Карета Нурсиды Султан останавливается возле особняка Дженегле, где с ней договорился о встречи муж госпожи — Рахман Паша. Нурсида уверенно выходит из кареты в сопровождении двух стражников.
За прошедшие годы в этом месте ничего не поменялось. Все те же старые, деревянные главные двери, тот же фонтан из белого мрамора, из центра которого била безустанно вода по всему радиусу. Остался и маленький сад неподалеку от особняка.
Госпожа подошла к дверям, глубоко вздохнула, ибо весьма не желала этой бессмысленной встречи, по ее мнению, и приказала стражникам оставаться около дверей.
Сестра султана вошла внутрь, открыв большие скрипящие двери, и почти неслышно закрыла их. В округе стояло много тускло светящихся свечей, так что освещение комнаты оставляло желать лучшего.
— Ну и где он? , — поставив руки себе на пояс, спросила саму себя Нурсида Султан, несколько нервничая.
— Моя Нурсида, — окликнул госпожу Паша, спускавшийся с лестницы, ведущей на второй этаж. Он держал в руке алюминиевый стаканчик, а ноги его еле шли, преодолевая каждую последующую ступеньку, Паша боялся, как бы ему не упасть, а на лице у него была улыбка психического ненормального человека.
Нурсида, завидев все эти признаки, тут же поняла, что Рахман выпил, и она отвернулась от него в другую сторону, прижав руку к лицу.
— Госпожа, я к воздуху обращаюсь или к кому? , — наконец, переступив последнюю ступеньку также деревянной скрипящей лестницы, спросил грубо Паша.
— Ну и зачем ты выпил? , — по-прежнему оставаясь спиной к мужу, задала ему встречный вопрос Нурсида.
— А что я должен был делать? , — также грубо отозвался Рахман Паша, делая между словами паузы, ввиду своего состояния, — ведь моя жена решила развестись со мной.
— Скажи прямо, зачем ты меня позвал?! , — обернулась Нурсида Султан, когда у нее кончилось терпение, — чтобы я стояла и смотрела на твои сопли?
Виду Рахмана Паши не позавидуешь; он еле держался на ногах. Сделав жест указательным пальцем руки, дабы госпожа немного подождала, Рахман выпил со стаканчика до дна все находившееся там вино.
— Позор, — шепнула Нурсида себе, посмотрев в сторону.
— Дай сюда стакан! , — попробовала выхватить она его из руки мужа, как тот басом крикнул ей, убрав руку назад:
— Не трогайте меня!
И словно назло госпоже, Рахман поднял голову и допил последнюю каплю, оставшуюся в стакане. Он оставил пустой стакан на маленьком столике и, хорошенько откашлявшись, стал возле госпожи, начав задавать ей вопросы:
— Скажи мне, госпожа… — только он заговаривал, как Пашу вело от выпивку куда-то в сторону, но ему удавалось сохранить равновесие и не упасть, — скажи, что я тебе такого сделал, что ты решила развестись со мной?
— Благодари лучше Аллаха и нашу дочь Диляру, что остался в живых! , — заявила Нурсида, смотря то в сторону, то на Рахмана.
— Нет, ну ты мне причину можешь объяснить, почему ты решила вдруг развестись со мной?
— Причину? Только ее?! , — взвизгнула госпожа.
— Да.
— Это последнее, что ты хочешь узнать?! , — еще громче вскричала сестра покойного султана, но не получив ответа, Нурсида Султан все же объяснила ему, став пересчитывать по пальцам, — вечно суешь свой нос, куда не стоит! Следишь за нами с Юсуфом, будто между нами что-то есть! Постоянно сидишь молча в покоях! Да и скажи, за что мне тебя любить? Ты мне в жизни хоть одно любовное слово произнес? Я уже завидую любви моего покойного брата и Фахише. Вот у них-то любовь была, а мы что? Ты похож на бревно! Бесчувственное бревно!
— Следи за своими словами, Нурсида! , — повысил голос Рахман.
— Это ты выбирай тон! Чтобы раб предъявлял мне что-то? Позорище! , — еще громче прокричала госпожа.
