О доброте и сострадании жаб и лягушек

15 июля 1975 года Рим Вид маленькой квартирки стал ушатом холодной воды, вылитой за шиворот. Рококо был слишком… рококо. — Ну хотя бы не Трастевере, — пробормотал Альберт. Его взгляд скользил по пышно орнаментированной мебели: большому дивану, двум креслам и нелепому, огромному для такой крохотной квартирки, обеденному столу с шестью стульями. — Это что тут, с викторианских времен осталось, или что? — Зато от нашей улицы, Кола ди Риенцо, совсем недалеко идти до Ватикана, — заявил Конрад, и его друзья с недоверием уставились на него. — Ты собираешься каждый день ходить к мессе? — удивился Фердинанд. — Фридрих велел мне посещать десятичасовую службу, она до сих пор на латыни. — Конрад, мой дорогой кузен… Помнишь, что мы пообещали друг другу в самолете? Мы здесь на каникулах, а это означает, по крайней мере, на взгляд Фердинанда и мой, никаких церковных служб, лекций, музеев, христиан, язычников и гробниц, и, определенно, никаких подъемов в несусветную рань, чтобы пойти на экскурсию. — Не помню, чтобы я соглашался с вашими планами. Я записался на летние курсы в Национальном музее. Фридрих поговорил с одним из своих бывших преподавателей, и тот готов сводить меня в катакомбы первых христиан. Хотите — присоединяйтесь. — Я собираюсь только в Колизей, на новую дискотеку, о которой говорил брат, — строго сказал Альберт. — Хочешь — присоединяйся. — Если это не помешает моим планам, я бы сходил. — Ты действительно ненормальный, Конрад, — сказал Фердинанд. — Мы всего две недели назад закрыли учебники, мы в Риме одни на месяц, без надзора, и можем делать, что нам вздумается, а ты хочешь любоваться на гнилые трупы? — Да, хочу. Ведь здесь всё началось, — с вызовом ответил Конрад, и Фердинанд вздохнул — на это ему нечего было ответить. Конрад отвернулся и окинул квартиру критическим взглядом. Хотя панели стен и потолка, обрамленные багетом из позолоченной бронзы, еще хранили следы того, что когда-то было чудесной лаковой росписью, от сырости лица ангелов, прежде пухлые, выглядели изможденными. Этот дом не так хорошо сохранился, подумал он, сравнивая квартиру с резиденцией своей бабушки в Венеции. — Хьюстон, у нас проблемы, — крикнул Фердинанд из другой комнаты. — Крысы или тараканы? — невозмутимо поинтересовался Конрад. — Хуже. Только две спальни, и в каждой — одна огромная кровать, — сказал Фердинанд. — Квартира действительно рассчитана на четверых, но я не желаю спать ни с тобой, ни с Альбертом. — Аналогично. — Я не лягу в этот кремовый торт, который здесь вместо кровати! — запротестовал Альберт, втащив своего кузена в спальню, кричаще расписанную белым и золотым, с громадной кроватью, окрашенной в цвет слоновой кости и увенчанной двумя глядящими друг на друга сфинксами. — Теперь мы знаем, что стало с пропавшей из Версаля мебелью, — пробормотал Конрад, впечатленный резьбой, нарисованными цветами и завитушками, усеивающими кровать, гардероб, ночной столик и прикроватные лампы. — Это невозможно! — простонал Фердинанд. — Вот почему Фридрих открыто смеялся, когда Альберт сказал ему, что планирует найти себе подружку! Никакая девушка в здравом уме не будет здесь ничего делать! Конрад усмехнулся: его наставник всеми правдами и неправдами старался, чтобы невинность его учеников все еще выглядела нетронутой, несмотря на действительное положение дел. — Другая не лучше, и она розовая! — пожаловался Фердинанд. — Уверен, это идея дяди Карла Хайнца! — захныкал Альберт. — Нет, мой отец наорал бы на нас или просто пообещал бы убить, если какая-нибудь девушка забеременеет, — сказал Конрад. — Это больше похоже на работу Фридриха или тети Элизабетты. — Что будем делать? — спросил Альберт. — Подбросим монетку, кому из нас придется потесниться, — решил Конрад. — А, может, стоит сразу изолировать в гостиной того, кто храпит? — предложил Фердинанд. — Альберта. — А, может, стоит выставить туда того, кто никогда не убирает за собой? — заступился Конрад за своего кузена. — Фердинанда. — А, может, стоит сразу отправить в Собор Святого Петра того, кто хочет провести там свои каникулы? — запальчиво ответил Фердинанд. — Конрада. — Так мы никогда не договоримся. Значит, бросаем монету. Орел или решка? — Конрад принялся рыться в карманах в поисках монеты в пятьсот лир, но звяканье ключей у главного входа заставило его замереть. У двери, уставившись на них, стояла молодая темноволосая девушка. — Простите. Я не ожидала, что вы приедете так скоро, — хрипловато сказала она. — Я ходила на рынок. — А вы у нас...? — спросил Конрад, не реагируя на ее сексуальную интонацию. — Мария Кьяра. Я горничная, — она картинно повернула голову в сторону, привлекая внимание к своей соблазнительной фигуре. — Хозяйка сказала мне приходить по утрам убираться, а во второй половине дня готовить ужин. — Тут только две спальни, — сказал Конрад; его друзья потеряли дар речи и с восхищением глазели на итальянку. — Да, но вы можете спать вместе, или кто-то из вас на кушетке. Простите, я должна приготовить вам поесть. Она пошла по комнате в направлении кухни. Альберт бросился к ней, услужливо подхватил ее ношу со словами: «Позвольте мне, пожалуйста» и ослеп от игривой улыбки, которой она его одарила. — Вас всё устраивает? — небрежно спросила она и, взмахнув длинными ресницами, глянула на Конрада, который уже неодобрительно смотрел на нее. — Три кровати нас больше бы устроили, — проворчал он. — Ужин должен быть готов к восьми. — Да, сэр, — печально ответила горничная и быстро скрылась на кухне. Альберт, бросив на Конрада испепеляющий взгляд, поспешил за ней. — Похоже, я курю в сторонке, — пожал плечами Фердинанд. — Ты мог бы быть с ней полюбезней. — Зачем? Ей платят за уборку, а не за то, чтобы она ломала комедию. Если мне захочется посмотреть на кривлянье, я схожу к девочкам Бижу. Похоже, Альберту понадобится одна из спален. Орел или решка, Фердинанд? — Решка, — проворчал Фердинанд, но перехватил монету в воздухе, когда Конрад подбросил ее. — Знаешь что? Почему бы нам не выйти в город? Может, нам тоже повезет. Ты же говоришь на местном языке. — Сегодня вечером я никуда не собирался. — Дай-ка угадаю. Твой грандиозный план на вечер — прочесть еще один идиотский журнал, чтобы выяснить, как собрать ту дурацкую штуку, которую ты купил на всю свою зарплату. — Это Альтаир 8800 (1), и у меня небольшие проблемы со сборкой. — Пустая трата времени. Мы идем гулять. После ужина. Альберту, должно быть, понадобится уединение. — Хорошо. И что будет, когда мы вернемся домой? — Ты получишь в свое распоряжение чертову кровать! — сердито бросил Фердинанд. — Теперь доволен? — Отлично. Но если уж об этом зашла речь, то установить расписание будет самым лучшим и справедливым выходом из ситуации. * * * Фердинанд тяжело вздохнул, когда увидел, какой пиджак собирается надеть Конрад на их Большую Ночную Охоту: темно-синий. — Тебе никто не говорил, что на дворе 1975 год? — спросил он своего друга. — Что-то не так? — Всё не так! Это гребаный костюм на тебе! Мы же собираемся знакомиться с девушками в самом модном месте этого города! — Рубашка голубая, и сейчас гораздо больше пяти вечера, так что я вполне могу надеть темный костюм. Галстук красный. — Не красный, а винный. — Есть какая-то разница? — Только последние пятьдесят лет, — пробормотал Фердинанд. — Ты выглядишь, как юный банкир. — Да, я на полставки работаю в банке. Зачем притворяться не тем, кто ты есть на самом деле? — Может, потому что нам нет и двадцати? — Фердинанд, ты собираешься идти в армию, потому что это традиция в вашей семье, и ты пытаешься выглядеть современным, хотя сам гораздо консервативнее меня. Даже Фридрих по сравнению с тобой бунтарь. — Давай не будем спорить, ОК? Я только надеюсь, что нас оттуда не выкинут. — Вот уж не думаю: я позвонил Армину, и он зарезервировал для нас место в VIP-зале, — невозмутимо сказал Конрад, и Фердинанд застонал. — Что опять не так? — Очередь — это то место, где находишь друзей и знакомишься с другими туристами. А мы будем сидеть за столом и скучать! — Можно знакомиться внутри, а не томиться два часа у порога, как собачонка, чтобы пустили. — Пойми, чтобы подцепить девушку, выглядя в ее глазах спасителем, нужен общий враг, то есть охранник на входе. Хорошие чаевые сэкономят мне кучу времени. К тому же можно получше разглядеть будущую жертву при ярком свете. — Никогда не задумывался о такой стратегии. Интересный подход. — Так вот лучше задумывайся, если хочешь найти себе подружку. Девушки сейчас раскованные, они порвут тебя на кусочки, едва ты раскроешь рот. — Зависит от того, где ты ищешь эту самую девушку. Очевидно, что те, которые приходят на дискотеку, не для женитьбы. — Ты слишком много общаешься с Фридрихом! — простонал Фердинанд. — Нет смысла сидеть и ждать, когда в эту дверь войдет Роми Шнайдер (2), чтобы выйти за тебя замуж. Этого не случится, не надейся. Конрад только вздохнул: — К сожалению, нет. Увы, она на десять или даже пятнадцать лет старше меня. Что за женщина! * * * Здоровенный охранник равнодушно смотрел на Фердинанда, проигнорировавшего длинную очередь желающих попасть в клуб. Парень явно несовершеннолетний и в этом его кремовом костюме пытается закосить под богатого человека. — Линторфф, — рявкнул Конрад и, не обращая ни на кого внимания, решительно прошел мимо охранника, который предпочел поспешно отступить и поклониться. Фердинанд закатил глаза и быстро юркнул вслед за другом. Внутри молодая стройная женщина в белой короткой тоге и с самой странной прической, какую только Фердинанд видел в своей жизни, поклонилась им и, улыбаясь, сказала что-то Конраду на итальянском. Они пошли за ней по узкому серому коридору, который привел их к висящей на темно-красной стене мозаике, изображающей детей и дельфинов. За ней скрывались две лестницы. Звуки музыки становились все громче и громче, пока перед их глазами не предстал большой римский амфитеатр. Арена была превращена в танцпол, запруженный людьми, двигающимися под музыку диско. Некоторые пары вели себя очень раскованно, и Фердинанд, открыв рот, уставился на арену. Сев на бархатный диван в их кабинке, он облокотился на перегородку, чтобы удобнее было смотреть. — Rémy Martin X.O., — сказал Конрад девушке, и Фердинанд, все еще с благоговением разглядывая окружающую обстановку, пробормотал, что хочет виски. — Классное место. Словно попал во времена Римской империи. — Вообще-то здесь смешение стилей. Вот это — из царского периода, но рама — времен Империи, — заметил Конрад, оглядывая стены, декорированные фресками, навевающими ассоциации с поздней Римской империей. — У Бижу, по крайней мере, был вкус — они копировали с оригиналов. — Возможно, из-за того фильма. Здорово было бы его посмотреть. Венгер говорил мне, что он довольно скандальный, — с озорным блеском в глазах сказал Фердинанд. — «Сатирикон» Фелинни? — Да, но тебе нельзя — иначе Фридрих убьет тебя, — ухмыльнулся Фердинанд, глядя, как худощавая официантка в короткой белой тунике наклоняется над столом, чтобы поставить перед ними напитки. — Миленькая униформа, — хихикнул он, когда она ушла. Конрад усмехнулся: — Не знал, что тебе нравятся мальчики. — Что?! Это девушка! — запротестовал Фердинанд. — Кто знает... Приглядись внимательней в следующий раз, и, к твоему сведению, это пеплос, он предназначен для мальчиков. Официантки одеты в длинные тоги и носят серьги. (3) — Ты шутишь, — обескуражено протянул Фердинанд. — Возможно. Конрад перевел взгляд на другие кабинки, где посетители, полулежа на древнеримских кушетках и бурно жестикулируя, переговаривались между собой. — Гляди, вон там Армин с друзьями, — сказал он, кивком головы указав в сторону невысокого стола, уставленного шампанским и фруктами, вокруг которого стояло четыре или пять кушеток с лежащими на них парочками. — Кузен Армин очень занят, — хихикнул Фердинанд: старший брат Альберта увлеченно целовал молодую девушку в приспущенном вечернем платье. — Актрисы из Чинечитта (4), — констатировал Конрад. — Может, он нас с ними познакомит, и тогда тебе тоже что-нибудь перепадет. — Может, и ты себе кого-нибудь найдешь, если не будешь выглядеть таким отчаявшимся, — парировал Конрад. — И кто это говорит?! Мистер мне-не-нужна-подружка? Я не заметил, чтобы кто-нибудь вис у тебя на шее. — Значит, вот что ты думаешь? — Нельзя сказать, что вокруг тебя толпятся девушки, жаждущие получить поцелуй, — агрессивно повторил Фердинанд. — Фердинанд, если я захочу, я перепихнусь здесь быстрее тебя. Хотя я не буду делать это на публике, как Армин. — Ха-ха, — сухо усмехнулся Фердинанд. — Как я тогда узнаю, что ты успел быстрее? — Легко. Мы найдем двух девушек, которые пришли вместе. Женщины любят хвастаться своими победами. Ставлю десять к одному, в ту минуту, когда я закончу с ней, она побежит к своей подружке и попросит пойти с ней в дамскую комнату, чтобы всё ей выболтать. — Неужели у тебя столько денег, что ты не боишься проиграть? — Возможно. Ну что, спорим? — Спорим. Десять к одному, что я буду удачливее, чем ты. — Установим контрольное