О доброте и сострадании жаб и лягушек

Венский вальс 20 декабря 1963 года Вена «Я бы не уехал по собственной воле. Она меня вынудила, — с горечью думал Карл Хайнц, глядя, как стюардесса подает ему следующий бокал шампанского. — Этим рождественским приемом Марианна довела меня до сумасшествия. Три сотни приглашенных! Вот пусть сама с ними и разбирается. С меня хватит. Зачем я туда лечу? Вовсе не из-за дурацкого собрания. Я лечу, потому что мне хочется повидаться с сыном без посторонних. Да, именно поэтому. Густав прав: Конрад подает большие надежды, и мы должны объявить это официально. К Фридриху мой визит не имеет никакого отношения. Это просто совпадение, что он взял мальчика в Вену, навестить своих родственников и показать ему город». Герцог в который раз скользнул взглядом по облакам за иллюминатором и устало закрыл глаза. «Фридрих никогда не относился ко мне иначе, чем с дружелюбием и уважением. Может, он очень молод, но он разумный человек и прекрасный советчик — лучше, чем когда-либо была Марианна. Если б я мог удалить ее из Совета… но это проблематично. Все-таки она — Лихтенштайн. Совет выбрал на пост наставника следующего Грифона члена семьи Габсбург-Касселей, и это не удивительно. Густав отзывается о Фридрихе исключительно хорошо, и он прав. Фридрих — отличный дипломат, наверное, потому, что учился у иезуитов. Так что я считаю дни до отъезда Марианны, надеясь улучить возможность побыть с ним наедине. Между нами никогда ничего не будет, потому что его интересует лишь продолжение карьеры в Церкви. Возможно, будь мы оба свободны, у нас могло бы что-то получиться. Неужели я на самом деле хочу вновь пройти через всё это? Я до сих пор скучаю по Генриху, но Фридрих совсем другой». * * * Фридрих закончил читать Конраду сказку и ждал, пока он помолится, чтобы укрыть одеялом. — Завтра я покажу тебя Пратер(1), Конрад, — объявил он. — Сэр, — смущенно позвал его мальчик, когда Фридрих уже собирался гасить свет. — Да? — Не могли бы вы поделиться со мной своей мамой? — выпалил Конрад. — Она такая хорошая леди, — добавил он, когда увидел, что его учитель замер на месте. — Совсем на чуть-чуть. — Ты ей чрезвычайно понравился. Она будет очень рада, если ты снова придешь к ней в гости, — ответил Фридрих, оправившись от шока. — Мы не можем взять её с собой? — настаивал Конрад. — В Цюрих? — Боюсь, что нет. Она живет в Зальцбурге, а в Вену приехала, чтобы навестить нас, и завтра возвращается обратно. Моя мама слишком любит свой дом, чтобы покинуть его насовсем, — сказал Фридрих, с болью в сердце вспоминая, как счастлив был Конрад, когда мать всего лишь его обняла. — Но через несколько месяцев мы можем съездить к ней в гости. Или ты можешь писать ей и посылать свои рисунки. Уверен, они ей очень понравятся, дитя мое. Удовлетворенный ответом, Конрад повернулся к стенке, собираясь спать, Фридрих выключил свет и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. В небольшой, но роскошной гостиной он взял книгу и сел читать, чтобы убить время. Странно, но он чувствовал себя будто не на месте, хотя здесь его родина. Он не мог точно определить причину дискомфорта, но подумал, что, наверное, это связано с переменой обстановки после переезда в Цюрих. «Тут мой дом, но я больше этого не чувствую». Осторожный стук в дверь удивил его, так как было уже больше десяти вечера. Замершая на пороге фигура принадлежала Карлу Хайнцу, одетому в плотное пальто и держащему в руках черный кожаный портфель. — Пожалуйста, входите, — сказал Фридрих, быстро придя в себя. — Всё в порядке? — Да, все хорошо. Карл Мария остался с матерью в Цюрихе, — отвечал герцог, снимая припорошенную снегом шляпу и кладя ее вместе с портфелем на столик рядом