По приходу лекарши, Зелиха хатун отошла от полулежавшей Фахише Султан, освободив этим место пришедшей, включив ее в курс дела:
— Нургюль хатун, осмотри госпожу. У нее очень сильно обгорели волосы. Посмотри, что можно сделать, чтобы они снова выросли.
Лекарша села рядом с госпожой и посмотрела на ее голову и лицо, а чуть позже — вынесла свое решение:
— Тут может помочь только сильнодействующая мазь. Даже не знаю, есть ли у меня такая. Но я знаю одного Эфенди в Ускюдаре. Говорят, он сжег руку, раны не проходили где-то три недели, даже сдвигов поначалу никаких не было. Но потом лекарь один посоветовал ему очень хорошую мазь, правда не помню, откуда они ее взяли. Говорят, с помощью этой мази его рука зажила через неделю. И у госпожи, я считаю, шрамы на лице также быстро пройдут, если я отыщу мазь.
— Ты обязана ее найти! , — заверила лекаршу Зелиха хатун, — ну ладно, а теперь можешь идти.
— Аллах да поможет вам выздороветь, госпожа.
— Спасибо, — сказала Фахише Султан лекарше и та вышла из покоев.
Кто бы и как Фахише не успокаивал, паника из-за того, что она теперь лишилась волос и выглядит уродливо и не похожей на себя, заставляли госпожу унывать и впадать в депрессию, как и сейчас. Фахише вновь пустила слезу, когда положила голову на подушку. Она взяла платок и замотала им голову и часть лица. А Зелиха хатун, смотревшая на госпожу, уже просто не знала, чем ее можно утешить и как вернуть к жизнерадостности.
Ага из дворца Гюльшен Султан проводил Нурсиду Султан до подземелья, где сейчас находится ее матушка с верным ей агой — Зюмрютом. Место, куда ее привели было не таким уж и обычным; в округе овраги и лишь через десять метров-других встречается по дереву. Как раз на небольшом расстоянии от такого деревца находилось подземелье. В него можно было попасть, спустившись с недлинной лестницы.
— Дальше я сама, ты ступай, — заверила Нурсида Султан агу, собравшись пойти вниз.
— Но ведь вам придется вернуться обратно? Вы помните дорогу?
— Я с матушкой вернусь. Зюмрют ага нас отведет, — уверенно сказала госпожа.
Ага склонился и пошел пешком ко дворцу.
Нурсида Султан стала спускаться. Ступеньки лестницы были выделаны из ели, а все, что окружало госпожу — «потолок» и «стены», все это было из земли, было естественным.
Пройдя еще десять ступенек, Нурсида Султан, наконец, достигла желаемого места, но только места, ибо она не увидела ни матери, ни Зюмрюта аги. Нурсиду Султан это даже слегка напугало. «Потолок» был низок, да настолько, что женщине пришлось нагнуться. Она пошла по прямой дороге, по обе стороны от нее стояли свечи на незначительном расстоянии друг от друга. Это говорило о том, что здесь явно кто-то есть. Повернув теперь направо, Нурсида Султан убедилась в этом — она увидела сидевшую по-турецки Гюльшен Султан в сером платье и бежевом платке на голове, а также стоявшего за ее спиной — Зюмрюта агу.
— Матушка, — прошептала госпожа.
— Нурсида? , — удивилась та, привстав с земли.
— Что вы делаете в этом подземелье?
— А зачем ты пришла?
— Ответьте на мой вопрос, Валиде, — остановив расспросы своей матери жестом руки, спросила Нурсида.
— Кажется я уже говорила, что я тут делаю. Я решила отчуждаться от людской, обыденной жизни. Я буду жить в лесу, да и Зюмрют ага со мной. Есть ли повод для беспокойства?
Нурсида Султан присела рядом, также, как и ее мать, и сказала:
— Ну во-первых, я — ваша дочь, Валиде. Я не могу не беспокоиться о вас…
— Нурсида, — перебила ее Гюльшен, — я же не умерла. Но мой Хызыр…
— Забудьте про Хызыра Пашу! Нет его больше в этом мире, слышите? Нету! Вы так себя совсем изведете. Думаете, я не понимаю, почему вы здесь? Из-за Хызыра Паши! Мы ищем того, кто отравил кафтан, и как только найдем, мой брат султан лично позволит вам лишить эту тварь жизни. М? , — улыбнулась госпожа, как бы спрашивая этим об устройстве Гюльшен Султан такими действиями.
