят? Нет. Я расплатилась за все прегрешения сполна. Хватит! Я не хочу больше ничего. Я хочу уйти в отшельники. Жить буду одна в лесу, никто там уже не тронет меня.
— Матушка! вы… — забоялась Нурсида.
— Что матушка? М? Что матушка? Я пойду в лес, а еще лучше в какую-нибудь тюрьму, — при этих разговорах Мустафа и Нурсида невозмутимо посмотрели друг на друга, — там буду сидеть и жить новой жизнью. Раз вы не хотите, чтобы я умерла. Но довольно! Слышите? , — затрясла Гюльшен Султан указательным пальцем перед султаном и Нурсидой, — довольно меня принуждать делать то, что вы хотите. Поезжайте сами. Я пока останусь здесь. Зюмрют Ага тут, если что.
Нурсида и Мустафа снова посмотрели друг на друга, не зная, как поступить и решили поехать, доверив госпожу слуге.
— Пойдем, — сказала Нурсида Султан Мустафе и они пошли к карете.
— Завтра утром гроб увезут, я распоряжусь похоронить Пашу, — предупредил султан Гюльшен и они пошли дальше, но вдруг, Нурсида остановилась и пошла обратно к матери.
— Куда ты? , — удивился Мустафа.
— Садись в карету, я сейчас приду, — заверила брата Нурсида и подошла к сидевшей около гроба матери.
— Валиде.
— Что тебе еще? Что хотела? , — холодно ответила Гюльшен Султан.
— Вы знаете, что случилось с моей сестрой — Айнур Султан?
— Зачем ты мне о ней напоминаешь? , — подняла Гюльшен голову на дочь.
— Я сказать хотела. Она в Девичьей башне покончила с собой. Айнур больше нет.
— Мне то что? Лучше бы я оказалась на ее месте, — пробурчала Гюльшен.
Оповестив свою мать об этом, Нурсида Султан пошла к карете.
Когда карета тронулась в путь, Нурсида Султан спросила у Мустафы, сидя напротив:
— А что с тем кафтаном? Как мы узнаем, кто подлил туда яд?
— Я сегодня же займусь этим. Из каждого вытрясу душу, если никто не соизволит сознаться в этом ужасающем преступлении, — пообещал Мустафа, — я и кафтан приказал с собой повезти. Но есть одно затруднение.
— Какое же? , — поинтересовалась Нурсида.
— Мои Паши и Визири знали, что у Хызыра уже сравнительно давно начались боли в сердце. Кто-то может просто списать на то, что Паша умер от этого.
— О, Аллах, что за наказание?.. А ты сам как, Мустафа? Ты же тоже расстроен из-за Хызыра?
— Ты просто не представляешь, что у меня сейчас происходит в душе. Мне так сильно хочется плакать. Но я никому не показываю этих слез…
Нурсида Султан горестно посмотрела на брата, не имея возможности ему чем-либо помочь.
— Я Хадыма Ахмеда Пашу первым делом завтра допрошу утром. Не нравился он мне в последние дни. Особенно когда была свадьба.
— А что с ним не так?
— Да на заседаниях прослеживались его ссоры с Хызыром, к тому же Ахмед Паша завидовал, что я снова назначил Хызыра Пашу в Совет, когда объявил о свадьбе. В общем ужас. Как я с этим всем справлюсь, не знаю… — тяжело вздохнул Мустафа и слегка опустил вниз голову.
***
Приближается ночь. Фахише Султан сидит возле окна в своих покоях и перечитывает в отчаянии любовные письма, исходившие от султана к ней:
«О, моя повелительница обоих миров. О, моя луноликая, подобная ярчайшему свету солнца султанша. О, твои губы, запах которых моментально сводит меня с ума… А локоны-то, а локоны завораживают, заставляя застыть при виде них… Ах, твои бездонные, сияющие в темноте глаза. Я болен тобой, моя Фахише. Так, что даже смерть этому не воспрепятствует никогда. Я болен… я умру… в одну руку ты даешь мне яд, заставляющий мое сердце разорваться на кусочки, второй же рукой ты даешь мне противоядие, дабы испить его и вернуться к жизни, той жизни, где будем только ты и я».
Даже эти слова не остановили Фахише. Женщина невероятно обиделась на султана и… бросила бумагу с этими словами в горящие дрова в камине. Она изнемогает от ожидания перед завтрашним отъездом. Словно этот день для нее самый долго тянущийся, будто бесконечный. Зелиха хатун попросила госпожу лечь спать, но она подсаживается к детям — восьмилетнему шехзаде Махмуду и пятилетнему шехзаде Ибрагиму, готовясь спать сегодня вместе с ними, ибо она их больше долго, видимо, не увидит. При этом Фахише думает о ребенке, что сейчас у нее под сердцем…
Ее возлюбленный, часть ее жизни — султан — в покоях у другой своей фаворитки — Чаглайан хатун. Хоть девушка и в лежачем положении, это не мешает властителю и раненой хохотать на все покои, рассказывая друг другу что-то смешное. С одной стороны Мустафе было весело, но с другой — нет, ведь завтра ему придется разбираться с тем, кто отравил кафтан, подаренный им покойному Хызыру Паше.
