* * *
— Прости, что? Ты говоришь, что мы должны пригласить сюда другого ребенка? — ошеломленно переспросил герцог. Он поставил стакан на столик и налил себе вторую порцию, пока Фридрих развивал свою мысль. Усталые глаза герцога скользили по комнате, и мысль о том, что сегодня юный учитель будет спать под одной с ним крышей, давала надежду на просвет в одиночестве. — Да, и этот ребенок должен быть примерно ровесником Конрада — контакты со сверстниками помогут ему преодолеть свою застенчивость, — Фридрих придвинул свое кресло к креслу Карла Хайнца и положил руку ему на плечо. — Времена, когда можно было прийти в работный дом и выбрать себе сироту в прислуги, давно прошли, Фридрих, — проворчал герцог, но быстро накрыл ладонью руку учителя. — К счастью. — Я скорее думал о каком-нибудь дальнем родственнике, — Фридрих почувствовал легкое раздражение от слов герцога. — Родители ребенка должны быть из тех, кого мы знаем и кому доверяем. Если информация о состоянии Конрада просочится за пределы Совета… — Знаю. — У тебя есть родственники с детьми его возраста? — Да. Теодобальд, который будет счастлив, если Конрад выйдет из игры, и Герман, чья семейная жизнь еще сложнее моей. — Я помню принцессу Баттистини. Она произвела на меня впечатление благочестивой и великодушной женщины. — Элизабетте приходится многое сносить от Германа. Боюсь, что в один прекрасный день у нее кончится терпение и она с ним разведется. Он теряет голову при виде каждой смазливой девицы. — Она даже приняла его старшего, внебрачного сына. — Вот почему я считаю Элизабетту замечательной женщиной. Вообрази, через пять лет брака муж заявляется домой, держа за руку девятилетнего мальчика, и сообщает: «Это мой сын Армин. Его мать больше не может его растить». Элизабетта должна была прибить мужа за такое, — Карл Хайнц слегка покачал головой. — Она уважает свои брачные обеты. Я видел этого ребенка, когда они были здесь. Она обращается с ним, как с собственным сыном. — Да, так оно и есть, по словам Германа. Предполагаю, что Элизабетта пожалела его и по-настоящему приняла в семью. Итак, Альберт старше Конрада на год, если я правильно помню. Да, точно: он закончил четвертый класс. — Герман всегда был предан тебе, Карл, — сказал Фридрих. В голове у него зародилась новая идея. — Да. Если Конрад не сможет стать Грифоном, я назначу своим преемником кого-то из линии Германа. — Возможно, нам стоит пригласить юного Альберта и его мать на каникулы. — Сюда, в Цюрих? Дома, в Милане, Элизабетта занята во многих благотворительных проектах. — Я думаю о том, чтобы взять Конрада в Италию на летние каникулы. Перемена обстановки будет ему полезна, и он любит историю Древнего Рима. Думаю, он читал «Последний день Помпеи»* и «Фабиолу»** раз по пять. — Ты хочешь поехать в Сан-Капистрано? — Да, это идеальное для него место. Кроме того, именно там зародился Орден. Поразмышляв некоторое время, Карл Хайнц кивнул: — Первый Лорд Консорт, Энрико ди Молинари, спас род Линторффов от забвения в ссылке. А ты, возможно, сумеешь спасти мою ветвь от другого несчастья. Делай, как считаешь нужным, Фридрих. Я поговорю с Германом и Элизабеттой. Фридрих наклонился к Карлу Хайнцу. Глядя ему в глаза, он ласково коснулся его щеки, но тотчас отдернул руку, когда герцог подался ему навстречу. — Ты не пожалеешь, брат. Господь нам поможет, — мягко сказал Фридрих. — Обещаю, я сделаю все возможное, чтобы Конрад стал нашим следующим Магистром.* * *
