***
Сейчас Фридрих уже жалел о своей вспышке и демонстрации гордости — именно от такого поведения их предостерегали в семинарии. «Почему у меня закипает кровь каждый раз, когда я ее вижу? Мне следовало бы вести себя умнее». Как он и ожидал, книга не помогла справиться с раздражением и вскоре была отброшена на кофейный столик. «Что если это всё правда, и терпение Его Святейшества с Аррупе (2) заканчивается? Последние действия «Общества Иисуса» в Латинской Америке граничат с ересью. Но что я могу сделать или сказать по этому поводу… Ничего. Неужели люди действительно обсуждают нас с Карлом Хайнцом? Мы не преступали заповедей Господних, но у людей с грязными мыслями богатое воображение. Нет ничего дурного в том, что мы делим постель. Мы же как братья! После смерти сына Карлу Хайнцу нужен был близкий человек. Между нами нет ничего плотского! В моем обществе он всего лишь искал утешения, и больше ничего. Обвинения Марианны, их развод и молчание Конрада стали тяжелым испытанием для него. Я только хотел облегчить его боль». Уставший, разочарованный, обеспокоенный тем, что Конраду приходится находиться в доме у матери, Фридрих оперся о спинку стула. «Господи, не оставляй его, — молча молился он. — Он всего лишь дитя». Стук в дверь заставил его подняться. Открыв дверь, он обнаружил, что это герцог. Странно, ведь Карл Хайнц сейчас должен был сидеть на ежегодном собрании Совета в «Георге V». — Ты не занят? Совет и я хотели бы поговорить с тобой. — Да, конечно, — Фридрих повернулся, чтобы взять пальто и шляпу. — Не нужно. Мы здесь, в одной из переговорных комнат. — Я думал, они остались довольны Конрадом, — взволнованно сказал Фридрих, надевая пиджак и затягивая галстук. — Неужели Марианна… — Нет-нет. Ей удалось заронить сомнения в умы некоторых членов, но Лёвенштайн заткнул им рты. Совет хочет говорить с тобой, так как твоя лояльность Ордену не должна вызывать вопросов, — предупредил его Карл Хайнц, и Фридрих с изумлением взглянул на него. — Я никогда не сомневался в тебе, мой брат, но других надо убедить. — Понимаю. Они с герцогом спустились на нижний этаж. В обшитой деревянными панелями комнате за большим овальным столом сидело семеро мужчин. Когда вошел Карл Хайнц, они встали и ждали, пока он займет место во главе стола. Герцог кивком указал Фридриху, где ему сесть. — Ваша работа с юным Грифоном определенно заслуживает одобрения, мистер Элзэссер, — без преамбул начал Сен-Клод. — Из того, что мы видели, можно утверждать, что Конрад подает большие надежды. — Благодарю вас, сэр. У мальчика очень глубокий ум. — Да, разумеется, — подал голос Густав цу Лёвенштайн. — Мы все сочли, что он развит не по годам. Тем не менее есть другой момент, который нас беспокоит. Фридрих смотрел на них и не говорил ни слова, раздражая присутствующих своей невозмутимостью, на которую не действовало их молчаливое давление. — В Римской Курии испытывают определенное беспокойство, — начал Младик Павичевич, Summus Marescalus, военный лидер Одрена. — Я не люблю лишних слов, так что объясню причины нашей озабоченности со всей прямотой и ожидаю от вас такого же конкретного ответа, мистер Элзэссер. Иезуиты, видимо, снова забыли, перед кем они отвечают. Святой Отец, по своей добросердечности, пока не дергает поводок, но наше внимание привлекли несколько внутренних меморандумов, посвященных деятельности «Общества Иисуса» в Центральной Америке, а именно, в Никарагуа — где несколько священников-иезуитов поддерживают и участвуют в марксистско-сталинистском партизанском формировании, которое набирает у населения всё большую популярность. — Решения по таким вопросам полагается принимать Отцу-Генералу (высший чин у иезуитов — прим. переводчика), — коротко ответил Фридрих, сжав губы в тонкую ниточку. — Ваше руководство, похоже, не торопится ничего предпринимать в связи с событиями в Латинской Америке. Я считаю, что концепция подмены Церкви «первичными церковными общинами» очень опасна и является ересью, — заявил Лёвенштайн. — И что дальше? Простые люди начнут совершать таинства? (3) — Это не первый раз, когда иезуиты ведут собственную