Настала пятисекундная пауза.
— Я выйду на улицу на минуту, потом мы продолжим разговор, — решил Рахман, налив из стеклянной вазы еще в кружку вина.
— Сколько можно пить?! , — возмутилась Нурсида, взявшись рукой за его запястье, но тут еще грубее прорычал:
— Убери руки!
Паша вышел за дверь, а Нурсида принялась глубоко дышать, успокаивая нервы:
— Идиот.
Экбаль хатун как можно скорее переодевает свою одежду и мчится в покои Чаглайан Султан.
Госпожа сегодня цвела. Весь гарем ослеплен светом, что она излучает ввиду радостных событий.
В ее покои раздается стук, Чаглайан подразумевает, что это именно Экбаль:
— Войди!
— Госпожа, — быстрым шагом вошла девушка, поклонилась.
— Говори. Неужели не удалось?
— Удалось, госпожа. Меня никто даже не подозревает, — сообщила с улыбкой на лице Экбаль.
— Молодец! , — похвалила ее хозяйка, даже засмеявшись, и вручила ей мешочек с золотыми, — а теперь рассказывай, что услышала.
— Почти все, — сделала Экбаль короткое предисловие и, сделав вдох, стала уведомлять свою госпожу:
— Фахише Султан знает, что казначей Гекнар хатун служит нам, и что она украла из казны по приказу Нурсиды Султан, а Ахмеда Паши пятьсот тысяч золотых.
— И пусть, — оптимистично приняла данное известие Чаглайан, — если она тронет пальцем нашу Гекнар, она пожалеет, что родилась на свет. Фахише, полагаю, не глупая овечка, и осознает это. Ну, дальше.
— Это все, в основном, о чем они говорили, — сказала Экбаль, однако Чаглайан требовала продолжения доклада:
— Все? Ты говори, о чем они вообще говорили.
— Еще Фахише говорила, что снимет с должности Гекнар хатун, — на этих словах Чаглайан, не принявшая всерьез эти слова от Фахише, только ухмыльнулась, — и последнее, что было: Фахише собирается во двор, попрощаться с повелителем. Шехзаде Махмуд после смерти Эмине хатун сам не свой стал.
— Вот и правильно. Так и надо Махмуду. Любая их горесть вызывает у меня радость. Уже не за горами тот день, когда мой сын-повелитель Башкурт по закону Фатиха казнит всех своих братьев. А это Махмуда — раз, Ибрагима — два, Явуза — три. А я сделаю все, чтобы этот день к нам еще скорее приблизить, — с беспощадной улыбкой рассказала о своих намерениях Чаглайан.
— Наступает моя эпоха, Экбаль! , — сладостно произнесла она, облокотившись на спинку дивана и прикрыв глаза, — скоро Фахише отправится в старый дворец, а я займу покои Валиде Султан, и тогда в этом дворце нам никто противоречить не будет.
Рахмана Паша, вышедший на порог особняка, тут же увидел стоявших неподалеку двух стражников. Рахман подошел к обоим, допив стакан вина и поставив его на краешек высокого подсвечника, возле свечи, и спросил:
— А вы кто такие? Что делаете здесь?
— Мы-ы э-э-э… с госпожой приехали, Паша, — несколько боязливо отвечал один из них.
— Лучше бы не приезжали, — прошептал он басом, потом резко достав из-за пазухи кинжал и, когда те ничего не успели понять, вонзил сначала в одного, потом в другого, после опять же в первого, и еще раз во второго. Мужчины упали на землю, скоропостижно погибнув. С лезвия капала кровь, и выпивший Паша подошел к фонтану, вымыв там кинжал.
Рахман Паша вошел внутрь, и Нурсида тут же увидела вдали двоих трупов через открытую дверь.
— Что ты наделал? , — прокричала Нурсида и, оттолкнув бывшего уже мужа, вышла на улицу, увидев несчастье, произошедшее с двумя охранниками.
