О доброте и сострадании жаб и лягушек

Всё тело ломило от усталости, и это в двадцать пять лет! В ближайшее время его ожидала очень неприятная встреча с ассоциатами. Им невозможно было угодить. Что бы он ни делал, как ни старался, они всё равно искали способ поскорее избавиться от него. Дядя Германн, Густав цу Лёвенштайн, Magnus Commendator, а также Младик Павичевич, Summus Marescalus, — единственные, кто был на его стороне, но их поддержка не поможет, если ему не удастся получить необходимые две трети голосов, а он контролировал лишь сорок два процента. «Я прошу у них всего лишь еще один год. Неужели все, что я успел сделать, пойдет коту под хвост!». Он открыл дверь просторного бизнес-люкса, который на постоянной основе снимал последние два года, и удивился, почему он, такой идиот, до сих пор держит номер за собой. «Предполагалось, что всё это — на одну ночь. Может, на две, но не больше. Он — сын Главы во Франции и женат на Марии Августе! Если виконт узнает, то убьет меня. И Лёвенштайн — за то, что разрушаю брак его племянницы. Я должен с ним расстаться! Сегодняшний вечер станет последним!» Теряясь взглядом в золотисто-кремовом барокко, Конрад остановился посередине гостиной. Вздохнув, он бросил портфель в стоявшее у камина темно-красное дамастовое кресло. Его внимание привлек маленький конверт на кофейном столике. На вложенной в него карточке не оказалось ничего, кроме цифр «327», и Конрад снова вздохнул. «Роже мог бы продемонстрировать хоть немного воодушевления от предстоящей встречи или воспользоваться второй спальней. Но нет, он любит делать так, чтобы мне приходилось тащиться к нему в какую-нибудь тесную комнатушку». Чтобы испортить себе жизнь, Конраду хватило одной сумасшедшей ночи с устрицами и шампанским. Этой связи никогда не должно было случиться, но она возникла и продолжалась, и он не мог найти способ освободиться от незримых цепей, приковавших его к постели Роже де Лиля. «Мы никогда не воспринимали все это серьезно, и вот до чего все дошло. Я, как ненормальный, вкалываю на Манхеттене, чтобы закончить незавершенные дела, практически живу на борту «Конкорда», и все для того, чтобы успеть сюда к восьми часам ради холодного ужина и развлечения на ночь». Он развязал галстук и бросил его на стул, туда же отправился и пиджак. Повертел ноющей шеей и снова огляделся, пытаясь понять, почему на него внезапно нахлынула тоска. «В чем дело? Я всего лишь собираюсь встретиться с Роже. Его жена в Лондоне. Всё должно пройти без осложнений». «Конрад фон Линторфф, то, что ты чувствуешь к этому человеку, имеет точное название: похоть. Просто, как дважды два, — обругал его Фридрих после того, как Конрад признался ему в запретной связи. — Тебе нравится опасность и риск, только и всего. С тем, что ты описываешь, любовь не имеет ничего общего». «Да что ты знаешь о любви?! — крикнул Конрад, выходя из себя: вместо понимания и поддержки он получил нотацию. — Ты никогда не был женат и ни с кем не жил!» И сразу же пожалел о своих словах — никто так не переживал смерть его отца, как Фридрих. Наставник до последней минуты остался с ним и ни на что не жаловался, пока Конрад был занят, решая проблемы с инвестициями в юго-восточной Азии. Не выдержав пронзительный взгляд голубых глаз, он пристыженно опустил голову. «Я знаю больше, чем ты можешь себе представить! — рявкнул Фридрих. — Любить — значит жертвовать своими интересами ради другого человека. Любовь — это великодушие и взаимная поддержка. А то, что чувствуешь ты, — всего лишь похоть. Удовлетворяй ее, но не зови это любовью». Однако Конрад не умел уступать, его учили не сдавать своих позиций, и он ответил так, как наставлял отец: «Я буду делать то, что считаю нужным, Фридрих. Спасибо». Услышав это, Элзэссер молча развернулся и ушел. Конрад знал, что потребуется некоторое время, чтобы гнев его учителя утих. «Фридриху надо понять, что я больше не его мальчик. Я теперь герцог, Роже любит меня, как и я его. Фридрих понятия не имеет, как всё происходит в наши дни. У него устаревшие понятия, как и у других членов Ордена. С их точки зрения, банковское дело — это выдача кредитов на приобретение домов и продажа страховых полисов госслужащим!» «Один Роже меня понимает. Если бы только он воспринимал меня серьезно, все было бы замечательно». Конрад пошел в главную спальню и достал из шкафа одежду — джинсы, голубую рубашку-поло от «Lacoste» и розовый джемпер из ангоры с мысообразным вырезом. Он быстро разделся, с большим удовольствием разбросав одежду, потому что мог себе это позволить — здесь не было никого, кто бы велел ему собрать раскиданные вещи и положить в шкаф. Он ненавидел беспорядок, но после строгой муштры Фридриха его порой одолевало искушение вести себя как свинья, особенно вдали от дома. Душ вернул его к жизни, от горячей воды усталые мышцы расслабились, и он снова почувствовал себя двадцатипятилетним, а не стариком. «Пока Альберт ходит на свидания с Каролиной, а Фердинанд придумывает способ улизнуть от Гертруды, я провожу время с людьми, которые до сих пор носят подтяжки, так что брюки в любой момент могут задушить своих обладателей, — по-мальчишечьи фыркнул Конрад, представив старого фон Риббентропа с брюками, натянутыми «гораздо выше линии экватора», на черно-красных подтяжках с золотыми дырочками по последней моде. — Как они могут принять мои взгляды, если носят такую нелепую одежду?» Посмеиваясь, он высушил волосы полотенцем, бросил его на пол и тремя выверенными движениями расчески ликвидировал беспорядок на голове. Быстро оделся и снова сбегал в ванную, чтобы проверить, достаточно ли хорошо выглядит для встречи с Роже. От надевания рубашки волосы взлохматились, и он снова причесался, потом вспомнил про одеколон с яблочным запахом, который дал ему Роже несколько недель назад — такой же был и у него самого. Дрожащими пальцами он застегнул «Ролекс Президент» и завязал джемпер вокруг шеи, набросив его на плечи. Улыбаясь, он нажал кнопку лифта. Вспомнились отцовские слова: «Воспитанные люди не улыбаются, словно глупые пингвины, Конрад» (1). Он выпрямился, принял серьезный вид, и дверь лифта открылась. «Как пингвины могут улыбаться, если у них клювы?» — думал Конрад, кивая двум леди, одетым в безвкусные коктейльные платья. «У них волосы длиннее, чем подолы. Неужели они не понимают, как нелепо выглядят в этой одежде? Так много ткани ушло на эти пышные юбки, и всё без толку», — подумал он, отступая в сторону, чтобы дать им пройти. Чуть ли не подпрыгивая, он подошел к номеру и дважды постучал в деревянную дверь. — А, это уже ты, — невозмутимо сказал Роже и посторонился, впуская его. Он даже не потрудился сменить офисный костюм на что-нибудь другое. Ведь это всего лишь ужин и секс, а не свидание. — У меня уже есть компания, так что тебе придется поторопиться. Конрад почувствовал, как при этих словах кровь закипает у него в жилах, но сдержался, изображая перед Роже полное равнодушие. — Я в первой смене или во второй, Роже? — Это от него зависит. Он устал и спит. — У тебя здесь мужчина? — Конрад не смог совладать с собой. — Ну это уж слишком! — Ну да, почему бы и нет? — с вызовом сказал Роже. — Он сосет довольно мощно. — Ну ты и шлюха, Роже. Годен только для постели. — Ну должен же кто-то тебе объяснять, что в ней делать. Сам ты и понятия не имеешь. У тебя вообще в венах кровь или что, немец? Или она сильно разбавлена дешевым пивом? — Не знаю, почему я трачу на тебя время, — прорычал Конрад и развернулся, чтобы уйти. — Со шлюхами дешевле и проще, чем с тобой! — У шлюх четкие часы работы, и им не приходится присматривать за племянниками, — сказал Роже, позабавленный этим взрывом. «Господи, нельзя же быть таким ребенком! Одна шутка, и у него уже истерика». — Что? — Ты должен увидеть его с бутылочкой — через четверть часа уже ничего не остается, но это слишком долго для тебя, n'est-ce pas, mon lapin? (не так ли, мой зайчик?