время? — Что? — Если нам не повезет до полуночи, мы прекращаем спор. Мне завтра рано вставать. — Конрад, ты собираешься уломать женщину меньше чем за три часа, а потом пойти домой спать? — ужаснулся Фердинанд. — А где же романтика? — Хит этого года «Voulez vous coucher avec moi?» (5) (не хотите ли со мной переспать? — фр.), так что на самом деле романтика никому не нужна. Мы держим пари, что с кем-нибудь перепихнемся, а не на то, что найдем себе жен. — Ты больной, — посерьезнев, сказал Фердинанд. — Это как-то… нездорóво. — Видишь! Ты консервативней меня, — усмехнулся Конрад. — Секс и любовь не имеют ничего общего. В данную минуту мне нужен секс. Я точно знаю, чего хочу от брака, и здесь я этого не найду, — Конрад сканировал площадку, пока его взгляд не остановился на двух светловолосых девушках лет двадцати. — Смотри, вон те тебе нравятся? — спросил он друга. — Они классно выглядят. Такие вряд ли обратят на нас внимание. — Они выглядят скучающими, словно чувствуют себя неловко. Туристки, без сомнений. И не нашего круга. — Прости? — Одежда и украшения. — Что? — Поддельные и очевидно, что прет-а-порте. — Как ты можешь это знать? — Несколько скучных часов с тетей Элизабеттой на рю Камбо (6). Жди меня здесь. Закажи шампанского и корзинку фруктов. Фердинанд смотрел, как его друг встает с дивана, нацепляет на лицо соблазнительную улыбку, которая делает его моложе и беззащитнее, и идет в направлении танцпола. «Я точно знаю, чего хочу от брака, и здесь я этого не найду, — мысленно передразнил его Фердинанд. — И где он собирается искать жену? В Соборе Святого Петра?» «Чего ему вообще надо? Все это как-то подозрительно, — подумал он и махнул официантке в коротком платье. Он увидел, как девушки от души засмеялись в ответ на какую-то реплику Конрада. — Если он захочет, он может быть обаятельней, чем мы с Альбертом вместе взятые. Он даже похож на нормального человека, когда пытается кого-нибудь снять». Официантка спросила, чего он желает, и Фердинанд отметил, что ее голос был немного низковат для женского. Подавив дрожь, он заказал шампанское, четыре бокала и фрукты. «Проклятый Конрад, он был чертовски прав». «Чего он хочет от женщин? Он не верит ни одной из них, хотя, если вспомнить его мать, трудно его осуждать. Может, он?.. Ну нет! Он первый из нас начал ходить к девочкам Бижу и регулярно бывал там весь прошлый год. C другой стороны, он мне все уши прожужжал про этого парня, молодого доктора, с которым познакомился на Зюльте прошлым летом. Как же его звали? Герхард? А вдруг Армин правильно про него думает?» «Чушь! — решил Фердинанд, увидев, что Конрад обвил рукой талию одной девушки и что-то шепчет на ухо второй. — Мы срочно должны раздобыть для него Роми Шнайдер». Он поднялся с дивана, когда Конрад подвел девушек к столу, очень по-свойски обнимая одну из них, и коротко представил их: — Какое совпадение, Астрид и Катарина приехали из Бонна и изучают искусство в университете Рима. На короткий момент Фердинанд понадеялся, что если девушки — обычные студентки, это заставит Конрада отказаться от идиотского пари, и он будет вести себя, как нормальный человек. Но надежды Фердинанда были разбиты получасом позже, когда Конрад сказал этим своим фальшиво небрежным тоном, к которому он прибегал, когда видел или слышал что-нибудь ему ненавистное: — Да, поэзия Джима Моррисона интересна для битников. Сверкнув ослепительной улыбкой, он спросил Астрид: — Вы рисуете? — Я скульптор, — сказала она. — Предпочитаю работать с вторичными материалами, которые подбираю на улицах. Искусство из отходов. Хотелось бы, чтобы общество потребления наконец задумалось, зачем мы бездарно тратим так много ресурсов. Фердинанд прикрыл глаза, ожидая услышать что-то вроде «любите ковыряться в мусорных баках?» или еще что-нибудь резкое, но вместо этого Конрад, искусно изображая интерес, спросил Астрид об источнике ее вдохновения. Заметив настойчивые взгляды его собственной новой «подружки», Фердинанд заставил себя не пялиться на фиглярство Конрада и сосредоточиться на девушке — подливать ей шампанское и слушать, что она говорит. — Это уж слишком! — раздался смех Астрид, но ее голова опустилась на плечо Конрада, и тот не упустил возможности ее обнять. — Что это было? — Катулл, — громко ответил он и снова стал что-то нашептывать ей на ухо, заставляя краснеть и хихикать. Трудно было не глазеть на них, и когда Астрид поднялась с кушетки, дерзко глядя в глаза Конраду и провокационно кусая нижнюю губу, Фердинанд почувствовал себя салагой. Конрад ответил хищной улыбкой, встал и последовал за ней за дверь. «Бедный Конрад, сейчас ему придется с ней танцевать, а он это ненавидит», — думал Фердинанд, целуя свою соседку, весьма довольный тем, что она позволяет его рукам бродить везде, где ему хочется. Но его приятное занятие вскоре было прервано — вернулась хихикающая, как идиотка, Астрид и бесцеремонно вытащила свою подружку из объятий Фердинанда, что-то ей сказав. Катарина просто оттолкнула его и стала слушать, что ей шептала на ухо Астрид. Потом они вдруг выскочили из-за стола и ушли, а Конрад сел напротив Фердинанда и налил себе еще шампанского. Фердинанд с изумлением проводил взглядом двух хихикающих девиц. — Что случилось? — Всего лишь дал ей урок практической латыни. Irumare et pedicure (7). Жаль, что она довольно традиционна и предпочитает обычный способ. Честно говоря, от хиппи я ожидал большего, — пожал плечами Конрад и поморщился, обнаружив, что шампанское нагрелось. — Господи, откуда это? — «Carmen 16» (8). Бедному Фридриху пришлось несладко, когда он объяснял мне значение этих глаголов, но отомстил он с размахом: мне пришлось анализировать синтаксис еще двадцати других поэм. С тех пор я полюбил Горация — с ним меньше возни. — Так ты... — …занимался с ней сексом. Небольшой совет: отведи свою в специальное помещение за дверью. Это включено в VIP обслуживание. — Когда ты это узнал? — выплюнул Фердинанд. — Мне сказал Армин, — скучающе объяснил Конрад. — Ладно. Я — домой. — Что? — воскликнул Фердинанд. — Я же говорил тебе, что утром иду в Ватикан. Поторопись, займись своей подружкой, пока вторая не опомнилась и не начала ныть. Предложи проводить их до отеля, выясни, где они живут. Я хочу послать ей завтра цветы. — Ты кидаешь девушку, а на следующее утро посылаешь ей цветы? — ошарашено спросил Фердинанд. — «В благодарность за неповторимый вечер», — с издевательской усмешкой сказал Конрад. — Если она умна, до нее дойдет. Сейчас она, скорее всего, хвастается своей подружке, чем мы занимались. Это твой шанс — вторая захочет того же самого, просто чтобы не чувствовать себя хуже подруги. Будь напористым и безжалостным, как при поглощении корпораций. Конрад встал с кушетки и быстро пожал руку шокированному Фердинанду. — Битники! — фыркнул он. — Я закажу тебе еще две бутылки. Увидимся завтра. Открыв рот, Фердинанд смотрел, как его друг вручил официантке-официанту толстую пачку купюр и игриво шлепнул её-его по заднице. «Б*ть, наверное, всё же это я — ханжа». * * * — У тебя есть предположения, где может быть Конрад? — спросил Фердинанд, будя Альберта. — Он явился в шесть утра, принял душ и ушел. Шумный ублюдок, — пробормотал Альберт, пряча голову под подушки огромной кровати в стиле рококо, но Фердинанд снова его растолкал. — Ну и как всё прошло? — спросил Альберт, неохотно садясь на постели. — Это была самая странная ночь в моей жизни. — Ну, наша Мария Кьяра тоже умеет отжигать, — хихикнул Альберт, зевая и потягиваясь. — Представь, он трахнул девушку, которую знал меньше часа, и в одиннадцать отправился домой. Ты говоришь, он вернулся в шесть? — Он сказал, что хотел побродить по ночному городу, прогуляться вдоль Тибра. Хорошо, что у него с кем-то получилось. — Он ведет себя странно. — Почему? Свободная любовь, малыш. Я восхищен тем, что он всё провернул без лишних заморочек. А ты как? — Я сделал всё, как он советовал, и у меня был секс, — слегка краснея, пробормотал Фердинанд. — Что? — Он сказал, что мне лучше трахнуть подружку его девицы до того, как та поймет, что он ушел, иначе мне придется слушать ее вопли. Он за всё заплатил перед уходом. Это ненормально. — Радуйся, что заплатил, — сказал Альберт, защищая своего кузена. — Многие, кого мы знаем со школы, этого бы не сделали. Мария Кьяра вернется в семь вечера, если ты понимаешь, о чем я. — Кстати, Конрад предложил установить очередность пользования кроватями. — Отлично. Он последний в очереди, — пожал плечами Альберт. — Нет подружки — нет кровати. * * * Стоя в центре площади Святого Петра, Конрад постоянно возвращался мыслями к событиям прошлого вечера. «Почему женщины не могут быть такими, как мы? Совершенно ясно, что они тоже любят развлечься, но почему обязательно надо делать вид, что это — любовь?» Его взгляд выхватил привлекательную фигуру мужчины, несмотря на палящее солнце одетого в темный костюм. Незнакомец быстро пересек площадь и скоро исчез под одной из арок, ведущих на Виа делла Кончиллационе. «Римляне — это что-то, — подумал Конрад. — Но те, в Милане и Венеции, выглядят чересчур, на мой вкус». «Сколько бы я ни старался, мне никогда не удается установить эмоциональный контакт с женщинами. Просто они не такие, как мы. Как я могу жениться на одной из них и провести с ней всю оставшуюся жизнь, если я даже не способен с ними нормально разговаривать?» Подавив вздох, он встал в хвост очереди на вход в Собор и молча наблюдал диалектический спор между двумя итальянскими охранниками в темной униформе и двумя молодыми британскими туристками об их мини юбках. «Тетя Элизабетта всегда знает, где и что уместно, но таких женщин, как она, почти не осталось. Эти две куклы абсолютно уверены, что их мода гораздо важнее, чем дом нашего Господа». Потеряв терпение, он прошел вперед и громко сказал на чистом английском: — Извините, мисс, но как в Аскотте нельзя без шляпы, так и здесь нельзя в такой одежде. Обе туристки сквозь темные очки оглядели его с ног до головы; Конрад кожей чувствовал ненависть, исходящую от них, но и бровью не повел. Итальянцы-служащие затаили дыхание. — Немец! — выплюнула одна из них, но всё же они сдались и спустились со ступенек обратно на площадь. Конрад вернулся на свое место в очередь. Туристы вокруг него прекратили разговаривать и уставились на странного молодого человека в дневном светлом костюме и при галстуке. Очередь медленно продвигалась, пока охрана не остановила ее. — Слишком много народа внутри, — сказал один из охранников. — Извините, но я хочу присутствовать на службе, — сдержанно возразил Конрад. — Сейчас нет службы. — На десятичасовой, латинской. Охранник оглядел его и отошел, позволяя пройти: «Что за странный крест он носит... Интересно, из какой он конгрегации?» — подумал итальянец. * * * Вернувшись в квартиру на Кола ди Риенцо около двух, Конрад отметил, что, во-первых, его друзья ушли; во-вторых, в квартире было не убрано, и в-третьих, на обед ничего не приготовили. «Я должен поговорить с горничной. То, что она трахается с Альбертом, не повод отлынивать от своих обязанностей, — подумал он, перепрыгивая через одежду, разбросанную по полу. — Фердинанд с Альбертом — настоящие поросята». Повесив костюм, он сообразил, что если хочет успеть вовремя в Национальный музей, то у него остался всего час, чтобы поесть. «Я мог бы не обедать и пройтись по Виа дель Бабуино». Конрад нашел в своих вещах маленький блокнот и положил его в простую кожаную сумку через плечо, потом переоделся в рубашку с короткими рукавами. Он нахмурился, когда обнаружил, что грязную одежду не забрали в стирку. «Если она пренебрегает своими прямыми обязанностями, тогда пусть Альберт делает это за нее». Он прихватил яблоко и, с некоторыми затруднениями заперев заедающий замок, спустился по лестнице, все еще раздраженный тем, в каком состоянии осталась квартира. Пройденные в очень быстром темпе первые две сотни метров каким-то чудесным образом успокоили его нервы, и он в который раз был захвачен безмятежной аристократичной красотой города, которую не нарушали даже дерзко проносящиеся совсем рядом оглушительно ревущие мотоциклы. Конрад замедлил шаг, наслаждаясь видами: хотя и массивные, здания не действовали на зрителя подавляюще. То, что он собирался идти быстро, уже выветрилось у него из головы — он принялся рассматривать спешащих по делам прохожих, ловко лавирующих в организованном хаосе улицы; Конрад с трудом понимал местное наречие, на котором переговаривались люди постарше, торгуясь за товар на наружных прилавках. Опаздывая, он почти бегом пересек Пьяцца-дей-Чинквеченто и наконец оказался у Палаццо Массимо. Показав квитанцию, Конрад спросил у одного из охранников музея, где находятся лекционные залы, и ему сурово велели идти на четвертый этаж. Почти задыхаясь, он вбежал в небольшую аудиторию и обнаружил там два десятка пожилых дам. «Странно… Не знал, что нумизматика так популярна среди женщин, — подумал он, устраиваясь на стуле в углу и чувствуя себя не в своей тарелке от их бесцеремонных взглядов. Проклиная себя за то, что не