О доброте и сострадании жаб и лягушек

23 октября 1964 года Цюрих Конрад был очень разочарован, когда отец строго сказал, что его не берут на открытие сезона охоты на горных козлов. Он надулся и закатил скандал, но герцог остался непреклонен, и Фридрих принял его сторону. В семь лет Конрад все еще слишком юн, чтобы стрелять из оружия или даже ехать вместе со взрослыми. — Возможно, когда тебе исполнится двенадцать, как твоему брату, — вот что ответил ему отец перед тем, как отпустить. — Ты еще маленький мальчик, Конрад, а мы ведь собираемся охотиться в горах. Конрад не закатил новый эпический скандал только из-за Карла Марии, который был очень горд и счастлив, что его пригласили на охоту со взрослыми. Поглядев на своего сияющего брата, Конрад проглотил оскорбление, нанесенное отцом: назвать его «маленьким мальчиком», когда он уже умеет читать, писать и считать гораздо лучше, чем Карл Мария! — Не расстраивайся, Конрад, — позже сказал Фридрих в напрасной попытке утешить раненую гордость его ученика. — Мы отправимся на поезде в Женеву и сходим в магазин часов. — Ожидание на лице мальчика заставило его поднять ставки: — и на шоколадную фабрику. — Ого, Конрад, шоколадная фабрика! Счастливчик! — добросердечно засмеялся Карл Мария, радуясь за младшего брата. — Я б тоже хотел туда, чтобы все там съесть! — Я куплю тебе большую шоколадку, у меня есть пять франков, — пообещал Конрад, поневоле заражаясь хорошим настроением брата. Его обида на весь мир стала потихоньку утихать. — Мы съедим ее вместе, а вонючке Себастьяну ничего не дадим, — злорадно сказал Карл Мария, вспоминая свой худший ночной кошмар — старшего сына садовника. — Вообще ничего, — быстро согласился Конрад, не дожидаясь, пока Фридрих скажет, что надо делиться и вести себя дружелюбно. — Но Хубертус получит свой кусочек, — добавил он, вспомнив про своего зеленого друга в пруду. * * * Субботний вечер Женева Из-за холодного ветра и бесконечных вопросов Конрада у Фридриха разыгралась мучительная мигрень. Мечтая о том, чтобы побыстрее накормить мальчика ужином и после молитвы отправить его спать, он вошел в холл небольшого отеля, держа подпрыгивающего Конрада за руку. Увидев одного из телохранителей-сербов, поднимающегося с потертого дивана, Фридрих резко остановился. Он отпустил руку Конрада и пошел к темноволосому мужчине, чтобы тихо спросить о причине его появления. — Мы должны вернуться в Цюрих. Утром произошел несчастный случай, — пробормотал серб, крутя в руках шляпу. — Несчастный случай? — Со старшим сыном. На охоте. Он серьезно пострадал. — Насколько серьезно? — Очень, — отвечал серб, покосившись в сторону Конрада. — Вас и малыша будет ждать машина. — Хорошо, — сказал Фридрих. — Я как можно скорее соберу вещи. — Спешки уже нет, сэр, — сказал телохранитель. — До завтра все равно ничего не будет. — Услышав это, Фридрих закрыл глаза. — Мне сказали, что герцог приедет поздно ночью. По его словам, герцогине нужно время прийти в себя. — Спасибо, — прошептал Фридрих. — В таком случае выезжаем завтра на рассвете. — Разумное решение, сэр. В девять будет в самый раз. * * * — Почему вы такой грустный, Фридрих? — спросил Конрад на следующее утро, когда наставник его разбудил. — Вставай, и поедем домой, — уклонился от ответа Фридрих. — Разве мы не идем в церковь? — Не сегодня, мой мальчик. Умойся и оденься. И не забудь своего медвежонка, — борясь с комком в горле, сказал Фридрих. — И шоколадку! — радостно воскликнул Конрад. — Как вы думаете, она достаточно большая? Фридрих застыл на месте. Он совсем забыл о шоколадной плитке, купленной в маленькой булочной, куда они ходили, казалось, сто лет назад. — Конрад, Карл Мария сильно пострадал. Я не думаю, что он сможет есть шоколад. — Мы