— фр.) — Я не понимаю, — пробормотал Конрад, он был не уверен, какую игру задумал его любовник на этот раз. Он по-настоящему ненавидел, когда Роже играл с ним, как старшеклассники играют с младшими — тебе достаются все тычки, а им — все веселье. — Мой брат, Жером, оставил своего малыша со мной. Он уехал в Женеву, а Ангелика, гувернантка, в последнюю минуту не пришла. Малыш спит в своей корзинке, выпив целую бутылочку детского питания. Не волнуйся, Жером перед тем, как ушел, поменял ему пеленки. Он заберет его завтра утром. — Он останется здесь, с нами? — удивился Конрад. — Он останется со мной. Если он укусит тебя, не волнуйся — в декабре его покрестили, и демоны через укус в тебя не вселятся, — ухмыльнулся Роже. — Так что можешь остаться или уйти к себе. С меня достаточно одного ребенка, Конрад. Конрад взглянул на Роже, но тот только вызывающе поднял бровь. Конрад в который раз потерялся в этих серо-голубых глазах. — После бутылочки с молоком Гунтрам спит очень крепко. С этим парнишкой легко иметь дело. — Должно быть, это у него с материнской стороны, — проворчал Конрад. — Сколько ему? — Трудно сказать, — сказал Роже, и Конрад изумленно посмотрел на него. — Он родился в Нью-Йорке 19 октября, но преждевременно, семимесячным. Мать чуть не потеряла его во время перелета. Жером привез его домой в декабре, крестить, после того, как забрал из больницы. Гунтрам очень маленький и, возможно, будет слабоумным. Все недоношенные дети слабенькие и недоразвитые. — Это не так! — Они не успевают полностью сформироваться. Его мать не пережила роды — у нее было больное сердце. Тем не менее братец во что бы то ни стало желал на ней жениться. Papa сердился на него, но оттаял, когда увидел Гунтрама. — Вот как? Кто она? — Не нашего круга. Полукровка, если я правильно помню. Художница, которую брат встретил на улице; хороша, чтобы взять в любовницы, но не в жены. Ужасный выбор! Но у Жерома всегда были странные идеи. — Я никогда его не встречал. Хотя, может быть, и встречал, но я его не помню. — И ничего не потерял. Мой брат — скучнейший человек на свете. Вообрази, корпоративный юрист. Да мой отец и то веселее! — В это трудно поверить, — фыркнул Конрад, перед глазами возник образ старого виконта. «Мерзкий старикашка ненавидит меня и предпочел бы видеть на моем месте Георга». — Хочешь с ним познакомиться? — спросил Роже, поцеловав Конрада, чтобы поднять ему настроение, мрачное из-за близящегося собрания Совета. — С твоим братом? Нет, спасибо. — С малышом! Раз уж нам придется с ним возиться, — фыркнул Роже, недовольный тем, что Конрад его почти не слушает. — Нет, это тебе придется с ним возиться. Я ничего не смыслю в детях. Для этого есть няньки. — У них у всех сейчас долгосрочные трудовые договоры, и быстро никого не наймешь. В наше время подбор персонала — это сущий ад. — И не говори, — пробормотал Конрад, до сих пор думая о собрании. — Бери малыша с собой в мой номер. Если что-нибудь случится, ты его переоденешь. — Сначала извинись. — Прости, что? — Ты дважды назвал меня шлюхой, — сладко напомнил ему Роже. — Если тебе нужна проститутка, спустись в бар. — Роже, твоя репутация тебя опережает! — с горячностью заявил ему Конрад. — Три недели назад ты исчез с каким-то брюнетом и продинамил меня. — И что? Разве я тебя оскорблял? — Совести у тебя нет! — Если ты не способен удержать интерес любовника, не жалуйся. Знаешь, что? Отправляйся-ка ты домой, научись чему-нибудь и возвращайся лет, скажем, через пять, когда повзрослеешь, — высокомерно заявил Роже. — К маленьким мальчикам начинает тянуть, когда тебе за сорок, а до этого от них одна головная боль и нервотрепка. Спокойной ночи. Он распахнул дверь номера. Конрад ошарашенно застыл. Роже его выгоняет? И это после всего того, чем он рисковал из-за их отношений? Казалось, комната опасно раскачивается вокруг, как неуправляемая лодка. С Роже всегда так. С самого начала Конрад чувствовал, что ничего не контролирует; любые правила и приемы общения с остальным человечеством, которые Конрад выработал за годы, с Роже не работали. Каждая встреча с ним была похожа на вылазку в неизведанное. Ум, богатство и положение Конрада ничего не значили для Роже. В его присутствии Конрад пасовал и терялся, но желание одолеть эту вершину было слишком сильным, чтобы отступиться. — Иди к себе Конрад. Тебе уже давно пора спать, — устало сказал Роже. — Я прошу прощения за свои слова. Мое поведение непростительно, — с большим достоинством сказал Конрад, гордо подняв подбородок, а его голубые глаза смотрели в восхитительные серые, очень подходящие к каштановым волосам, которые он так любил перебирать после их секса. — Господи! Ты когда-нибудь разговариваешь нормально? Мы не в кабинете директора школы! — ухмыльнулся Роже. — Ладно, ты безнадежен. Ты хоть раз пускался во все тяжкие? Хотя бы в семнадцать лет? — Конечно! С Фердинандом и Альбертом! — Могу себе представить, — фыркнул Роже. — Попкорн и «Звездные войны». Может, пачка сигарет. Спорю, ты никогда не курил травку. Ты хоть раз в жизни видел дилера? «Если бы ты имел хоть малейшее представление о том, чего мы уже достигли, ты бы не стал так много шутить о наших клиентах. Они — наша настоящая сила, умные и агрессивные деловые люди, безжалостные, но с понятиями о чести. Нам придется каким-то образом восстановить все то богатство, которое некоторые идиоты выбрасывают на улицу. Миллиарды долларов, которые не обращаются на финансовом рынке, а только собирают пыль в картонных коробках. Способ выйти из этой рецессии (2) — это создать экономический импульс, какого еще никогда не было. Нас тянут вниз старые модели ведения бизнеса. Почему некоторые никак не могут понять, что лучше дать миллион долларов тому, у кого есть свежая технологическая идея, чем закапывать пять миллионов в землю, инвестируя их в морально устаревшее производство? За технологиями — будущее; нам нужно построить здесь, в Европе, свою Силиконовую долину. Стартовый капитал уже больше не ключевой фактор. Два человека в гараже способны создать империю (3), а мы до сих пор спорим о размерах и монолитных структурах». — Я пару раз пробовал марихуану, но меня от нее тошнило. Два раза — кокаин, но он оказался не таким хорошим, как обещали, так что я бросил. Никогда не нюхай кокс (4) и не закидывайся колесами, если не уверен в их происхождении. Скажи-ка лучше, ты поучаствовал в размещении акций той лондонской компании, как я тебя просил? — Ты выбрасываешь деньги на ветер, Конрад. Четыре миллиона инвестиций в мелочь, которая производит всего лишь программное обеспечение! Компьютеры слишком дорогие, никто ими не пользуется! — Так ты купил их? — Да, конечно. Теперь ты счастливый обладатель 67% акций компании задротов, именующих себя «Shock Software Solutions» — Отлично, — пробормотал Конрад, решив, что неплохо было бы побеседовать с их главным программистом. «К тому же, мне еще предстоит внедрять программное обеспечение в наших банках. Надо сказать Эрике, чтобы договорилась с ним о встрече; этот TCP-IP (5) выглядит многообещающе, нам стоит взять его под контроль. ARPANET (6), когда он покинет пределы Пентагона, станет прорывом. Передача данных между Стэнфордом и университетским колледжем в Лондоне, которую они мне продемонстрировали, впечатляет. Дух захватывает, как представишь, что можно будет торговать на бирже весь день, и никаких тебе границ между странами и финансовыми рынками. Как далеко мы продвинулись со времен Энигмы! (7) Мне понадобятся консультанты в области новых технологий — у меня маловато знаний в физике и технике». — Ну как знаешь, — буркнул недовольный Роже, его раздражало, что Конрад опять витает в облаках, думая непонятно о чем. «В жизни не встречал настолько плохо социализированного человека. На собрании Ордена его съедят живьем». — Прости, что? — сказал Конрад, ненадолго возвращаясь к действительности. «Да, за IBM будущее, и этот Apple (кто так называет компании?!) тоже выглядит многообещающе. Разные концепции, но обе вполне жизнеспособны и ориентированы на потребителя. Персональные компьютеры завоюют мир. Если бы мы могли