одет в пиджак, как должен был бы в присутствии такого количества дам, он тихо затаился в уголке. Конрад вспомнил, что почти ничего не понял из уличного итальянского, и еще сильней забеспокоился. «Язык Элизабетты очень классический. Что, если я не пойму ни одного слова из того, что тут будут говорить»? Чтобы скрыть растущую, почти болезненную неловкость, он достал блокнот с перьевой ручкой и притворился, что поглощен своими мыслями. — Хвала небесам! Здесь есть еще один мужчина. А я уж думал в следующий раз надеть платье, — тихо сказал мужской голос на литературном итальянском. — О, старая карга идёт. Конрад в шоке уставился на садящегося рядом молодого мужчину, и его внутренний тревожный сигнал сработал, когда он заметил линялые, слегка потрепанные джинсы, цветочный принт на рубашке с короткими рукавами и рыжие кудрявые волосы, которые уже давно не видели ножниц парикмахера. При появлении пожилой преподавательницы Конрад встал и почувствовал себя неуютно, когда она одарила его недоуменным взглядом. Дамы в аудитории смотрели на него с печальным умилением, и Конраду захотелось провалиться сквозь землю. Он поспешно сел. — Всё, ты покойник. Она — одна из самых ярых феминисток в университете, — усмехаясь, шепнул Конраду его сосед, пока преподавательница выкладывала материалы лекции на стол. — Надеюсь, тебе не надо у нее защищаться. — Это разве не профессор Тески? — тихо спросил Конрад. — Тески? Нет. Археология внизу, в цокольном этаже. Такая скука — самому младшему слушателю там за пятьдесят. — А здесь что? — Раннехристианская женская теология. Вчера она разбиралась со Святым Павлом, и вскоре мы займемся Евангелием от Марии, — с веселой улыбкой отвечал итальянец, с интересом приглядываясь к своему суровому светловолосому соседу с потрясающими голубыми глазами. От сердитого взгляда лекторши, очень похожего на те, которые Конрад получал от Элизабетты, когда тетя бывала им разочарована, у Конрада кровь застыла в жилах. Он вздохнул и приготовился слушать лекцию, вне всяких сомнений, еретическую. * * * Двумя часами позже Конрад убирал блокнот и ручку, чувствуя, что его соседа распирает от смеха. — Похоже, ты действительно попал не туда, — ухмыльнулся молодой мужчина. — Немец? — Почти. Швейцарец, — сказал Конрад, борясь с внутренней потребностью встать, когда женщины стали выходить из комнаты. — Банковский клерк? — с ухмылкой спросил парень. — Почти. Мальчик на посылках в офисе. Конрад едва сдержал грозящий сорваться с губ нервный смешок, чтобы скрыть свое разочарование: он потерял целых два часа, слушая феминистскую демагогию о Святом Петре и Павле. — Да, ты похож на одного из них. Фабрицио дель Монако, — сказал итальянец, протягивая руку. — Конрад фон Линторфф, — он встал, и Фабрицио поразился тому, какой он высокий. — А ты не слишком молод, чтобы писать докторскую? (9) — Докторскую? Нет. Я здесь, чтобы слушать лекции по нумизматике. Завтра попытаюсь всё-таки на них попасть. — По нумизматике? Да там одни старички, разглядывающие монетки, — засмеялся новый знакомый. — В этрусской гробнице и то веселей, чем у них. — Мне нравится, — сказал Конрад, слегка раздраженный тем, что этот «хиппи» пытается указывать ему, что делать. — Кстати, а сколько тебе? — Девятнадцать. — И ты работаешь в банке? — Уже почти год. Я стажёр. В следующем семестре начну посещать деловое администрирование. Услышав это, Фабрицио открыто рассмеялся, тряся своими рыжими кудрями. Конрада неприятно поразило полное отсутствие манер у итальянца, и он рявкнул: — Что смешного? — Ты. — Я? — Пойдем, выпьем кофе, и я тебе объясню, что, — предложил Фабрицио, но Конрад проворчал: — Я собираюсь посмотреть здешние мозаики. — Хорошая идея. Я тоже хочу проверить одну вещь для моей докторской, — заявил Фабрицио и стремительно потащил Конрада за собой, сначала по коридорам, потом вниз по лестнице, пока они не очутились перед входом в зал с фресками с виллы Ливиа. И тут он исчез, оставив Конрада одного. Не понимая причину своего волнения и чувствуя, что душу охватила странная печаль, Конрад вздохнул и принялся рассматривать чудесный сад, изображенный на фресках, и вскоре потерял счет времени, любуясь деталями растений, цветов и птиц. — Пойдем, или тебя сейчас отсюда выкинут, — сказал знакомый голос. Фабрицио осторожно потеребил его за рукав. — Что? — Музей закрывается. Ты же не хочешь ругаться со здешними служащими, швейцарец, — улыбнулся он. — Я обещал тебе кофе. — Это необязательно, — буркнул Конрад, но что-то внутри него вопило, что кофе — потрясающая идея. — Ладно. Тогда я куплю тебе Несквик, — ухмыльнулся Фабрицио. — Это достаточно по-швейцарски? — Да, достаточно по-швейцарски, — проворчал Конрад в манере, которую вкупе с правильным итальянским и раскатистым звуком /r/, Фабрицио счёл очень милой. Выйдя из музея, они направились в обратную от железнодорожного вокзала сторону, пока не оказались рядом с маленьким баром. Фабрицио некоторое время болтал с его владельцем. — Ты что-нибудь понял? — спросил он Конрада. — Ни единого слова. Что это? Римский диалект? — Нет, венецианский. Я из Местре. Пишу докторскую по литературе в университете. Что насчет тебя? — Цюрих, деловое администрирование. — И что ты делаешь в музее? У тебя по идее сейчас должны быть каникулы. Я-то набираю очки у той карги — она, возможно, будет в диссертационном совете. — Я попал не в ту аудиторию. Спросил у входа, они отправили меня к вам. — Конечно, отправили! Никто в здравом уме не пойдет в секцию древних монет. — Там впечатляющая коллекция. — Не для девятнадцатилетнего парня, — усмехнулся Фабрицио. — Кстати, мне двадцать семь. — Мне нравится история древнего Рима, — начал было защищаться Конрад, но утонул в зеленых глазах собеседника, внимательно смотревшего на него. — Прости, что смеялся над тобой, но я решил, что ты меня разыгрываешь: швейцарец, работаешь в банке и любишь монеты. Просто ходячий стереотип! — Коз и часы я оставил дома, — пошутил Конрад и вернул Фабрицио напряженный взгляд. «Может ли быть такое, что он…» — Я увижу тебя завтра? — после долгой мучительной паузы спросил итальянец. — Не знаю. Я надеюсь всё же послушать лекцию по нумизматике. — Почему бы нам не встретиться здесь? Я живу недалеко отсюда. А ты? — Рядом с площадью Святого Петра. Я делю квартиру со своим кузеном и школьным другом. Возможно, мне наконец удастся их застать дома. — Разное расписание? — Абсолютно. Я люблю историю, а они ее ненавидят. — Бывает... Я тоже люблю историю. Завтра здесь, в то же время? Конрад смог только нервно кивнуть. * * * — Эй, неужели это мой кузен? — дурашливо крикнул Альберт из-за стола, где сидел вместе с горничной и Фердинандом, поедая холодную пиццу. — Здравствуйте. Это что, ужин? — надменно глядя на них, поинтересовался Конрад. — Точно! — подтвердил Фердинанд и набросился на свою порцию. Горничная проигнорировала Конрада, продолжая целовать Альберта в шею. — Мария Кьяра, где мои чистые рубашки? — строго спросил Конрад. — Завтра, — надула губы она. — Хорошо. Я собираюсь лечь спать, — объявил он, с отвращением глядя на пиццу, но чувствуя странное ликование внутри, бьющую энергию, словно и не было длинного марш-броска по городу. — Эй! — запротестовал Фердинанд. — Сегодня моя очередь пользоваться спальней. — Поговори с Альбертом. Он самый домашний из нас, — ухмыльнулся Конрад. — Мария Кьяра, смените постельное белье для мистера фон Кляйста. Конрад отвернулся, и Альберт с большим трудом удержал разъяренную заносчивостью Конрада горничную от того, чтобы вцепиться ему в горло. Лёжа в кровати, Конрад пытался почитать перед сном, но это было невозможно. Он вспоминал каждое слово, сказанное ему Фабрицио в том темном кафе, и на лице появлялась неконтролируемая улыбка. Снова и снова его мучил один вопрос «Неужели…», и глупая улыбка, не желающая исчезать, была красноречивым ответом. «Вполне возможно, — думал он. — Ведь нет другой причины для мужчины пригласить такого странного типа, как я, на свидание». * * * — Куда ты собрался? — пробормотал с дивана сонный Фердинанд, услышав, как Конрад, пытаясь не шуметь, пробирается к выходу. — В город. — В такую рань? Обалдеть! Сейчас только семь утра! — воскликнул он, взглянув на часы, брошенные на кофейный столик прошлым вечером. — Я позавтракаю где-нибудь в городе — эта ленивая корова ничего готовить не собирается. Потом пойду в Палаццо Альтемпс. Там пообедаю и сразу на лекции. Не ждите меня. — Альберт предлагал куда-то сходить вечером. Он знает хорошее место, — сказал Фердинанд. — Может, мы добудем тебе симпатичную девчонку. — Передай от меня Альберту, пусть уговорит свою подружку помыть посуду. Ей платят за это, а не за кувыркание в постели. Она вообще когда-нибудь убирается? — сам не зная почему, наехал он на Фердинанда. — Конрад, ты, правда, ненормальный, — огрызнулся Фердинанд. — Нет, я просто люблю порядок, хотя, похоже, здесь все забыли, что это такое, — проворчал Конрад, глядя на одежду Фердинанда, сваленную кучей на парчовом кресле. — Ну ничего, в армии из тебя сделают человека... — Делай, что хочешь, Мери Поппинс, — рявкнул Фердинанд и повернулся к стене, чтобы спать дальше. Конрад, довольный, что удалось улизнуть без дальнейших расспросов друзей, крикнул от двери: — До встречи, Пеппи Длинный Чулок! — и успел захлопнуть дверь до того, как в него врезалась диванная подушка. * * * Конрад немного нервничал, когда соглашался идти с Фабрицио к нему домой. После лекций они проговорили почти три часа, и Фабрицио предложил приготовить им ужин. Для Конрада было благословением встретить того, кто не смеется над его любовью к истории и классической литературе. Оказалось, что Фабрицио взял двухгодичный отпуск, чтобы закончить докторскую. Его квартира располагалась на третьем этаже старого здания, и Конрад был слегка шокирован, потому что ему сразу бросились в глаза постеры Metello и La caduta degli (10). При виде последнего он неприязненно поморщился — Не гляди так сердито. Я же не говорю, что все немцы — нацисты, — сказал Фабрицио. — Ты его вообще смотрел? — Нет, я был маленьким, когда он шел в кинотеатрах. Мой отец очень категорично о нем отзывался. Это высмеивание одной из старейших семей. — Если они принимают это на свой счет… — с улыбкой сказал Фабрицио. — Висконти — великий художник, и если тебе что-то не нравится, это твои проблемы, не его. — Я хотел посмотреть «Людвига» (11), но не смог. — Почему? — Был слишком мал, когда он шел, а сейчас его сняли с проката, — смущенно сказал Конрад. — Тебе хоть больше восемнадцати? — Восемнадцать с половиной. — Тогда я свожу тебя в синематеку моего друга. Они сейчас крутят немецкий цикл Висконти, но должен тебя предупредить, фильм очень длинный. На следующей неделе будет «Сатирикон» Фелинни (12), от него твоего отца хватил бы сердечный приступ. — О, «Сатирикон» это не проблема для него. А вот высмеивать элиту страны — другое дело, — со смешком сказал Конрад. — Тебе нравятся фильмы такого типа? — спросил он как бы между прочим, поскольку не хотел оказаться в дурацком положении, если Фабрицио на самом деле не увлечен им. — Хорошее кино? Думаю, да, — рассеянно ответил Фабрицио, собирая книги в стопку, чтобы освободить место на столе и стул. — Извини за беспорядок, но я на неделю остался сам по себе. — Ты снимаешь квартиру вместе с кем-то? — спросил Конрад, оглядывая комнату, которая служила и кухней, и гостиной, и спальней одновременно. Всё вокруг было завалено подержанными книгами, бумагами; имелась тут и пишущая машинка. На большой кровати лежало яркое оранжево-фиолетовое лоскутное одеяло. — Нет, не совсем. Паста? Конрад с улыбкой кивнул и поблагодарил, про себя думая, как странно, что Фабрицио не на все вопросы отвечает прямо. Пока его новый друг был занят у плиты, он начал просматривать книги, читая названия. — Любишь читать? — снова спросил Фабрицио. — Да, конечно. — А что именно? — Об истории, политике, экономике. Иногда художественную литературу. У меня не так много свободного времени. — Я думал, ты учишься в школе. — Я только что закончил гимназию и параллельно работал в банке во второй половине дня. Четыре часа в день. — Ты живешь со своей семьей? — Я живу с отцом. Это первая самостоятельная поездка для меня и моего кузена. — Осторожней с мусором, — пошутил Фабрицио, начав нарезать зелень. — Мусором? — Могу гарантировать, что в квартире, где живут три тинэйджера, меньше чем за неделю начнет вонять, как в мусорном баке. Уж я-то знаю — я жил вместе с другими студентами во Флоренции. Конрад в ужасе смотрел на него. Он совсем пал духом, услышав от Фабрицио: — Даже не пытайся организовать дежурство по уборке, это никогда не работает. Один убирается, остальные разводят грязь. Конрад молчал и чувствовал странную робость, глядя, как ловко Фабрицио готовит ужин. «Что я делаю здесь, в компании хиппи?» — громко кричал его внутренний голос, но шоколадные и медные блики в волосах Фабрицио изгоняли из головы все разумные доводы. Словно загипнотизированный, он смотрел, как его приятель накрывает ужин. Когда ему было велено сесть за стол, он