игру, — поддержал его Сен-Клод. — Насколько мне известно, есть и другие конгрегации, такие как Мэриноул и трапписты, которые разделяют сходную точку зрения на беззаконие, творимое над местным населением, — осторожно сказал Фридрих. — Иезуитская миссия старается облегчить их страдания и приготовить ко встрече с Господом. — Вы разделяете точку зрения, что Христос — революционер и призывает бороться с Соединенными Штатами и капитализмом? — резко спросил Младик Павичевич. — Медельинская конференция очень ясно высказалась по поводу этой новой… концепции. Как там вы ее называете? Теология освобождения? (2) Освобождения от чего? От США — оплота сатаны? — Наш орден не организовывал эту конференцию. Иезуиты принимали в ней участие, но не были главными организаторами, — Фридрих попытался защитить своих братьев, хотя он и сам испытывал растущее беспокойство по поводу причастности своего ордена к сандинистской партизанской группировке (4) в Никарагуа. — Припоминаю, что имя иезуита Альваро Аргуэлло было среди лиц, подписавших финальную резолюцию конференции, — фыркнул Лёвенштайн. — Проповедуемое ими вооруженное насилие противоречит представлению Его Святейшества о роли Церкви и идет вразрез с нашей борьбой против марксизма. — Я не поддерживаю насилие ни в каком виде, — ответил Фридрих, глядя в глаза Summus Marescalus. — Я всегда очень ясно давал это понять, господа. — Вы отдаете предпочтение так называемой «народной церкви» (5) перед Церковью? — Я этого не говорил. Я предан Римской католической церкви, — уверенно ответил Фридрих. — А вот ваш орден, похоже, служит двум господам. Что вы скажете по поводу недавно опубликованных документов, в которых орден иезуитов предлагает снять запрет на гомосексуализм и браки для священнослужителей? — Эти статьи изданы частными лицами; их авторы говорят от своего имени, а не от имени ордена. — Вы согласны с ними? — Господь ясно указал нам путь, — отвечал Фридрих. — Какой дипломатичный ответ! — усмехнулся Павичевич. — В церковном ордене не может быть никаких частных мнений. Всё должно получать одобрение Отца-Генерала. Просто ответьте, да или нет, сэр. Фридрих мельком взглянул на герцога, но тот не ответил на его взгляд; его лицо сохраняло безучастное выражение. — Нет, не согласен. Мы поклялись защищать и подчиняться Папскому престолу. Рим придерживается ясной и однозначной точки зрения по этим вопросам, и Второй Ватиканский Собор ничего не изменил, — сказал Фридрих. — Возможно, некоторые из нас слишком увлеклись процессом обновления Церкви, — тихо добавил он. — Поймите нас правильно, Фридрих, — сказал Герман фон Линторфф, тщательно выбирая слова. — Мы не ставим под вопрос постановлений Второго Ватиканского Собора (6), но мы чувствуем, что орден иезуитов испытывает пределы благосклонности Папы. Отчет об их деятельности за 1965 год заставил нас принять решение. Эта смесь марксизма и католичества не кажется нам приемлемой, и наш Орден ее не поддерживает. — Я не совсем вас понимаю. — Моя жена хорошо отзывается о вас, и я знаю, чему вы учили нашего сына. Мы не заметили в вашем поведении никаких отклонений от веры, но сегодня вы должны принять решение, — объявил Герман. — Мы прекращаем поддерживать «Общество Иисуса», — твердо сказал герцог. — Как вы понимаете, Фридрих, мы не можем допустить, чтобы наставником следующего Грифона был иезуит. Тем не менее мы принимаем тот факт, что вы в отпуске от семинарии и ваши контакты с руководством ордена ограничены. Фридрих бросил потрясенный взгляд на Карла Хайнца, но ничего не увидел в его голубых глазах. — Однажды я пообещал сделать всё возможное, чтобы ваш сын стал хорошим лидером. Чего вы хотите от меня, сир? — Либо вы выходите из «Общества Иисуса» и продолжаете исполнять свои обязанности наставника, либо вы уходите от нас. Фридрих смотрел на лица окружавших его людей и понимал, что ему придется согласиться на их условия, если он не хочет навсегда потерять Конрада. Он не мог избавиться от воспоминания, как плакал мальчик предыдущей ночью из-за того, что должен ехать к матери и встречать Рождество у нее. — Я заверяю Магистра и