соединить их все между собой, мир бы изменился до неузнаваемости!» — Ты не обращаешь на меня внимания. Снова. Хочешь ужинать здесь или в твоем номере? Гунтрам проснется через час-два, — проворчал Роже. — Нет, пойдем ко мне. Его можно положить в маленькой спальне, а мы чего-нибудь закажем, — сказал Конрад, задумавшись, стоит ли банку рефинансировать крупные долги угледобывающей компании. Не дожидаясь Роже, он вышел из номера и направился вызывать лифт, оставив любовника собирать вещи малыша. Роже вздохнул. «Он ненормальный и совершенно утратил связь с действительностью. Несколько задротов и страны третьего мира — это его Большой План?! Papa и остальные ассоциаты сожрут его с потрохами. Ему стоило задружиться с Жеромом и вместе с ним вступить в Гринпис. Ветряки и солнечные батареи, нет, правда?! Должность Гроссмейстера не для него. Его отец был гораздо умнее, он знал, как заработать капитал, и не стал бы выбрасывать деньги на ветряки. Конрад даже не смог сохранить те государственные контракты для Штурценэггера! Всего-то нужно было дать взятку тому, кто сам был не прочь ее получить, а расходы компенсировать процентами со Штурценэггера. Но нет, наш Мистер Кодекс Деловой Этики заявил, что Штурценэггер — дилетант, и его компания нуждается в полной реновации». Роже вошел в спальню, где в переносной корзинке крепко спал его племянник; крохотные ручки раскинуты на подушке вдоль головы, на макушке — пучок очень светлых волос. «Откуда у тебя такой цвет? У остальных в семье волосы гораздо темнее. Ты хоть спокойный, не то что дочка Паскаля или моя малышка. У Жерома не будет с тобой проблем. Однако какой-то ты маленький для своего возраста… Твой медвежонок, и тот больше тебя». Он осторожно поднял корзинку с ребенком и повесил на плечо сумку с детскими вещами. «Спит как сурок. Вот и хорошо». В коридоре Конрад придержал для Роже дверь лифта и без особого интереса взглянул на спящего малыша. «Когда его крестили и представили Ордену? Я не подозревал о его существовании». — Как ты сказал, его зовут, Роже? — Гунтрам де Лиль Гуттенберг Заксен, мой Грифон, — шутливо ответил Роже, показывая ему ребенка. — Славное старинное имя. Надеюсь, он хорошо нам послужит. Да пребудет с тобой Господь, брат, — сказал Конрад малышу. — Может, тебе стоит подождать со своим напутствием еще несколько лет? — насмешливо ухмыльнулся Роже, неодобрительно покачав головой. Он вышел из лифта и направился к хорошо знакомому ему номеру. — Чем быстрей он поймет свое место в жизни, тем лучше для него. В наше время люди дезориентированы, отсюда все проблемы, — мрачно сказал Конрад, открывая дверь и пропуская Роже вперед. Роже подошел к обеденному столу и поставил на него колыбель, пробормотав: «Побудь здесь, малыш». — Сколько ему? — Конрад подошел ближе, чтобы лучше разглядеть ребенка. — Почти пять месяцев. — Он мал для своего возраста. — Это тебе подсказывает твой огромный опыт общения с младенцами? — пошутил Роже, и Конрад раздраженно взглянул на него — за эти годы он устал от постоянной снисходительности в свой адрес. — Хотя ты прав, — смягчился Роже. — Он мал, потому что родился критически рано, в тридцать недель, и весил меньше двух килограмм. Но, думаю, он нагонит. Мы беспокоимся, чтобы он не оказался умственно отсталым или вроде того. Всё же он первый мальчик в этом поколении де Лилей. — Да все с ним будет в порядке, — сказал Конрад, и малыш, разбуженный незнакомым голосом, молча открыл свои большие голубые глаза. — О, он проснулся. Извини. — Не беспокойся. Игрушка или бутылочка молока, и он снова заснет, — невозмутимо сказал Роже и улыбнулся племяннику, который отзеркалил улыбку и радостно засмеялся. — А он общительный, — заметил Конрад, пока Роже пытался уговорить мальчика взять медвежонка. Но Гунтрама больше интересовал незнакомец. Он зазывно улыбался в надежде, что этот новый человек возьмет его на руки, но Конрад держал дистанцию. — Улыбка в таком возрасте всего лишь рефлекс. Она ничего не значит. Младенцы улыбаются, чтобы их не прибили за то, что всю ночь не давали спать, — равнодушно сказал Роже. — Давай, Гунтрам. Ты очень хорошо вел себя на работе, так не начинай же сейчас. — Забавный малыш. Он много плачет? — Я еще ни разу не видел, чтобы он был чем-то недоволен. Жером и Ангелика точно угадывают его желания. За все выходные, что мы провели в Сен-Клоде, мы ни разу его не слышали. Даже Papa впечатлился. Гунтрам любит, когда его берут на руки. Сейчас попробую дать ему бутылочку. — Зачем? Он же не плачет. Может, ему просто нужна компания. Должно быть, скучно весь день лежать на спине. Положи его на ковер, посмотрим, что он станет делать. — Он еще не умеет ползать. Пока лишь пытается переворачиваться. Подержи его, а я закажу ужин. Как обычно? — Да, конечно, — сказал Конрад, и Роже исчез, прежде чем он успел отказаться. — Придерживай ему голову! — услышал он из спальни, и у него замерло сердце. «Он, что, серьезно?» — Не смей писать на своего Гроссмейстера, — обманчиво бодро предупредил Конрад младенца. — Подожди, пока тебе не исполнится хотя бы тридцать. — Ты что-то сказал? — спросил его Роже из другой комнаты, и Конрад покраснел: его поймали на разговоре с младенцем. — Нет, ничего. Пеленки, надеюсь, влагонепроницаемые? — небрежно спросил он. — Вот сейчас и узнаете, мой Грифон. — Как же Фердинанд это делал… А, да, голову в правую руку, левую ладонь под спину, прижать к себе и молиться, чтобы его не стошнило прямо на тебя, — сказал он хихикающему младенцу, тянущего к нему руки, чтобы его подняли. К его большому удивлению, малыш уютно расположился у его груди и продолжал рассматривать его, улыбаясь и почти не двигаясь. «Спасибо, — возблагодарил небеса Конрад и стал внимательно изучать ребенка, его мягкие черты лица и голубые глаза. Он потрогал его за кончик носа, и мальчику показалось это забавным — он снова рассмеялся. «Твоему отцу не придется много тратиться на игрушки для тебя», — подумал Конрад и слегка покачал малыша. Тот был явно очарован молодым человеком. «Когда-нибудь мне придется завести одного или двух», — мрачно подумал Конрад и снова взглянул на мальчика. «Я не могу. Я просто не могу этого сделать. Я не верю женщинам и не могу представить себя на всю жизнь связанным с одной из них. Альберт скоро собирается жениться… а жизнь Фердинанда с Гертрудой просто ужасна: она постоянно пилит его за то, что он не хочет уходить из армии. Лёвенштайн давит на меня, чтобы я женился на одной из его дочерей, но это невозможно! Как я скажу ей, что влюблен в другого мужчину?» Слабое гуленье малыша отвлекло его от мрачных мыслей, и он улыбнулся ребенку. — Счастливчик, у тебя впереди еще двадцать пять лет свободы. Наслаждайся ими. Давай-ка, я покажу тебе город и злачные места, — сказал он, поднимаясь из кресла и подходя к большому французскому окну. * * * Роже с трудом подавил зевок — Конрад последние двадцать минут безостановочно нудел об Индонезии. Ему же самому эта тема наскучила через пять минут. «Он бывает таким скучным!» Роже изобразил внимание и позволил Конраду говорить, а сам в это время думал, не позвонить ли Джеральдине, знойной новенькой секретарше из отдела анализа рисков. К счастью, Гунтрам закряхтел в своей корзинке, и Конрад чуть ли не бегом бросился проверять, что не так с ребенком. «По крайней мере, он хорош в качестве няньки. Посмотрим, сможем ли мы заняться сегодня чем-нибудь более интересным, иначе я засну прямо на нем». — Думаю, он проголодался, — объявил Конрад. — Тебе не надо идти домой? — Мария Августа уехала на выходные вместе с нашей дочкой, так что я свободен. Брат заберет малыша завтра утром в «Шарль де Голле». — В аэропорту? — Да, и оттуда он поедет на машине в Лилль, где живут тетки его жены, чтобы показать им Гунтрама. Думаю, он хочет оставить его там. У Жерома нет на него времени, и он не знает, что с ним делать. — Почему бы тебе или Паскалю не взять малыша на время? Кто его крестный? — Я, но моей жене достаточно хлопот с нашей собственной дочкой. Ей сейчас два года, и она