О доброте и сострадании жаб и лягушек

Буэнос-Айрес 19 октября 1999 года, вторник — Сэр? — Да, де Лиль? — с иронией отозвался учитель английского, не поднимая глаз от проверяемых работ. — Извините, сэр, но там, в окне, свинья, — смущенно сказал Гунтрам, поглядывая на розового поросенка, вышагивающего по парапету большого викторианского окна. — Сколько раз мне нужно повторять, что «в» (в оригинале — “in”) означает, что бедное животное впечаталось в вышеупомянутое окно? Правильно будет… есть идеи, де Лиль? — поправил его учитель. Класс с трудом сдерживал смешки. — Я хотел сказать, у окна свинья, сэр, (в оригинале — “at”) — неуверенно проговорил Гунтрам. — Так гораздо лучше, мальчик, — кивнул старик и вернулся к своему занятию, больше не обращая внимания на Гунтрама. — Извините, сэр, но она может упасть с окна (в оригинале — “from”), — робко, но отчаянно настаивал Гунтрам, глядя, как беспечно поросенок ходит туда и обратно, тихо похрюкивая, словно в поисках невидимых трюфелей. — От любого из ваших приятелей я мог бы ожидать такого детского розыгрыша, но от вас, де Лиль? Вот что самое неприятное. Не соизволите ли объяснить, в чем цель этого маленького фарса? Я должен прервать работу и посмотреть в окно на потеху вашим одноклассникам? — Нет, сэр. Можно я вынесу ее в сад? Рассердившись, учитель ударил рукой по столу, вскочил и увидел… … поросенка, разгуливающего туда-сюда за окном. Быстро, как метеор, поросенок спрыгнул с парапета и ринулся к двери — один из учеников, использовав трубочку от ручки как духовое ружье, метко выстрелил ему в круп. Выскочив в дверь, по загадочной причине оказавшуюся открытой, визжащее животное, как одержимое, понеслось по коридору, и весь класс, не дожидаясь разрешения учителя, бросился в погоню. Мальчишки мгновенно исчезли из виду; их воинственные крики подняли по тревоге учеников в других классах. — Можете присоединиться к остальной стае, если вам угодно, мистер де Лиль, — расстроенно сказал учитель виновато смотревшему на него Гунтраму. Его не надо было просить дважды. Он встал из-за парты, кивнул преподавателю и поспешно вышел, так сильно нервничая оттого, что уходит из класса во время урока (что считалось серьезным проступком), что даже забыл на вешалке пальто. Он удивился, обнаружив, что аудитории пусты. Их вид напомнил ему фильмы о конце света: тетради и карандаши были разбросаны по деревянному полу, а некоторые портреты серьезных людей висели на стенах криво. Мрачная тишина выбивала из колеи — Гунтрам привык к постоянному гулу в коридорах, хотя за «бессмысленную болтовню» школьникам полагалось серьезное наказание. Он быстро прошел темными коридорами псевдоготического замка викторианских времен; здание было построено в 1879 году, как он много раз читал на мемориальной доске, украшавшей главный вход, и спроектировано для обучения не более чем сотни мальчиков из богатейших семей Аргентины, а также четырехсот «приходящих» учеников, которые каждый вечер возвращались домой. Никакие демографические изменения не могли убедить администрацию частной школы Святого Петра увеличить сакральное число учеников в одном классе, поскольку основатели, трое британских учителей, когда-то решили, что двадцать — идеальное количество. Школа все еще ухитрялась выживать благодаря прошлой славе, длинной очереди желающих поступить и постоянно увеличивающейся плате за обучение. Приглушенные крики со стороны внутреннего двора подсказали Гунтраму, что поросенок, должно быть, нарезает круги вдоль галерей. Он с усилием толкнул тяжелую деревянную дверь, ведущую во внутренний двор, скопированный с португальского монастыря Жеронимуш, и стал свидетелем сцены, вне всякого сомнения, достойной пера великого Данте. Две трети школы с громким улюлюканьем болели за шустрого и верткого поросенка, бегающего по ведущим к центральному фонтану дорожкам, а оставшаяся часть вместе с большинством учителей преследовала его. К большому разочарованию толпы зрителей мистер Керазерс, учитель физкультуры, сумел в конце концов загнать испуганное животное в кусты, но когда он наклонился, чтобы схватить его, поросенок просто выскользнул у него из пальцев и пронесся сквозь лабиринт учителей и учеников, пораженных его проворством. — Он намазан вазелином! — крикнул какой-то школьник из младших, а другой добавил: — Да это же скользкая свинья!