его советников в моей преданности, — медленно проговорил он. — Я принял обет бедности, целомудрия и послушания и буду следовать своему призванию до конца. Я отказался от мирской жизни во славу моего Господа, и эта жертва была тысячекратно вознаграждена радостями созерцательной жизни. Не могу отрицать, что более не разделяю идеалов моих братьев, поэтому я оставлю орден иезуитов, но буду продолжать жить в соответствии с принятыми мною перед лицом Господа обетами. Карл Хайнц закрыл глаза, стараясь скрыть затопившее его облегчение. — Вот текст вашего письма в орден о выходе, Фридрих, — Лёвенштайн протянул ему многостраничный документ. — Кто-нибудь передаст экземпляр Отцу-Генералу. Мы должны продемонстрировать свое неудовольствие, и, возможно, иезуиты вернутся в лоно Церкви. — Никогда не стоит смешивать политику и религию. Мы не можем служить двум кесарям, мистер Элзэссер, — добавил Павичевич. — Уверяю вас, нет ничего христианского в том, как Советы подавили восстания в Венгрии и Чехословакии. — Мы очень довольны вашей работой, — сказал Герман, — но наш Орден служит Папе, наместнику Божьему на земле. — Я скопирую ваше письмо, Magnus Comendator, и я благодарен вам за совет, — с трудом проговорил Фридрих, подымаясь из-за стола и чувствуя себя на много лет старше. — Наш вопрос с наставником решен, но я предлагаю ему задержаться здесь еще на некоторое время, — сказал Сен-Клод. — Это и его касается. — Да, я тоже так думаю, — согласился Карл Хайнц. — Сядьте, Фридрих. Молодой человек снова занял свое место и стал механически складывать бумаги в папку. — Я считаю, что здесь нечего больше обсуждать. Мы проголосовали, и она выбывает, — холодно сказал Павичевич. — Это пустая трата времени. — Я всё же хотел бы услышать соображения наставника по обсуждаемому вопросу, — возразил Карл Хайнц. — Я тоже. Дело это деликатное, личного свойства, — сказал Сен-Клод. — Мистер Элзэссер, какое у вас сложилось мнение о Леди Консорт как о матери? — Леди Консорт много времени посвящала своему первенцу, — с трудом проговорил Фридрих. — Она всё еще скорбит по нему. Как и мы все. — Насколько мне известно, Марианна фон Лихтенштайн повторно вышла замуж и обзавелась новым отпрыском, — заметил Сен-Клод. — Нельзя сказать, что она рьяно выполняет обязанности Консорта. — Она — мать будущего Грифона, — возразил Фридрих. — Да, в том-то и дело. Я не припомню, чтобы Марианна посвящала себя ее живому сыну. — Карл Мария очень нуждался в ее любви и внимании, — ответил Фридрих Сен-Клоду. — Да, мы понимаем это, но изменилось ли ее отношение к будущему Грифону? — Говорите правду, Фридрих, — вмешался Карл Хайнц, заметив его слегка расстроенное лицо. — Нужно помнить, что она многое пережила. Ее современные взгляды могут быть очень полезны Совету. — Как я уже сказал, нет смысла держать ее здесь, мы должны назвать нового Лорда Консорта, —прервал Павичевич слабые попытки Фридриха оправдать Марианну; остальные кивнули. — Того, кто имеет широкий кругозор и действительно поддерживает наши взгляды и цели. — Если Марианна фон Лихтенштайн выйдет, не следует отдавать другому человеку освободившееся после нее место. Её семья очень влиятельна и поддерживает Орден, — открытым текстом сказал Фридрих. Карл Хайнц энергично кивнул: — Неудача с моим браком не должна влиять на интересы Ордена. — Это мы, Совет, решаем, в чём интересы Ордена, — агрессивно ответил Герман. — Потеря участия ее семьи легко компенсируется привлечением новых ассоциатов. Но я не думаю, что Лихтенштайны уйдут от нас. Хорошо подумайте, Фридрих: это такая возможность, от которой нельзя так поспешно отказываться. — Я не ищу земного воздаяния за мое служение Ордену, — сказал Фридрих. — Наша семья стала частью Ордена только после наполеоновских войн. Мы — новые здесь люди, и это, возможно, будет раздражать те семьи, которые были с Орденом с самого его основания. — Или защищали нашу Церковь задолго до появления Ордена, — веско заметил де Лиль из своего угла. — Согласен с вами, мистер Элзэссер. — Благодарю вас, виконт, — мягко сказал Фридрих, понимая, что самое лучшее для него сейчас — держаться