очень беспокойная. Последнее, что мне нужно, это орущий младенец — потому что мой брат, видите ли, оплакивает свою жену! Это его вина, что она умерла, и он должен просто с этим смириться. — Как ты можешь быть таким бездушным, Роже? — Вот скажи, зачем он полетел в Нью-Йорк с беременной женой?! У нее чуть не случился выкидыш на борту самолета! Жером сам виноват, и он должен взять себя в руки, а не плакать! Кстати, Ангелика отлично заботится о Гунтраме. «Эх, Гунтрам, тебе определенно не повезло с семьей. Бедняга, — подумал Конрад, но промолчал. — Ладно, это не мое дело, и этот малыш — не первый ребенок, брошенный на нянек. У меня самого было несколько — до Фридриха». Он взял мальчика на руки и спросил, готова ли бутылочка. «А это не так трудно, как кажется, — подумал Конрад, пока Гунтрам пил молоко, энергично вытягивая его из соски. — Он наверстывает время». Не допив молоко, малыш внезапно заснул с соской во рту. — Пора сыграть роль дяди, Роже, — сказал Конрад, возвращая ему ребенка. — Думаю, ему пора поменять пеленки, а ты тут опытное и ответственное лицо. — Уверен, что не хочешь еще немного поиграть в дочки-матери? — хрипло сказал Роже, зная, что это всегда мгновенно заводит Конрада, и с удовольствием увидел, что любовник непроизвольно вздрогнул. — Уверен. У власти Роже над ним всё же имелись границы. Конрад отдал спящего малыша любовнику и вернулся за стол, чтобы доесть. Роже сердито фыркнул и ушел в ванную, громко хлопнув дверью. «Всему в этой жизни есть свои пределы. Я не собираюсь решать за тебя все твои проблемы, как бы сильно ни любил тебя». * * * Конрад некоторое время читал газету, но уже чувствовал томление в нижней части тела: предчувствие сексуального танца и финального завоевания любовника. Заниматься сексом с Роже было всё равно, что укрощать леопарда. Ни один партнер, будь то мужчина или женщина, не доставлял Конраду такого сумасшедшего удовольствия. «Он как греческий бог, он невероятен, когда движется подо мной. Если бы только он был чуть менее высокомерен, мы могли бы чудесно проводить время вместе». — Гунтрам спит, как сурок, — объявил Роже, осторожно закрывая дверь спальни, где оставил ребенка. — Так что у нас сегодня только одна кровать, — прошептал он с притворной печалью. — Значит, сегодня ничего слишком дикого, — растягивая слова, проговорил Конрад и отложил газету в сторону, оценивая настроение своей жертвы. Спокойное? Дикое? Игривое? Или он сегодня — невинный ягненок? С Роже никогда не знаешь наверняка… — Значит, сегодня что-нибудь простое, Конрад, — отвечал Роже, пока его пальцы снимали галстук. — У тебя здесь есть еще галстук? — с озорной улыбкой спросил он. — Несколько, и ты это знаешь, — Конрад поднялся из кресла и двинулся навстречу своему любовнику, — но я думал, ты сегодня хочешь поиграть в дом. — Ты удивишься, как много всего можно делать в маленьком домике, lapin (зайчик – фр.), — выдохнул Роже ему в ухо, привстав на цыпочки и обвив шею любовника руками. Он осторожно поцеловал Конрада, словно спрашивая разрешение на дальнейшее. Роже очень хорошо выучил «протокол», которого его любовник придерживался в спальне. «Гроссмейстер даже в постели. Даже когда он отчаянно тебя хочет, набрасываться на него нельзя. Ему необходимо постоянно все контролировать». Ответом стала стремительная атака на его губы. Конрад сжал волосы Роже в кулаке, чтобы направлять его и получить доступ ко рту; пьянящее чувство полной власти над любовником сводило его с ума. Не прерывая жадного поцелуя, он прижал его к стене, не обратив внимания на всхлип Роже, ударившегося спиной о витую лепнину. Конрад навалился на него всем весом, чтобы не упустить добычу, почти грубо развел его ноги и вжался своим достоинством в пах, слегка приподняв Роже за бедра, чтобы компенсировать разницу в росте. Роже снова почувствовал, как туманится разум, когда Конрад принялся глодать его шею, а потом укусил. — Полегче. Никаких укусов, или у меня будут проблемы с Марией Августой, — прошептал он, и Конрад остановился, раздосадованный тем, что ему снова напомнили, что его любовник женат. Не церемонясь с рубашкой, он сорвал ее с Роже и залюбовался на обнаружившейся под ней хорошо вылепленный торс. Стройный, но мужественный — Конраду нравилось, чтобы у любовников был ярко выражен их пол; модная в наши дни женоподобность его не привлекала. Только мужчины, выглядящие как мужчины и целующиеся как мужчины. Если бы он хотел женщину, он бы нашел себе женщину. Он сел перед Роже на корточки, и тот судорожно втянул воздух, когда Конрад взял в рот один из его сосков, провел языком вокруг него, играя и посасывая, в то время как его пальцы расстегнули кожаный ремень и отбросили его в сторону. Конрад опустился на колени, взял в рот член, наслаждаясь тем, как Роже теряет высокомерие, сдаваясь на его милость. Его язык играл с головкой, а ладонь массировала основание сильными тягучими движениями, и Роже приходилось прилагать усилия, чтобы продержаться подольше. Так же резко, как начал, Конрад остановился, поднялся и сделал шаг назад, чтобы взглянуть на него, наполовину потерявшегося в собственной страсти. — Что опять? — разочарованно прорычал Роже. — В постель. На четвереньки. Тебе же нравится пожестче, да? — Нравится, Конрад. Надеюсь, ты справишься с этим, — глаза Роже потемнели, и он, снимая на ходу одежду, пошел вслед за Конрадом, оставляя за собой дорожку разбросанных вещей. «Конечно, я справлюсь, Роже. Хорошо, что твоя жена уехала на все выходные, — думал Конрад. — Мне никогда не было настолько хорошо с женщиной. Они не такие, как мы». Он закрыл за ними дверь спальни и, подражая движениям любовника, разделся по дороге к огромной кровати. — Иди ко мне и дай посмотреть, что у тебя есть, — Роже дернул Конрада за шею и грубо поцеловал. Конрад снова всем весом навалился на любовника и возобновил поцелуи, одновременно двигая ладонью по его члену и заставляя Роже задыхаться от удовольствия. — Хочу трахнуться прямо сейчас, — услышал он рваный выдох Роже. — Еще нет. Я сделал всю работу, а ты пока не сделал ничего. — Ладно, — слегка раздраженно сказал Роже, оттолкнул Конрада и стал рыться в прикроватной тумбочке. Найдя презервативы и смазку, он зубами порвал пакетик и медленно раскатал губами резинку по эрегированному члену, самодовольно улыбнувшись, когда у Конрада перехватило дыхание. — Я сейчас покажу тебе кое-что, чтобы ты больше не был таким дремучим, — игриво сказал Роже. Конрад закрыл глаза, наслаждаясь тем, что творил Роже своим искусным ртом, то вбирая его член, то выпуская. «Мне ни с кем не было так хорошо, как с ним». Вместо того, чтобы еще больше возбудиться от орального секса, что произошло бы с любым другим мужчиной, Конрад расслабился; его бедра подавались вслед за ртом Роже, когда тот останавливался, чтобы изменить ритм. Конрад позволил приятным ощущениям убаюкивать себя, пока его любовник не вставил ему внутрь смазанный лубрикантом палец. Конрад со всей силой отпихнул его, и Роже упал с постели. — Ты соображаешь, что делаешь?! — взревел Конрад. Роже неверяще смотрел на него, не пытаясь подняться с полу. — Показываю тебе, как это может быть приятно. Просто расслабься и увидишь. Нельзя же быть таким дикарем! — Я этим не занимаюсь! — То есть это я всегда должен ложиться под тебя? А ты у нас только сверху? Нет, Линторфф, это так не работает. Секс — это партнерство, а не игра в одни ворота. — Тебе прекрасно известно, что я так не делаю. Я всегда ясно давал это понять! — Да, я забыл, что мы подписали контракт: я подставляюсь тебе, ты отсасываешь мне, — саркастически сказал Роже. — Знаешь, я тут не на работе, и ты тоже. Я иду домой, — сердито сказал он, поднимаясь и озираясь в поисках одежды. — Научись делиться, и, может быть, кто-то сможет тебя терпеть! Ты невозможен! — Роже, подожди. — Мне осточертело ждать! Мы вместе почти год, и всегда одна и та же история: трахаемся в пятизвездочных отелях, берем отдельные номера, и я прокрадываюсь к тебе, пока твои телохранители играют в карты! А