Вид ссутулившегося над тетрадью молчаливого мальчика, трудолюбиво выводящего линии остро заточенным карандашом, полоснул Фридриха по сердцу. Ничто в Конраде больше не напоминало того любознательного ребенка, который был способен перевернуть всё вверх дном, стоило Фридриху на секунду отвлечься. Вопреки его ожиданиям, отъезд Марианны ничего не решил. Конрад продолжал себя вести так, как тогда, когда она обвинила его в смерти брата. — Конрад? — позвал Фридрих, садясь рядом. Голубые глаза уставились на него, но кроме этого не было никаких признаков узнавания. — Мы с твоим отцом думали, чем бы ты мог заняться на каникулах… — медленно проговорил он, ожидая, что ребенок проявит какие-то чувства, но ничего подобного не произошло. Подавив разочарование, Фридрих тихо продолжил, пытаясь не обращать внимания на молчание Конрада: — Мы решили, что чудесно будет съездить в Сан-Капистрано. Поместье расположено недалеко от Рима, и, думаю, ты там никогда не был. Так ведь? — заботливо спросил он. Конрад отрицательно помотал головой, и Фридрих закусил губу, удерживая вздох. — Я тоже нет, но твой отец говорит, что это замечательное место. Дом гораздо больше, чем у твоей бабушки в Венеции. Это одна из первых родовых резиденций, появившаяся у твоей семьи, — пояснил он, заметив, что ребенок смотрит на него с интересом. - Сан-Капистрано в часе-двух езды от Рима, и мы сможем побывать в самом городе. Мне всегда хотелось увидеть катакомбы под Собором Святого Петра, и герцог знает человека, который может нас туда сводить. Только представь себе! Это там собирались первые христиане, — пытался заинтриговать Конрада Фридрих. — Еще в Риме есть Колизей, музеи, Рынок Траяна, Капитолий и множество других впечатляющих мест. Как в твоих любимых книгах. Хотя книги мы с собой не возьмем, — Фридрих разыграл своего последнего туза, но реакции не последовало. — Я думал пригласить твоих кузенов Армина и Альберта, чтобы тебе было, с кем играть. Тебе нравится эта идея? Конрад только кивнул и вернулся к своей домашней работе. Заметив, что одна цифра вылезает из строчки, он нахмурился и тер бумагу ластиком до тех, пока от цифры не осталось и следа.* * *
29 июля 1966 года Фридрих был на грани нервного срыва, а его разочарование, гнев и отчаяние угрожали разрушить плотину воли и воспитания. Кузены Конрада постоянно испытывали его терпение проказами и непослушанием, словно проверяя предел его выносливости. Никогда раньше он не сталкивался с такими трудными учениками. Ситуация с Конрадом ничуть не улучшилась; его кузены просто не замечали его, потому что он не говорил и почти не участвовал в их шалостях, таких как освобождение цыплят из загона, футбол под картинами Фабриано и Липпи, ночные сражения подушками, разрисовывание стен или просто побеги от Фридриха, пытавшегося их хотя бы чему-нибудь научить. Нечего было и думать, чтобы брать с собой в катакомбы двух таких дикарей. Латынь Фридриха оказалась бесполезна, он не понимал ни слова из той скороговорки, которой дети обменивались между собой в его присутствии, но глядя на выражение лиц местной прислуги, он не сомневался, что сквернословие было у братьев обычным делом. «Теперь я понимаю, почему принцесса была счастлива отправить их из Милана на две недели. Это одна из самых неудачных моих идей», — горько думал он, морально готовясь к новому раунду с проблемными мальчишками. Фридрих взял с полки книгу по истории и пошел на улицу, чтобы перехватить играющих там мальчишек. Он надеялся, что после двухчасовой беготни друг за другом они будут достаточно голодны, чтобы вести себя за чаем более-менее цивилизованно. «Только бы Конрад не понабрался от них дурных манер», — с досадой думал Фридрих, спускаясь по каменной лестнице. — Мистер Элзэссер? — окликнула его молодая горничная, когда он уже собирался выйти