О доброте и сострадании жаб и лягушек

29 декабря 2001 года Сказать, что Гунтрам был смущен, было бы явным преуменьшением — в то солнечное утро в голове у него царила полная сумятица. Теоретически его ожидала встреча (это не свидание, твердил он себе) с «немецким занудой». Можно было бы не ходить, но в душе он признавал, что хочет увидеть его снова. То, как этот странный немец гладил его пальцы и целовал их, пробудило что-то такое глубоко внутри него, чего он не мог полностью понять. «Я не гей», — решительно подумал он. «Я ни в коем случае не гей». «Как только я признаюсь отцу Патрисио, что с вожделением думал о другом мужчине, мне крышка». Но все же он не мог удержаться от того, чтобы снова и снова не проигрывать в голове события предыдущего вечера. Этот человек вел себя с ним (и со всем остальным миром тоже) очень властно, но в те немногие моменты, когда в его глазах появлялся ласковый, теплый свет, Гунтрама влекло к нему. Он скучал по его глубокому, выразительному голосу, интересному разговору и незаурядному интеллекту, лишенному всякого тщеславия. И по его вниманию к себе на протяжении всего вечера! Первый раз за многие годы Гунтрам чувствовал себя причастным к чему-то. И это ощущение пугало его до такой степени, что он был готов сесть на ближайший поезд и уехать в другой город. «Надо сходить на Сан-Марко, потому что Фефо будет меня там ждать. Если немец тоже там будет, я извинюсь, и на этом всё закончится. Правильно. Всё закончится». К своему неудовольствию, Гунтрам слишком быстро оказался на Сан-Марко. В океане туристов он чувствовал себя потерянным. Он взглянул на часы, и солнце, отразившись в их стекле, безжалостно ослепило его. Когда он открыл глаза, расцветающая головная боль заставила его снова зажмуриться. «Немец не гей, он совсем не похож на моего соседа Жоржа. Он всего лишь был вежлив и по-отечески добр. Он мне в отцы годится!» «Люди в Европе либеральнее, чем в Аргентине, вот и всё. Вспомнить хотя бы, сколько здесь нудистских клубов!» «И с какой стати ему мною интересоваться? Мне нечего ему предложить, я самый обычный, заурядный парень, каких миллионы. Я даже не смог найти себе девушку». Он открыл глаза и сразу увидел высокую фигуру Конрада; все его существо, казалось, растворилось под взглядом другого человека. Гунтрам был настолько поглощен своими чувствами, что не заметил Федерико, который подкрался к нему и ущипнул за зад, словно это было самым обычным делом. — А ты тормоз... Спорю, я успел бы сделать это два раза, — как идиот, заржал он. — Федерико, засранец! — рявкнул по-испански Гунтрам. — Ой-ой… Встал не с той ноги, потому что меня не было рядом, чтобы тебя обнять, малыш? — громко сказал Федерико по-английски. Федерико смотрел, как к ним энергично шагает тот немецкий герцог, с которым они вчера познакомились. «Старый хрен тут как тут. Отлично. После реакции Обломова на новость, что Гунтрам ушел с этим типом, я не могу отдать его русскому — он полный псих и прикончит нас обоих». — Да не бесись ты так. Знаю, тебе нужен сильный мужчина, и я клянусь, что никогда больше не оставлю тебя, — дразнил Гунтрама Федерико, надеясь спровоцировать ссору и добиться, чтобы Гунтрам разозлился и ушел. Если повезет, немец посодействует ему в этом. «Все это ради его же блага: Обломов едва не убил ту девушку одним ударом». — Ты не мог бы заткнуться? Меня тошнит от твоего кривлянья! — крикнул в ответ Гунтрам, рассердившись, что его снова высмеивают на глазах у Конрада. Он и сам по себе ничтожен; ему не требуется, чтобы его друг подчеркивал его, Гунтрама, посредственность. — Да уж, у кого-то явно было плохое утро, — пожал плечами Федерико. — В любом случае я пришел сказать, что все закончилось, милый. — Великолепно, я впечатлен, — пылко воскликнул Гунтрам. — Твои шутки с каждым днем все остроумнее. — Очень плохое утро. Так или иначе, сегодня вечером я иду на вечеринку с девушками, и Новый год мы встретим в Риме. Тебе туда нельзя, это для лиц старше двадцати одного года. Для взрослых, — усмехнулся Федерико. Гунтрам с горькой обидой взглянул на него — друг только что отбросил его, словно ненужную вещь. — Не волнуйся. Ты всегда можешь найти кого-нибудь постарше присмотреть за тобой, кого-нибудь, кто будет более чем счастлив таскаться с тобой по мавзолеям. По правде говоря, у нас с тобой слишком разные интересы, чтобы путешествовать вместе, — уже серьезно добавил Федерико и кивнул в сторону Конрада. Оскорбительное предположение, что он вроде съемного мальчика, вывело Гунтрама из себя. — Я не