между делом я еще должен заключать по твоему требованию сделки в банке! С меня хватит! — заорал Роже. — Я обращаюсь с тобой, как с любым из своих сотрудников, — попытался утихомирить его Конрад. — Вот именно! Но, насколько я знаю, ты не трахаешься со своей секретаршей или с другими своими трейдерами! — Конечно, нет! Я люблю тебя! — Нет, не любишь! Я для тебя просто игрушка! Ради тебя я рискую своим браком и своим положением! Кому придется платить за последствия, если нас раскроют? Тебе? Нет, мне! Я ненавижу тебя за то, что ты меня заставляешь это делать, — разъярившись, Роже хотел ударить Конрада в лицо, но тот перехватил занесенный кулак и оттолкнул любовника. — Даже не пытайся, Роже. Против меня у тебя нет ни единого шанса, — прорычал Конрад. — Ну конечно, ты же ежедневно тренируешься со своими ассасинами! Ты ненормальный! — Мне это пригождается, — опасным тоном проговорил Конрад, и Роже сразу растерял свою браваду. «Он еще больший псих, чем его считают». — Иди сюда, Роже. Ты не пострадал? — сказал Конрад мягче. — Я не хотел. У меня сейчас тяжелое время, стресс, ты же знаешь... — Он обошел кровать и обнял любовника за талию, гладя по волосам и целуя, чтобы успокоить. — Прости меня, котенок. Я постараюсь загладить свою вину, — добавил он, поцеловав Роже в лоб. Роже пришлось сделать несколько вдохов-выдохов, пока его злость прошла. Всегда одно и то же. Сначала они ругаются (из-за какого-нибудь любовника, работы, денег — да из-за чего угодно!), и Конрад слишком бурно реагирует, а потом ему становится стыдно за свое поведение. Роже прикрыл глаза и наслаждался тем, как этот большой мужчина-ребенок утешает его, нашептывая ласковые слова. — У меня тоже сложный период, Конрад, — слегка дрогнувшим голосом наконец сказал он. — Расскажи мне, котенок. — Проблемы в банке. Из-за нового операционного менеджера. Он говорит, что мой индекс на грани нормы, и я должен торговать больше, чтобы увеличить комиссионные. Я потерял почти две недели на приобретение для тебя той софтовой компании, так что в этом месяце опущусь значительно ниже минимального стандарта. Не хочется получить выговор, который испортит мой послужной список. Я пытался наверстать упущенное время, но вряд ли получится. Теперь точно можно забыть о годовой премии, а Мария Августа рассчитывала на нее… Конрад почувствовал, как в нем поднимается гнев, когда понял, что снова попался в ловушку Роже. «По крайней мере, в этот раз он не просит списать долги одному из друзей его отца». — Сочувствую, Роже, но я заплатил комиссионные, которые ты мне выставил. Я не просил какого-то особого отношения к моей сделке. — Я потерял двух крупных клиентов из-за того, что ездил договариваться с твоими задротами! Я добился для тебя существенного снижения цены! «Да, это так, но он должен уметь работать одновременно и со мной, и со своими клиентами», — подумал Конрад, но вместо этого сказал: — Возможно, я мог бы дать тебе что-то вроде компенсации. Насколько крупные были клиенты? — Около двенадцати миллионов немецких марок, оба. Теперь они ушли к другому трейдеру! — Что, если я увеличу свою позицию на пятнадцать миллионов немецких марок? Этого будет достаточно? — сказал Конрад, сделав ударение на слове «достаточно». — Используй их, сколько хочешь, только не потеряй. — Это было бы великолепно! Спасибо тебе большое! — Роже благодарно поцеловал любовника. Конрада не очень радовала мысль, что придется переводить средства, чтобы Роже мог торговать, и, очень вероятно, часть из них осядет на его личных счетах. «Старая уловка трейдеров: используй средства клиента себе на пользу». Поцелуи продолжались, и раздражение Конрада растаяло, ему захотелось вернуться к первоначальному плану на вечер. Роже взял его за руку и потянул назад к кровати, откинул одеяло и скользнул под него. «Сейчас ты изображаешь котенка, потому что знаешь, что мое терпение на исходе, а я ненавижу всю эту проклятую акробатику, которую ты так любишь в постели. Я знаю тебя очень хорошо, Роже, но я не поменял бы тебя ни на кого другого», — думал Конрад, наблюдая, как любовник опускается на подушки. — Иди сюда, mon lapin, — соблазнительно сказал Роже.— Не будем тратить такую чудесную ночь на споры о ерунде. — Ты сводишь меня с ума, Роже. — Потому что я люблю тебя, а ты — меня. — Правда? — с надеждой сказал Конрад. — Конечно, люблю. Viens ici, mon lapin (иди сюда, мой зайчик)— Роже поцеловал Конрада, когда тот лег рядом. — Я бываю со многими, но всегда возвращаюсь к тебе. С тобой никто не сравнится, — прошептал он на ухо любовнику. — J'adore quand tu me prends dans tes bras (люблю, когда ты меня обнимаешь), — искушающе шепнул он. — Tu me rends fou (ты сводишь меня с ума), — повторил Конрад по-французски, как всегда погружаясь в нирвану от поцелуев Роже. «Если бы только он вел себя со мной чуть искренней, я был бы самым счастливым человеком на свете. Хотя бы один день». Поцелуи стали еще нетерпеливее и горячей, и Конрад, радуясь, что любовник уступил и они занимаются этим «нормальным способом», опустился на Роже, притираясь пахом к паху, чтобы снова распалить его. Вскоре они оба уже задыхались, и Конрад осторожно вошел в Роже, стараясь не причинять ему боли. Очутившись внутри, он позволил Роже установить свой ритм, а сам в это время целовал его шею, убеждая, как сильно любит его. * * * Роже рисовал пальцем воображаемые круги на груди Конрада уже через полчаса после того, как они вместе кончили. — Сможешь второй раз? — спросил он. — Даже третий, если ты сам сможешь. «Вот что я больше всего в нем люблю — ему всегда мало». — Посмотрим, большой мальчик, — последние слова Роже протянул, зная, как Конрад не любит, когда его так называют. В следующий момент ноги Роже оказались на широких плечах, и Конрад проник в него одним стремительным рывком — ему было слишком хорошо в этой теплой глубине, чтобы двигаться медленно. Он долбился в любовника, теперь уже не заботясь о его комфорте. «Если первый раз нежен и сладок, второй должен быть диким», — вспомнил он. Стоны любовника подстегнули его возбуждение. Конрад почти обезумел от желания и страсти, он крепко обхватил ладонью член, упиравшийся ему в живот. Когда он понял, что вот-вот кончит, он оторвался от Роже, почти насильно перевернул его, чтобы доставать еще глубже, и, крепко схватив за бедра, приподнял и зафиксировал его в этом положении – как Роже любил. Конрад сразу взял быстрый ритм, и звуки, издаваемые любовником, сказали ему, что Роже тоже очень нравится происходящее. Как Конрад не старался продлить изысканную агонию, надолго его не хватило — он с оглушительным рыком излился в любовника. — Господи, ты умеешь трахаться, Конрад! — задыхаясь, пробормотал полумертвый от усталости Роже, гладя голову любовника, лежащую у него на груди. – Почти заставил меня хотеть третьего раза, — пошутил он. — Дай мне час, и ты еще раз в этом убедишься, милый, — довольно усмехнулся Конрад, слыша удовлетворение в голосе Роже. Угодить ему было всегда непросто, но оно того стоило. Может быть, хотя бы в этот раз он проведет неделю спокойно, будет спать только с женой и не станет бегать за клиентами, секретаршами и трейдерами. «Почему он так чертовски сексуален? Почему на него все бросаются? Почему ему недостаточно одного меня?» — Всего час? Мне нужно больше, lapin, — фыркнул Роже, целуя Конрада в лоб и слыша издаваемое им довольное мурлыканье. — Ладно, если это будет так же хорошо, как сейчас, я могу подождать. Ты же знаешь, Конрад, я тебя люблю. — Роже, ты — самое важное в моей жизни. Я не могу жить без тебя. — Конрад, ты сам знаешь, что это ненадолго. — Как ты можешь так говорить?! — в отчаянии воскликнул Конрад. — Я люблю тебя, люблю! Разве я не делаю всё, что ты хочешь? — Lapin, скоро тебе придется жениться. Заведешь свою семью, и наши встречи закончатся. Это всего лишь приключение — и для тебя, и для меня. Подумай сам, что будет, если о нашей связи узнают? Ты хочешь ради нее рискнуть всем, что у нас есть? «Конечно, я бы рискнул! Ты — первый