с дверью. — Конрад спит? — Он лёг в начале девятого, но вы можете на него взглянуть. Его просто так не разбудишь, — улыбнулся Фридрих, открывая дверь в детскую, и Карл Хайнц застенчиво перешагнул через порог и прошел к кровати Конрада. Подтыкая сыну одеяло, герцог заметил, что он держит в руках серо-бежевого медвежонка. Конрад вдруг заворочался, и Карл Хайнц отпрянул, испугавшись, что разбудил его, но мальчик только сжал покрепче игрушку и продолжал спать. — Похоже, этот медведь пришелся ему по вкусу, — прокомментировал Карл Хайнц, выходя из комнаты. — Это вы ему подарили? — На его пятый день рождения. Медведя зовут Луитпольд(2), — отвечал Фридрих. — Конрад везде носит его с собой. Очень удобно — он учит медвежонка тому, что мы с ним проходим на уроках, и мне теперь не приходится с боем уговаривать его сделать домашнее задание, — добавил он с лукавой улыбкой. Карл Хайнц усмехнулся, порылся в своем портфеле, достал газету и протянул ее Фридриху. — Спасибо. Здесь очень трудно достать свежий номер, — сказал Фридрих, забирая у него экземпляр L'Osservatore Romano(3). — Я купил ее сегодня, перед тем, как лететь сюда. Мне хотелось бы провести несколько дней с Конрадом… и с вами, если вы не возражаете. — Нисколько. Конрад будет счастлив. Эти дни он чувствовал себя немного одиноко, — Фридрих решил не упоминать вслух, что мать мальчика просто проигнорировала его, занятая приготовлениями к празднованию Рождества и сотней других светских обязанностей, и отца он все это время практически не видел. Фридрих смотрел, как Карл Хайнц садится в кресло рядом с камином и устало вздыхает. «Бедняга, ему нет и пятидесяти, а выглядит он на все шестьдесят. Господь возложил на его плечи тяжелое бремя». — Я остановился в номере на этом же этаже, — с отсутствующим видом проговорил Карл Хайнц. — Моему появлению здесь есть причина, и она напрямую касается Конрада. — Какая же? — спросил Фридрих, усаживаясь напротив. — Я собираюсь объявить Конрада своим преемником. Решение принято. Благодаря вам его характер заметно улучшился, и он не по возрасту развит. За эти два года я воочию убедился, что хорошее воспитание может изменить человека. — Конрад всегда был очень умным ребенком. Я всего лишь направил его энергию в нужное русло. — Он был умен, но дик и своеволен. Все жалобы, которые я получал от нянь, обычно касались его. Одна из них уволилась на третью ночь после появления Конрада в доме — он постоянно кричал. В разговоре с моей женой няня обозвала его «диким зверенышем». — Возможно, ему просто хотелось общества. Дети любят привлекать внимание, — дипломатично сказал Фридрих. — Вы проводите с ним целые дни напролет. Должно быть, это утомительно. — Он невероятно энергичен, это правда, но с ним все равно легче, чем с классом из двадцати студентов. — Двадцать студентов ведут себя лучше, чем один ребенок. — Секрет в том, чтобы постоянно его чем-нибудь занимать. Его мечта — получить на Рождество перьевую ручку, — с улыбкой признался Фридрих. — И он с большим энтузиазмом пытается улучшить свой почерк, чтобы я позволил ему писать чернилами. — Не шариковую? — О, нет, именно перьевую. — Похоже, у вас уже есть для него рождественский подарок, — пошутил Карл Хайнц, чувствуя себя необыкновенно легко: Фридрих не пытался у него что-то выведать и не ставил под сомнение его решения — как делали это другие. — Нет, он получит ее на день рождения. Ему надо ещё потренироваться, — с улыбкой отвечал Фридрих. — Семь лет — самый подходящий возраст, чтобы начинать писать чернилами. Пока он ещё недостаточно хорошо владеет рукой. «Иезуит есть иезуит, — усмехнулся про себя Карл Хайнц. — Бедный Конрад, его будут постоянно подталкивать вперед осторожными дозированными