— За такое я тебе не желаю ни видеть, не слышать! , — больше обиделась, чем разгневалась на Рахмана Нурсида, и она пошла к карете, но не тут-то было. Рахман ухватил ее за руку и повел внутрь:
— Подожди ты! Разговор еще не окончен!
— Какой разговор, Паша?! Как ты со мной разговариваешь?! , — закричала, что есть мочи, Нурсида, когда Рахман затолкнул ее внутрь особняка, закрыв двери.
— Это ты как разговариваешь?! , — оживился вдруг после выпивки Рахман Паша, — я тебе раб значит, так? Ты уверена в своих словах?!
— Да будь проклят, черт! , — сказала Нурсида и снова собаралсь уйти, но на этот раз Паша ухватил госпожу уже за плечи и с силой оттолкнул в сторону.
— Ты с ума сошел?! Тебе жить надоело что ли?! Откуда ты только взялся на мою голову, тварь поганая?! , — до предела разъярилась и разоралась Нурсида Султан, никто ее еще в жизни так не злил и не задевал чувств.
— Ты пренебрегла супружеским долгом! , — заявил Паша, — ты ответишь за это.
Рахман взял госпожу правой рукой за горло и, поведя вперед, сказал:
— Ты сама напросилась.
— Пусти, Паша! , — крайне ошеломилась Нурсида происходящим, он настолько сильно сдавил ее, что та не могла нормально разговаривать.
Нурсида упала на тахту, споткнувшись о нее, а Рахман встал над ней, не отпуская руки от горла:
— А теперь скажи, Нурсида, ты еще будешь так со мной разговаривать? Ответь мне.
Госпожа горела от ненависти, но не в праве пошевелиться, промолчала, иначе бы она убила его на месте, — что ты молчишь? Говори давай! Отвеча-а-а-ай! , — сжав руку еще крепче, совсем озверел Паша, что не входило ни в какие рамки.
— Больше не буду, — испугавшись за свою жизнь, была вынуждена сказать это Нурсида.
— Отлично, — отпустил он руку, встав с тахты и отвернулся, став снова наливать вино в стакан.
Нурсиде представился удобный случай, ибо перед ней сейчас стоял не просто Паша, а самая настоящая тварь.
Над тахтой висела большая тяжелая застекленная картина с изображением природы; (у мусульманин изображение лица человека нежелательно).
Нурсида соскочила с тахты, сняла в три секунды со стены картину, и как размахнулась, ударив Пашу ее центром прямо по голове. Сама она раскололась на сотни стеклянных осколков, потеряв свою форму.
Не успел Паша упасть на пол, как под его головой уже стала скапливаться лужица темно-бордовой крови.
— Рахман? , — поразилась Нурсида тому, что сама только что сделала.
— А! , — всхлипнула госпожа, стукнув о пол развалившуюся картину. Она была разозлена тем, что так и не успела отомстить при жизни Паше, чтобы тот понял, насколько сильно он ошибся, подняв на госпожу руку.
— Ты жив? , — Нурсида опустилась к Паше, прощупала ему достаточно внимательно пульс и, кажется, убедилась, что Рахман Паша скончался. Лужица крови под его головой все увеличивалась и увеличивалась. В голове Нурсиды Султан творился настоящий сумбур из-за произошедшего. Теперь она и не знает, как поступить.
***
Фахише Султан вышла во двор. Сейчас безутешная вдова сидит над телом покойного повелителя, находившегося в гробу. Слезы из ее глаз так и капают на белое лицо Мустафы. Госпожи же лицо повлажнело от них, но ей все равно. Пусть хоть ее ударят кинжалом в спину, она не почувствует той физической боли, ибо ей не пересилить душевную боль.
Горе овдовевшей управительницы гарема не способен прочувствовать ни один человек, находящийся в ее окружении, также, как и боль ее сына — Шехзаде Махмуда — ввиду кончины Эмине хатун. Все потому, что любовь — самое сильное чувство, основа выживания и существования жизни во Вселенной. У Фахише любовь в ее жизни занимала четко первое место. Как будет чувствовать себя даже самое крохотное создание на Земле, если у него вытащить из груди сердце, искалечить душу?