Нурсида Султан и Рахман Паша — счастливые супруги — спят вместе в общих покоях «под луной», свет которой так и пробирается через освобожденное от ставен окно…
Гюльшен Султан же плачет и плачет из-за утраты Хызыра, по-прежнему сидя возле его гроба, так и не заходя во дворец…
Юсуф Эфенди — предатель, что послан австрийским королем не может уснуть, лежа на кровати в своих покоях, беспокоясь о том, дошло ли его письмо до короля…
***
Наступило утро. Вещи Фахише Султан уже собрали и уложили в два сундука. Сама госпожа уже надела меховой дорожный наряд и ждет, когда подготовят карету, стоя у себя в покоях и расцеловывая детей.
— Мама, давай ты не будешь уезжать? , — медленно по-детски произнес шехзаде Ибрагим.
Фахише наклонилась к нему, чтобы успокоить детское сердце:
— Ибрагим… львеночек мой. Что я тебе говорила? Держись всегда крепко, м? не давай здесь никому воспользоваться моим отсутствием. Хорошо?
— Хорошо. Но, а почему мне нельзя поехать с тобой?
— Так надо… — едва не расплакавшись сказала Фахише и отвернулась, подойдя к Бонжуку аге и Зелихе хатун, которые проводят ее.
Ибрагим также едва не начал плакать, а Махмуд, будучи взрослее, понимал, что ничего тут не поделаешь и стоял за спиной брата, смотря на матушку.
— Уложили теплые вещи? Как-никак, на улице зима.
— Уложили, госпожа, можете не беспокоиться, иншлаллах, — сделал свой любимый жест кистью Бонжук, ответив Фахише.
— Ладно, — выдохнула женщина, — пора идти уже.
Как только служанка открыла перед Фахише Султан дверь, шехзаде Ибрагим подбежал к матери и взял ее за руку с возгласом:
— Нет, не уходи!
— Ибрагим… — сказала Фахише, давая понять сыну, что лучше оставить ее, однако мальчик не отпускал ее руку.
В этот момент раздался крик:
— Дорогу! Султан Мустафа Хан Хазретлери!
Все тут же поклонились. Султан подошел к Фахише и уточнил, переживая за ее собранность:
— Ты уже готова?
— Готова… — недовольно и обиженно произнесла Фахише.
— Папа, скажи маме, чтобы она не уходила, — молил Ибрагим, держа руку матери.
— Ибрагим! , — вмешался шехзаде Махмуд, взяв другую руку брата и отвел его на шаг назад от Фахише, стесняясь повелителя.
— Ибрагим мой, иди сюда, — расставил руки султан, когда Фахише выходила из комнаты, а с нею и Бонжук и с Зелихой.
Мальчик начал капризничать и плакать, медленно приблизившись к отцу.
— Будь сильным, Ибрагим. Держись гордо. Не вздумай показывать этим свою слабость врагам, — сделал наставление Падишах своему младшему сыну.
— Мама почему уехала? Неужели ей нельзя было остаться здесь, во дворце?
— Нельзя. Нужно, чтобы она уехала, — был на своем Мустафа.
— Но ты же Падишах, прикажи вернуть маму обратно, — настаивал Ибрагим, продолжая плакать.
Султан не смог ничего на это ответить.
— Зелиха хатун! , — позвал он няню.
— Она ушла вместе с мамой, папа, — сказал шехзаде Махмуд.
— Махмуд, забота о младшем брате на тебе. Развлеки его чем-нибудь, — улыбнулся напоследок Мустафа и вышел из покоев. Но это ничуть не утихомирило расстроившегося шехзаде.
Зелиха хатун и Бонжук ага провожают Фахише Султан возле общей спальни девушек.
— Госпожа моя, — подобно птице залетела в покои к вставшей с постели Чаглайан ее служанка — Экбаль хатун.
— Что?
— Фахише Султан наконец уезжает. Отныне ее больше не будет в этом гареме. А о разбойниках не беспокойтесь. Уж они-то сделают свое дело. Как надо отдубасят Фахише.
— О чем ты говоришь? , — удивилась Чаглайан из-за двух последних слов.
— Поиздеваются.
— М-м-м. С одной стороны мне ее со-о-овсем немного жаль, но! все изменилось. Отныне я ей соперница. Я не могу быть за нее. Кроме того Фахише сама выкопала себе яму, да еще какую, напав на меня с ножом. Пусть благодарит небеса, что мой ребенок не пострадал, а то я ее убила бы на месте.