словами одобрения. Это то, что ему нужно». — Если я буду доволен результатами, я объявлю об этом на собрании Ордена двадцать четвертого числа. — Леди Консорт одобрит? — Леди Консорт не приглашена на собрание, — проворчал Карл Хайнц. — Ассоциаты настояли, чтобы я отозвал ее право присутствовать на Совете. Они чувствуют, что женское вмешательство нам сейчас не требуется. — Герцогиня очень расстроится. Действительно так необходимо делать это сейчас? Не стоит ли еще несколько лет подождать? Конраду только недавно исполнилось шесть. — Я не могу больше ждать. Мой кузен Теодобальд начал кампанию в пользу своего старшего, Георга. Мальчик — ровесник Карла Марии. Если ассоциаты начнут сравнивать, Конрад распрощается с шансами стать Грифоном. Сейчас нам нужно сделать быстрый и неожиданный ход. Цу Лёвенштайн, Сен-Клод и Германн поддерживают меня. — Боюсь, вы собираетесь пожертвовать королевой(4), чтобы сохранить рыцаря. — Рыцарь может сделать игру. Королева — ненадежная шахматная фигура. Ее трудно контролировать, но многие игроки-любители думают, что она важнее короля. Потерять ее — не такая уж большая трагедия, пока у вас есть пешки, ладья, рыцарь и епископ. — Чтобы свести ущерб к минимуму, вам придется отказаться от ее голоса в Совете. Ее нельзя заменить совсем. — Совет рассчитывает вернуться к старой традиции: Консортом всегда был Наставник. — Мир меняется, мой Грифон, — мягко отказался от предложения Фридрих. — И мы должны меняться вместе с ним. Я следую за своими духовными руководителями. — Если я правильно помню, вы не совсем согласны с позицией Ранера(5), а он — уважаемый иезуит, — пошел в контратаку Карл Хайнц. — В его идеях есть много такого, что может привести к отходу от догмы. Некоторые мои братья начинают открыто сомневаться в решениях Рима и опасно обходят основные принципы нашей Церкви. Потакать людям — это не всегда лучший способ найти последователей. Господь решит, кто из нас прав. — Тем не менее ваш орден сейчас переживает один из лучших периодов в своей истории. — Мы увидим результаты, когда решения Второго Ватиканского Собора(6) будут претворены в жизнь. Даже у меня есть сомнения относительно того, куда это нас всех может привести. Нам и так уже будет непросто адаптироваться к переменам. Это только оттолкнет или смутит истинных верующих, — отвечал Фридрих. — Тем не менее есть много перемен в нашем обществе, которые больше нельзя игнорировать — как, например, приход женщин на ответственные должности. Существуют примеры очень успешных женщин-лидеров. — Фридрих, моя жена — не тот случай, — сухо сказал Карл Хайнц. — Она выбывает из Совета, это решено. — У нее должен остаться титул и соответствующее уважение, Карл, — мягко настаивал Фридрих. — Вам не нужен ее голос, но полностью отобрав у нее власть, вы только разъярите ее. Боюсь, она плохо это воспримет и станет еще сильнее разделять братьев. — Каковы отношения Конрада с Карлом Марией? — Они обожают друг друга. Конрад с большим удовольствием играет с братом. Не думаю, что в будущем что-нибудь изменится. — Я волнуюсь о Карле Марии, о его будущем. Разумеется, я оставлю ему щедрое наследство, но… — С ним все будет хорошо, Конрад позаботится о нем. — Это то, что я хотел услышать. Спокойной ночи, Фридрих, увидимся за завтраком. *** Фридрих осторожно потряс Конрада за плечо. Сонный, мальчик сел на постели и озадаченно поглядел на своего наставника, одетого в темный костюм вместо неформальной одежды, которую он носил вчера. — Конрад, твой отец здесь. Он хочет сходить с нами в Шёнбрунн(7), в зоосад. Это чудесное место. Глаза Конрада загорелись восторгом, и он спрыгнул с кровати. — Можно, я возьму с собой Луитпольда, сэр? — Для него на улице не