* — вызвав громкий смех окружающих. Чья-то неизвестная рука оставила дверь библиотеки открытой, и поросенок юркнул в её безопасную темноту; второй класс пронесся мимо Гунтрама, торопясь проскочить сквозь здание, открыть внешнюю дверь библиотеки и выпустить животное на свободу. Двадцать акров садов, укромных тропинок, несколько кортов, манеж для верховой езды, бассейн, выходящий на Рио де ла Плата, — преследуемой свинье нашлось бы, где спрятаться. * * * Гунтрам восхищенно наблюдал за свистопляской, устроенной поросенком, который на всех парах носился по большой лужайке перед школой, преследуемый четырьмя десятками школьников, нарушивших священное правило «не наступать на газон», когда кто-то дернул его за пиджак. — Это уже совсем не похоже на Оксфорд, да, Коко? — фыркнул он, с восторгом наблюдая за тем, как мистер Элтингтон бежит за поросенком, несмотря на свой круглый живот. — И на Итон, — засмеялся его друг, напоминавший телосложением регбиста. — После такого нам всем конец. — С днем рождения, Гунтрам, — сказал ему Мариано Бронштейн. — У нас кое-что было для тебя, но Коко всё съел. — Я не знал, что помадка для Гунтрама! Я думал, что она — Брауна! — принялся оправдываться Коко. — Извини, мужик. — Не бери в голову. Спасибо, ребята. — Эй, возьми-ка вот это, — сказал Коко и достал из кармана куртки живую жабу. Гунтрам удивленно взглянул на коричневато-зеленое создание, которое Коко посадил ему на ладонь, и быстро спрятал его, пока их не увидел какой-нибудь воспитатель. «Надзиратели», как их называли в школе, жаждали крови: из-за охоты на поросенка им пришлось отменить свой мирный кофе-брейк. — Где вы его взяли? — удивленно спросил он. — В лаборатории, — сказал Мариано. — Воспользовавшись суматохой, мы взломали дверь и спасли этого бедного парня от расчленения. Ты можешь нарисовать его, а потом отнести к реке. — Почему бы Фуэнтесу просто не показывать анатомическое видео? — нахмурился Гунтрам, с сочувствием подумав о страшной судьбе несчастного земноводного. — Потому что он садист, — с убежденностью заявил Коко. — Каждый пятничный вечер он надевает кожаный костюм и уходит из школы. Настоящий доминатрикс. С хлыстом и всем прочим. — Коко, доминатрикс — это женщина, — терпеливо объяснил ему Мариано. — Усвой разницу, или тебя ждет неприятный сюрприз. — Да иди ты! — огрызнулся Коко. — Сам иди! Гунтрам вздохнул и прервал их: — Думаю, что любой из нас еще долго не сможет получить разрешение ходить к реке, Мариано. К тому же, сейчас холодно, а я не взял пальто. — Ты пойдешь туда, и никто у тебя ничего не спросит, — уверенно сказал Коко. — Некоторые из нас родились с пиратским патентом, а к людям вроде тебя приложено свидетельство о святости. — Вот, возьми мое, — предложил Мариано. Гунтрам рассмеялся и аккуратно спрятал жабу в пиджак, не желая испачкать синее пальто Мариано. — ОК. Думаю, никто не будет скучать по мне, если я сейчас исчезну на некоторое время. — Пока жаба у тебя, загадай ей желание, — в шутку сказал Коко. — Что? — спросил он, увидев, что Мариано неодобрительно покачал головой. — Желания выполняют феи-крестные. Разве тебе не объясняли это в детском саду? — Разве не жабы? — искренне удивился Коко. — Не-а. Ты целуешь жабу и получаешь принца, — объяснил ему Мариано. — Я не хочу принца! Я не гей! — с отвращением возмутился Коко. — Нет же, идиот, не ты. В сказках говорится, что если ты — принцесса и ты целуешь лягушонка, он превращается в принца. — Это жаба, а не лягушка! — возразил Коко. — Чушь какая-то. Что, если я — подслеповатая принцесса и поцелую лягушку женского пола? Я стану лесбухой? — Ну я пошел, ребята, — сказал Гунтрам, понимая, что все это приведет к спору о том, какого пола ангелы, что еще более утомительно, чем попытки объяснить Коко тригонометрию. * * * Гунтрам пришел на заросший высоким камышом пляж, который использовался во время уроков парусного спорта для старшеклассников или летом в выходные. Он никак не мог избавиться от ощущения, что за ним кто-то следит, и когда присел на песок, услышал в зарослях шорох. Быстро обернувшись, он успел увидеть маленькую компанию, затаившуюся в камыше. — Пепе! Что ты здесь делаешь? — спросил он, узнав одного из младших ребят, приходивших в бесплатную кухню, над которой шефствовала школа, организованную, чтобы помогать