человек, который полюбил меня самого. Ты не льстишь мне, как другие, и держишься на равных», — подумал Конрад, но вслух ничего не сказал, лишь повернулся на бок, чтобы поспать. — Ну же, Конрад. Не сходи с ума и не будь ребенком. Ты же знаешь, что в скором времени должен жениться. Тебе двадцать пять. Я тоже женился в этом возрасте. Почему бы тебе не подумать о кузине Марии Августы? Хильдегард неплохо выглядит, милая и беспроблемная. Она будет хорошо заботиться о ваших детях. Последуй совету князя. — Я не намерен связывать свою жизнь с женщиной! — рявкнул Конрад. — Еще меньше мне нужен договорный брак. Вспомни моего отца. Его жизнь стала чистым адом из-за того, что он женился на принцессе, как ему велели! И именно я потом расплачивался за ненависть матери к отцу! Женщины вероломны, расчетливы и злопамятны. Они хороши только для траха! Мне придется прибегнуть к помощи какой-нибудь женщины, чтобы завести ребенка, но я не собираюсь жить ни с одной из них. Если потребуется, я его усыновлю! — Не заводись, Конрад! Я всего лишь предложил тебе наилучшее решение. Хильдегард — отличный вариант. Она не станет не во что вмешиваться. Марию Августу не волнует, что я делаю, лишь бы был дома к восьми и заботился о нашей дочери. Ее кузина скромная, добродетельная женщина. — Ты требуешь, чтобы я женился на монашке! — Ну да, твоя жена не должна быть шлюхой. — Я не собираюсь жениться, заруби себе это на носу! — Тебе нужен правопреемник. Человек нашего положения — ничто без детей. Даже мой брат завел себе наследника! Кузина Марии Августы не станет нам докучать, и мы сможем любить друг друга столько, сколько нам захочется. — Нет, и это окончательно, Роже, — твердо сказал Конрад. «Нужно уговорить его жениться на этой корове Хильдегард. Если дело выгорит, то он, не возбуждая подозрений, сможет назначить меня Консортом». * * * Конрад очнулся, не совсем понимая, что именно его разбудило. Он сел на постели и потрогал Роже за плечо: — Кажется, малыш проснулся. — Правило номер один для родителей: кто первый услышал ребенка, тот к нему и идет, — пробормотал Роже и снова заснул. Ежась от холода, Конрад вылез из теплой постели и накинул халат. Стараясь двигаться как можно тише, он пересек гостиную, открыл дверь во вторую спальню и включил свет, ожидая, что ребенок начнет кричать, но Гунтрам радостно заворковал из своей колыбели. — Ты проснулся в такой час? — ласково спросил Конрад малыша. — Один в темноте и не плачешь? Храбрый парнишка. На этот раз он уже более уверенно взял малыша на руки и пошел посоветоваться с Роже. — Думаю, он голодный. Он не плачет, но уже прошло больше пяти часов с тех пор, как он ел, — объяснил ситуацию Конрад. — Он орал? — Нет, он хихикал и гулил. — Тогда он не голоден по-настоящему. Дети, когда хотят есть, вопят как резаные. — Разве не стоит дать ему что-нибудь? — настаивал Конрад. — Ладно, попытай удачи с бутылкой. — Я понятия не имею, как ее готовить! — крикнул Конрад, и ему пришлось успокаивать испугавшегося ребенка. — Не ты ли говорил два часа назад, что собираешься стать отцом-одиночкой? Ну вот, начинай практиковаться. Возьми немного теплой воды, налей ее в чистую бутылочку до 150-миллилитровой отметки и добавь пять чайных ложек молочной смеси. Взболтай хорошенько и проверь, чтобы не было слишком горячо. — И это всё? — Можешь еще поменять ему подгузники, если хочешь. — Нет уж, уволь, — поморщился Конрад и с ребенком на руках вышел из спальни. «В следующий раз бери с собой свою няню, Гунтрам. Ей тут будут рады». Стараясь не уронить ни малыша, ни бутылку, он налил в нее теплую воду и разболтал смесь под внимательным взглядом голубых глаз. — Я банкир, а не няня, поэтому это самое большее, что ты можешь от меня ожидать, — сказал он ребенку и дал ему бутылочку. Когда Гунтрам прикончил свое молоко, он снова улыбнулся и уставился на незнакомца, улыбающегося ему в ответ. — В отличие от большинства детей ты не плакса. Если у меня когда-нибудь появится ребенок, я хотел бы, чтобы он был, как ты; отец должен гордиться тобой. Эх, кого я обманываю… Если у меня и будет сын, то в точности такой же, как я сам. Спокойным и ласковым, как ты, он явно не будет. По сравнению со своим дядей Роже ты очень милый малютка. Никогда не меняйся. Ладно, пора тебе снова ложиться спать. А мне надо проверить несколько цифр и развлечь твоего дядю. * * * Роже блаженствовал: он не ожидал, что Конрад разбудит его ради третьего захода, и с удовольствием ответил на поцелуи любовника, обрадовавшись, что Конрад не стал протестовать, когда он залез сверху – пусть даже на короткий момент. Внезапно Конрад бесцеремонно оттолкнул его и сел. — Если тебе не понравилось, мог бы просто сказать! — прорычал Роже, разозленный таким обращением. — Тише! Мне кажется, я слышу ребенка! — Разве ты ему не дал бутылочку совсем недавно? — Дал, но, возможно, с ним что-то не так, — сказал Конрад, рассердившись на безразличие Роже. — Вдруг он заболел?! — Младенцы часто плачут без всяких причин! Оставь его! Я ничего не слышу. — С ним что-то случилось. Он не плакса. — Отлично, можешь провести остаток ночи в его комнате! С меня хватит! — Хорошо, Роже, — с достоинством сказал Конрад, вылез из постели, подхватил одежду и ушел. Сердито ворча, он переоделся в гостиной и, взяв портфель, пошел еще раз проверить ребенка и выяснить, чем тот так недоволен. — Ну, если ты будешь сбрасывать одеяло, назад оно к тебе само не вернется, — ласково объяснил Конрад, когда обнаружил, что малыш сердито извивается в своей кроватке и дрожит от холода. — Пятизвездочные отели переоценивают. Отопление тут оставляет желать лучшего». Он накрыл Гунтрама и взглянул на него, услышав тихое, но нетерпеливое кряхтение. — Ты недавно получил свою бутылку, и ты не пахнешь. Только не говори мне, что это подгузник. Ни за что не буду его менять. Но если ты так вертишься, должно быть, он полон. Он потянулся к ребенку, но рука замерла на полпути. «Нет, не могу. Похоже, я пока не готов к выполнению отцовских обязанностей». — Роже! — крикнул он. «Пора воспользоваться своим влиянием. Все-таки, дядя — он, а не я». — Что опять? — прибежал Роже, забеспокоившись, что Гунтрам все-таки заболел. — Подгузник полный. Поменяй его, — невозмутимо распорядился Конрад. — И это всё? — неверяще спросил Роже. — Он — из твоего рода. Исполни свой долг, — жесткое выражение глаз не предвещало ничего хорошего. — Это ты сейчас типа даешь мне наказ Грифона? — насмешливо ухмыльнулся Роже. — Еще раз позволишь себе такой тон со мной, узнаешь, что значит вызвать неудовольствие главы Ордена, — низким голосом проговорил Конрад. — Ты отвечаешь за свой род. Выполни свою задачу. — Ладно! — сердито бросил Роже и, взяв ребенка, почувствовал, что подгузник действительно полный. Злой, как фурия, он выскочил из комнаты. Вернувшись через несколько минут, он увидел, что Конрад сидит на диване и читает документы. — Ступай спать, Роже, — сказал он, не поднимая глаз от бумаг, и Роже решил подчиниться, чтобы не затевать новую ссору. Через некоторое время Конрад снова прислушался и оставил свое чтение, чтобы проверить, как там малыш. — Эй, ты, потише, мне нужно подумать, — он улыбнулся ребенку. — Ты что-нибудь знаешь о свопах? Малыш загулил, и Конрад едва не рассмеялся. Его гнев в адрес франкфуртского отделения банка растворился без следа. — Подозреваю, что нет. Смотри, вот твое кольцо для зубов и игрушка; ты знаешь, что с ними делать. — Он потряс разноцветной погремушкой над ребенком; протянув маленькую руку, Гунтрам сцапал ее. — Ты уверен насчет свопов? Я не прочь получить совет. Конечно, это смешно, но он почувствовал странное облегчение из-за того, что с кем-то поговорил — пусть даже это был всего лишь младенец. Конрад снова сел на диван и стал читать дальше. За окнами из-за домов поднималось солнце. * * * Роже все еще был немного зол на любовника. Как обычно, Конрад поднялся в пять утра поработать и не проявил никакого желания вернуться к Роже в постель, предпочтя ему свои обожаемые банки. «И он еще