слишком холодно? — очень серьезно спросил Фридрих. — Я буду держать его под пальто. — Очень хорошо, умывайся и одевайся. Твой отец придет через полчаса. Одетый и с еще влажными волосами, Конрад встал рядом со своим наставником и пожал руку отцу, когда тот вошел в комнату. Потом забрался на стул, и хотя его ноги пока еще не доставали до пола, он старался вести себя, как взрослый: тихо сидел и смотрел, как отец, кидая на него редкие взгляды, расспрашивает Фридриха о его успехах в учебе. Фридрих отметил его прилежание, и Конрад испытал облегчение, услышав, что отец остался им доволен. Пока взрослые что-то обсуждали, Конрад молча надел пальто и натянул гольфы как можно выше. Ему очень хотелось поскорее вырасти, чтобы можно было, как брат, носить длинные брюки. Приехал лифт, и Конрад инстинктивно взял Фридриха за руку, как делал каждый раз, когда они выходили в город. Он с трепетом посматривал на высокую фигуру стоящего рядом отца, как всегда отстраненного и холодного. Две молодые женщины вошли следом за ними в лифт, и Конрад засмотрелся на их цветастые платья и длинные волосы. Увидев их, оба мужчины сняли шляпы, и Конрад быстро повторил за ними. Одна из девушек слегка ему улыбнулась, он смущенно улыбнулся в ответ, но в следующую минуту она о нем уже забыла. — Перестань волноваться насчет замужества и принимай таблетки. И повеселишься, и мужа терпеть не придется, — буднично сказала подруге девушка постарше, и Фридрих побледнел. — Они реально помогают? — спросила вторая девушка, не обращая внимания на мужчин. — Я пью их уже год, и никаких детей. Не хочу провести жизнь, как моя мать — вкалывая, как служанка, для человека, который ничего не делает, только пьет. — Да, это точно. В любом случае, от ребенка можно избавиться, если понадобится. В наше время это уже не проблема, — пожала плечами ее подруга, и Фридрих кинул обеспокоенный взгляд на Конрада, но мальчик, занятый своим медвежонком, не слушал разговор. Фридрих посмотрел на Карла Хайнца, который тоже был неприятно шокирован услышанным. Не говоря ни слова, Фридрих водрузил шляпу на голову, а за ним это сделал и герцог. — Почему вы обратно надели шляпы? — очень громко поинтересовался Конрад, и обе женщины пристально уставились на мужчин. — Всё меняется, мой мальчик, — проворчал Карл Хайнц. — К сожалению далеко не всегда к лучшему. * * * — Не выпить ли нам в моем номере, когда вы его уложите спать? — как бы между прочим спросил Карл Хайнц, стараясь ничем не выдать острое желание побыть наедине с учителем сына. — Да, спасибо, — ответил Фридрих, его мысли где-то витали, пока он укачивал на руках крепко спящего Конрада. — Сегодня он отправится спать без возражений. Карл Хайнц смотрел, как Фридрих заботливо укладывает мальчика на постель, чтобы снять с него пальто и ботинки. — Он так вырос. «Фридрих ведет себя, как отец Конрада, а я…» — со вспышкой раскаяния подумал он. Почувствовав, что вторгается во что-то глубоко личное, не в состоянии смотреть на то, как они близки между собой, как похожи на настоящую семью, Карл Хайнц вышел из комнаты. Придя в гостиную своего номера, он налил себе выпить, чтобы расслабиться после целого дня беготни за Конрадом. «Хорошо, что Фридриху всего двадцать пять. За этим ребенком невозможно угнаться, словно он каждое утро заряжается энергией от розетки». Он улыбнулся, вспомнив, как его сын буквально забросал своего наставника вопросами о животных, дворце, Сисси (8) и предках Фридриха. Любознательность Конрада не имела границ, и он запоминал почти все, что рассказывал ему Фридрих. «Я принял правильное решение, — в который раз за день сказал себе герцог. — Конрад — единственный вариант». Тихий стук в дверь заставил его подняться из