людям из нового стихийного поселения, два года назад возникшего на месте свалки. Гунтрам обычно ходил туда после уроков в те дни, когда на дом задавали не очень много. — А, это ты, Гути, — сказал мальчик его возраста, выйдя из-за густого пучка камышей. — Не узнал тебя в этом пальто. — Что ты здесь делаешь? Если кто-нибудь увидит вас здесь, директор школы может вызвать полицию. — Мы охотимся, — невозмутимо объяснил другой мальчишка. — Вы знаете про свинью? — удивился Гунтрам. — Какую свинью? — Ту, которая носится по школе. Кто-то принес и отпустил ее. И теперь все за ней бегают. — Мы высматриваем совсем других свиней. Твоих богатеньких приятелей. Они приходят сюда с карманами, полными денег, — пожал плечами старший парень. — К тебе это не относится, всё в порядке. — Мы собираемся разобраться с этими стукачами и наглыми тупыми уродами, — с настоящей ненавистью сказал один из ребят. — Отец Патрисио убьет вас, если об этом узнает, — очень серьезно сказал Гунтрам. — Это частная собственность, и находиться здесь — всё равно что вломиться в чужой дом. У вас будет куча проблем, если кто-нибудь из школы пожалуется на вас. — Да они — такое же дерьмо. Кто пожалуется? Тот, кого мы застали с косячком? — усмехнулся парень. Гунтрам хмыкнул. — Что у тебя там? — спросил он, увидев, что карман Гунтрама шевелится. — Жаба. Хочу отпустить ее в воду. — Здесь она помрет. Тут недостаточно глубоко. Отнеси ее в болото рядом с поселком. — Не могу. Я не имею права покидать территорию школы. — Что? — Не могу просто так уйти. Если об этом узнают, директор выкинет меня из школы. — Эта ваша школа чертовски похожа на колонию для несовершеннолетних, правда, Пульга? — спросил один из парней у старшего. Тот молча кинул и повернулся, чтобы уйти. — Постой, Пепе, — сказал Гунтрам, роясь в другом кармане. — У меня тут осталось печенье от завтрака. Он вытащил пачку крекеров и отдал ее мальчишкам; те быстренько всё проглотили. — Если не трусишь, пойдем, мы покажем тебе, где болото, — сказал Пульга (блоха по-испански — прим. пер.), и Гунтрам кивнул; он расстроился, догадавшись, что, скорее всего, у этих ребят вообще не было завтрака, раз они пришли сюда «охотиться». — А может, ты скажешь своим друзьям, чтобы пригнали свинью сюда? — спросил один из ребят, на вид лет десяти. * * * Гунтрам пошел следом за ними, про себя отметив, что их одежда сильно потрепана и совершенно точно не рассчитана на холодный ветер, дующий с реки. Они подошли к забору с колючей проволокой, и один из пятерых мальчишек отодвинул плохо закрепленную деревянную рейку. Гунтрам осторожно пролез в отверстие, заботясь о том, чтобы не порвать пальто Мариано. Самый младший мальчик, лет восьми, хотя трудно сказать точно, поскольку от недоедания эти дети выглядели меньше (моложе), чем на самом деле, весело рассказывал Гунтраму о новой группе, исполняющей кумбию, которую он недавно обнаружил. — Они называются «Pibes Chorros» (что-то вроде «чувачки-гопники» — аргентинский слэнг, прим. автора и пер.) — прямо как мы! — гордо объявил он, и Гунтрам с трудом заставил себя улыбнуться. — Представляешь, двое из них уже сидели за вооруженное ограбление! Они пришли к маленькому грязному пруду. Гунтрам достал из кармана жабу, и мальчишки стали ее рассматривать. Внезапно к ним подбежал задыхающийся от бега старик. — Пульга, тебя крысы (полицейские — арг. слэнг, прим. автора и пер.) ищут. Съебывай отсюда! — крикнул он. — Почему? — Ты завалил того парня в Пунта Чика**. Вот, возьми это, и удачи. Он вытащил из брюк 32-ой калибр и вложил его парню в руку, а в другую — патроны. Пульга только кивнул, запихнул пистолет за ремень брюк, а патроны ссыпал в карман. — Этот не проболтается? — угрожающе спросил старик, когда заметил Гунтрама. — Я хотя бы не даю своим друзьям не те патроны, — мрачно сказал Гунтрам. — Они 22-го калибра, а оружие — 32-го. С ними пистолет вообще не будет работать, Пульга. — Что?! — крикнул парень и проверил патрон. — Мудак! Ты стучишь крысам! — заорал он, со всей силой толкнул старика. Мальчишки набросились на него, как пираньи, и принялись избивать ногами. Гунтрам попытался оттащить младших, но в них оказалось больше силы, чем можно было предположить. Тогда он завопил: «Копы идут!», и мальчишки бросились врассыпную. Избитый старик выглядел неважно, и Гунтрам, вместо