наружу. Даже из дома были слышны пронзительные вопли мальчишек. — Да, Мария Доменика? — Должна ли я подать к чаю яблочный пирог? Маленький Конрад, похоже, его очень любит, но двое других сегодня провинились, — спросила она, вспомнив, какое потрясение испытал молодой австриец, когда увидел, что мальчишки используют одну из антикварных китайских ваз для хранения своих игральных шариков. — Мы не можем наказывать Конрада за их проступки, — тяжело вздохнув, сказал Фридрих. — К счастью, если ничего не случится, через два дня мы возвращаемся в Цюрих. — В следующий раз привозите его одного. Он хорошо воспитан. Что касается двух других, все может исправить хорошая порка, — убежденно сказала она, поджав губы. — А стукать их ложкой по голове — всё равно, что гладить. — Боюсь, вы правы, Мария Доменика, — вздохнул он. — Подавайте пирог, будьте добры. Как обычно, оба брата грызлись между собой на итальянском, игнорируя Конрада, который, прижав к себе медвежонка, смотрел на них большими глазами. «Да, я бы на его месте тоже испугался этих двух бешеных, — подумал Фридрих, зовя их пить чай. Конрад встал и сделал вид, что не заметил, как Альберт, что-то крикнув, чуть ли не отпихнул его, чтобы первым прибежать к столу. Учителю пришлось смущенно отвести глаза, когда Конрад прошел мимо него; на лице у него было написано крайнее раздражение от поведения его братьев. Прибежав в столовую, Альберт с Армином сразу же принялись уничтожать свои порции пирога, не обращая внимания на Конрада, который, как обычно, ждал, когда за стол сядет его учитель. Мальчик мужественно боролся с желанием наброситься на остатки яблочного пирога, опасаясь, что их могут забрать. Подавив вздох, Фридрих занял свое место во главе стола и открыл было рот, чтобы поругать обоих мальчишек, но в этот момент Армин стащил с блюда оставшийся кусок пирога. Конрад среагировал молниеносно: он грубо толкнул стул своего пятнадцатилетнего кузена (тот свалился на пол) и переложил пирог к себе на тарелку. — Mio, stronzo (Моё, говнюк!), — рявкнул Конрад, под удивленными взглядами кузенов прерывая свой добровольный обет молчания.* * *
14 декабря 1966 года Цюрих С тех пор, как произошло несчастье со старшим братом Конрада, Фридрих стал все чаще проводить ночи с Карлом Хайнцом, который плохо спал один. У них с самого начала были установлены четкие условия, и герцог принял их, зная, что у него не будет другого шанса обнимать своего любимого, если он не согласится на «отношения без сексуальной составляющей, так как это запрещено Господом». После совместного ужина в личных комнатах герцога они проводили часы в гостиной, разговаривая или читая. Когда Марианна уехала, Карл Хайнц приказал переделать комнату, примыкающую к его личной студии, в еще одну спальню, и предложил ее Фридриху на случай «если ты решишь остаться на подольше». Если кто-то из слуг и был шокирован, то он этого никак не показал, и жизнь потекла более мирно, чем до этого. Постоянная тяжелая мрачность герцога превратилась в печаль по погибшему сыну. Его депрессия была так очевидна, что никто в здравом уме не предположил бы, что герцог состоит в любовной связи с элегантным и отстраненным австрийским учителем. Нет, они просто близкие друзья. Предположить иное было бы немыслимо. — Мы должны изменить подход, Карл Хайнц, — сказал Фридрих посередине ночи, тряхнув за плечо своего друга. — Прости, что? — пробормотал сонный герцог. — Подход к Конраду. Продолжая обучать его дома, мы только способствуем развитию его замкнутости. Конраду нужно посещать школу и общаться с детьми его возраста, как это делает его кузен Альберт. Поведение мальчика