***
В это время шехзаде Махмуд продолжает оплакивать Эмине хатун. Верно, что слезы данную проблему не решат, но, а как быть, если слезы не спрашивают, течь им или застыть.
В его покоях также были Эсма Султан (дочь покойной фаворитки Мустафы), Нилюфер Султан (дочь покойных Айнур и Зинната), беременная Диляра Султан (дочь Нурсиды).
— Такая хорошая женщина была, — оперевшись подбородком на кулак, сказала Диляра Султан с таким взглядом, словно она смотрит сквозь находящуюся рядом роскошь покоев. Ее нет, есть боль и горечь.
— Еще раз убеждаюсь, что самые страшные печали, случающиеся в жизни человека, такие как отрезание конечности, ожоги, либо сильная болезнь, ни за что не идут в сравнение с печалью от потери близкого друга. Существует ли трава, настойка или мазь против этого горя? Нет! Ты просто ходишь по замкнутому кругу. Будто ты заключен в его оковы, а сам букашка, и с каждым днем пытаешься сдвинуть еще дальше этот тяжелый круг, но не помогает. Это открытая рана, для которой не бывает заживания, — досадно говаривала Нилюфер Султан. Не столько смерть Эмине хатун побудила ее на подобные речи, сколько воспоминания о смерти родителей и осознания того, что она сирота.
Решила слово вставить и Эсма Султан, тоже после смерти своего отца — султана Мустафы — оставшаяся сиротой:
— А я не могу отойти от смерти повелителя. У меня в груди горит. По ночам дышать сложно, просыпаюсь от жуткого жжения. Я даже не могут на тахте нормально сидеть. Меня всю ломит, выворачивает, хочется кричать, — едва не всплакнула под конец госпожа.
Эмине-э-э, — протянул Махмуд, гладя лицо скончавшейся, — встань, а, подними голову, открой глаза, — на этом слове у шехзаде возобновилась стадия истерики. Он опять упер лицо в тахту и стал горько рыдать.
***
— Мустафа, — погладила лицо повелителя Фахише Султан, — ты со мной, ты ведь повелитель и ты не можешь бросить меня. Ты бы никогда меня не бросил, — госпожа дала себе время на полное расслабление. Она сейчас позабыла обо всех своих врагах, бедах, прочих неурядицах, ей захотелось просто очень хорошо выплакаться.
— Повелитель, — стала навзрыд плакать и кричать Фахише Султан, — ты обещал, что не оставишь меня в этом мире! Мустафа, — вновь госпожа погладила его шею, — кто же так безжалостно поступил с тобой, кто посмел? Ведь я была прикреплена к тебе такими тугими узами, но ты все равно не смог остаться со мной…
Фахише Султан страдала от безысходности. Она поглотила ее с ног до головы, прижала в свои объятия.
— Бонжук! , — крикнула Фахише — ей на миг показалось жутко страшно, будто она осталась совсем-совсем одна, — Бонжук ага!
Евнух соскочил от дверей и подошел к Фахише Султан.
— Бонжук, помоги мне. Как мне избавиться от этой боли?! , — скривив от слез и страданий все лицо, прокричала изнемогающая женщина, — как мне залечить эту рану?! Вернуть назад все! Бонжук, помоги-и-и! , — снова навзрыд зарыдала одинокая Фахише Султан.
Она повернулась к гробу покойного супруга, посмотрела на его белое лицо, и у Фахише перед глазами промелькнула вся его жизнь, которую Падишах провел с ней. Госпожа учащенно задышала, все сильнее, все чаще и степеннее, и…
— Не-е-ет! , — выкричалась Фахише Султан, излила всю ту боль, что обитает у нее в душе, что приклеилась к ее сердцу. Но она лишь загасит одну из свечей, остальные же тысячи свечей скорби и нежелания жить так или иначе продолжат выжигать душу Фахише.
— Госпожа моя, я вас очень сильно прошу, пройдемте со мной, — попросил ее Бонжук, пытаясь поднять с пола.