удивляется, почему у меня время от времени бывают приключения. Ладно, надо послушать автоответчик. Вдруг Марии Августе чего-нибудь нужно. Всё-таки она там одна с ребенком». Он слегка нахмурился, когда услышал, что прошлым вечером звонила его жена, чтобы сообщить, что ее мать хочет видеть Роже в Вене на юбилее своей свадьбы. «Чертова ведьма, но если я там не покажусь, она будет выносить мне мозг до конца года». Роже набрал номер «Эр Франс», заказал билет на рейс без четверти двенадцать утра и только потом вспомнил, что Жером вернется из Женевы лишь в половине первого. Его собственная няня ушла на выходные вместе с остальной прислугой, и у него нет никого, кто бы присмотрел за Гунтрамом. «Ну, Конрад, пришло время поработать отцом на час. Разве ты не хотел детей? Тут как раз есть один, и он довольно мил по сравнению с той, что у меня дома». Роже вылез из постели и оделся, осознав, что ему нужно со всех ног бежать домой, переодеться во что-нибудь попроще, взять с собой костюм на вечер и смену одежды на следующий день и что уже тридцать пять минут девятого. Он почти бегом бросился в гостиную, где сидел Конрад, погруженный в свои бумаги, и проверял какие-то цифры на калькуляторе. Малыш лежал на ковре и радостно дрыгал ногами — его освободили из заточения. — Конрад, мне нужно идти прямо сейчас. — Хорошо, иди… Этим людям во Франкфурте придется выслушать меня в понедельник! Возмутительно! — Почему ребенок на полу? — Я выпустил его на свободу. Он уже позавтракал. Кстати, он уже умеет довольно резво переворачиваться… Они что, принимают меня за идиота?! О чем думает Линдберг? Нет, он не думает, он обманывает меня! В понедельник он и его друзья отправятся восвояси! — Ты собираешься уволить своего управляющего?! — Не моего, отцовского. У него было два года, чтобы доказать свою лояльность ко мне. Он нагло грабит меня. Люди почему-то принимают молодость за глупость. — Конрад, ты не можешь просто взять и уволить его! Он работает на вас больше пятнадцати лет! — Тогда у него было больше чем достаточно времени, чтобы научиться делать свою работу. Он уволен, и пока я жив, больше не будет работать ни в одном банке, — безапелляционно заявил Конрад, очень холодно глядя на Роже. — Мой предел терпения понижается с каждым днем, Роже. — Я хочу попросить тебя об одолжении, — нервно сглатывая, сказал Роже. Конрад молча смотрел на него. — Мне нужно лететь в Вену. Мария Августа говорит, что ее мать хочет видеть меня. Рейс в 11:45. — Ладно, тогда иди. Я сам улетаю во Франкфурт. — Жером прилетает только в половине первого. Можешь присмотреть за Гунтрамом? Мне больше некого попросить. — Я не обладаю нужной для этого квалификацией. — Прошу тебя, Конрад, у меня больше никого нет! Не могу же я оставить малыша на хранение в VIP-зале до прибытия Жерома! — Он твой племянник, а не мой. Это слишком большая ответственность. — Конрад, ты не боишься брать ответственность за деньги других людей. И это всего на пару часов — пока не вернется Жером. Он будет очень благодарен тебе. Давай же — он ведь иногда работает на тебя внеурочно! — Я не знал, что открыл детский сад, — хмыкнул Конрад, чувствуя себя слегка виноватым из-за ситуации, в которой оказался Роже — ведь это он, Конрад, настаивал на том, чтобы они увиделись в выходные, вынудив своего любовника придумывать кривые отговорки для тещи. — Пожалуйста, Конрад. Ему очень нравится с тобой, и он ни разу не заплакал, — взмолился Роже, слегка надувшись. — Мне самому это не по душе, но у меня нет выбора. — Я ничего не знаю о младенцах! — уже не так категорично сказал Конрад. — Ты отлично с ним справлялся прошлым вечером. Я оставлю для него свежие пеленки. Покажи его любой стюардессе, она растает от умиления и сама сделает всё, что нужно. Женщины от него без ума. — А что я скажу твоему брату? Что ты прилетел в мой нью-йоркский офис и оставил мне ребенка? — Конрад, Жером знает о нас и не скажет ни слова Паскалю или отцу. Он самый неболтливый человек в этом мире, и у него нет предрассудков. Черт, да он швырял камни в полицейских в мае шестьдесят восьмого! Он женился на художнице и живет на Монмартре! Для нас с тобой хорошо иметь союзника в его лице! Он убедит отца в чем угодно. — Нет, Роже, нет. * * * «Почему Роже всегда втравливает меня в неприятности? Я такой идиот! — подумал Конрад, взглянув вниз на корзинку Моисея (8), которую держал, пытаясь уравновесить ее большой сумкой с детскими вещами. — Почему ты не можешь путешествовать налегке, парень?» — Как я объясню своим людям, почему я приехал один, а уезжаю с тобой, Гунтрам? — спросил он ребенка, который закряхтел и выпустил изо рта зубное кольцо, чтобы улыбнуться этому высокому человеку. — Не трать свои чары на меня, оставь их для стюардесс. Тебе скоро понадобится помощь одной из них. «Если у тебя нет логичного объяснения, тогда ничего не объясняй. Просто помни, кто ты есть, — от тебя примут все», — вспомнились ему спасительные слова отца. «Это всего лишь Павичевич-младший и Райффен, а не дядя Герман», — успокаивающе сказал себе Конрад. * * * Обычно сдержанный и молчаливый, Стефан Павичевич оторопел, когда увидел молодого герцога, царственно идущего по фойе роскошного отеля с детской корзинкой в руках, притом еще и не пустой. Павичевич толкнул локтем своего товарища, и оба телохранителя ринулись к дверям встречать Грифона. — Вы что-нибудь знаете о младенцах, Павичевич? — спросил Конрад прежде, чем они успели задать ему ненужный вопрос. — У меня двое сыновей, мой Грифон. Горан и Павел. — Отлично, тогда возьмите этого, — сказал Конрад и с совершенно бесстрастным лицом протянул ему колыбель. Павичевич выглядел потрясенным. — Едем в аэропорт, — добавил герцог, подходя к лимузину, припаркованному у входа в отель. Павичевич стоял с ребенком в руках и смотрел на крошечное личико спящего малыша. «Хороший мальчик, только веди себя тихо, пожалуйста». Он пришел в себя и приблизился к машине, думая, что класть ребенка в багажник неприемлемо, а на переднее сидение — слишком опасно. Открыв заднюю дверь, он робко сказал герцогу: — Извините, мой Грифон, но мне больше некуда положить малыша. — Очень хорошо, оставь его здесь, — не глядя на него, сказал Конрад, роясь в портфеле. — Когда мы приедем, возьмите мне билет во Франкфурт с вылетом после часа дня. Вы полетите со мной. Сообщите Summus Marescalus, что я хочу видеть его там сегодня вечером. — Хорошо, сэр, — отвечал Павичевич, осторожно ставя колыбель на сидение, после чего сел на пассажирское место. «Это что, его наследник? Зачем ему понадобилось срочно встреться с моим братом Младиком? Если это наследник, то герцог очень торопился его завести». У Стефана с трудом получалось не глазеть на герцога во внутреннее зеркало заднего обзора. Чувствуя любопытство своих людей, Конрад решил отгородиться от них тонированной перегородкой. Только тогда он снова взглянул на спящего мальчика. «Ты очень мирный малыш. Должно быть, это у тебя со стороны Гуттенбергов Заксенов. По словам отца, симпатичные и безобидные люди. Хорошая семья, чтобы взять жену, но в настоящий момент у них нет никого подходящего». — Может, у тебя есть какие-нибудь неизвестные мне тетушки? Твой дядя — та еще заноза в заднице, — со смешком сказал он. Глядя в окно на пейзажи, он подумал, что в эту самую минуту Роже, должно быть, садится на самолет в Вену. «Я не могу его отпустить. Он — хороший человек, просто иногда ведет себя, как эгоистичный ребенок. Если бы он был посмелее и отстаивал свою позицию, этих проблем у нас бы не было, — со вздохом подумал Конрад. — Мы любим друг друга, но почему же всё так запутано? Я — не первый его любовник, но он продолжает говорить всем, что интересуется женщинами. «Иногда я снимаю шлюху, чтобы не терять навыка», — сказал он мне месяц назад. От этого гомосексуальности в тебе не станет меньше, Роже. Почему ты так боишься? Что может случиться такого ужасного? Виконт наорет на тебя и лишит наследства? Скандальный развод? Никто не посмеет идти против меня, и я вполне способен