подождем, когда ему станет лучше, — сказал Конрад. — Боюсь, что все гораздо серьезней, — с большой осторожностью начал Фридрих. Он лихорадочно подыскивал слова, чтобы приготовить ребенка к печальному известию самым щадящим способом. — Когда он был на охоте с твоим отцом, произошел несчастный случай, и он… — Фридрих просто не мог себя заставить продолжать. — Твоему отцу необходимо убедиться, что с тобой все хорошо. Можешь сделать это для меня? — Я в порядке, — отвечал Конрад, не поняв ничего из того, что сказал его наставник. — Если Карл Мария сломал ногу, я побуду с ним. — Тут всё гораздо серьезней, дитя. Ты должен привыкать к мысли, что он уже больше не с нами; он ушел на небеса, чтобы встретиться с нашим Господом. — Он сходит туда и вернется обратно, — настаивал Конрад, начиная понимать, что в эти самые минуты жизнь, которую он знал, исчезает навсегда. — Нет, милый, когда люди уходят на небо, они не возвращаются. Они остаются там и молятся за нас, и мы то же самое делаем для них, — сказал Фридрих и прижал к себе потрясенного мальчика, не в силах смотреть в его голубые глаза с наворачивающимися слезами, которые следили за малейшим жестом, движением, интонацией Фридриха, проверяя, правда ли то, что он говорит. — Мы все однажды там встретимся, милый, — пробормотал он, сильнее прижимая к себе Конрада. — Нужно верить в это, — автоматически повторил он, но пустые слова не принесли ему утешения. * * * Машина припарковалась у замка, и Конрад не мог не заметить, что у подъездной дороги стояло еще около двадцати автомобилей. Держа Фридриха за руку, и с медведем, свисающим с другого локтя, он последовал за наставником через двор к главному входу. — Они вернулись этим утром, сэр, — шепнул дворецкий Фридриху, забирая их пальто. — Его Светлость в церкви, с сыном. — Благодарю, — ответил Фридрих и испытующе взглянул на слугу, ожидая услышать больше. — Князь цу Лёвенштайн, барон фон Линторфф и мистер Сен-Клод сейчас с Его Светлостью. Герцогиня в гостиной с принцессой Батистини и матерью. Она… — дворецкий засомневался, продолжать ли, но большие, грустные глаза ребенка заставили его отбросить правила протокола. — Она неважно себя чувствует, и герцог решил закрыть гроб. Юному принцу хорошо бы сходить туда сейчас, пока ее там нет. — Понятно… — медленно проговорил Фридрих. — Пойдем со мной, Конрад, твоему отцу надо на тебя посмотреть. Ребенок послушно побрел за своим наставником, который выбрал путь, идущий через зону прислуги, чтобы не проходить мимо гостиной — он не был уверен в реакции герцогини. Возможно, она будет рада увидеть Конрада, но опыт говорил Фридриху, что Марианна никогда не выказывала младшему сыну ничего, кроме ненависти или презрения. Почти обрадовавшись, что они смогли добраться до наружной двери через кухню, Фридрих торопливо, словно вор, пошел по двору к церкви. Но его облегчение оказалось преждевременным: во дворе их остановила незнакомая голубоглазая леди с темными волосами. — Здравствуй, милый, я твоя тетя Элизабетта, — одетая в черное молодая женщина присела на корточки и поцеловала Конрада. — Ты меня не помнишь, но я видела тебя, когда тебе было три года. Мы с твоим дядей Германом приезжали к вам на Пасху, — сказала она, с неподдельной нежностью гладя лицо мальчика. Конрад выдавил смущенную полуулыбку и спрятал лицо у нее на груди, она обняла его в ответ. — Здравствуйте, мистер Элзэссер. Мой муж много говорил о вас, — она протянула руку, и Фридрих поцеловал ее. — Как он? — спросила Элизабетта по-французски. — Он все еще не осознал, что случилось, — так же на французском ответил Фридрих. — Марианна потрясена случившимся, настолько, что обвиняет малыша во всем этом ужасе. Я просто ее не понимаю. Думаю, что лучше держать его