значительно улучшилось с тех пор, как они с матерью переехали в Цюрих и он пошел в школу. — Конрад только потеряет там время. Он гораздо дальше продвинулся в учебе, чем дети Германа. Ты же видел учебную программу Альберта, — возразил герцог, садясь на кровати. — Я буду дополнительно заниматься с Конрадом, углубляя его знания, но ему нужна компания сверстников; он практически никогда не играет, если только здесь не гостит Альберт. То, что Конрад снова начал говорить, не обязательно означает, что с ним снова всё в порядке. Я несколько раз видел его беседующим с лягушками у пруда, а он для этого уже слишком большой, — настаивал Фридрих. — Что ты предлагаешь? — Я поговорил с директором школы. Он готов взять Конрада к ним после Рождества и определить его в один класс с Альбертом. Карла Хайнца накрыла волна страха: когда его сын пойдет в школу, у Фридриха больше не будет причин оставаться в Цюрихе. — Не думаю, что это хорошая идея. — По утрам Конрад станет ходить в школу, после занятий оба мальчика будут возвращаться сюда, обедать и делать уроки, а я — приглядывать за ними. Я поговорил с принцессой, и она поддерживает меня. Она считает, что когда они подрастут, они смогут поступить в частное учебное заведение в Берне. — Ты устроишь здесь школу? — с неподдельным удивлением спросил Карл Хайнц. — Конрад и другие мальчики смогут с моей помощью расширить свои горизонты. Карл, мы ведь сейчас говорим о следующем Грифоне и его возможных заместителях, если ситуация не изменится. «Если так, то, может быть, он останется здесь надолго. По крайней мере, пока Конрад не закончит школу». — Ты действительно думаешь, что это — выход? — Да, думаю, — уверенно ответил Фридрих. — Ребенок будет счастливее, если обзаведется приятелями для игр. Он до сих пор очень скучает по брату. — А что насчет тебя? — Я не брошу тебя одного с двумя бешеными мальчишками, — пошутил Фридрих, но Карл Хайнц продолжал испытующе смотреть на него. — Я попросил продлить мой отпуск в семинарии на следующие пять лет, — нервно признался он. — Не могу тебя сейчас оставить. Я уйду, когда ты сам меня об этом попросишь. Карл Хайнц с облегчением вздохнул и обнял своего друга. — Останься здесь на всю ночь, — попросил он. — Пока ты, как обычно, не начнешь громко храпеть, — хитро улыбнулся Фридрих, обнимая его в ответ. — Я не храплю. Я просто дышу глубже, чем другие люди, — усмехнулся Карл Хайнц и закрыл глаза, наслаждаясь ощущением тела Фридриха в своих руках и чувствуя спокойствие, какого давно не испытывал. 9 января 1967 года Большое здание произвело на него впечатление. На просторной площадке резвились мальчишки, крича и гоняясь друг за другом. А вот пятый класс оказался не таким, как он думал, и он до сих пор чувствовал себя неуютно оттого, что его заставили под безжалостными взглядами одноклассников назвать свое имя и возраст. Урок математики был для него скучным, потому что он уже знал тему, а перемена оказалась еще скучней, поскольку на него никто не обращал внимания. Ссутулившись и привалившись к стене, Конрад высматривал Альберта, но тот растворился в воздухе, как только прозвенел звонок. Четверо ребят старше него, должно быть, семиклассники, пихнули долговязого худого мальчишку, который на уроке сидел рядом с Альбертом, к стене — его стене, и стали трясти. — Эй, ты, новенький! Смотри, как мы поступаем с любимчиками учителей, — сказал Конраду самый здоровый из них и еще раз приложил свою жертву об стену. — Ты тоже книжный червь? Во всяком случае, похож на такого, — спросил он, угрожающе наклоняясь над Конрадом. — Я люблю учиться, — надменно ответил тот, и избиваемый мальчик