защитить тебя от твоей семьи. За последние два года Лёвенштайны заработали денег больше, чем когда-либо прежде, и наше положение устойчивее, чем во времена моего отца. Через несколько лет мы сможем выдержать битву с любым, кто осмелится нам мешать. Я здесь, чтобы остаться надолго. Всё имеет свою цену, твоя семья просто должна ее назвать». — Всегда будь искренен с теми, кому доверяешь, маленький. Это поможет тебе избежать множества проблем в будущем, — сказал Конрад спящему ребенку. Автомобиль остановился в парковочном кармане, и один из телохранителей из второй машины побежал открывать для герцога дверь. Конрад вышел из салона, а его человек взял малыша и последовал за ним в большой холл. Конрад направился к стойке «Люфтганзы», где Павичевич уже покупал билеты. — Сэр, должен ли я купить билет и ребенку? — Нет. Его отец заберёт его в половине первого в VIP-зале. Отправьте кого-нибудь встречать его у выхода из зоны прилетов. Он прибудет из Женевы, имя — де Лиль, — холодно сказал Конрад, и Павичевич только кивнул, еще больше сбитый с толку. Девушка-рецепционистка в VIP-зале вполне ожидаемо пришла от Гунтрама в восхищение и разразилась бурными восторгами, строя ему рожицы: — Самый милый младенец, какого я только видела! Сколько ему? Привет, малыш! — верещала она и, конечно же, разбудила его. «Неужели она не может говорить одно предложение за раз?» — подумал Конрад. — Я жду его отца, Жерома де Лиля, — сказал он. — Хорошо, сэр, — девушка быстро вернулась к обычной профессиональной манере речи. — Не хотите ли дать ему бутылочку? — Возможно, через полчаса, спасибо, — сказал Конрад и пошагал в самый дальний угол зал, где его никто не побеспокоит; Павичевич припустил за ним, неся корзинку с ребенком. * * * — Вы — господин де Лиль? — очень вежливо спросил Райффен, остановив невысокого человека, торопливо выходящего из зала прилета. — Да, это я, — подтвердил тот, оглядев телохранителя с головы до ног таким взглядом, что Райффену сразу захотелось вытянуться в струнку — в точности так, как бывало с ним в присутствии старого герцога. У этого де Лиля были тонкие черты лица и поразительные зеленые гипнотические глаза, а на лацкане пиджака консервативного темного костюма поблескивал неприметный золотой крестик необычной формы, говорящий сведущему наблюдателю о том, что человек этот принадлежит к одной из старейших семей в Ордене. — Герцог фон Витшток просит, чтобы вы прошли со мной в VIP-зал. С ним ваш сын, — очень осторожно сказал Райффен, потому что не хотел неприятностей с элитой. Если Жером де Лиль и был удивлен, он это хорошо скрывал. Он лишь сказал «Ведите, пожалуйста» и проследовал за телохранителем по широкому коридору аэропорта. «Я убью Роже за то, что оставил моего сына Линторффу! — обозленно думал Жером. — Сначала он заставил меня лететь в Женеву, чтобы улаживать его проблемы, а теперь он вручил Гунтрама Линторффу? Ему всего-то и надо было одну ночь присмотреть за малышом! Как можно быть настолько безответственным?! Как он посмел отдать моего ребенка одному из своих любовников? Ну все, он — покойник!» Жером сразу же узнал Линторффа в высоком человеке, стоявшем у дальнего окна. Он держал на руках Гунтрама и показывал ему самолеты на взлетном поле. Удивительно, но сын выглядел вполне довольным. — Добрый день, мой Грифон. Я — Жером де Лиль, — сказал он, прервав длинное объяснение о воздушных судах, которое его сын слушал по-немецки. «Для человека, который практически насильно затащил Роже в постель, он довольно хорошо обращается с детьми. Странно». — Вы должны гордиться вашим сыном, господин де Лиль. Он — смелый парень, — голос Конрада звучал очень серьезно, но он не сделал и попытки вернуть малыша отцу, хотя тот радостно вскрикнул, увидев Жерома. — Разумеется, сэр. Благодарю вас за помощь и приношу извинения за все неудобства, которые мой сын мог вам причинить. Я полагал, что за ним присматривает мой младший брат. — Ему пришлось лететь в Вену. Семейные обстоятельства. «Роже придется объясниться», — решил Конрад. — Гунтрам только что получил свою бутылочку, — сказал он, с неохотой возвращая развеселившегося малыша отцу, который ласково погладил сына по мягким волосам. — Я соболезную вашей утрате, господин де Лиль. Ваша жена, должно быть, была чудесной женщиной, раз у нее такой малыш. — Спасибо, сэр, — коротко ответил Жером, чувствуя ком в горле — как всякий раз, когда упоминали Сесиль. — У Гунтрама очень приятный нрав, — заметил Конрад. — Никогда не видел такого воспитанного ребенка. — Спасибо, мой Грифон. До свидания. — Не хотите ли пообедать со мной? — Нет, сир. Наши пути сейчас расходятся, — сказал Жером резче, чем намеревался. — Гунтраму предстоит долгое путешествие в Лилль, и я должен как можно скорее выехать. — Понимаю, — сказал Конрад, обиженный грубым отказом. «Я просто попытался наладить с ним контакт. Попробуем еще раз — может, ему просто неловко. Роже говорил, что с тех пор, как умерла его жена, он живет, как монах». — У нас с вашим братом особенные отношения, и он сказал мне, что вам об этом известно. — С 1981 года, сэр, но я предпочитаю держаться в стороне от его личной жизни. — Я так понимаю, вы нас не одобряете, — очень мягко сказал Конрад. — Я свободомыслящий человек, месье. Не мне порицать вас или моего брата. Наш Господь не осудил бы вас за ваш выбор партнера. Он проповедовал любовь и терпимость. И если бы мой брат был свободным человеком, тут не о чем было бы говорить. Это было бы только между вами и Господом. Но Роже женат, и своей связью вы оскверняете таинство брака. Вы не можете защищать нашу мать Церковь и в то же время попирать ее таинства. Если в вас осталась порядочность и уважение к своим обетам Гроссмейстера, переключите вашу привязанность на кого-нибудь другого, — очень серьезно сказал Жером. — Пойдем, Гунтрам, нам пора, — добавил он, поднимая колыбельку и вешая на плечо сумку. Конрад замер, лишившись дара речи. Он провожал взглядом удалявшуюся фигуру и долго смотрел вслед, даже когда она исчезла из виду. Постояв так несколько минут, он сел на диван и надолго задумался над словами де Лиля, которые звучали, как предвестие его будущего. Примечания переводчика -------------------------------------------- (1) В оригинале не пингвин, а вымершая птица додо (дронт), в английском языке синоним чудака. (2) Рецессия (падение темпов экономического роста) начала 80-х (Early 1980s recession) — мировой экономический кризис 1980-1982 гг; охватил промышленно развитые (в основном США, Канаду, Великобританию) и многие развивающиеся страны, из них в наибольшей степени — Аргентину и Бразилию. (3) Возможно, Конрад имеет в виду основателей известной компании Hewlett-Packard, Уильяма Хьюлетта и Дэвида Паккарда, выпускников Стэнфордского университета, США. Начальный капитал компании составлял всего 538$, а первым офисом компании был обыкновенный гараж в Пало-Альто, Калифорния, Силиконовая долина (Википедия). (4) В оригинале он говорит “ride the white dragon» = «скакать на белом драконе» = нюхать кокаин. (5) TCP-IP — протокол передачи данных по сети; впервые был успешно применен в 1976 году (Википедия). (6) ARPANET (Advanced Research Projects Agency Network) — компьютерная сеть, созданная в 1969 году в США Агентством Министерства обороны США по перспективным исследованиям (DARPA) и явившаяся прототипом сети Интернет. (Википедия) (7) «Энигма» — семейство моделей переносных шифровальных машин, использовавшихся для шифрования и расшифровки секретных сообщений, применявшихся с 20-х годов XX века. «Энигма» использовалась в коммерческих целях, а также в военных и государственных службах во многих странах мира, но наибольшее распространение получила в Германии во время Второй мировой войны. (Википедия) (8) Согласно библейскому преданию, когда фараон приказал убивать всех новорожденных еврейских мальчиков в Египте, мать пророка Моисея спрятала его в корзинке и пустила её по водам Нила. Корзинка вскоре была обнаружена дочерью фараона, которая усыновила ребёнка.