подальше от нее, пока ей не станет лучше. Здесь ее мать, и она предлагает взять с собой Конрада в Венецию. — Не знаю, позволит ли герцог, — Фридрих хотел отказаться от приглашения, но Элизабетта только подняла бровь, и он передумал. — Я попытаюсь убедить Его Светлость отпустить сына. — Да, хорошо бы. Перемена обстановки пойдет ему на пользу. А потом вы можете навестить нас в Милане, пусть Конрад пообщается с Альбертом и Армином. Рождество — отличное время, чтобы приехать в гости. Фридрих недоуменно взглянул на нее, но быстро скрыл свое удивление, осознав, что предполагаемая продолжительность их «добровольной ссылки» дает представление о том, какие чувства герцогиня испытывает к сыну. — Да, Милан — красивый город, — тоскливо сказал он. — Простите нас, но нам нужно идти. — Конечно. Мальчик может сейчас зайти в церковь. Карл Хайнц не позволил Марианне увидеть ребенка, и, по словам Германа, это к лучшему. В этот момент во дворе раздался нечеловеческий вопль, и сердце Фридриха сжалось, когда он заметил Марианну, в ярости направляющуюся к ним. В таком бешенстве он ее еще не видел. За ней бежала ее мать, пытаясь задержать и успокоить. Фридрих поспешил загородить Конрада. — Как ты посмел сюда явиться! — заорала Марианна, увидев своего младшего, прячущего за спиной у Фридриха. Она бросилась к Конраду и, оттолкнув Фридриха, схватила сына за плечи и несколько раз встряхнула, вызвав у него слезы. — Они убили его, чтобы ты занял его место! — крикнула она и ударила Конрада по щеке. — Ты убил своего брата! Единственное, что от тебя требовалось, это быть обычным ребенком, но ты порождение ада! Чтоб ты сдох! Лучше б твой отец пустил пулю в голову тебе, как он это сделал с моим сыном! — Мамочка! — всхлипывал Конрад, пока Фридрих при помощи горничной пытался отделаться от Марианны. — Ты убил его, а твой отец нажал на спусковой крючок! — завопила она, намереваясь снова наброситься на окаменевшего ребенка. — Дьявольское отродье! Я запрещаю тебе подходить к моему сыну! Ты убийца! — Мадам, пожалуйста, вернитесь к себе в комнату, — сказал Фридрих, крепко держа ее за руку, но она выкрикнула ему в лицо: — Ты тоже дьявол, прячущийся за своей показной скромностью! Вы с моим мужем сговорились убить Карла Марию! Каждую ночь ты прокрадывался в детскую и обучал это маленькое чудовище убивать! — Мадам, вы не в себе! — сквозь зубы процедил Фридрих, но на этот раз Марианна успела поцарапать ему лицо до того, как сербский телохранитель смог вмешаться и схватить ее. Мать тихим голосом пыталась ее успокоить. Ее крики привлекли внимание людей, собравшихся в церкви, но они, не вмешиваясь, наблюдали за нервным срывом герцогини. — Заберите мальчика! — крикнул серб, воюя с Марианной, которая снова накинулась на него. Фридрих подхватил ошеломленного ребенка и ушёл так быстро, как мог, миновав Густава цу Лёвенштайна и Германа фон Линторффа, молчаливо взиравших на разыгравшуюся сцену, стоя у входа в церковь. «Конрад — правильный выбор. Он вообще не плакал. Это хорошее качество для лидера», — думал князь цу Лёвенштайн, провожая взглядом долговязую фигуру наставника, прижимающего мальчика к груди. А Конрад через плечо молодого человека бесстрашно смотрел на князя. * * * Остаток дня Конрад провел в игровой комнате с Фридрихом. Несколько раз ненадолго к нему заглядывала его бабушка, но за ней почти сразу приходила горничная, прося ее вернуться к постели дочери. Конрад молча расставлял свои игрушки. Закончив, он осторожно подошел к большому столу, где Карл Мария держал своих солдатиков и, так же не говоря ни слова, взял деревянную коробку, где брат обычно хранил фигурки, и стал бережно складывать их туда, боясь неосторожным движением повредить краску. Фридрих тоже молчал, потому