Гюльшен ей отвечает:
— Мне уже неважно, кто это мог сделать. Дело-то в том, что Хызыра нет больше рядом со мной. Я хотела выпить яд, пойти за Хызыром, но вы же мне этого не позволили. Вы пожелали, чтобы я и дальше мучилась. Вам теперь не совестно?
— Так бы любой сделал на нашем с Мустафой месте, — отрезала Нурсида грубым тоном, — посмотрите на себя, Валиде. Вы всегда были такой красавицей, но сейчас… вы носите простую одежду, не делаете красивых причесок, как раньше, не носите ни серег, ни корон, ни диадем. Вы своими руками затаптываете свой статус. А здесь я, чтобы ни в коем случае не объединиться с вами, нет, ни за что, а чтобы вытащить вас отсюда. Что это за место такое? Что за подземелье? Куча свечей и все?
— Мне большего и не надо… — выдохнула Гюльшен Султан, посмотрев на дочь.
— Нурсида Султан, я думаю, правда, госпожа, — вставил слово Зюмрют ага.
— Зюмрют! , — крикнула Гюльшен, намекнув этим криком на то, что он предает ее.
— Пора уходить отсюда, — продолжил ага.
— Убирайся, — со злобой сказала Гюльшен Зюмрюту, а после посмотрела на свою дочь, — и ты тоже. Идите оба вон! Я не хочу никого видеть!
Какими бы громкими словами матери ни были, Нурсида Султан взяла ее за руку и подняла с земли на ноги:
— Валиде, одумайтесь! Вы забыли, кто вы? Вы не обычная хатун и рабыня, что только и ищет места, кому бы послужить и получить золото. Вы — мать правящего султана Великой Османской династии!
— Нурсида…
— Вы не будете сидеть здесь! , — не дала договорить Гюльшен Нурсида, — немедленно идемте за мной. Если не пойдете, я вас отсюда силой выведу, слышите?
В ответ на это Нурсида получила пощечину от Гюльшен Султан:
— Как ты смеешь говорить так со мной?
Нурсида Султан поднесла ладонь к ударенной щеке и не смела больше пошевелиться и что-то сказать, потому что ей было весьма обидно.
Гюльшен посмотрела на дочь, словно она хочет показаться перед ней жалкой, а после — на Зюмрюта агу, что опустил голову вниз, а потом отвернулась от них, сердясь на себя, что так поступила с дочерью. За всю свою жизнь Гюльшен никогда не била Нурсиду. С лица Гюльшен Султан покатилась слеза, та ее вытерла и повернулась к Нурсиде, крепко приняв в свои объятия. Нурсида не отказалась и пошла на встречу, ей даже стало приятно, что ее Валиде раскаялась в своем поступке. А Зюмрют, видя, что госпожи обнялись, обрадовался за них обеих, стоя за их спинами.
— Это была игра нервов, — наконец-то начала осознавать неправильность своих действий Гюльшен, — я была в полном отчаянии. Я даже посмела оскорбить самого Аллаха, представляешь? Я позавчера ночью, когда не могла уснуть, Зюмрют знает, сказала, обращаясь к нему, что «сколько ты можешь меня пытать? Я ненавижу тебя за это». А потом я так сильно заплакала, что сказала это. Я стала жалеть об этом. В тот день мне было ужасно плохо. Но сейчас мне немного лучше. Я готова вернуться во дворец, вернусь к своим прежним обязанностям. Ведь в гареме уже долго никто не управляет. Мне придется снова напомнить там всем, что я — Валиде Султан.
— Я рада, мама, что вы это поняли. Тем более, у вас уже нет соперников. Никто по крайней мере вам, так сказать, не будет мешать, — обрадовалась Нурсида Султан, — идем, Зюмрют. Нам всем не место здесь.
Зюмрют ага с удовольствием начал гасить все свечи и следовать за госпожами.
***
Фахише Султан, которая вновь надела на голову платок, чтобы скрыть свой позорный, как она считает, внешний вид и султан Мустафа прогуливаются по дворцовому коридору. Мустафа уже не знает, какое можно принять решение по поводу Ахмед Паши, что подозревается в отравлении кафтана Хызыра Паши, и делится своими сомнениями с любимой фавориткой:
— Последние дни для меня такие ужасные… единственное, что радует — мне удалось отомстить тем мерзавцам, что покушались на твою жизнь, Фахише. Это хоть и немного, но успокаивает мою душу. Я уже какой день не могу завершить расследование с отравлением кафтана Хызыр Паши. Знаешь, какие мне сны по ночам стали сниться?