того, чтобы уйти, протянул руку и помог подняться. Трясясь и сплевывая кровь, мужчина, пошатываясь, встал и взглянул на своего спасителя. — Ты, случайно, не тот, из прихода? — прохрипел он. — Ага, он самый. — Так бы сразу и сказал, — криво усмехнулся мужчина. — Я не хочу неприятностей с тобой. Твой старик — судья и корешит с перонистами. Меня прикончат, если он урежет наше пособие. Если мы тронем тебя, нам всем несдобровать. Поклянись, что ничего не скажешь, парень. — Кто меня догадается спросить? — ухмыльнулся Гунтрам. — Я чертова мать Тереза. Давай, вали, пока я не рассказал своему старику. Он посмотрел ему вслед, потом достал почти высохшую жабу из кармана. Убедившись, что остался один, Гунтрам выпустил ее у самого берега, и жаба сразу же прыгнула в воду. — Эй, я еще не загадал свое желание! — возмутился он, но она уже была далеко. — Я бы попросил семью и много денег, чтобы поделиться с такими, как Пепе. Он заслуживает лучшего, чем наркота, ворье, асфальтовые пираты и нищета. Или мудаки, которые, чтобы не сесть в тюрьму, используют детей для грязных дел. Хотел бы я, чтобы эти ублюдки сдохли. * * * Медленным шагом он пошел обратно в школу. Взглянув на свои старые «Casio», он обнаружил, что пропустил обед, если его вообще накрывали. У него было достаточно времени, чтобы пробраться в класс рисования. Молодая преподавательница, как всегда, витала в облаках, мечтая о создании шедевра, а его одноклассники бездельничали, притворяясь, что «ждут прилива вдохновения». Как и ожидалось, она только сказала: «А-а, вы вернулись, де Лиль. Сядьте и делайте что-нибудь, если можете» под едва сдерживаемые смешки его приятелей. Гунтрам сел на свое обычное место, уныло достал альбом и стал шумно переворачивать листы, заставив ее бросить на него ядовитый взгляд. С хорошо рассчитанной неловкостью он столкнул металлическую коробку с парты, и она с громким звяканьем упала на пол. Карандаши раскатились по всему классу. — Простите, мисс Пенья, — сказал Гунтрам с нарочитым раскаянием, вылез из-за парты и принялся их собирать. Медленно. Когда она задышала, как разъяренная буйволица, Гунтрам услышал, как упала другая коробка, и увидел, что Федерико поддержал его «маленькую партизанскую войну» против училки. — Мартиарена! Вон! — крикнула она, выплеснув все раздражение на известного школьного возмутителя спокойствия. — Да, мисс Пенья, — отозвался он. — Мне идти на отработку или к директору? — Вон! — истерически заорала она. — Вы тоже, де Лиль! — Да, мадам, — ответил Гунтрам, ползая на четвереньках под столом Лаучи в поисках карандашей, и получил несколько пинков в ребра. Не говоря ни слова, он резко дернул Лаучу за лодыжку, и тот, к большому удовольствию одноклассников, грохнулся со стула. — Вы тоже! — крикнула она Лауче, который, как идиот, ржал на полу. Когда они втроем вышли в коридор, Гунтрам пробормотал: — Боже, ну и денек сегодня! — Ее собираются уволить. Ей сегодня объявил директор, — ухмыльнулся Федерико. — Она полная идиотка, раз не может справиться даже с тобой, Тыковка. — Премного благодарен, Фефо. — Это объявил директор на Совете попечителей, моя мать была там, — сообщил Лауча. — Но я еще должен закончить двадцать рисунков для нее, — мрачно добавил он. — Цена та же, Гути? — Смотря что предложишь. «Caran d'Ache»? — «Stäedler», набор из двенадцати карандашей. — Не пойдет. Двадцать четыре и два белых блокнота формата номер пять. — Это грабёж! — Это аванс. — Гунтрам! Мы же друзья! — запротестовал Лауча. — Это цена для своих. Иначе бы я взял с тебя четыре блокнота и коробку из тридцати шести карандашей. Ты рискуешь остаться на второй год, а я тебя спасаю. Перейти в последний класс можно только с двумя несданными предметами, а у тебя уже пять. — Ладно! — рявкнул Лауча, развернулся и исчез в саду — он знал, что учительница не будет проверять, дошел он до директора или нет. — Так что будем делать? — спросил Гунтрам друга. Тот только пожал плечами. — Директор или отработка? — Где ты был сегодня? Ты пропустил все веселье. — Нет, часть я видел. Это было просто невероятно, Фефо! — Тебе понравилось? — Спрашиваешь! Свинка была классная. Ты знаешь, где она сейчас? — Думаю, садовники пытались ее поймать. Но куда им! — засмеялся Фефо. — Поваляем дурака? Учителя слишком заняты, думая о том, как нас наказать, чтобы