что не знал, как утешить ребенка. Он пытался вспомнить, как это делали его старшие сестры, когда их отца расстреляли, но никак не мог. Ему смутно виделась целующая его Лотта, но это могло быть воспоминание из другого периода времени. Когда наступил вечер, мальчик все еще молчал. Он закончил разбирать сцену битвы, которой всегда восхищался. Вид у него был отсутствующий, он проигнорировал свой ужин, и впервые Фридрих не стал настаивать и просто распорядился, чтобы тарелку унесли. С растущим беспокойством он наблюдал, как Конрад умывается и переодевается в пижаму. Он спросил, не хочет ли тот помолиться, но мальчик отрицательно покачал головой, так что Фридрих произнес молитвы за него. Вздохнув, он накрыл его одеялом и вышел из комнаты, погасив свет. Оставшись один, Конрад повернулся и посмотрел на пустую соседнюю кровать, надеясь услышать в темноте сдавленные смешки брата. — Карл? Ты там? Уже можешь вылезать, — прошептал он и стал ждать какой-нибудь реакции. — Карл, это уже не смешно, — сказал Конрад в темноту, вспомнив, как любил брат играть с ним в прятки. — Вылезай, ты выиграл. Я купил тебе шоколадку. Тишина, наступившая после его слов, напугала его, и первый раз в жизни тени в комнате показались ему живыми. Он сел на постели и попытался разглядеть в темноте фигуру брата, но поверхность постели оставалась гладкой. Горло болезненно перехватило, Конрад замер. Время будто остановилось. Придушенные рыданья сейчас же привлекли внимание Фридриха, и Конрад почувствовал, как две руки обвили его, предлагая убежище. Большая ладонь гладила его по голове, а знакомый голос шептал утешающие слова. Яркий свет, льющийся из коридора, резал глаза, и Конрад, всхлипывая, уткнулся в плечо Фридриха. — Карл не хочет со мной говорить. Вот и случилось то, чего Фридрих боялся всю дорогу домой. — Нам нужно сейчас сходить к твоему брату, Конрад, — сказал он тихо. — Ты должен с ним попрощаться. — Мы собираемся на небо? — всхлипывая, спросил Конрад и взял у наставника носовой платок. — Нет, не туда, мой мальчик. Мы пойдем в церковь, и ты с ним попрощаешься. — Здесь остались его солдатики, — сказал Конрад. — Он их очень любил. Я отнесу их ему? Наверное, он захочет, чтобы они были у него. Фридрих неверяще взглянул на него, не в состоянии понять логику мальчика. «Он же мертв!» — хотелось крикнуть ему, но вместо этого он сказал: — Хорошо, одевайся, и пойдем. — Мамочка не хочет, чтобы я туда ходил. — Из церкви уже все ушли. Тебе нужно в последний раз увидеть брата, Конрад. Не волнуйся, я поговорю с твоим отцом, если она рассердится. Фридрих ждал, пока Конрад снова оденется. Он поперхнулся воздухом, закашлялся и поспешно отвернулся, когда увидел, что ребенок прячет в карман пальто плитку шоколада и коробочку с раскрашенными гусарами. В полной тишине они прошли по безлюдным коридорам замка и, перейдя двор, ступили внутрь пустынной церкви. Конрад неподвижно замер посередине нефа, пораженный видом освещенного мерцающими свечами темного деревянного гроба, который, утопая в белых цветах, стоял у подножья алтаря. Фридрих мягко подтолкнул мальчика вперед. Напомнив ему попрощаться с братом, он оставил его одного в метре от гроба. Не понимая, что ему делать, Конрад подошел ближе и погладил большую бархатную драпировку с вышитым гербом семьи, покрывающую гроб. Он хотел что-нибудь сказать, но слова застряли в горле, и тогда он просто полез в карман, чтобы достать вещи брата. Внезапный звук отодвигаемого кресла напугал его. Он отпрянул от гроба и увидел, как из тени появляется фигура его отца. Испуганный, что его поймали на чем-то настолько плохом, что даже его мать запрещает ему здесь находиться, он попытался сбежать, проскользнув мимо Фридриха. — Что ты здесь