послушно сел и стал безропотно пить дешевое красное вино, которое ему предложили. «Он даже думает не так, как мы» — завопил его здравый смысл, когда Фабрицио заявил ему, что он — троцкист. — Нет, мне больше по душе Аденауэр и Эрхард, — не задумываясь сказал Конрад, и Фабрицио рассмеялся. — Ты — нечто! — фыркнул он, отпивая вино. — Швейцарец, клерк в банке, студент, изучающий бизнес-администрирование, да еще и симпатизируешь ХДС? (14) — Я верю в прогресс через упорный труд, — сказал Конрад и от веселого взгляда Фабрицио почувствовал себя идиотом. — Возвращайся сюда через десять лет и посмотрим, что ты скажешь. Жизнь — это не только труд. Сотни незначительных событий формируют твою судьбу. Посмотри на меня. Я хочу защитить докторскую, но я знаю, что для того, чтобы получить место преподавателя, мне придется пресмыкаться перед каждой старой каргой. Это как мафия, и всё зависит от того, есть ли у тебя нужные связи и правильные друзья. — Это не всегда так. — Миром правит элита, и либо мы всех их отправляем на гильотину, либо идем с ними на компромисс, и это называется разложение. Твоя наивность типична для твоего возраста. Тем не менее, я думаю, что ты очень… интересный. Не желая и дальше терпеть раздирающие душу сомнения, Конрад наклонился к Фабрицио, слишком увлекшемуся своей речью про социальную революцию, поймал его подбородок и с юношеским пылом поцеловал. Быстрее, чем он ожидал, Фабрицио вернул ему поцелуй, обвив шею руками, и толкнул его на кровать. Но его победа было недолгой — Конрад, воспользовавшись преимуществом в росте и весе, перевернул его и навалился сверху, терзая рот, и все больше возбуждаясь от того, с каким энтузиазмом отвечал ему итальянец. Чужие руки, гуляющие у него по спине, сводили с ума, ничего подобного он раньше не испытывал, несмотря на уже имевшийся сексуальный опыт. Впервые за долгое время Конрад чувствовал абсолютное блаженство, и потому едва не пропустил момент, когда Фабрицио мягко оттолкнул его. Конрад инстинктивно прижался к его шее, пытаясь устранить дистанцию между ними. — Хватит, — услышал он и остановился, смущенно глядя на Фабрицио. — Почему? — обиженно спросил он. — Я что-то не так сделал? Я думал, ты тоже хочешь. — Конечно, хочу, — сказал Фабрицио, прислоняясь к стене. — Всё немного сложнее, Конрад. — У тебя кто-то есть? — И да, и нет. Видишь ли… М-м-м, это нелегко объяснить. — Почему? Меня к тебе очень тянет, и я думаю, ты замечательный. — Ты тоже фантастический. Почти как сбывшаяся мечта. Но из этого ничего не выйдет. По многим причинам. — Почему? Ты женат? — Нет! Ну… что-то вроде этого. Я время от времени живу здесь с другим мужчиной. — И где он? — То ли в деловой поездке, то ли навещает семью. Не знаю — я у него не спрашиваю. — Ты его любишь? — в отчаянии спросил Конрад. Фабрицио тяжело вздохнул и погладил Конрада по щеке: — Хотел бы я, чтобы всё было так же просто, как в девятнадцать лет. — Он тщательно подбирал подходящие слова, чтобы объяснить положение вещей. — Я очень признателен ему за ту поддержку, которую он мне оказывает. Конрад непонимающе глядел на него. — То есть, очень хорошую поддержку. Он помогает мне с оплатой за докторантуру. — Университет не бесплатный? — выпалил Конрад и почувствовал себя болваном, когда Фабрицио с жалостью улыбнулся. — Меня не оплата беспокоит. Написание докторской требует много времени, а деньги с неба не падают. Либо я пишу докторскую, либо работаю. Одновременно не получается. И он мне помогает. Не то чтобы мы должны хранить друг другу верность, но у него приоритет. Конрад всё ещё растерянно таращился на него, и Фабрицио вздохнул, ему не хотелось объяснять очевидное, но пришлось. — Когда он здесь, ты уходишь. Так понятней? Боль в глазах Конрада была настолько заметна, что Фабрицио почувствовал себя виноватым. — Ты здесь только на время каникул. Я на тебя запал, но у нас все равно ничего не получится. Ты только что закончил школу и работаешь мальчиком на побегушках в банке. Я много старше, мне нужно доучиться и получить хорошую должность в университете. — Твоя семья не может тебе помочь? — Моя семья отказалась от меня в ту самую минуту, когда выяснилось, что я гей. Мне тогда было примерно как тебе сейчас, плюс-минус год. Послушай, я не хочу, чтобы кому-нибудь из нас было плохо. Наши отношения закончатся, как только закончатся твои каникулы. Я не хочу тебя обманывать — затащить в постель, лишить девственности и потом сразу расстаться. — Ты правда думаешь, что я — девственник? — фыркнул Конрад. — С мужчинами, — уточнил Фабрицио. — Закрытые школы не такие строгие, как принято считать. В шестнадцать лет у меня был сосед по комнате… сначала одно, потом другое… — если тебе так важно знать, — сказал Конрад. — Я никому об этом не рассказывал, и все считают, что мне нравятся женщины, но я не думаю, что это так. — Шестнадцать? — ужаснулся Фабрицио, не дослушав конец предложения. — Ему было семнадцать, и он знал, чего хотел. Никто из нас не пострадал. Это не было любовью или чем-то серьезным. — Фабрицио молчал, и Конрад нервно добавил: — Но, кажется, в тебя я влюбился. — Думаю, я тоже, — смущенно ответил Фабрицио. — Не хочу уходить. Можно мне остаться у тебя на ночь? Клянусь, я буду паинькой. — Мне нужно время, прежде чем решиться с тобой на что-то серьезное. Мы практически не знаем друг друга. — Пожалуйста, позволь мне остаться. Хотя бы просто спать. — Что, если мы ошиблись? Не хочу, чтобы мы сделали друг другу больно. — Мы не причиним друг другу боль, — очень серьезно сказал Конрад. — Я никогда не чувствовал такой близости к другому человеку. Не знаю, как объяснить, но я уверен, что могу тебе доверять, и ты не сделаешь мне ничего плохого. — Ты такой… не знаю… такой милый, — печально сказал Фабрицио. — Мне не хочется тебя отпускать, хотя это самое лучшее, что можно сделать в нашей ситуации. — Тогда я остаюсь, — сказал Конрад и принялся расстегивать рубашку. Фабрицио нерешительно последовал его примеру. — Я буду держать свои руки при себе. — Хорошо, можешь остаться, если хочешь. Фабрицио встал с постели и сложил свою одежду на стул, потом взял у Конрада его вещи и устроил их сверху. Быстрый взгляд на высокую, ладную фигуру Конрада вызвал у него легкое головокружение, но Фабрицио проигнорировал это ощущение. Он отвернул покрывало и неловким кивком пригласил Конрада присоединяться. Оказавшись в постели, Конрад смущенно погладил Фабрицио по щеке, чувствуя странную неловкость. — Я в первый раз с кем-нибудь сплю, — признался он. — Ты же говорил, что у тебя есть опыт. — В сексе есть. Но мне не доводилось делить с кем-нибудь постель всю ночь. — Мне… мне нужно провести в одной постели несколько ночей, прежде чем я решусь на что-то еще, — сказал Фабрицио. — Я не очень раскованный, хотя и живу с другим мужчиной. Он у меня второй, первые мои отношения закончились очень плохо. Немного восстановив душевное равновесие, Конрад придвинулся ближе и, ища уюта и тепла, обнял Фабрицио и положил ему голову на грудь, что показалось Фабрицио очень трогательным. — Мы можем еще немного поговорить, — предложил Конрад. — Мне нравится с тобой разговаривать, — ответил Фабрицио и снова поцеловал Конрада. — Даже несмотря на то, что ты до ужаса консервативен. * * * По опыту предыдущего вечера Конрад был готов к тому, что застанет в квартире еще больший беспорядок, чем накануне. Тем не менее, вид груды грязных тарелок не испортил его жизнерадостного настроения. Он смутно слышал, что Фердинанд взахлеб рассказывал ему о двух молоденьких актрисах, с которыми тот познакомился на вечеринке, где они были с Армином, и что они хотели познакомиться и с Конрадом. — Они потрясные! Типа Аниты Экберг (15), и не прочь сходить с нами на свидание. — Отлично. Возьми с собой Альберта, — рассеянно отвечал Конрад. Он рассматривал две белые рубашки, пытаясь выбрать, в какой лучше пойти в кино с Фабрицио. — Какая из них? — спросил он Фердинанда. — Ты серьезно? — спросил тот, взглянув на сшитую на заказ строгую сорочку. — Да, конечно. Это всего лишь поход в кино. Может, мне надеть спортивную куртку и менее формальную рубашку? — размышлял Конрад. — Эти две годятся только для чая с прабабушкой, — сообщил ему Фердинанд. — А это что? — спросил он, схватив одну из рубашек, чтобы рассмотреть поближе. — Вышитые инициалы?! — воскликнул он, сгибаясь пополам от смеха. — Разумеется. Так что никто из вас не сможет ее у меня «одолжить». — Ты не пойдешь со мной в такой одежде, — заявил Фердинанд. — Ты в них похож на того парня, Майкла Кейна, из «Убрать Картера» (16). Да ты до смерти напугаешь наших цыпочек! — Ладно, тогда голубую, — пробормотал Конрад, достав следующую рубашку. Фердинанд громко хмыкнул. — Чем тебе не нравится моя одежда? Ты критикуешь ее с тех пор, как мы сюда приехали. — Нормальная одежда — если хочешь выглядеть на сорок или как лондонский бандит. — И что ты предлагаешь? — Купи билет и посмотри «Волосы» или «Томми». — И сжечь паспорт? Или протестовать против всего на свете? — Не настолько экстремально. Новая пара джинсов, цветастая рубашка, вывернутые отвороты куртки, немного цветов в волосах — этого будет достаточно, — хихикнул Фердинанд. — И примкнуть к адептам «Харе Кришна», — пробормотал Конрад. — Тебе не кажется жалким то, что наше поколение судит друг о друге по длине волос? — Они тебя пошлют — ты безнадежно скучный конформист, мой друг. — Я больший бунтарь, чем все они вместе взятые. Я бунтую против их бунтов. — Рад за тебя, — усмехнулся Фердинанд. — Ты движешься наоборот. Сейчас — консерватор, а в шестьдесят пять станешь анархистом? — Иначе какой интерес? — ухмыльнулся Конрад, а Фердинанд пробормотал: — Ну как знаешь. Те две блондинки такие горячие, не могу решить, какую выбрать. * * * Вид профессора Тески подействовал на Конрада успокаивающе. Он выглядел в точности так, как и описал его Фабрицио, — этакий добрый дедушка, который, прежде чем начать свою лекцию о гиперинфляции во время кризиса Третьего столетия, несколько раз уточнил, на немецком и итальянском, не перепутал ли Конрад аудиторию. — Ты еще жив? — усмехнулся Фабрицио, когда он увидел, как его друг выходит с нижнего этажа и вежливо раскланивается с двумя очень пожилыми мужчинами, также посещающими курсы. — Да, а что? Было очень интересно. А ты? Цел и невредим? — Ага. Кто они? — спросил он, глядя на мужчин. — Один работает в сокровищнице Ватикана, а другого я не знаю. Предложил устроить мне экскурсию, и, возможно, я приму предложение. — Будь осторожен, или закончишь, как мальчик для развлечений, — пошутил Фабрицио, и Конрад мрачно на него посмотрел. — Иисусе, он мог бы быть твоим пра-прадедушкой! — Не божись, — сердито сказал Конрад, и Фабрицио в шоке уставился на него. — Даже если ты атеист, это не дает тебе права оскорблять моего Господа. Я не смеюсь над твоими убеждениями, хотя и считаю их ошибочными. Фабрицио раздраженно вздохнул и отвернулся. — Посмотрим, что ты скажешь, когда твой Господь выпрет тебя из Церкви, узнав, зачем ты ходишь ко мне домой, — сказал он. — Мой Господь не «выпрет» меня, как ты выразился. Люди, возможно, да, — проговорил Конрад с такой уверенностью, что Фабрицио невольно поежился. — Давай не будем говорить о таких мрачных вещах, ладно? Мы идем в бар, встретимся там с моими друзьями. Они собираются смотреть «Людвига». Я решил, что ты тоже захочешь. — Я думал, мы пойдем в кинотеатр. — Это что-то вроде киноклуба. Не пугайся так. Мы смотрим фильм, а потом его обсуждаем. И всё. Они шли раскаленными от летнего зноя улицами, и Конрад был счастлив, когда они наконец нырнули в небольшой бар в подвальном этаже недалеко от Термини (17). Когда его глаза адаптировались к полутьме, и он увидел политические плакаты с Че Геварой, «Красной Бригадой», «Черными Пантерами», его сердце пропустило удар. Быстрый взгляд на посетителей немного успокоил его, потому что никто из молодых людей, сидящих за столами, похоже, не имел боевой подготовки, хоть отдаленно похожей на ту, что у Конрада бывала каждый день — утром или вечером после работы. Парни выглядели скорее как студенты, предпочитающие проводить часы в разных комитетах, чем тренироваться, чтобы стать похожими на своих идолов — партизанских боевиков. Конрад немного расслабился, хотя всё равно чувствовал себя не к месту в своих бежевых брюках, голубой рубашке и летней куртке, перекинутой через локоть, на фоне девушек в мини юбках вырвиглазных цветов и длинных пестрых платьях и длинноволосых парней в пестрых рубашках на выпуск, вытертых джинсах разных оттенков и банданах на голове. «Это что, марихуана?» — подумал он, когда его носа достиг резкий сладковатый запах их сигарет, но продолжал молчать, пока Фабрицио оживленно болтал с несколькими девушками и каким-то парнем. — Это Мария, с философского, Джузеппе с социологии, Лаура и Каро вместе со мной мучаются на литературном. А это Конрад, из Швейцарии, но коз он забыл дома, — представил его Фабрицио. Ему приветливо покивали, и Конрад, стеснительно улыбнувшись, сел рядом с другом. — Вы чуть не опоздали. Через десять минут начнется, — сказала