как можно скромнее. Семья де Лилей не ладит с Линторффами со времен Первой мировой войны, и их состояние и связи достаточно значительны, чтобы поставить Карла Хайнца в неприятное положение, если они решат добиваться большего влияния в Ордене. «Мы представляем Францию. Мы поддерживали Церковь много веков до того, как Орден был создан. И к нам должно быть соответствующее отношение», — таков был лозунг виконта. — Это моё мнение, — продолжал Фридрих. — Здесь присутствуют потомки родов, более старинных, чем мой, которые не раз доказывали свою преданность и верность Ордену. — В таком случае мы не будем назначать нового Консорта. Совет останется в том составе, как есть сейчас, — поспешил сказать Карл Хайнц, чтобы де Лиль не вообразил, что получил новую должность. «Де Лиль — глава Ордена во Франции, и довольно с него. Так я могу держать его в узде, поскольку контролирую четыре из семи голосов». — Благодарю, Фридрих, — отпустил он своего друга. — Предлагаю проголосовать по оставшимся вопросам.* * *
Его покрасневшие глаза скользили по страницам письма. Отношение Ордена к марксизму и коммунизму было четко в нем выражено, и у читателя не оставалось сомнений, чего Орден ждет от иезуитов. «Лёвенштайн хорошо разбирается в церковном праве, — думал Фридрих, читая напечатанные строчки. — А я-то считал, что об Ордене не знает никто, кроме его членов. Очевидно, что иезуитам известно о нем — это письмо теряет смысл, если читающий не подозревает о существовании Ордена. Возможно, Орден даже финансирует многие из их предприятий». Он поднялся из-за небольшого письменного стола в гостиничном номере и сходил за сумкой, чтобы достать кожаную папку, где держал бумагу для писем. При виде герба его семьи и его собственного полного имени, оттиснутых на кремовой бумаге, у Фридриха болезненно сжалось сердце. Я больше не тот человек, чьё имя стоит на этой бумаге, но и тем, кем хотел бы быть, я стать теперь не смогу. Но если я уйду, кто позаботится о Конраде? Кто будет с ним рядом, когда он станет плакать по ночам, скучая по брату? Никто. «Наш Господь внутри каждого ребенка» — вспомнились ему слова матери, сказанные много лет назад; он вздохнул. «Быть иезуитом — это лишь способ удовлетворить мои интеллектуальные амбиции. Я могу служить Господу другими путями, и моя вера укажет мне эти пути». Он отвернул колпачок своей чернильной ручки и поправил лежащую перед ним стопку бумаги. Текст Лёвенштайна был свеж в его памяти, и он с тяжелым сердцем начал переписывать письмо, изредка заглядывая в оригинал, чтобы удостовериться в правильности формулировки или точности цитаты. Темнота, как саван, окутала отель, и взгляд Фридриха заблудился среди листьев платана, заглядывающего в его окно. Уличный свет и огни противоположного здания не развеяли его тоски, когда он подписывал первый экземпляр своего письма. Не перечитывая его, он начал писать второй, на этот раз тщательно следя за своим почерком, поскольку эта копия должна была оказаться в руках у Отца-Генерала. Он даже не услышал настойчивый стук в дверь, и только низкий голос Карла Хайнца, зовущего его, вернул Фридриха к реальности. Он поспешил открыть дверь. — Ты в порядке? — хмурясь, спросил герцог. — Я писал и потерял счет времени. Я заставил тебя ждать? — Нет, всё нормально. Мы закончили, и мне захотелось узнать, не хочешь ли ты со мной поужинать. — Я должен закончить письма. — Это не столь срочно. Завтра канун Рождества. — Да, но я согласен с Советом — лучше поскорее расставить точки над i. — Фридрих, мне так жаль, что мы заставили тебя принять это решение. Ты всё ещё можешь вернуться в семинарию, если хочешь. Я пойму. — Я также обещал Богу, что не брошу тебя, мой брат, — мягко сказал Фридрих. — Тебя и твоего сына. — Ты никогда не давал мне ни единого повода разочароваться в тебе. Может, теперь ты… — нерешительно проговорил Карл Хайнц. — Всё останется как есть, — твердо сказал Фридрих. — Я люблю тебя, возможно, даже больше, чем брата, но это искушение; это испытание, которое Господь послал нам. Мы должны быть стойкими и пройти его. — Фридрих, я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. — Этому