что-нибудь заметить. — Мы уже не в классе, забыл? Тут так тихо, что любой звук выдаст тебя, Фефо, — засмеялся Гунтрам, но пошел за другом в сад, туда, где исчез Лауча. — Что ты делал во время обеда? — Спасал жизнь жабе, — пожал плечами Гунтрам. — Фуэнтес хотел распотрошить беднягу. — Он садист, это точно, — пробормотал Федерико. — Пойдем в библиотеку. Завтра тест по математике, нужно подготовиться. Тебе это совершенно точно не помешает, — сказал Гунтрам. Федерико застонал. — Ну что? Ты сам виноват, как и Лауча, а я хочу, чтобы мы вместе закончили школу. — Как скажете, отец Гунтрам, — усмехнулся Федерико, втайне довольный тем, что друг волнуется за него несмотря ни на что. * * * В три тридцать студентов старших классов собрали в актовом зале. Сорок мальчишек удивленно переглядывались: поскольку виновник был неизвестен и в преступлении принимала участие вся школа, даже малыши, администрация должна была бы ограничиться общим выговором. Пожилой директор, мистер Стойл, вошел в зал широкими шагами в сопровождении нескольких учителей, но не его появление вызвало у школьников непроизвольный вздох ужаса. С ними был отец Патрисио, а это означало, что к концу дня кто-нибудь вылетит из школы. — Садитесь, джентльмены, — сказал директор, устраиваясь за столом, стоящим на небольшом помосте. К нему присоединился священник. Ученики почти бесшумно опустились на стулья. У Гунтрам зачастило сердце, но он промолчал и занял место между Федерико и Мариано. — Сегодня был один из самых позорных дней в истории школы Святого Петра, — начал директор. — Мы пытались научить вас, как быть идеальными джентльменами, но наши уроки не усвоены либо откровенно проигнорированы. — Дети озорничают, это часть их взросления, — сказал отец Патрисио, сделав ударение на слове «дети», вызвав раздражение студентов. — Но сегодня ваши действия нанесли вред божьему созданию. Бедное животное трепетало от страха. — Такие дерзкие выходки могут исходить только от старших классов, — рявкнул Стойл. — В школе Святого Петра не потерпят подобного поведения. Виновники будут наказаны со всей строгостью. — Этим утром животное не могло попасть в школу, так что остается один вариант — это произошло в воскресенье после обеда, когда вернулись студенты на интернатском обучении. Я хочу дать вам шанс, джентльмены, и ожидаю, что вы признаетесь добровольно. В зале установилась оглушительная тишина. Если кто-то и знал что-нибудь, то пакт о молчании был достаточно силен, что никто не осмелился его нарушить. Гунтрам взглянул на своих друзей, но они выглядели растерянными, и знакомые студенты выпускного класса тоже сидели с невинными лицами. — Мне начать допрашивать вас по одному? — прорычал Стойл, и Федерико пробормотал «давай, делай свою работу». Гунтрам взглянул на отца Патрисио и заметил, что тот внимательно изучает их лица. Он почувствовал себя неуютно, потому что сегодня провинился гораздо серьезнее, чем если бы просто притащил в школу свинью. Его лицо сделалось виноватым, и священник с неподдельным интересом посмотрел на него. — Хорошо, джентльмены. Я начинаю допрашивать всех студентов-интернов. Остальные могут вернуться в свои классы, — невозмутимо сказал Стойл. — Вы тоже, де Лиль. Я знаю, что в воскресенье вы вернулись вместе с отцом Патрисио с благотворительной кухни. Гунтрам с облегчением выдохнул, но ему все равно было неспокойно: Коко и Мариано выглядели озабоченными, опасаясь, что не смогут скрыть от священника свои утренние подвиги в лаборатории. Отец Патрисио обладал шестым чувством, с помощью которого ловил людей на лжи, особенно подростков. Гунтрам медленно поднялся со стула, пока те, кого отпустили, поспешно уходили из зала. — Простите, сэр, — смущенно сказал он. — Что такое, де Лиль? — гаркнул директор. Гунтрам вздрогнул. — Я был с отцом Патрисио в благотворительной кухне… — Да, это мы уже установили. Большое спасибо, что напомнили мне мои собственные слова, — иронически сказал директор. — Извините, сэр, но я хотел бы кое-что сказать, — настаивал Гунтрам, вызвав изумление у окружающих: у него есть возможность убраться отсюда невредимым, и он намеренно привлекает к себе внимание директора? — Мы вас слушаем, де Лиль. — Когда я был с отцом Патрисио в поселке, я заметил там несколько свиней. Возможно, этот поросенок принадлежит тем людям, и нам