Лаура. — Ты немец? — Да, я — швейцарский немец. Приехал в Рим на каникулы. — О, тебе понравится фильм. Это «Людвиг». Но он очень длинный. — Я давно хотел его посмотреть. * * * Разговор и запах сигарет становились все громче и навязчивей. У Конрада разболелась голова. Он смотрел на мужчин и женщин с длинными спутанными волосами, одетых во что-то яркое, псевдоиндийское, и чувствовал себя всё неуютнее. Он не мог заставить себя с ними заговорить. «Они, должно быть, немного старше меня, но выглядят моложе, — думал он. — Неужели Фердинанд был прав?» — Эээ, Конрад… ты же Конрад? — спросила одна из девушек, и он кивнул. — Ты немец, что ты думаешь об этом фильме? — Очень хорош, — ответил он, делая мощное усилие, чтобы разогнать уныние, навеянное фильмом. — Я в первый раз смотрю Висконти. — Ты похож на актера, который играет молодого короля, — с улыбкой заметила другая девушка. — Он правда немец? — Хельмут Бергер? (18) Не знаю. Может, австриец. Трудно сказать — в фильме он говорит по-итальянски. — Это великий фильм, — сказал другой парень. — Он ярко показывает упадок аристократии, и насколько они были безумны. Они — не что иное, как итог кровосмесительных браков и разложения. — Насколько мне известно, Висконти происходит из старинного рода герцогов Милана, правивших до республики (19), потом они передали власть семье Сфорца. Герой фильма — идеальный пример одиночества человека у власти, — медленно сказал Конрад. — Не думаю, что это коммунистический фильм, каким вы пытаетесь его представить. — Он о сумасшедшем короле — таком же сумасшедшем, как и вся его семья. — А не они ли сделали его сумасшедшим? Вы имеете представление, что такое отвечать за целую страну, когда тебе шестнадцать? — О, да — тратить миллионы на постройку оперного театра, когда твой народ голодает. Хорошо, что его убили. — Его народ оплакивал его, когда он умер. Его любили. — Он был всего лишь номинальным правителем, ввергнувшим страну в войну с Пруссией. — У него не было иного выбора. Нейтралитет был невозможен, и он горячо противился войне. Вы представляете, что значит быть окруженным просителями целыми днями? Люди хотят больше власти, вашей благосклонности, денег или просто льстят вам, чтобы сохранить свое положение. — Посмотри, насколько там всё прогнило. Война началась, потому что его кузина Сисси хотела спасти свою задницу. Услышав это, Конрад поморщился. — Чтобы понять власть, ее надо прочувствовать. Она — совсем не то, что пишут в ваших учебниках. В противном случае ты просто не справишься с ней, как тот ученик волшебника, который вызвал духов и не совладал с ними (20). Последствия могут быть ужасны — вспомните Ленина, — сказал он, глядя в глаза собеседнику. — Мне тебя жаль, — фыркнул парень. — Ты не что иное, как одна из тех собачонок, которые прислуживают своим хозяевам-капиталистам. Ты работаешь в банке, но много ли там зарабатываешь? Конрад краем глаза заметил, что Фабрицио расстроен таким поворотом разговора. — Ты так думаешь? — мягко спросил он парня. — Конечно. Посмотри, что на тебе надето, — презрительно сказал парень. — Словно ты всё ещё в своем любимом банке. Конрад заметил сочувствие, промелькнувшее в глазах Фабрицио. — Довольно, Джузеппе! — оборвал его Фабрицио, очнувшись от минутной печали; он не мог больше смотреть на Конрада, которому, похоже, приходилось еще тяжелей, чем ему самому. Совершенно ясно, что эта одежда досталась ему от отца, такой же банковской пешки. — Конрад очень молод, ему годами промывали мозги в школе. Это не его вина, что он такой. Конрад вытаращился на него, но быстро скрыл шок. Как лихо его записали в бедняки эти юные радикалы, не подозревающие, что сидят за одним столом с будущим Грифоном и герцогом Витштоком. — Да, я — рабочий, — не моргнув глазом сказал он. — Нет ничего плохого в том, чтобы принадлежать к рабочему классу. Это честь, — сочувственно сказала ему одна из девушек, и Конрад удивился: если он принадлежит к благословенному рабочему классу, почему тогда эти революционеры смотрят на него с жалостью и брезгливостью. — Ты должен сбросить их оковы. Да здравствует революция! «Фридриху больше не придется объяснять мне, что означает слово «кафкианский». Теперь я почувствовал это на своей шкуре», — подумал Конрад, кивая взволнованной девушке; остальные хором одобрили ее. * * * — Ты какой-то тихий, Конрад, — сказал Фабрицио, открывая дверь своей квартирки. — Не обращай внимания на Джузеппе. Он всегда такой, и он враждебно относится к людям, которые мне нравятся. — Так я тебе нравлюсь? — спросил Конрад, краснея. — Конечно, нравишься. Консервативный, слегка отчужденный и бедный, как церковная крыса. — Вот что ты обо мне думаешь? — ужаснулся Конрад. — Да я сам не лучше. Может быть, в следующем году у меня будет постоянный доход, как у тебя, и я смогу ни от кого не зависеть. Ты очень умный и серьезный. Уверен, ты добьешься многого. — На эту работу меня устроил отец. Он сказал, что я должен узнать цену деньгам, — сказал Конрад, и Фабрицио, кивнув, потянулся к нему и с нежностью поцеловал. Конрада дважды просить не пришлось — он углубил поцелуй и крепко обнял Фабрицио. «Для разнообразия в этот раз никто не знает ни про проклятый замок, ни про проклятый Мерседес». Увлекшись поцелуями, Фабрицио пинком захлопнул дверь, и, чуть не споткнувшись о ноги Конрада, потянул его в спальню, сходя с ума от того, с какой свирепой готовностью тот отвечал на его поцелуи. — Ты — невероятный! — задыхаясь, пробормотал он. — Я люблю тебя, — отвечал Конрад, терзая его рот. — На самом деле люблю. — Я не могу себя заставить не думать о тебе, — выдохнул Фабрицио, и они оба рухнули на цветастое покрывало. — Ты сводишь меня с ума, — прошептал он Конраду на ухо, сражаясь с пуговицами на его рубашке, в то время как Конрад перевернулся и навис над ним, опираясь на вытянутые руки. Фабрицио оставил в покое пуговицы и вцепился в Конрада, чтобы углубить поцелуй. Он сходил с ума от желания — чужой язык безжалостно вторгался в его рот с энергией, какой Фабрицио не встречал уже долгое время. Ничего похожего на его предыдущий опыт с другими мужчинами, которые целовали его небрежно, думая лишь о собственном удовольствии. Сейчас всё было по-другому, настолько по-другому, что Фабрицио боялся провалиться в пропасть вожделения. Пропасть бездонную, темную, искушающую и разрушающую. — Остановись, — сказал он Конраду, который благоговейно выцеловывал его плоский живот, уже добравшись до ремня. — Остановись, пожалуйста, — повторил он. — Почему? — обиженно спросил Конрад. — Мне нужно время, прежде чем мы двинемся дальше, — смущенно сказал Фабрицио. — Не то чтобы ты не знал, к чему все идет, — возразил Конрад. — Не хочу, чтобы это был просто секс. Я тебя слишком люблю для этого. — Я не понимаю, — разочарованно пробормотал Конрад, садясь рядом с Фабрицио. — Я думал, тебе нравится, что я делаю. — Мне нравится, и мне отчаянно хочется большего, но я боюсь, что для тебя это ничего не значит. — Для меня это много значит, — искренне запротестовал Конрад. — Впервые кто-то интересуется мной самим, а не тем, кто я есть. — Я не хочу, чтобы ты завтра исчез. — Я не исчезну. — Нет, исчезнешь. Мы с тобой такие разные. — Мы не разные. Просто мы по-разному думаем, но это не такая уж большая проблема. — Сейчас в моей жизни для тебя нет места, — печально признался Фабрицио. — Я не хочу в тебя влюбиться. Мне станет совсем плохо. — Ну почему нет? Я работаю, и ты тоже можешь — Конрад принялся целовать шею своего любовника, медленно поднимаясь к мочке уха. — Пожалуйста, Фабрицио, еще немного. Всё еще сомневаясь, но заразившись самоуверенностью и дерзостью Конрада, Фабрицио позволил себе забыться от удовольствия. Поцелуи становились настойчивей и горячей. Ему пришлось схватиться за край кровати, когда Конрад, избавившись от одежды, решительно начал сосать его член, демонстрируя немалый опыт. Фабрицио не знал, что умеет издавать такие звуки; разрядка наступила слишком быстро, и ему было немного досадно от того, что охваченный желанием, он полностью потерял контроль над собой. Тяжело дыша после оргазма, он смотрел, как Конрад тщательно очистил рот платком, прежде чем поцеловать его снова, на этот раз нежно и почти стыдливо. — Ты так прекрасен, Конрад, — сказал Фабрицио, и Конрад удивленно взглянул на него. — Я — нет, — сердито ответил он, и тут уж Фабрицио изумленно уставился на него. — Почему ты так говоришь? Дело не только в том, что ты великолепно выглядишь, гораздо лучше, чем Хельмут Бергер. Твоя страсть — вот что делает тебя непохожим на других. — Я вполне обычный, — пробормотал Конрад, испытывая неловкость. — Вовсе нет, — возразил Фабрицио, влюбленно глядя на него. — Я знаю, что говорю. Когда Фабрицио склонился над ним, повторяя его собственные действия, Конрад прикрыл глаза от удовольствия. * * * Он осторожно открыл дверь в квартиру, стараясь незаметно проскользнуть к себе, но вид полуодетой горничной и увлеченно целующего ее Альберта заставил Конрада отказаться от осторожности. «Похоже, условия труда пролетариата улучшились и без помощи революционеров», — подумал он, заметив на девушке безупречно чистую рубашку. — А, ты вернулся. Где был? Фердинанд искал тебя, — сказал Альберт, когда Конрад пересек полкомнаты. — В кино. Я уже позавтракал, — объявил он, рассматривая рубашку, удивительно похожую на его собственную. — Это моя? — спросил он. — Естественно, — ответила она. — Ничего другого здесь не было. — Альберт, может, не будешь жмотничать и купишь ей нормальный robe de chamber (халат — фр.), а? — с отвращением фыркнул Конрад. — Леди не обязательно брать мои вещи, чтобы чувствовать себя, как дома. Глаза Марии Кьяры полыхнули ненавистью, и с ее хорошеньких губок сорвался поток итальянских ругательств. Конрад слушал с большим интересом — вряд ли такие слова можно найти в словаре, а Альберт пытался успокоить ее уговорами и поцелуями. Устав от ее криков, Конрад ушел в свою спальню и обнаружил там Фердинанда, спящего на его кровати. — А, это ты. Даже не представляешь, чего лишился, — пробормотал Фердинанд, зевнул и от души потянулся. — Угу. — Не могу решить, с какой из них замутить. Две шведки — это всё-таки слишком много. — С обеими, — рассеянно пожал плечами Конрад. — Я — пас. — Хорошая идея. Мы сегодня вечером опять идем гулять. У них завтра свободный день. Они снимаются в вестерне. — Прости, у меня планы. — Может, нам… — начал Фердинанд, но Конрад исчез до того, как он успел закончить предложение. * * * Конрад отказался снова встречаться с друзьями Фабрицио. — Нет, пойдем к тебе, в моей квартире полно народу, — сказал он, когда они встретились в том же самом баре. — Или поужинаем здесь. За мой счет. Фабрицио мягко улыбнулся: — Да не надо. Пойдем домой. — Почему нет? Ты всё время готовишь, а я не могу отплатить тем же — не умею готовить. — Это дорого, а тебе надо вносить деньги за университет, — возразил Фабрицио, и Конрад уставился на него. — Ты можешь купить бутылку вина на ужин, а завтра сходишь на рынок. — Точно, — рассеянно сказал Конрад, расплачиваясь за две чашки кофе. Поднимаясь из-за стола, он думал, с чего Фабрицио взял, что у него вообще нет денег. «Может, это и хорошо для наших отношений, — размышлял он, оправдывая свое решение держать рот на замке. — Я ведь не лгу, просто опускаю некоторые детали в общей картине — чтобы не сомневаться, что он со мной не из-за денег». Всё было, как предыдущим вечером, — ужин, легкий разговор, прерываемый лихорадочными поцелуями. Между ними установилась душевная близость, которую ни один из них не смог бы объяснить. Фабрицио немного рассказал о своей докторской, а Конрад — о своей работе, как ему приходится каждый день бегать между первым и шестым этажами, носить документы в другие банки и терпеть несносное начальство. Фабрицио смеялся над описаниями всех этих скучных вещей, которые Конраду приходится делать. Его позабавило, как Конрад радуется, что ему удалось улизнуть в Италию на каникулы. — Сбежал от старых скучных швейцарских банкиров к не менее скучным дряхлым итальянским историкам? — Итальянцы гораздо жизнерадостней, — усмехнулся Конрад и, повалив Фабрицио на кровать, набросился на него с настойчивыми поцелуями. — Я до сих пор не могу тебя разгадать, — улыбнулся Фабрицио, когда Конрад оторвался от его рта, чтобы глотнуть воздуха. — Ты выглядишь застегнутым на все пуговицы и холодным, но здесь ты, как Везувий — вот-вот готов взорваться. — Ты меня заводишь, — признался Конрад, чуть ли не разрывая вышитую льняную рубашку Фабрицио, чтобы добраться до его груди. — Ты так привлекателен, что трудно устоять. Его рот играл с одним из сосков, и Конрад был очень доволен собой, услышав, как его любовник застонал под ним. — Этому ты тоже научился в школе? — проговорил Фабрицио, хватая ртом воздух. — Швейцарское образование не зря очень высоко ценится. — Хотел бы я быть там, — пробормотал Фабрицио, его зеленые глаза светились желанием, когда Конрад снял и отбросил свою одежду, являя взгляду красиво вылепленный торс взрослого мужчины — результат тяжелых