ошеломленно уставился на него, удивляясь его наглости, граничащей с безумием. — Ты книжный червь? — повторил семиклассник. — Я не знаком с этим термином, — отвечал Конрад. Трое других ребят, предчувствуя хорошую драку, громко подбадривали своего приятеля, привлекая внимание других школьников. — Тогда ты маменькин сынок, — ухмыльнулся старший парень, толкнув Конрада в плечо. Упоминание матери обозлило Конрада, и он выпрямился. Окружающие обнаружили, что девятилетний новичок ростом не уступает двенадцатилетним ребятам и, похоже, сможет за себя постоять. — Я не идиот вроде вас, — рявкнул он, становясь в позицию, как его учили отцовы телохранители-сербы. Старший парень сжал кулак и хотел ударить Конрада в лицо, но вместо этого попал в стену — Конрад с легкостью уклонился и сам врезал ему в живот, вышибив дух. Под пораженными взглядами он, повалив противника на землю, прыгнул на него и обездвижил, коленом надавив на грудь, что тот не мог и дернуться. — Извинись, — потребовал Конрад, надавив сильнее, так что его обидчик взвыл от боли. — Я не слышу. Еще раз, — бесстрастно повторил он. Мальчишки замерли на месте, пораженные тем, как легко этот новичок справился с самым сильным из них. — Прости! — полузадушенно вскрикнул парень. — А теперь у моего одноклассника, — холодно сказал Конрад, и то, как сверкнули его глаза, напугало парня. — Прости! — Всё нормально, — пробормотал худенький мальчик, приходя в себя от шока. — Отпусти его, пожалуйста, у тебя будут неприятности. — В следующий раз, если побеспокоишь меня, я сломаю тебе руку, — пообещал Конрад семикласснику. Он вытер ладонь о форму, скорчив такое лицо, словно дотронулся до чего-то грязного. Парней и их главаря не пришлось долго упрашивать — они поспешно исчезли. — Ты в порядке? — с искренним беспокойством спросил побитый мальчик. Он не ушел с остальными. — Тебе не стоило этого делать. Он тут главный. — Он просто идиот, который не понимает, что всегда найдется кто-нибудь покруче его, — пожал плечами Конрад. — Так говорит мой отец, и он прав. Ты действительно любишь читать? — Да, люблю. У меня лучшие оценки в классе, — сказал мальчик. — И у меня есть мэрклиновский*** поезд. — У меня тоже. Как тебя зовут? Меня — Конрад. — Фердинанд, — мальчик протянул руку, и Конрад пожал ее. — Мы можем стать друзьями. Мне уже почти десять. — Можем. Я покажу тебе, как выбивать дерьмо из таких придурков. — Альберт сказал, что ты чудной, но мне кажется, что ты — нормальный парень. — Ты тоже, хотя и любишь читать, — усмехнулся Конрад, про себя удивляясь, что такого странного в любви к книгам, и почему школьники гордятся тем, что ненавидят чтение. Может, шутки на эту тему являются необходимым условием для приобретения новых друзей? Но на лице Фердинанда промелькнула вспышка разочарования, и Конрад подумал, что всё-таки лучше вернуться к своей первоначальной идее о том, как ему общаться с другими людьми: спрашивать у них то, что он хочет о них знать. — Тебе нравится Жюль Верн? — Конечно! Я собираюсь построить подводную лодку. Пойдем, покажу чертежи, — Фердинанд потянул его за рукав в направлении школьного общежития. — Мои родители живут во Франкфурте, а я с лета здесь. ----------------------------- Примечания переводчика: * Видимо, «Последний день Помпеи» (1834) — роман Эдварда Бульвера-Литтона, на который его вдохновила одноименная картина Карла Брюллова. ** Видимо, «Фабиола» (1854) — роман английского кардинала Николаса Уайзмэна о жизни раннехристианских общин в Древнем Риме. *** «Мэрклин» (Gebr. Märklin & Cie. GmbH) — немецкая компания, выпускающая модели железнодорожного транспорта. Основана в XIX веке.