делаешь? — спросил Карл Хайнц, легко поймав сына за воротник, прежде чем тот достиг двери. — Это шоколад, который я ему обещал, и его солдатики, сэр, — пробормотал Конрад, предъявляя отцу спрятанные за спиной вещи. — Может, они ему понадобятся. — Гроб запечатан, — мягко объяснил Карл Хайнц сыну, но несчастный взгляд мальчика заставил его солгать: — Я попрошу, чтобы его открыли и положили туда вещи. Не беспокойся, Конрад. Всё хорошо, — сказал он убитым голосом, и сын заметил его покрасневшие глаза. — А теперь ступай спать. Фридрих, уведи его. Фридрих молча подхватил мальчика на руки, поглаживая голову, которую тот пристроил ему на плечо, и быстрее сбежал из часовни, чтобы не слышать едва сдерживаемых рыданий своего лучшего друга. * * * Из окна было видно, как к замку подъезжают все новые и новые машины. Фридрих задернул тяжелые бархатные шторы. Они с Карлом Хайнцом посоветовались и решили держать Конрада подальше от его матери и не водить на отпевание. «Все же я не понимаю её поведения. Это как если бы моя мать обвиняла меня в том, что отца убили коммунисты. Бедная женщина обезумела от боли...» Он повернулся и посмотрел на Конрада, молча сидящего за столом. Ребенок вел себя так всё утро, отказался от завтрака и ничего не хотел делать — просто сидел, вцепившись в своего медвежонка. — Смерть — это часть жизни, и она просто приходит. Никто в этом не виноват, — сказал Фридрих. — Для родителей потерять ребенка — величайшая трагедия. Порой взрослые не могут сдержать себя, поэтому забудь, что случилось вчера. На самом деле твоя мама так не думает. — Нет, думает. Всегда думала, — очень медленно проговорил Конрад. — Конечно же, нет! Ты был хорошим сыном и братом. Карл Мария очень любил тебя, а ты — его, — Фридрих обрадовался: мальчик в первый раз со вчерашнего вечера заговорил. — Вы так считаете? — Конечно, — заверил его Фридрих. — Давай пройдемся. — Я хочу остаться и попрощаться с Карлом Марией, — всхлипнул Конрад. — В церкви сейчас столпотворение. Пойдем немного погуляем, а когда служба закончится, вернемся. — Они уйдут! Я хочу остаться здесь! — Конрад, похороны — не лучшее место для ребенка. Ты уже попрощался с братом, и он знает, что ты скучаешь по нему. * * * Пять дней спустя — Заседание Совета? Сейчас? — прикрывая глаза от блеска полуденного солнца, удивленно спросил Фридрих князя цу Лёвенштайна. — Боюсь, что так. Нам надо решить несколько вопросов. Герцогини, разумеется, не будет. — Это очень некстати, — возразил Фридрих, бросив взгляд в сторону Конрада, который, не обращая на них внимания, прилежно инспектировал траву и кусты у пруда. — Это не моя идея, но некоторые ассоциаты хотят удостовериться, что ничего не изменилось. Ваше присутствие жизненно необходимо для решения судьбы младшего брата, — настаивал князь. Фридрих посмотрел на молчаливого мальчика, занятого сбором листьев для гербария, который они решили завести. Присутствие стоящей в нескольких метрах от них горничной было ясным знаком, что его ждут на Совете. — Конрад, я отойду на некоторое время. Побудь с Урсулой и помни, что выбирать надо только самые лучшие листья, — сказал Фридрих, поднимаясь со скамьи. — Ничто так хорошо не занимает ребенка, как сбор гербария, — заметил князь. — Да, верно, — лаконично ответил Фридрих. — Надеюсь, это поможет уменьшить его неприязнь к урокам латыни. — Мы все не любили латынь, — с принужденной улыбкой отвечал князь. — Возможно, будет хорошо показать мальчику муравьиную ферму. Очень поучительно в плане социального устройства, ответственности и организованности. — Перед тем, как это все случилось, я подумывал об аквариуме, — сказал Фридрих, когда они уже шли к замку. — Да, это тоже хорошая идея. Конрад увидел, как горничная, садясь на то