следует вернуть его, — голос у него дрогнул. — Думаю, я видел его там, но не совсем уверен. Директор и священник удивленно переглянулись, и отец Патрисио сказал: — Я свиней не помню, но это обычная в таких местах практика — выращивать животных на прокорм семьи. — Возможно, свинья убежала и потерялась, — предположил Гунтрам, еще больше смутившись. — Мы должны узнать у них. Оба класса с надеждой смотрели на Гунтрама, Федерико подавил смешок, а директор со священником переглядывались, не зная, как поступить. «Обоснованное сомнение» повисло в воздухе, а спрашивать у бедняков, им ли принадлежит свинья — только время тратить. Ответ будет положительным в любом случае. — Свинья — это большая ценность для них, — невинно добавил Гунтрам. — Мы не можем оставить ее здесь, возможно, хозяин потерял ее. Должно быть, она забежала на территорию школы через дырку в заборе, и ее ищут. — Мы расследуем ваше заявление, де Лиль, — сказал побежденный Стойл, так как не видел иного способа достойно выйти из ситуации. Обвинять студентов при наличии другого правдоподобного объяснения было чревато конфликтами с их родителями. — До следующего объявления все ваши поощрения временно отменены. Свободны! — громко сказал он шестнадцати оставшимся в зале мальчикам, и они поспешили унести ноги. * * * — Это было охрененно, Гути, — сдавленно хрюкнул Мариано, когда они вышли во внутренний двор, решив, как и остальные студенты, забить на последний урок, потому что до чая оставалось всего полчаса. — Стойл должен вернуть животное, — серьезно сказал Гунтрам. — Это правда, и я не шутил. — Забудь! — Коко рассмеялся. — Учителя зажарят его сегодня вечером! Он розовенький и упитанный. — Хватит, Коко, — сказал Гунтрам. — Если станешь адвокатом, позвони мне, де Лиль, — один из старшеклассников хлопнул его по плечу, проходя мимо. — Величайший день в этой вонючей дыре. — И никаких жертв, — криво усмехнулся другой. — У Стойла наверняка будет новая язва. Гунтрам чувствовал себя неуютно, поскольку не сомневался, что поросячья история — дело рук одного из его одноклассников, но, с другой стороны, обитатели поселка обрадуются свинье. «Кто бы мог это сделать? Было по-настоящему весело, но бедная свинка. Наверное, ей было страшно, когда за ней бегала вся школа», — подумал он. Двое воспитателей вышли во двор и крикнули, что уроки еще не закончились, и все должны вернуться в классы. Студенты заныли, не желая двигаться с места, но воспитатели стали загонять их в здание легкими пинками, радуясь, что «серьезные студенты», такие, как де Лиль, Долленберг, Бронштейн и Мартинес Субирия пошли обратно по собственной воле, подорвав решимость своих одноклассников сопротивляться. * * * Гунтрам закончил делать домашнее задание на следующую неделю и чувствовал себя очень уставшим. Десерт и телевизор были одними из тех «поощрений», которые сегодня отменили, поэтому оставалось только заниматься. «Та помадка сейчас пришлась бы очень кстати», — подумал Гунтрам, которому хотелось чего-нибудь сладкого. Его сосед по комнате лежал в школьной больнице с сильной простудой — доктор посчитал, что лучше его изолировать, — так что Гунтрам получил редкую возможность пожить в одиночестве. В следующем году, когда им разрешат самим выбирать соседей, он попросит поселить его с Федерико, поскольку Мариано и Хуан собирались и дальше делить комнату, а Коко было вполне неплохо со своим двоюродным братом. Гунтрам приготовил все нужное на завтра и начал рисовать сценки, изображавшие его одноклассников и охоту на свинью, уже зная, что такое никогда не опубликуют в школьном журнале. Потом он почему-то нарисовал лягушку и лица мальчишек из банды. «Надеюсь, свинья достанется им, — подумал он, — но сомневаюсь, что парням что-то перепадет, если они будут бегать от полиции. Что же там такое произошло? Возможно, тот старик наврал. Пульга иногда жесток, но он не стал бы убивать человека». «Надо придумать, как лучше сообщить отцу Патрисио, что ребята из поселка хотят разобраться со студентами. Если кто-нибудь начнет строить из себя крутого, это может плохо закончиться. В воскресенье на исповеди. Да, это хороший момент поговорить с ним. И наверняка я получу нагоняй за то, что выкинул такой номер». — Де Лиль, спать, — мягко проворчал заглянувший в комнату дежурный воспитатель, не желая кричать на