кресла. В спине что-то безжалостно хрустнуло, но он проигнорировал боль и открыл дверь, чтобы впустить Фридриха в номер. — Он даже не почувствовал, что мы вернулись домой, — улыбнулся тот. — Он такой всегда или из-за меня? — У него энергии больше, чем у любого ребенка, которого я когда-либо встречал, — признался Фридрих, голос его звучал устало, и он боролся с желанием безвольно упасть в кресло. — Вы проделали невероятную работу. Это настоящий подвиг — все время его чем-то занимать и держать в узде, — убежденно сказал Карл Хайнц. — Я выдохся уже к двенадцати часам. — Не так уж это и трудно, — усмехнулся Фридрих. — Он чудесный ребенок. Вы должны им гордиться. — Я очень горжусь им. Не хотите арманьяка? — Спасибо, но нет. Я не пью. — Что так? — Арманьяк — не самый популярный напиток, — с озорной улыбкой отвечал Фридрих. — Зависит от марки, — хмыкнул Карл Хайнц. — Некоторые, после войны, были вполне распространенными. Тогда кофе? — Я сделаю себе чаю. Кофе не даст мне уснуть, и завтра будут проблемы. — Обращать маленьких язычников оказалось не так просто, как вы думали? — Никто не предупредил меня, Карл, это правда, — Фридрих на секунду отвлекся, выбирая чайный пакетик из маленькой деревянной коробочки и наливая горячей воды в фарфоровую чашку. — Мы будем скучать, когда вы уйдете, — тихо сказал Карл Хайнц, завороженный движением рук, вращающих серебряную ложечку в чашке. — Как по мне, дети растут очень быстро. — У Конрада еще много лет впереди – до того, как я стану ему не нужен. — Мне будет не хватать вас. Эти слова оглушили Фридриха, и он сделал вид, что очень занят размешиванием меда в дымящейся чашке. Он сглотнул, не представляя, что ответить Карлу Хайнцу, ибо наконец осознал, почему герцог всегда был так внимателен к нему и почему все свободное время старался проводить с ним. — Вы знаете, что я посвятил себя Церкви, — дипломатично сказал он, молясь, чтобы Карл Хайнц его правильно понял. — Да, конечно, но, возможно, я мог бы сделать ваше положение здесь менее официальным. Вы - прекрасный судья человеческой натуры и ориентируетесь в таких вещах быстрее меня. — Мне лестно быть вашим другом и, возможно, через несколько лет, вашим исповедником. — У меня уже есть духовник. Из Ордена, конечно. Мне нужен друг в Совете и вне его. Несмотря на нашу разницу в возрасте, мы стали очень близки. Я всей душой доверяю вам, Фридрих. Молодой человек взглянул на Карла Хайнца, и у него зародилось опасение, что герцог хочет от него большего, чем дружба. — Вы не чувствуете того же самого ко мне? — с тревогой спросил Карл Хайнц, расстроенный его долгим молчанием. — Ваша преданность долгу и семье очень привлекательна, — мгновенно ответил Фридрих, не задумываясь над своими словами. — Но ничего не получится. Мы братья по вере, и это всё. — Я люблю вас, Фридрих. — Я тоже, — ответил он, не в состоянии больше лгать самому себе, — но это грех, и мы несвободны. — Вы не откажетесь от своих обетов? — Нет, и даже если бы отказался, вы всё равно связаны таинством брака с Марианной. Оно нерушимо. Герцог медленно поднялся из кресла, пересек комнату и остановился очень близко к Фридриху, поймав его в ловушку. Не дав ему времени опомниться, Карл Хайнц бесконечно бережно взял его лицо в ладони и приник к нему в нежном поцелуе. — Я буду уважать твои желания, — прошептал он на ухо Фридриху, наслаждаясь, как рвано воздух выходит из груди молодого человека, как учащается сердцебиение под его ладонью. — Просто пообещай мне, что не уйдешь. Это всё, о чем я прошу. — Я… — начал было Фридрих, но мысли перепутались, и подходящие слова не приходили в голову. — Мой брак с Марианной уже давно формален. Возможно, он никогда и не был настоящим. Нет ничего