не бывать, и ты это знаешь. Ты сам признаешь, что это грех. — Да, — согласился Карл Хайнц и покраснел, досадуя на свою слабость; его извращенное поведение тогда, во время войны, пало проклятьем на его старшего сына, и он твердо решил, что больше не повторит той же ошибки. — Но очень тяжело видеть тебя каждый день и не иметь возможности быть с тобой так, как хочется. Его руки обвились вокруг тела Фридриха, и он прижался головой к его груди. — И что было бы тогда? — осторожно отстраняясь, спросил Фридрих. — Удовлетвори мы свою жажду, радости мы бы не испытали. Не может быть счастья в отношениях, которые оскорбляют Господа. — Да, я знаю, — сказал Карл Хайнц и нежно и печально поцеловал Фридриха в лоб. — Мы должны быть сильными и бороться с искушением. — Он неохотно отступил на два шага назад и посмотрел в глаза своему любимому. — Мы друзья и братья, — мягко сказал Фридрих. На этот раз он сам преодолел расстояние между ними и обнял Карла Хайнца. — Многие пары за всю жизнь не испытали и доли того, что есть у нас с тобой. — Да, это так. Твоя дружба — благословение для меня. — А твоя — для меня, — прошептал Фридрих и без малейшего намека на страсть поцеловал Карла Хайнца в губы. Герцог облегченно вздохнул. Он боялся, что Фридрих возненавидит его за то, что его вынудили сделать выбор и отказаться от того, что он любил. — Ты будешь снова использовать свои титулы? — спросил он, не в силах больше терпеть установившееся между ними молчание. — Нет, я не хочу. Они для меня больше ничего не значат. Разве они делают меня особенным? Нет. Большинство людей знает меня, как Фридриха Элзэссера, а остальные скоро забудут о моем происхождении. Карл Хайнц удрученно вздохнул: — Я просто не понимаю тебя, Фридрих. Пытаюсь, но не могу. Нельзя отвергать то, кем ты являешься. — Я — слуга Господа, и ничего больше. Я услышал Его зов, когда был совсем юным, и это стало самым бесценным даром, какой Господь мог мне преподнести. Без Него я — ничто. А без титула я просто Фридрих, учитель. Видишь разницу? Ты боец, я — нет. — Хорошо, делай, как знаешь. Бери-ка пиджак, и пойдем, что-нибудь съедим перед тем, как ложиться спать. — На собрании возникли еще какие-нибудь проблемы? — застегивая пуговицы, буднично спросил Фридрих, заставив Карла Хайнца тепло улыбнуться. — Да. Если хочешь, могу испортить тебе ужин своими жалобами. Фридрих закрыл папку с письмами и заговорщицки усмехнулся: — Буду только рад. ----------------- Примечания переводчика: (1) Орден иезуитов («Общество Иисуса») основан в XVI веке, упразднен в конце XVIII века и через сорок лет восстановлен. (2) Педро Аррупе (1907-1991) — Генерал (высший чин) иезуитов. На посту Генерала Аррупе придерживался взглядов о необходимости реформирования ордена в соответствии с требованиями времени и решениями Второго Ватиканского собора. В этот период иезуиты усилили свою работу в Латинской Америке в социальной сфере и в области помощи обездоленным. Сильный кризис в ордене вызвали споры, связанные с теологией освобождения, теорией христианского социализма, которая широко распространилась в 70-е годы в Латинской Америке и которую поддерживало большое количество иезуитов. Сам Аррупе относился к теологии освобождения по меньшей мере с симпатией. В конце концов теология освобождения была отвергнута Католической церковью (Википедия). (3) В католической и православной церкви таинства (крещение, причащение, соборование и другие) могут совершать только священнослужители — как получившие благодать через таинство рукоположения. (4) Сандинистский фронт национального освобождения — никарагуанская политическая партия. Вела вооружённую борьбу против диктаторского режима Сомосы, завершившуюся победой Сандинистской революции в 1979 году (Википедия). (5) Народная церковь — движение в 60-70 годах в Никарагуа за замещение католической церковной иерархии системой выборов; поддерживало радикальное сандинистское движение и классовую борьбу (Википедия). (6) На Втором Вселенском Соборе были приняты решения по обновлению католической церкви, на что и ссылается Фридрих.