многочасовых тренировок. — Но мы здесь и сейчас, — шепнул Конрад, пожирая Фабрицио глазами. — Здесь и сейчас, — медленно повторил он, и Фабрицио надавил ему на затылок, чтобы встретиться с ним губами. Фабрицио выгнул шею, когда Конрад прижался к нему пахом, и он ощутил, как их члены соприкоснулись. Он не мог больше терпеть и прошептал: — Возьми меня! Конрад удивленно взглянул на него, но сразу же отбросил сомнения и занялся его членом, быстро двигая рукой и заставляя любовника стонать еще громче. Не отрывая рта от губ Фабрицио, он встал на колени между его ног и придвинул его за бедра к себе, а тот обхватил его ногами за талию, прижимаясь к Конраду ягодицами. — У тебя есть?.. – хотел спросить Конрад, но Фабрицио притянул его за шею, чтобы заткнуть поцелуем — слишком возбужден он был. — Нет. Но я хочу по-настоящему чувствовать тебя. Конрад обнял Фабрицио, приподнял его и вошел резким толчком, выбив из его легких вскрик. Испугавшись, что он сделал Фабрицио больно, Конрад подождал, пока тот не придет в себя, но Фабрицио только несколько раз вздохнул, чтобы подавить боль, обвил руками шею Конрада и сам взял быстрый и жесткий темп. Чувствуя, что уступает, Конрад попытался восстановить доминирование над партнером, но Фабрицио легко отвлек его поцелуями и ласковыми словами, которые шептал ему на ухо, заставляя Конрада таять от удовольствия, а сам наращивал темп, уже ничего не боясь. Только проявив недюжинную силу воли, Конрад смог остановиться, не кончив, тогда как Фабрицио, полностью потеряв контроль, хаотично задергался в жестком оргазме. Конрад воспользовался возможностью, быстро снял Фабрицио с себя и уложил на спину, чтобы войти в него снова, на этот раз навалившись на него. Его движения сделались более выверенными и мощными, и он достиг своей разрядки почти немедленно после того, как Фабрицио сдался ему с вымученным криком: — Пожалуйста! Когда все закончилось, Фабрицио обнял Конрада и прохрипел: — Впечатляюще. Я и подумать не мог, что с тобой будет так… — Ты тоже буйный в постели, — задыхаясь, сказал Конрад. – Я люблю тебя. — Я тоже. С тобой хочется быть буйным. Ты сводишь меня с ума, — прошептал Фабрицио, свернувшись в клубок на широкой груди Конрада и закрывая глаза, чувствуя незнакомое удовлетворение. Совершенно выбившийся из сил Конрад медленно гладил рыжие кудри, щекочущие грудь, уплывая в сон. * * * Фабрицио разбудил свет раннего утра. Он сел на кровати и обнаружил, что Конрад в одних брюках сидит у окна и смотрит на улицу, которая начала заполняться первыми торговцами. От голосов оживленно спорящих зеленщиков и грохота ящиков он поморщился, что Фабрицио показалось ужасно милым. — Это точно не пение жаворонка, — с улыбкой сказал он. — И не соловья, — улыбнулся Конрад в ответ, в его глазах светилась любовь. — Скорее, карканье вороны. — …которой на голову упала целая головка сыра, — ухмыльнулся Конрад, подходя к кровати и садясь с краю, и ему немедленно достался поцелуй. Обычно в это самое время ему мягко предлагали уйти, но, похоже, сегодня Фабрицио никуда не спешил, так как его поцелуи становились настойчивей. Чувствуя странную печаль и смущение, Конрад поцеловал его в ответ, забираясь под одеяло. На этот раз они любили друг друга медленно, не лихорадочно, как прошедшей ночью. Были и ласки, и улыбки, и произнесенные шепотом ласковые слова, укреплявшие их доверие друг к другу. Неспешно снятая одежда была оставлена в изножье кровати; Конрад устроился между ног Фабрицио и стал расслабленно двигаться. — Это такая тактика, чтобы получить бесплатный завтрак? — фыркнул Фабрицио, когда они удовлетворили своё желание. — Мне казалось, ты собирался послать меня за покупками. — Продавцы обдерут тебя как липку меньше чем за две секунды, — усмехнулся Фабрицио. — Мне лучше сходить с тобой. — Не веришь в мои хозяйственные способности? — А у тебя они есть? — Нет, — Конрад поцеловал Фабрицио. — Но для тебя я мог бы научиться. * * * Почти девятнадцати лет от роду Конрад фон Линторфф первый раз в жизни попал на продуктовый рынок. Ребенком он бывал на рождественских рынках, но громкие вопли продавцов снеди были для него в новинку. Чтобы избежать неловких сцен, он предпочел оставить все Фабрицио, и только платил, удивляясь, как все дешево. Ланч представлял собой несколько бутербродов с сыром, съеденных на парапете, откуда открывался вид на рынок Траяна, под шум и вонь несущихся на полной скорости машин и мотоциклов. — Тебе нравится? — спросил Фабрицио у Конрада, который, забыв обо всем на свете, разглядывал руины, не замечая смог и шум. — Да, конечно. Что мы будем делать сегодня вечером? — Разве тебе не надо домой? — Я бы мог туда забежать, но не думаю, что они по мне скучают. Оба нашли себе подружек. — Мне нужно заниматься, Конрад. — Может, сегодня пропустишь? Если нет, я могу принести книги; обещаю не мешать, — озадаченно спросил Конрад, так как считал, что его пригласили и на сегодняшний вечер тоже. Внезапно он вспомнил, что когда они вернулись с рынка, Фабрицио ответил на телефонный звонок, после чего его хорошее настроение сменилось угрюмостью. — Нет, я серьезно. Возможно, завтра, — сказал Фабрицио и вздохнул, поймав обиженный взгляд Конрада. — Я никак не думал, что все так будет. — Почему? Ты не принимаешь меня всерьез? — резко бросил Конрад. — Дело в том, что сегодня придет Карло. Ты там будешь некстати. — Что? — Я говорил тебе. У него приоритет. — Но ты его не любишь! — И что? — И что?! — повторил за ним Конрад. — Пошли его к черту, вот что! — Все не так просто. Он могущественный человек, и мы вместе уже пять лет. — Для могущественного человека он не очень-то щедр, — выплюнул Конрад и тут же пожалел об этом. — Прости. Мне не следовало этого говорить. — Нет, всё верно. Я не хочу брать у него больше. Знаю, это не профессионально. — Почему бы тебе не найти работу? — рявкнул Конрад, ударив кулаком по перилам. Он был зол и разочарован тем, что Фабрицио не видит в своем образе жизни ничего дурного. — Я почти закончил диссертацию. Осталось всего несколько месяцев. — Я не желаю ни с кем тобою делиться. — Но выбора-то все равно нет. Ты очень мил и юн, но никогда не сможешь с ним конкурировать. Я бы хотел, чтобы все было по-другому, но, увы. Ступай домой, Конрад, — сказал Фабрицио и отвернулся. — Когда я снова тебя увижу? — в отчаянии спросил Конрад, хватая его за руку. — Я сам найду тебя. В баре, дня через два-три. Но не раньше. Три дня спустя Конрад никак не мог сосредоточиться на толстом томе древнеримской истории. Латинские цитаты потеряли для него всякий смысл, и ему не было никакого дела до династии Северов. Может быть, из-за шума и сигаретного дыма, или ему мешало его собственное отчаяние. А, может, потому, что он никак не мог забыть глаза Фабрицио и потому каждый день после обеда приходил в это грязное кафе, где они сидели в тот день, когда познакомились. Он услышал, как кто-то отодвинул стул, и, подняв голову, обнаружил, что напротив него садится Фабрицио. Странно, итальянец был одет почти так же, как сам Конрад — ничего хипповского или альтернативного; его кудри были стянуты в тугой узел. — Удивлен? Карло только что уехал, а он не любит ничего «левацкого» или «коммунячего». Совсем как ты, — печально проговорил Фабрицио. — Я — никто. Не мне тебя судить, — очень серьезно ответил Конрад. — Ты не никто. Я всё время думал о тебе, пока он был со мной. — Я тоже. Почему ты не?.. — Не могу. Таких людей, как он, не бросают. Он должен уйти сам. Я становлюсь старше и скоро надоем ему. — Надоешь? — шокировано переспросил Конрад. — Как это? Фабрицио сухо усмехнулся. — Мне давно не двадцать два. Я все ближе и ближе к тридцатнику, а тридцатилетний любовник — уже не источник гордости для человека вроде него, а жалкая обуза. Пойдем ко мне сегодня. Мне нужно почувствовать, что ты здесь и все еще любишь меня. — Я действительно люблю тебя, — без колебаний сказал Конрад. — Если бы ты только… — Давай без упреков, Конрад. Просто принимай меня таким, как есть. Его рука пропутешествовала по изношенному пластиковому столу и стиснула ладонь Конрада. — Никаких упреков, — согласился Конрад, снова не сказав правду о себе. «Он не шлюха, нет. Он просто запутался». * * * Все еще пребывая в эйфории после ночи у Фабрицио, Конрад вошел в квартиру, стараясь не замечать раскиданную одежду и неприятный запах, доносящийся из кухни. Борясь с отвращением, он бросил взгляд на гору немытой посуды и скривился. «Хорошо, что я скоро ухожу». — Привет, ты вернулся, — сказал одетый лишь в пижамные штаны Фердинанд, появившись из спальни. — Ненадолго. Переоденусь и пойду в библиотеку, — ответил Конрад и направился было в сторону спальни, но Фердинанд преградил ему путь. — Только не говори мне, что там кто-то есть! — Там девушки. — В моей постели? — Нашей, Конрад. Ты отказался делить ее. — Хорошо, повеселись с Хельгой и Ингой, но раз такое дело, не мог бы ты принести мне чистую одежду? — Я перенес все твои вещи в шкаф в ванной. — Прости, что? — бросил Конрад и заметил, что валявшаяся на полу одежда слишком яркая и, определенно, кружевной лифчик не может принадлежать ни одному из них. — Просто они переехали сюда. Им некуда идти. Хозяин съемной квартиры вчера их выселил. Боюсь, тебе придется переместиться на диван, Конрад. — Что-что? — уставился на него Конрад. — Ты же не ждешь, что две леди будут спать на диване. Конрад стиснул зубы, чтобы не высказать свое мнение об этих леди, и только спросил: — Это же только на выходные, правильно? — Немного дольше. У них кончились деньги, и они не нашли работы на «Чинечитта». Думаю, они могут остаться здесь до нашего отъезда. — Да, разумеется, они могут остаться здесь, — ядовито сказал Конрад. — Пожалуйста, скажи им, пусть не стесняются и берут мою одежду, как это любит делать наша Мария Кьяра. Обо мне не беспокойтесь. Я вернусь в Сан-Капистрано, где, по крайней мере, у меня будет нормальная еда и чистое постельное белье. — Не делай этого! В ту минуту, когда твой отец узнает, что ты живешь там, здесь будет маршировать кавалерия. Неужели ты не можешь несколько дней поспать на диване? — Несколько дней? Мы тут будем еще три недели! — сердито крикнул Конрад, и из второй спальни выскочил Альберт и попросил его вести себя потише. — Мне все это надоело. Если хотите жить в свинарнике, ваше дело, но я отказываюсь жить в таких условиях! — Конрад, пожалуйста, пойми, такая удача случается раз в жизни, — простонал Альберт, разочарованный тупостью кузена. — Десять тысяч лир, и ты сможешь повторить эту «удачу». Для Фердинанда будет немного дороже, — бросил Конрад, и Альберт ударил его в лицо, совершенно не подозревая, какой будет реакция кузена. От ответного удара в нос и в живот лететь бы ему через всю комнату, если бы Фердинанд не притормозил его своим телом. Прижав подобранную в ближайшей кучке одежды тряпку к кровоточащему носу, Альберт закричал: — Ты — ненормальный?! Ты чуть не убил меня! — Ты всегда так набрасываешься на людей? — рявкнул Фердинанд, озабоченно глядя, как Альберт сплевывает на пол кровь. — Боже! Да что с тобой такое?! — Это он начал, — буркнул Конрад, и его друзья неверяще уставились на него. — Не лезь в драку, если не уверен в своих силах, Альберт. — Одно дело драка, но ты чуть не убил его! — рассерженно крикнул Фердинанд. — Меня так учили, — сказал Конрад. — И вас тоже. — Ты — полный псих! — завопил Альберт, и на их крики прибежали девушки; Мария Кьяра вскрикнула, заметив пятнышки крови на деревянных половицах. — Я отправляюсь в отель, а вы можете жить здесь со своими шлюхами, — очень спокойно сказал Конрад. — Это не моя проблема, если отец устроит вам разнос. Приложи лед, Альберт, и прекрати ныть, как маменькин сынок. — Подожди, — Фердинанд схватил его за рукав. — Успокойся, Конрад. — Он убрал руку с плеча своего друга, поймав убийственный взгляд. — Я знаю, что ты на самом деле так не думаешь, и Альберт тоже. Пожалуйста, пойми, если ты уйдешь, у нас будут большие неприятности. — Ладно, останусь, — с неохотой буркнул Конрад. — Извини, Альберт. — Я не должен был тебя бить, — пробормотал его кузен с пола, пока Мария Кьяра бурно выражала недовольство тем, что психованный немец остается в квартире. — Приложи лед, и все будет в порядке. Я получал и похуже от сербов, — с сочувствием отвечал Конрад, игнорируя девушку. — Конечно, — скривился Альберт, потирая больную челюсть. — В следующий раз тебе повезет меньше, кузен. — Не сомневаюсь. * * * Конрад дал себе торжественное обещание: что бы ни случилось в этой квартире, это не должно влиять на его отношения с Фабрицио или его хорошее настроение. После драки с Альбертом он просто спросил жену привратника, не хочет ли она заработать немного денег, постирав и погладив его одежду. — Разве Грациана не делает этого? — озадаченно спросила женщина. — Кто? — Грациана, горничная. Она очень ответственно подходит к своей работе, она служит здесь с конца войны. — Она родилась здесь? — пораженно спросил Конрад. — Нет, в Калабрии. Возможно, возраст все же берёт своё. — Да, наверное, — ошарашено пробормотал Конрад: их горничной, Марии Кьяре, было не больше двадцати пяти, и насчет ее ответственности у Конрада имелись большие сомнения, но он не стал ничего говорить. Он не собирался больше ни во что вмешиваться, кусочки головоломки все равно в итоге станут на свои места. Тётя Элизабетта никогда бы не подпустила к ним молодую девушку, которая была бы счастлива прыгнуть в постель к одному из её мальчиков. «Это не мое дело. Надеюсь, что она достаточно умна, чтобы предохраняться», — думал он, возвращаясь в квартиру, чтобы спасти свои рубашки от Марии Кьяры. * * * Сколько бы Конрад не пытался выудить хотя бы немного информации о своем сопернике, Фабрицио не сказал ему ничего, кроме того, что тому около пятидесяти лет, ближе к шестидесяти, что он работает в крупной компании, женат, имеет трех детей, и зовут его Карло делла Франческа. Он уехал по делам в Швейцарию и не собирался возвращаться в Рим раньше, чем через неделю или две. «У него нет ничего такого, чего бы не было у меня, — прикинул Конрад, чувствуя себя вполне уверенно. — Я только хочу убедиться, что Фабрицио на самом деле меня любит, и тогда я избавлюсь от старого пердуна меньше, чем за две минуты». * * * Неделей позже — Альберт, ты не заметил никаких перемен в Конраде? — как-то раз спросил Фердинанд, когда они остались в квартире одни. — Перемен? Каких? Ну, он в хорошем настроении. Его даже не волнует, что Мария Кьяра опять берет его рубашки. — Об этом я и говорю. Он ведет себя, как… как нормальный человек. — Он нашел себе подружку. Вот почему его все время нет дома, — пожал плечами Альберт. — Вот это и интересно. Почему мистер Совершенство не приводит ее сюда? — Конрад это Конрад. Кто знает, что происходит в него в голове… — вздохнул Альберт. — У меня появилось ужасное подозрение, — сказал Фердинанд. — В следующий раз пользуйся презервативами. — Да не это! Кое-что другое. — Что? — Не знаю, как это сказать, но… — он смущенно запнулся, и Альбер озадаченно взглянул на друга. — Тебе никогда не приходило в голову, что Конрад… — Конрад что? — Ну… из этих… Он слишком много времени проводил наедине с Уве, — Фердинанд выразительно поднял брови. Услышав такую нелепость, Альберт рассмеялся: — Да ладно! Ты же сам видел, как он быстрее тебя склеил девицу на дискотеке. Он много раз бывал у Бижу, больше, чем любой из нас; да он скоро получит там платиновое членство! — Но почему тогда он не приведет ее домой? Мы своих девушек не скрываем! — Конрад ужасно старомоден! Возможно, он топчется у крыльца, ожидая, когда мать девушки пригласит его войти! Или пытается очаровать ее отца! Ты действительно думаешь, что он приведет ее сюда? К твоим двум мартышкам и моей Марии Кьяре? Сто к одному, что он встречается никак не меньше, чем с дальней праправнучкой императора Адриана! — А что если она — это он? — настаивал на своем Фердинанд. — Ты однажды сказал, что это не исключено. — Это невозможно! Не относись так серьезно к моим словам! — Почему? — Потому что это не так! Он? Гей? Фердинанд, ты ненормальный! — Что, если я всё же прав? — Тогда это не наше дело. — Это станет твоим делом в ту самую минуту, когда он выйдет из линии правопреемства. Мне-то всё равно, гей он или нет, пока он не лезет ко мне. — У моего кузена не настолько плохой вкус, Фердинанд. Не волнуйся об этом, — фыркнул Альберт, но серьезный взгляд Фердинанда его нервировал. — Честно говоря, не знаю, что мы можем тут сделать. Он же не первый, — пробормотал он, ероша свои темные волосы. — И не последний. — Например, наши отцы-основатели, Энрико и Теодобальд. Позиция Консорта появилась потому, что Энрико хотел определенности своего положения. — Это было в Венеции в семнадцатом веке, — заметил Фердинанд. — Сейчас двадцатый век. Многие люди не скрывают своей гомосексуальности. Между прочим, Теодобальд был женат и имел кучу детей. Сан-Капистрано принадлежит нам, потому что Энрико любезно оставил его в наследство старшему сыну Теодобальда. Ну и… еще один. — М-м-м? — Наш нынешний Магистр, — нервно ухмыльнулся Альберт. — Я как-то слышал разговор родителей, — он доверительно понизил голос, словно в пустой комнате его кто-то мог услышать. — Что? Герцог? Да ладно! С кем? — Не пойман — не вор. Почти пятнадцать лет вместе, — с озорной улыбкой сказал Альберт, все еще слегка краснея. — Да ладно! Они просто хорошие друзья. И всё. Я видел их вместе. — Не наше дело, как сказала мама. У него дети, и он хороший лидер. Почетный Лорд Консорт хорошо делает свою работу и, по словам моего отца, спасал наши шкуры больше раз, чем мы можем сосчитать. И, кстати, дядя Карл Хайнц тоже навещает Бижу по понедельникам и четвергам. — И что нам теперь делать, Альберт? — спросил Фердинанд, ошеломленный новой информацией. После долгих размышлений Альберт смог только шепнуть: — Наслаждайся жизнью и не заморачивайся. Фердинанд только кивнул, до сих пор не зная, что думать. * * * Больше всего в их занятиях любовью Конраду нравились расслабленные поцелуи после секса. Он чувствовал себя любимым, удовлетворенным и счастливым каждый раз, когда губы Фабрицио благоговейно касались его кожи. Никто не относился к нему с таким трепетом. Он ощущал себя человеком, который делает то, что выбрал для себя сам, а не его наставник, отец или Бог. Он был здесь не за тем, чтобы решить очередную задачу или выполнить долг. С Фабрицио он чувствовал себя свободным. — Эй, постой, — запротестовал Фабрицио, услышав звонок в дверь, и высвободился из объятий Конрада. — У тебя так много рук, словно у осьминога, — ухмыльнулся он, надевая старый бархатных халат, который служил Конраду поводом для шуток про венецианское происхождение Фабрицио. — Тициановская рыжина и бархат? Нам стоит уехать в Венецию. Фабрицио открыл дверь и побледнел, когда увидел, кто его гость. Пожилой элегантный мужчина в синем ручной работы костюме отодвинул его в сторону легким толчком трости. Он вошел в квартиру, оставив своего телохранителя блокировать вход. Один единственный презрительный взгляд, брошенный на Конрада, сказал ему все, что он хотел знать. — Когда Риццутти сказал мне, я не поверил. После пяти лет безупречного поведения ты завел себе игрушку, Фабрицио, — сказал мужчина тоном, который выдавал в нем человека из хорошего общества. — Где ты подобрал этого босяка? — он показал на Конрада тростью из черного дерева. — Нет необходимости бросаться оскорблениями, — прорычал Конрад, поднимаясь с постели и совершенно не стыдясь своей наготы. Пришло время положить конец этому, подумал он. — Ты осмеливаешься разговаривать со мной? — удивился мужчина. — Ты хоть знаешь, кто я? — Прошу тебя, Карло, он уже уходит, — испуганно прошептал Фабрицио, вцепившись в руку своего патрона. — Ступай, Конрад, — умоляюще попросил он, боясь того, что люди Карло могут сделать с Конрадом. Конрад неверяще взглянул на своего любовника, чувствуя боль от того, как это было сказано. Собрав одежду, он не торопясь оделся под недовольным взглядом мужчины. Его лицо показалось Конраду знакомым. Словно они уже встречались раньше, но он не мог вспомнить, где и по какому поводу. — Вон! — рявкнул Карло. — Мне нужно разобраться с этой блядью. — Как я сказал, в оскорблениях нет необходимости, сэр, — снова прорычал Конрад, его глаза приобрели опасный блеск. — Фабрицио, ты не обязан это терпеть. — Пожалуйста, Конрад, не осложняй ситуацию, — прошептал тот, и Конрад обиженно посмотрел на него. — Я остаюсь с Карло. Он давно со мной. А ты всего лишь летнее развлечение. — Слова типичной бляди. Ты это слышал, мальчик. Иди домой, — невозмутимо сказал Карло. — Считай это уроком. Раз ты заплатил, они — твои. Тебе только нужно показать им их место, — добавил он и, взмахнув тростью, ударил Фабрицио по лицу. Тот рухнул на пол, воя от боли, с хлещущей из носа кровью. Конрад ринулся к Карло, вырвал у него трость, сломал ее о стену и ударил его по лицу. Вид поверженного врага только подогрел его ярость, и Конрад избил бы его, если бы не телохранитель, бросившийся на помощь своему хозяину. Верзила со всей силой отпихнул Конрада, но тот мгновенно среагировал, как его много раз учили — врезал охраннику по шее и быстро разоружил его. — Прекрати! — заорал Фабрицио с пола, с ужасом понимая, что Конрад собирается перебить телохранителю локтем трахею. — Он владеет банком! Он убьет тебя за это! Рука Конрада замерла в воздухе, когда последний кусок информации встал на свое место. Карло делла Франческа был одним из ассоциатов отца, и их представили друг другу три-четыре месяца назад в Цюрихе. Конрад бросил взгляд на сломанную трость и заметил вырезанный на ней маленький символ Ордена. Чувствуя себя на сотню лет старше, он медленно выпрямился и в полном отчаянии посмотрел на своего любовника. — Иди домой, Конрад. Ничего не получится, — сказал Фабрицио. — Ты не представляешь, как это плохо, — совершенно подавленный, ответил Конрад * * * Маленький бар в час ночи еще был открыт, и Конрад направился туда, не беспокоясь о том, что это за место. Бармену было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что нужно этому молодому человеку. Не спрашивая, он поставил напротив Конрада стаканчик и наполнил его прозрачной жидкостью. — Что это? — Граппа. Лучшее средство от разбитого сердца, — пожал плечами мудрый старик. — Это так очевидно? — Вполне. Забудь об этом. Жизнь еще не раз будет бить тебя, но каждый раз ты будешь подниматься. Мы все так. — Верно, — ответил Конрад и осушил содержимое стаканчика. Старик налил ему новую порцию. — Крепко, но хорошо. — То, что надо, — кивнул бармен и, оставив бутылку рядом с Конрадом, снова стал протирать стаканы. В баре почти никого не было. «Отлично. Марио дель Монако», — с горечью подумал Конрад, услышав звуки стенаний Каварадосси из радиоприемника, будто вторящих его собственным боли и отчаянию. — Ты понимаешь, о чём там, немец? — спросил бармен, когда вернулся за почти пустой бутылкой. “L'ora è fuggita. E io muoio disperato!” — Да, очень мелодраматично, — проворчал Конрад. — «Время пролетело, и я умираю в отчаянии!» — Но это правда. Мы живем только раз. Не отворачивайся от жизни, оплакивая кого-то. Допей бутылку, иди домой, заспи всё это и начни сначала. Ты очень молод. Время бежит гораздо быстрее, чем ты думаешь, вот почему мы пируем во время чумы. — Я влюбился в шлюху, — пробормотал Конрад, стыдясь собственной слабости. — Бывает… В следующий раз выбирай внимательнее. Лучше думай, что после этого опыта ты стал еще немного мудрее. — Не так это просто. — Проще, чем ты думаешь. Помни хорошее и забудь остальное. «Это лучший совет, который я когда-либо слышал, — думал Конрад, глядя, как бармен моет стойку и расставляет бутылки. — Фабрицио любил меня, но у него не хватило духа пойти до конца. И у меня тоже. Был бы оглушительный скандал». Он медленно достал бумажник и вздохнул, взглянув на купюры. «Должно быть, здесь половина годового содержания Фабрицио». Он вынул деньги и, не пересчитывая, положил на стойку. «По крайней мере, теперь я знаю, сколько стою. Докторской степени». Когда он медленно брел пустынными улицами, ему пришло в голову, что пора решить, что он будет делать со своей жизнью. «Могу ли я быть «нормальным», как Фердинанд и Альберт? Хочу ли я этого?» Он шел куда глаза глядят, гадая, чем может стать его жизнь, но лишь одно было ясно: ни от чего нельзя зарекаться. Фабрицио, со всеми его недостатками, показал ему, как трудно оставаться верным себе. Печаль и пустота были в ту ночь единственными спутниками Конрада. «Забуду ли я его когда-нибудь? Полюблю ли кого-нибудь так, как любил его? Почему он не любил меня достаточно для того, чтобы послать все к черту? Что могло бы быть с нами в будущем? Ничего. Потому что мы бы никогда не решились на что-то серьезное. Смотри правде в лицо, Конрад, ты тоже трус». * * * В три часа ночи Конрад решил, что пора возвращаться домой. Он поднялся на лифте на свой этаж и с удовольствием обнаружил, что его комната свободна, так как Фердинанд куда-то ушел со своими двумя девицами. «Завтра либо все шлюхи отсюда съедут, либо я переберусь в Сан-Капистрано. Мне все это осточертело, — думал он, в отвращении глядя на беспорядок. — Три женщины, и ни одна и пальцем не пошевелила, чтобы хотя бы чуть-чуть прибраться». «У Фабрицио всегда была чистота и порядок, — вспомнил он, и тоска снова нахлынула на него. — Возможно, это потому, что он жил с человеком, похожим на моего отца». Он ногой отшвырнул горку одежды, валявшейся на пути в спальню, и обнаружил, что постель не застелена. Хотя у него беспричинно болели все кости, Конрад преодолел искушение просто растянуться на кровати. Он брезгливо сдернул постельное белье, бросил простыни в угол и пошел в ванную взять новый комплект из шкафчика. Перестелив постель, он стал раздеваться, чтобы лечь спать, радуясь, что среди его глаженых рубашек и брюк нашлась чистая пижама. Конрад не обратил внимания на шум, донесшийся от входной двери, потому что очень устал. Он как раз застегивал пижамную куртку, когда одна из Фердинандовых шведок ворвалась в комнату, громко смеясь и в наполовину снятом платье. Конрад только