Фахише набрала в легкие воздуха и сильнее старого заплакала, не прекращая кричать.
***
Нурсида Султан, ревя, идет по тропе от особняка к дороге, к карете. Она плакала не столь из-за того, что сама только что совершила, сколь из-за того кошмара, что ей пришлось пережить, и каких слов пришлось наслушаться от мужа.
— Моя госпожа? , — выпучил глаза возничий, стоявший рядом с каретой.
— Рахман Паша погиб.
— Как?! , — еще сильнее поразился возничий.
— Какая тебе разница? Ты сообщи во дворец, пусть его похоронят рядом с моей покойной матерью, в Трабзоне. Да, там хоронят только нашу семью, и все-таки, прикажи захоронить его именно там.
— Как прикажете, — развернулся тот к Нурсиде, когда та садилась в карету, — а что со стражниками делать?
— Что хочешь. Пожелаешь, вели бросить в Босфор, а если надумаешь похоронить, то похорони. Дело за тобой. Только весь этот беспорядок здесь беспорядок не оставляй. Чтобы ни одной капли крови не нашли! Понял меня? , — распорядилась Нурсида, кажется, вполне с нормальным настроением, однако внутри нее горел жарким пламенем огонь. От произошедшего у нее до сих пор дергается глаз.
— Понял, конечно.
***
Пока все ждут захоронения покойного Падишаха в самый разгар ночи, весь гарем собрался в общей спальне. По одну сторону стояли все рабыни, служанки и калфы и Дильшат хатун с Гекнар хатун, занимающие высокую должность. Гекнар — казначей государства, а Дильшат — хазнедар в гареме. Рабия (Татьяна) хатун также, находится среди девушек в ужасном, подавленном настроении. По другую сторону — госпожи. Единственной, кого не было — Нурсиды Султан. Она не только не успела переодеть свое шикарное платье на черное, но еще и не доехала до ТопКапы. Юсуф Эфенди ждет ее возле покоев, чтобы поговорить.
В ряду стояли госпожи: пятнадцатилетняя Эсма Султан, шестнадцатилетняя Нилюфер Султан, Фахише Султан, на которую даже смотреть страшно, ибо она еле-еле сдерживает при всех слезы и ее это жутко выводит из себя, Диляра Султан и с каменным лицом Чаглайан Султан. Ей действительно не было жаль повелителя. Вкус власти застил ей глаза, из-за него она потеряла осязание к предметам. Все ей едино видится — каждая вещь принадлежит ей и приказы отдает только она. Фактически, так и есть, ибо она регент всего государства, но Чаглайан завысила свою самооценку, что дальше некуда.
Наконец, гроб с покойным Падишахом пронесли через ташлык (двор возле общей спальни), и все как раз после этого собрались расходиться. Чтение молитвы будет завтра рано утром.
Когда несли гроб, Фахише не смела в ту сторону и голову повернуть, она прикрыла глаза, а наклон ее головы был направлен вбок, в сторону пола.
Чаглайан удалось искоса запечатлеть свою старую, как она считает, соперницу, в ужасающем и безутешном виде.
Гроб пронесли, и Чаглайан сошла с места, решив удалиться. Ее лицо озаряла улыбка. Эта улыбка стала последней каплей терпения Фахише.
— Чаглайан! , — с заплаканными глазами она вышла из ряда госпож, с выпавшей прядью волос и незавидным положением.
Та гордо повернулась к ней и уставилась, дав понять, что она ждет, пока та что-то скажет.
— Чему ты радуешься? Ты вовсе не огорчена, что повелитель погиб, а напротив. Да? , — спросила Фахише.
— Так решил Аллах. Смысл радоваться или оплакивать повелителя, Фахише хатун.
— Я тебя убью!! , — сорвалась с места Фахише Султан и пошла вперед, к Чаглайан.
— Фахише! , — попробовала задержать ее Диляру, вытянув руку, но та ее обошла. Фахише выпал удобный случай, чтобы все высказать своей противнице. Но что предпримет Фахише: просто наговорит оскорбительных слов, или даже посмеет ударить ее.