неправильного в том, чтобы быть братьями и разделить наши судьбы. Остальное — грех, но любовь это не только секс, я не прошу об этом, не прошу, чтобы ты губил свою душу. Мы можем любить друг друга, как друзья и братья. — Да, так мы можем, — тихо сказал Фридрих и чуть не отпрыгнул прочь, когда счастливо улыбающийся Карл Хайнц притянул его за талию и снова поцеловал. От поцелуя у Фридриха перехватило дыхание, и когда герцог оставил в покое его губы и снова прижал к себе, он долго не мог прийти в себя. — Останься со мной сегодня. Мы будем только спать, ничего больше, — взмолился Карл Хайнц. — Я не могу. Не хочу бросать Конрада надолго одного. — Ладно. Мне не стоило просить, — сказал Карл Хайнц, нежно гладя темные волосы Фридриха. — Это вообще не обязательно. — И как мы теперь будем?.. — Так, как раньше… Хотя, может быть, ты будешь позволять тебя целовать и, надеюсь, целовать в ответ? — смущенно сказал Карл Хайнц, и Фридрих почувствовал, как тает сердце. — Да, конечно, — сказал он, целуя своего друга в щеку. — Я всегда восхищался тобой. Любить друг друга по-братски — в этом нет ничего неправильного. — Конечно, нет, — сказал Карл Хайнц с сияющей улыбкой и еще раз поцеловал Фридриха в губы. * * * За завтраком Конрад не мог понять, почему его обычно хмурый отец так оживлен. Он расспрашивал его о прочитанных книгах и проверял, может ли Конрад перевести несколько слов на русский. — Давай, Конрад, мы должны поторопиться, чтобы успеть в Музей Естествознания, — дружелюбно сказал герцог и забрал у Фридриха ботинки Конрада, чтобы помочь надеть и зашнуровать их. Фридрих тоже был сам на себя не похож этим утром. Он беспричинно улыбался, но быстро сгонял улыбку всякий раз, когда замечал, что Конрад на него смотрит — словно это был грех. — Мы не можем пойти вместо этого в Нашмаркт(9), сэр? — осторожно спросил мальчик отца. — Можем, если твой учитель не возражает. — Ладно, пойдем — ты же никогда еще не был на рынке, — согласился Фридрих, и Конрад удивился, что его обычно строгий наставник так легко отказался от возможности сходить на лекцию в музее В чем бы ни состояли причины хорошего настроения его отца и Фридриха, это были приятные перемены. -------------- (1) Пратер — зеленая зона и парк аттракционов в Вене. Там находится колесо обозрения, построенное еще в конце XIX века. (2) Раритетная коллекционная игрушка. Этот Луитпольд, по словам Tionne Rogers, сделан в 1908 году немецкой фирмой Steiff. Видимо, до Конрада он принадлежал детям из семьи Фридриха. Отличительная черта медведей Steiff — пришитая к уху пуговица с фирменным оттиском. Он примерно вот такой: http://www.steiff.com/en-gb/teddy-bear-replica-1908-403156.html (3) L'Osservatore Romano («Римский обозреватель») — официальное печатное издание Папского Престола. (4) Далее, чтобы сохранить двусмысленность, переводчик использует альтернативные названия трех шахматных фигур: «королева» (ферзь), «рыцарь» (конь), «епископ» (слон). (5) Карл Ранер (1904-1984) — немецкий католический богослов, иезуит, читал лекции на теологическом факультете университета Инсбрука (где примерно в это время учился Фридрих). Один из лидеров католического обновления второй половины XX века. (6) Второй Ватиканский собор (1962-1965) был посвящен реорганизации католической церкви. Принятые на соборе преобразования вызвали отторжение наиболее консервативной части католического сообщества. (7) Шёнбрунн — загородная резиденция Габсбургов, сейчас в черте Вены: дворец, парк и зоосад Тиргартен. (8) Сисси (Sissi), Елизавета, принцесса Баварская (1837-1898), супруга австрийского императора Франца Иосифа, эксцентричная женщина со сложной судьбой. (9) Нашмаркт — знаменитый венский рынок в центре города.