самого спокойного из его подопечных. — Да, сэр, — ответил Гунтрам и сразу же принялся складывать карандаши и убирать со стола. Он переоделся в пижаму и пошел в общую ванную почистить зубы, ловко увернувшись от брызгающихся водой двенадцатилеток, и скорее вернулся обратно к себе, чтобы не остаться в темноте, когда потушат свет, нырнул в постель и почти сразу же заснул. Очень поздно ночью Гунтрам почувствовал, что кто-то лезет к нему в постель. — Эй! Что ты здесь делаешь? — сонно моргая, спросил он Федерико. — Нарушаю правила, только и всего, голубок. Там, снаружи, слишком тоскливо. — Кроме нас, все ушли. Побежали к мамочке. Наш класс наказан, помнишь? Но представление со свиньей стоило того. — С днем рождения, Гунтрам, — хихикнул Федерико. — Это был ты? — пораженно спросил Гунтрам. — Я думал, это кто-то из старшего класса! — Ага, свинка — моя, — довольно сказал Федерико. — Ее еще не скоро забудут. — Поросенок был невероятно смешной и отлично бегал. Я понятия не имел, что они такие шустрые, — весело фыркнул Гунтрам. — Но почему ты не подождал с этим до следующего года? — Ты всегда немного хандришь в свой день рождения. Но, спорю, сегодня ты ни разу не заскучал. Гунтрам засмеялся, обнял друга и перевернулся на другой бок, чтобы устроить голову на сгибе его локтя. — Спасибо. Ты же знаешь, день рождения для меня тяжелый день. — В следующем году я что-нибудь взорву. Устрою нам парадный выход из этой дыры, — сказал Федерико с широкой улыбкой, которую было видно даже в темноте. — Всегда можно свалить всё на ботанов в химической лаборатории. — Эй! Я — один из них! — Гунтрам притворился, что оскорблен. — Ты отлично придумал со свиньей! А что с ней было потом? — Приготовлена и подана к учительскому столу. Почему еще, ты думаешь, они так бегали за ней? Обоих затрясло от смеха. Кровать громко заскрипела, и они притихли, испугавшись, что сейчас явится дежурный воспитатель проверять источник шума. — Кажется, у меня кое-что для тебя есть, — очень тихо сказал Гунтрам. — М-м? — Лауча расплатился со мной сигаретами. Карандашей у него не осталось, да и мне не хотелось, чтобы у него были проблемы с этой ведьмой. — Ты же не куришь. — Я — нет, но ты — да, — Гунтрам перегнулся через Федерико, чтобы достать из-под матраса сигареты, и смущенно предложил их другу. — «Мальборо»? Я впечатлен, Тыковка, — с теплой улыбкой сказал Федерико и придержал Гунтрама за талию, вынуждая практически растянуться у себя на груди. Гунтрам никак не возразил, за много лет он привык к фамильярным прикосновениям Федерико. Он улегся так, чтобы им было не тесно, и положил голову на плечо другу. — Тебе надо было подождать карандашей, — тихо сказал Федерико, не отпуская его талию. — Нет, они будут только в понедельник, — сказал Гунтрам, немного смутившись их близостью. — В следующее воскресенье возьму тебя с собой в «Тримендес»… и куплю тебе весь «Чумовой кувшин». Я еще сделаю из тебя человека! — Мы теперь застряли здесь до конца времен, помнишь? — усмехнулся Гунтрам. — Благодаря тебе, Эйнштейн. — Подожди, я еще пожалуюсь матери на нарушение Прав Человека. Нет ни единого существенного доказательства нашей вины, и, благодаря тебе, никто не сознался. Назначая нам это тупое наказание, Стойл просто пытался сохранить лицо. — Что такое «Чумовой кувшин»? — спросил Гунтрам. — Напиток богов. В конце вечеринки всё, что осталось в бокалах, сливается в большое серебряное ведерко для шампанского и разыгрывается среди оставшихся гуляк. Сделать глоток оттуда — большая честь. — Фуу! — Гунтрам скривился от отвращения. — И ты это пил? — Госпожа Удача никогда не была добра ко мне, — пафосно изрек Федерико, и Гунтрам от смеха чуть не скатился с постели. — Я отклоняю твое приглашение, — фыркнул он и сразу посерьезнел. — Мне не нравится, когда ты и другие ходите туда. Вы так обращаетесь с этими с девушками, а ведь они тоже заслуживают уважения. — Отец Гунтрам, девушки это любят, и в моем возрасте, знаешь ли, хочется обмакнуть свой бисквит в любую чашку — хоть с кофе, хоть с чаем, хоть с какао. — Ты отвратителен, Фефо! — Гунтрам со смехом пихнул его в плечо. — Если ты не хочешь, чтобы я ходил в такие места, я могу жениться на тебе. Ты укажешь мне правильный путь в жизни? — спросил Федерико, и Гунтрам засмеялся еще громче. — Ну же, Тыковка. Давай шокируем мою