место, где только что был его учитель, грустно улыбнулась ему. Он отвернулся и снова стал высматривать листья, не гнилые и не слишком грязные, споласкивая их в пруду перед тем, как заложить между листами старой газеты. Увидев спускающуюся по тропинке одетую в траур герцогиню, горничная подскочила как хорошо смазанная пружина. — Вы свободны, — очень холодно сказала ей Марианна. Горничная в отчаянии взглянула на нее, разрываясь между долгом и опасением оставить ребенка с ней наедине. Она уже дважды пыталась ударить Конрада, и оба раза герцог или охрана удерживали ее. — Скоро вернется мистер Элзэссер, — испуганно возразила она. — Герцог велел мне присмотреть за его сыном. — Уходите или будете уволены, — сказала Марианна, и горничная побежала на кухню позвать кого-нибудь из телохранителей, молясь, чтобы мальчику хватило ума держаться подальше от воды. — Вот теперь ты тихий, — ласково сказала Марианна, и Конрад сжался от страха, уже чувствуя, что она затаила что-то плохое. — Не волнуйся, мой милый, я не сержусь на тебя, — сказала она, подойдя к нему, и взяла за руку. — Ты ведь ничего не сделал, — добавила она с искусственной улыбкой. Конрад немного расслабился, услышав эти слова. Несколько неожиданных пощечин, которые он получил от нее за последнее время, сбили его с толку. Раньше она игнорировала его, но теперь каждый раз ее внимание заканчивалось для него кошмарными последствиями. — Ты ничего не сделал из того, о чем я просила тебя, и теперь Карл Мария мертв, — продолжала она сладко и тихо. — Я хочу Карла назад, — всхлипнул Конрад, отчасти с облегчением: мама хочет с ним поговорить и, возможно, приласкает его или даже поцелует, как Фридрих. — Он не может вернуться. Он мертв из-за тебя. Он умер навсегда и похоронен, потому что ты не мог держать свой рот закрытым. Он гниет в гробу, потому что ты, мой милый, постоянно выделывался перед своим отцом, демонстрируя ему, что ты — лучший, — с сияющей улыбкой проговорила Марианна. — Мамочка! — пискнул Конрад, еще больше занервничав. Он извернулся, пытаясь высвободиться, но ее пальцы только сильнее вдавились в его руку, уже причиняя боль. — У тебя нет матери. Я никогда не хотела тебя, но твой отец заставил меня забеременеть. Будь моя воля, я бы утопила тебя в пруду, — она снова улыбнулась, и Конрад испуганно заревел. — Ты плачешь? Как обычный ребенок? Не делай так, иначе твой отец выстрелит тебе в голову и снесёт пол-лица, как моему Карлу Марии. Ему не нужен сын, ему нужен наследник. Конрад завыл громче, и она отпустила его. — Сейчас ты ведешь себя как нормальный человек, оплакиваешь своего мертвого брата, того самого, которого ты убил, доказывая всем и каждому, что ты лучше него. Надеюсь, ты испытаешь всё это на себе. Карл Мария был славным милым мальчиком, а ты — не что иное, как чудовище, притворяющееся ребенком. Лучшее, что ты можешь сделать — вести себя тихо всю оставшуюся жизнь. Никто не захочет слушать такого отвратительного выродка. Ты говоришь на четырех языках и не понимаешь, какая ты тварь? Если бы ты оказался среди обычных детей, они бы разорвали тебя на куски, потому что никто не любит противных выскочек вроде тебя. Молчи и, может быть, тогда ты кому-нибудь понравишься, — с мрачным удовлетворением сказала она в ответ на рыдания сына. — Держи рот закрытым, и, возможно, тогда кому-нибудь будет до тебя дело. А мне до тебя дела нет. Я ненавижу тебя, жалкий гаденыш. Конрад, вытирая глаза рукавом, смотрел, как его мать уходит прочь. Настоящие мужчины не плачут. Настоящие мужчины не нуждаются в разговорах. Он собирался сделать всё возможное и невозможное, чтобы отец не отказался от него, как только что это сделала его мать. Он будет нормальным ребенком, как все дети. Он будет неслышным.