Фахише взглянула на султана так, словно требовала продолжения, и Мустафа рассказал ей, продолжая идти дальше:
— Мне Хызыр снится. Я постоянно вижу его во дворце его и моей матери. Будто стоит он в главных покоях в белого цвета одежде, а позади него сидит и плачет моя Валиде. Хызыр начинает подходить ко мне и говорит: «Ты — предатель. Ты разрушил наше счастье. За это ты будешь постепенно сгорать в адском пламени». Я этот сон не раз видел, и запомнил слова, что говорил Хызыр.
— Обычно такое бывает, когда человек умирает, и когда его тело давно уже оставило душу, однако душа продолжает находиться в этом мире.
— Мне так его не хватает, если б ты знала. Никто не знает, но… по ночам, ложась спать, я плачу, вспоминая его, — признался Мустафа, и тут, они подошли, сами того не планируя, к комнате портных.
— Давай пойдем в сад, — предложила Фахише Султан.
— Тщщщ! , — закрутил он перед лицом Фахише указательным пальцем, что-то подслушивая.
— Говорят, наш повелитель уже несколько дней не может разобраться в том, кто отравил кафтан Хызыра Паши. Мне стало интересно, а вы что-нибудь знаете об этом? Может видел кто из вас, кто подливал яд в мех этого несчастного кафтана? , — расспрашивал двух главных портных один из учеников Джафера Эфенди.
— А почему ты спрашиваешь, Эфенди? Это случилось уже давно. Да и как можно узнать, кто отравил кафтан? Не будет же преступник прямо на наших глазах совершать это, — сказал один из портных.
Мустафа стал свидетелем всего этого разговора, это смутило повелителя. Он, а вместе с ним и Фахише сделала шаг, вошел в комнаты портных.
— Повелитель, — сказали в один голос двое портных и тот мастер.
— Тебя как зовут, ученик? , — поинтересовался султан Мустафа.
— Шахин, мой султан… — поклонился он.
Не успел Мустафа и слова проронить, как задержал взгляд на поясе Шахина:
— А это что?! , — рассердился Падишах, достав из-под его пояса маленький пузырек.
— Повелитель, что вы? Вы считаете, что я отравил? Нет, помилуйте! , — впал в панику Шахин, — это просто капли от головной боли. Лекарша вчера дала.
— А я разве сказал, что это ты? Ну теперь точно ясно, что ты и есть тот, кто отравил мой подарок Хызыру!
— Это не я! Клянусь! , — завопил ученик.
— Аги! Приказываю вам отрубить ему по плечи руки! А потом лишите его головы!
— Повелитель! Остановитесь! Повелите-е-е-ель! , — очень испугался за свою жизнь Шахин Эфенди, но больше всего его поражала несправедливость.
В комнату вошли двое слуг и ухватили за руки Шахина Эфенди, который продолжал кричать, скорчив лицо:
— Это не я, повелитель! Я клянусь вам! Повелите-е-е-ель!
— Мустафа… — дотронулась Фахише ладонью до спины своего возлюбленного, — ты уверен в своем решении?
— Да! , — нагрубил он ей и отдал еще один приказ своему стражнику:
— Иди в темницу и выпусти оттуда Ахмеда Пашу.
— Как прикажете.
***
В общей спальне девушек все как обычно; рабыни таскают тяжелые бочки и бадьи с водой, отмывая пол и стены. Другие же девушки беспрестанно болтают о том, о сем. Мирную и вполне привычную всем обстановку нарушил крик Бонжука аги:
— Дорогу!
Подумав, что явился или султан, или какая-нибудь госпожа, все рабыни тотчас выстроились в два ряда, поприветствовав… Дильшат хатун.
— Познакомьтесь, это кормилица нашего повелителя — Дильшат хатун. Отныне она в гареме будет казначеем. Советую вам почитать ей, и на все воля Аллаха, — объяснил всем девушкам Бонжук ага с улыбкой.
В гареме уже есть те девушки, что знали или что-то слышали о приехавшей. Первое впечатление, складывавшееся об этой женщине было вполне положительным: Дильшат хатун была одета в светло-коричневое платье, такого же цвета был и головной убор, доказывающий, что она в гареме главный казначей. Черные волосы были собраны, а глаза искрились приветствием и дружелюбием. Также, в правой руке у Дильшат хатун была палка до пола. В одежде этой женщины была интересная «изюминка», как раз та, что делала ее отличительной — длинные рукава черного цвета, доходящие до самого пола.
— Здравствуйте, девушки, — поприветствовала с улыбкой всех рабынь Дильшат.
— Здравствуйте, Дильшат хатун, — хором, с радостными лицами, ответили все девушки.
Дильшат хатун в ответ еще шире улыбнулась.