мамочку и твоего опекуна. Сбежим в Бразилию, поженимся и будем вместе до конца своих дней. — Не говори глупостей! — Ты — самый лучший вариант для меня, — ухмыльнулся Федерико. — Делаешь мои домашние задания, помнишь даты моих зачетов, достаешь мне сигареты и отстаиваешь мою невиновность перед директором. И симпатичный. — И мужчина, олух. — У всех свои маленькие недостатки. Однажды я покажу тебе, что умею, и ты не захочешь никого другого, — серьезно сказал он и провел рукой по спине Гунтрама, остановившись перед тем, как это стало бы чем-то бóльшим, чем просто дружеское подшучивание. — Ты подготовился к зачету по французскому? — выпалил Гунтрам, смутившись от серьезного тона, с каким говорил Федерико. — Да, я уже выбрал себе кусок. Кое-что из Les Amitiés Particuliers***. — Пейрефитта? Ты — покойник, как только мадам Мендоза услышит это. — Старой ведьме не помешает встряска. Представь, яркое описание двух влюбленных мальчишек в закрытой школе. — Dites-moi un synonyme pour le mot 'cependant' (Назовите мне синоним слова «однако», месье Мартиарена — прим пер.) — Гунтрам спародировал ее надменную манеру речи. — Вот что ты от нее услышишь, и твоя Révolution Française прямо там и закончится. Ты — идиот, если думаешь, что это тебе сойдет с рук. Почему бы просто не прочитать главу из «Маленького принца»? Это всё, чего она от нас хочет. Хочу я от любви найти во сне покой, Но бодрствуют и мысль, и зренье до рассвета; Все ж миновала ночь мучительная эта — И мне не верится, что я еще живой. И вырвать из души жестокий образ твой Клянусь в который раз, хоть не сдержу обета — Померкший разум мой уже не терпит света, Безумцем, как вчера, встречаю луч дневной****, — — процитировал Федерико по-французски, и Гунтрам изумленно уставился на него. — Откуда это? — спросил он. — Из одного француза. Теофиля де Кто-то-там. Вот что я прочитаю мадам Мендоза, если она не одобрит Пейрефитта. — Ты точно ненормальный! — фыркнул Гунтрам. — Хотя стихи очень хорошие, — признал он. Услышанное почему-то тронуло его. — С ума сойти, неужели ты прочитал книгу, которой нет в программе?! — Целый сборник поэзии. Там короткие предложения, ты же знаешь, — сказал Федерико слегка дрогнувшим голосом. — Тебе понравилось? — Да. Оставь их для какой-нибудь особенной девушки, — Гунтрам занервничал, не понимая, куда повернул разговор. — Или для кого-то особенного, — сказал Федерико, и его слова повисли в воздухе. Гунтрам покраснел и отодвинулся, насколько позволяла узкая кровать. — Давай лучше спать. Завтра нас ждет тонна картошки, — сказал он. — Ты прав, — Федерико выпустил Гунтрама, тот повернулся на другой бок, пробормотал: «ночи» и сразу же заснул, выжатый эмоционально. «Может быть, у меня есть шанс. Он не ударил меня, когда я сказал это. Лауча или Браун сразу убили бы меня за такое», — подумал Федерико, поднимаясь и укладываясь на свободную кровать. «Он пока еще маленький, но, возможно, он не против. Он просто предубежден. Возможно, у меня есть шанс. Это было бы просто здорово». Примечания переводчика * Свиная борьба (свиной рестлинг) — это игра, в которую иногда играют на сельскохозяйственных выставках. Конкурсанты, как правило, дети или молодые люди, пытаются поймать скользкую свинью. В самой распространенной версии игры команда из четырех человек преследует домашнюю свинью вокруг огороженной грязевой ямы и пытается посадить ее в бочку. Свинью смазывают растительным или минеральным маслом, чтобы затруднить ее поимку (Википедия). Автор снабдила главу иллюстрацией https://jesusangelortega.files.wordpress.com/2010/06/chasing-the-greased-pig.jpg Художник - Ричард Дойл (1824 — 1883, дядя писателя Артура Конана Дойла). ** Пунта Чика — район Буэнос-Айреса. *** Les amitiés particulières («Особенная дружба», 1943 г.) — роман Роже Пейрефитта, французского писателя, историка и дипломата. В большой степени автобиографичный, он повествует о близких отношениях между двумя мальчиками в закрытой католической школе и как они были разрушены волею священника, желавшего спасти их от гомосексуализма (Википедия). **** В оригинале Федерико читает другой сонет Теофиля де Вио (французский писатель и поэт XVII века, был выслан из страны за непристойные сочинения), приемлемого стихотворного перевода которого на русский я не нашла. Тот сонет называется À Chloris.