взглянул на нее, и смех умер на ее розовых губах. — Привет, ты здесь, — пьяно пробормотал Фердинанд, одной рукой обнимая вторую девушку за плечи. — Пора в постель, — объявил он и фыркнул, как идиот. — Не могли бы вы оставить нас одних, леди? — сухо спросил Конрад, и девушки ретировались в гостиную. — Что с тобой такое? Могу поделиться, будет хорошо, — невнятно проговорил Фердинанд, глядя на него мутными от алкоголя глазами. — Слушай, Фердинанд, у меня была адская ночь, и я уже врезал одному человеку из-за шлюхи. Так что для меня не будет проблемой врезать еще одному из-за двух шлюх, — прорычал Конрад, и его друг попятился. — Конрад… — Уведи отсюда своих кукол или устройтесь у Альберта впятером. Мне все равно, но сегодня ночью я буду спать в этой постели, — твердо сказал он, вытолкал Фердинанда вон и захлопнул дверь у него перед носом. * * * Конрад громко выругался, когда никто не ответил на настойчивый стук в дверь. Он сел на кровати и перед глазами все поплыло от безжалостной боли в висках. Борясь с головокружением, прикрыв глаза от солнца, он открыл дверь и обнаружил на пороге консьержа. — Безобразие! — закричал мужчина. — Этот немец! — Что случилось? — спросил Конрад, заметив, что его кузена нигде не видно. — Мистера Фердинанда утром арестовали! Конрад уставился на консьержа, а тот, как попугай, повторял, что Фердинанда забрали в полицию. — Синьора Марторелли застала его и двух девиц в фойе и вызвала полицию! — скороговоркой объяснял ему старик. — Она — старая дева и не понимает молодежь, у нее были проблемы с хозяином вашей квартиры из-за ерунды, которая случилась лет пятнадцать назад. Моя жена пыталась остановить полицию, но они арестовали их всех. — За что? — Ну, за сами знаете что, — смутился старик. — Нет, я не знаю. В чем их обвиняют? — Он и девушки… ммм… предавались любви в фойе. Очень громко. У стены. Разбился горшок с папоротником. Думаю, одна из девушек толкнула его ногой, когда она… — Довольно. Я понял суть, — прервал Конрад описание деяний своего друга. — Где он сейчас? — В полицейском участке на площади Кавур. — Благодарю вас, Карло, я одеваюсь и иду, — сказал Конрад и захлопнул дверь. Он растерялся, не зная, как поступить, и в итоге решил сделать самое разумное в данной ситуации, хотя Фердинанд и Альберт потом его убьют за это. Он поднял трубку телефона и уже собирался набрать номер офиса своего дяди, но его палец замер над диском, потому что Конрад представил, как разгневается старик. «Лучше Фридрих». После нескольких гудков Конрад услышал голос своего наставника. — Фердинанда арестовали, — выпалил он и сразу же добавил: — Его арестовали в нашем фойе. Мне только что сообщил консьерж. — Ты где сейчас, Конрад? — спросил Фридрих после долгого молчания, показавшегося Конраду вечностью. — Дома. Я спал, сэр, — смущенно признался он. — В этот час? У тебя разве нет лекций? — резко спросил Фридрих, и Конрад растерялся. — В чем его обвиняют? — В непристойном обнажении (21), думаю, — несчастным голосом сказал Конрад и услышал, как на другом конце провода ахнули. — Я поговорю с Германном фон Линторффом и с миссис фон Кляйст. Оставайся в квартире и жди наших инструкций, — очень холодно сказал Фридрих, и Конрад вздрогнул. — Хорошо, сэр. — И я хочу услышать твою версию этой истории, когда ты вернешься домой, — сказал Фридрих и повесил трубку. С облегчением вздохнув, Конрад пошел в душ и одеваться, так как уже было около десяти утра. Всё еще гадая, где может быть его кузен, Конрад сел на причудливый диван и взъерошил свои влажные волосы. Состояние кухни охладило его аппетит, и он решил отказаться от завтрака. Никто не отвлекал его в пустой квартире, и его мысли снова пустились в мрачный танец сожалений и воспоминаний. «Я мил, но бесполезен. Что может быть унизительнее? В ту минуту, когда Фридрих узнает, что я толкнул делла Франческу, я мертв. Без преувеличения. Отец никогда не поймет, хотя он и Фридрих вместе. Вместе как друзья и, возможно, как любовники. Никто точно не знает. Если бы Фабрицио был посмелее, он стал бы тем, кем Фридрих был для меня и отца. Великодушным и бескорыстным. Я уверен, он любил меня самого. Я не мерзкий жабеныш, как говорит моя мать. Я не робот и не выродок. Меня можно любить, и кое-кто мог бы провести всю свою жизнь со мной, если бы…» Звук ключа в замочной скважине отвлек его от горьких размышлений, он отёр слезы и меньше чем за секунду подобрался. — Не прошло и полгода, — пробормотал Конрад, когда в комнату вошли Альберт и Мария Кьяра. — У Фердинанда проблемы. — Можешь нас поздравить, — с триумфальной улыбкой заявила Мария Кьяра, проигнорировав его слова, и Конрад вытаращился на нее. — Что, решили наконец помыть посуду? — он вложил в вопрос весь свой гнев, разочарование и отчаяние. — Мы женимся, кузен. Оставь свои грубые манеры в присутствии будущей баронессы. — Женитесь? — неверяще переспросил Конрад. — Мы ждем ребенка. Ходили сегодня в Гражданский регистр и подали заявление, — с видом победительницы объяснила Мария Кьяра. — Ты беременна всего лишь после одного месяца? — в Конраде проснулись подозрения. — Кто отец? — Я, — отвечал Альберт. — И если ты еще раз спросишь что-нибудь такое, я выбью из тебя дерьмо. — Твой отец едет сюда, чтобы вытащить Фердинанда из тюрьмы. Думаю, что он выбьет дерьмо из тебя, когда узнает, что ты собрался жениться на… уборщице. — Отец едет сюда? — Альберт побелел. — В Рим? — На поезде или на машине. Я не знаю. Кто-то должен внести залог за Фердинанда и отправить его подружек домой. И тебе хорошо бы сделать то же самое до того, как он придет сюда. — Нет, я женюсь на ней. Ты будешь молчать, Конрад. Нам назначат дату через две недели. — Забудь об этом, братец. Я не дам тебе совершить величайшую ошибку в своей жизни. Я поговорю с дядей Германном, как только он появится здесь. Избавься от нее, — рявкнул Конрад по-немецки и ушел. * * * Три дня спустя Взгляд Конрада скользил по обширной равнине, испещренной косогорами, окружавшими старый замок. Парапет зубчатой стены всегда был его любимым местом, здесь он мог побыть один, вдали от людей, которые всегда были вокруг него, но никогда — с ним. — Альберт вернулся в Милан, — голос Фердинанда вернул его в реальность, и он посмотрел на друга, который высунулся в одну из бойниц в каменной стене. — Какой вид! — Да, — Конрад заметил, какой усталый вид был у Фердинанда. — Не волнуйся, мой отец наорет на тебя за то, что ты дал поймать себя со спущенными штанами, и через неделю полностью забудет эту историю, — с сочувствием сказал он. — Что ж, я заслужил. — По крайней мере, ты не собирался жениться на горничной, — Конрад пожал плечами. — Тетя Элизабетта едва не убила Альберта. Она расстроилась сильней, чем дядя Германн. — А что насчет тебя? Собираешься вернуться в Рим? — Нет, всё кончено. — Да? — удивился Фердинанд. — Я думал, что ты влюблен в нее. На секунду Конрадом овладело искушение признаться, но слова умерли на губах. Что он мог сказать? Что они подумают? Всё, что он добился, будет потеряно из-за трех недель, в которые он поверил, что рай на земле существует. — Там кое-кто был раньше меня, и меня выставили вон, — пробормотал он. — Да ладно! Ты вне конкуренции! — возразил Фердинанд. — Увы, это не так. Другим претендентом оказался Карло делла Франческа. Ты можешь в это поверить? — Друг твоего отца? — встревожено спросил Фердинанд. — Он почти узнал меня. Можешь вообразить, какой бы был скандал? Так или иначе, у него приоритет, как мне недвусмысленно заявили. В конце концов, я всего лишь бедный студент, офисный мальчик на побегушках и не могу заплатить за жилье, — с горечью добавил Конрад. — Я милейшее существо, но любовью сыт не будешь. — Она права насчет этого, Конрад. Дети стоят денег, — сказал Фердинанд, и Конрад мрачно на него зыркнул. — Твое имя и слово «милейшее» в одном и том же предложении? — пошутил Фердинанд и добился усмешки на лице своего друга. — Я изображал рыцаря в сияющих доспехах и ударил делла Франческу, когда тот позволил себе грубость. — Великолепно, Конрад. Ты выбил дерьмо из друга твоего отца. Этим ты превзошел Альберта. — Он не скажет ни слова, даже если мы встретимся снова. Тогда он потеряет больше, чем я. Дерьмо! Его жена время от времени пьет чай с тетей Элизабеттой. — Думаю, все мы чему-то научились за этот месяц, — сказал Фердинанд. — Альберт — не верить первым попавшимся симпатичным глазкам, я — что одной девушки достаточно для любого мужчины. И ты… просить сертификат происхождения, прежде чем влюбляться. Мне очень жаль, мой друг. — Вовсе нет. Я понял, что меня можно любить самого по себе, а не за то, что у меня есть. Я понял, что на меньшее не согласен, и не важно, что говорит отец или кто другой. Я не женюсь на первой же глупой корове, чтобы испортить себе жизнь, как это сделал отец, и я не собираюсь обращать внимание на мнение людей или социальные условности. ------ (1) Альтаир 8800 — микрокомпьютер, разработанный в США в 1975 году. Компьютер продавался за 621 доллар в готовом виде либо в виде комплекта деталей для сборки через журнал Popular Electronics за 439 долларов. Считается, что именно эта система привела к революции персональных компьютеров несколько лет спустя (Википедия). (2) Роми Шнайдер (1938-1982) — европейская кинозвезда, по происхождению наполовину австрийка, наполовину немка. В шестнадцать лет начала сниматься в главной роли в трилогии об австрийской императрице Елизавете (знаменитой Сисси). Через несколько лет вернулась к роли Сисси в фильме Лукино Висконти, который еще будет упомянут в тексте. (3) Вообще-то наоборот, пеплос (пеплум) — женская длинная одежда, тога — мужская длинная, туника — у мужчин короткая, у женщин — немного длиннее. Хотя, возможно, Конрад так прикалывается над натуральным Фердинандом… Или в этом заведении официанты носят одежду другого пола, кто знает ;) (4) Чинечитта — итальянская киностудия. (5) Voulez vous coucher avec moi — слова из популярной когда-то песни «Lady Marmalade», впервые записанной в 1974 году Labelle, известной группой вокалисток из США. (6) рю Камбо (Rue Cambon) — улица в центре Парижа, где расположен модный дом Коко Шанель. (7) «Irrumare» — латинский и итальянский глагол, относящийся к мужскому оральному сексу, который часто путают с чаще используемым "fellare." "Irrumator" — это лицо, которое предлагает свой пенис для сосания. Тот, кто берет в рот, называется 'fellator'. «Pedicure» на латыни дословно означает «вставить пенис в чей-то анус» (англ. Википедия). (8) Carmen 16 (“Carmen” = песня\поэма — лат.) — стихотворение Катулла, начинающееся со строчек “Paedicabo ego vos et irrumabo» — что-то типа „Отымею я вас и в рот и в жопу“. Кату́лл (I век до нашей эры) — один из наиболее известных поэтов древнего Рима в эпоху Цицерона и Цезаря. (Википедия). (9) На самом деле, скорее, кандидатскую. (10) «Метелло» (1970 г) — фильм итальянского режиссера Мауро Болоньини о зарождении марксизма в Италии через призму истории жизни главного героя, молодого человека Метелло; La caduta degli dei, «Гибель богов» (1969 г.) — фильм итальянского режиссера Лукино Висконти о распаде семейства промышленной аристократии в третьем рейхе. Этот фильм открывает собой «германскую трилогию» Висконти и вереницу артхаусных лент о нацизме и его истоках. (Википедия). (11) «Людвиг» (1972 г.) — исторический художественный фильм-драма режиссёра Лукино Висконти, посвященный жизни короля Баварии Людвига II. В фильме среди всего прочего затрагивается тема гомосексуальности Людвига. (12) «Сатирикон» (1969 г.) — кинофильм Федерико Феллини по мотивам одноимённого романа Петрония. Сюжет романа Гая Петрония сильно изменен режиссёром. Однако как и в первоисточнике, действие разворачивается вокруг молодого и красивого юноши Энколпия, ищущего своего молодого любовника, сбежавшего с их общим другом, пошляком и развратником Аскилтом. (Википедия). (13) Конрад Герман Иозеф Аденауэр (1876-1967) — первый федеральный канцлер ФРГ (1949—1963). Людвиг Эрхард (1897-1977) — западногерманский экономист и государственный деятель. Федеральный канцлер ФРГ в 1963—1966 годах. (Википедия). (14) ХДС — Христианско-демократический союз Германии. (15) Анита Экберг — шведская актриса и фотомодель. Наиболее известна ролью Сильвии в фильме Федерико Феллини «Сладкая жизнь» 1960 года и считается одним из секс-символов итальянского кино 60-х годов (Википедия). (16) «Убрать Картера» (1971 г.) — художественный фильм Майка Ходжеса в жанре криминального триллера. Главную роль исполняет Майкл Кейн. Современными киноведами «Убрать Картера» считается одной из величайших британских картин в истории (Википедия). (17) Термини — Главный железнодорожный вокзал Рима. Район вокруг него считается неблагополучным. (18) Хельмут Бергер – (род. в 1944 году, Бад-Ишль, Австрия) — австрийский актёр, «муз» Лукино Висконти. (19) Имеется в виду кратковременное республиканское правление в Милане в середине XV века. (20) Отсылка к поэме Гёте «Ученик чародея». (21) Непристойное обнажение в общественном месте — юридическое название правонарушения.