волнуюсь, Фефо. Я только надеюсь, что мне не придется вытаскивать твою задницу из кутузки. Лично я собираюсь следовать первоначальному плану. Когда эти шлюхи бросят тебя, можешь ко мне присоединиться, — ответил он ледяным тоном, от которого у Федерико поползли мурашки по спине. Конрад смотрел, как разъяренный Гунтрам быстро уходит, и гадал, почему Мартиарена всё это наговорил. Оскорбление было совершенно очевидной и бессмысленной ложью. «Но если этот подонок уже ревнует Гунтрама ко мне, значит, у меня есть шанс». * * * Торчелло От рассеянного света византийские мозаики в базилике казались живыми, и странная скованность, владевшая Гунтрамом с тех пор, как Конрад оставил его на несколько минут с Фердинандом и Михаэлем на яхте, волшебным образом исчезла. Когда он узнал от них, что герцог испытывает к нему романтический интерес, его сердце наполнилось прежде ему незнакомым трепещущим волнением. Но сейчас Гунтрам начисто забыл обо всём — он был ошеломлен красотой, живостью и простотой фигур с мозаик. «Вместо того чтобы льстиво вертеться вокруг меня, он делает то, ради чего мы сюда пришли, — и наслаждается, — подумал Конрад. — Он знает, что я богат, но ему все равно». «Когда этим утром на Сан-Марко он увидел меня, он смотрел на меня так, как не смотрел никто до него». «Даже если он не захочет спать со мной, я не могу позволить ему исчезнуть из моей жизни. Мне необходимо, чтобы он был в ней. Его присутствие дарит мне небывалое внутреннее спокойствие и ясность мысли. Мне нужен кто-то, кто будет слушать меня, не осуждая, и искренне сопереживать. Мы оба одиноки, но можем стать друзьями или даже семьей. Он мог бы сделать меня очень счастливым, и я уверен, что сумею позаботиться о нем». «Вероятно, именно так и было у отца с Фридрихом». * * * — Уже почти час дня, — мягко сказал Конрад, осторожно потянув за рукав витавшего где-то в облаках Гунтрама. — Уже? Простите, я не заметил, что прошло столько времени. — Не хочешь прогуляться? Остров практически необитаем, но очень красив. — Здесь почти можно услышать тишину лагуны, — задумчиво сказал Гунтрам. — Тут всё иначе, чем в городе. — Да, так и есть. Здесь время словно остановилось. Они вышли из храма и увидели, что по дорожке, которая отделяла главный причал от достопримечательностей, идет группа туристов. Конрад заметил, что после безлюдного полумрака собора Гунтраму стало неуютно при виде толпы. — Я мог бы показать тебе место, которое очень любил в детстве. Это в другой части острова. — Вы бывали здесь прежде? — У моей бабушки был дом в Венеции, и раз в год я приезжал к ней на каникулы. Она научила меня любить этот город, но самым любимым местом стал Торчелло. Я был бы не прочь купить здесь дом, чтобы проводить отпуск. — Так почему не купите? — с искренним любопытством спросил Гунтрам. «Потому что я не хочу оставаться наедине со своими мыслями», — чуть не признался Конрад, но вместо этого сказал: — Я работаю практически каждый день. Последний раз я брал отпуск, когда болел воспалением легких. Гунтрам понимающе улыбнулся, немного жалея этого сурового человека. Он подозревал, что герцогу нелегко было сказать что-то подобное. Странное беспокойство, которое овладело им, когда они вышли из базилики, рассеялось, и он понял, что, несмотря на намеки телохранителей, что их боссу нравятся красивые мальчики, герцог не обидит его и не заставит делать что-либо против воли. Конрад свернул на едва заметную тропинку, которая начиналась у маленького музея, построенного на том же пятачке, где приютилась Санта-Мария Ассунта, и они молча пошли прочь от шумной толпы. Окруженный ивами и тростником, старый мостик выглядел так, будто вот-вот обвалится. Где-то вдалеке слышались пронзительные вопли чаек. — Что вы ищете? — удивленно спросил Гунтрам, заметив, что герцог смотрит в воду. — Просто проверяю, нет ли там лягушек — старая мания, с детства, — но они сейчас, должно быть, в спячке. — В школе мы с мальчишками охотились за ними каждое лето, но они были умнее нас. Единственной лягушкой, которую я держал в руках, оказалась та бедняжка, которую собирался препарировать учитель биологии, — с озорной улыбкой сказал Гунтрам. — Я даже сбежал из школы в тот день, чтобы отпустить ее обратно в реку. — Тебя поймали? — Нет. У меня была репутация чуть ли не святого, поэтому учителя не особо обращали внимание на то, где я и что делаю, — с долей грусти сказал Гунтрам. — В школе, чтобы быть замеченным, надо доставлять неприятности. А я только учился и тихо сидел в своем уголке, — вздохнул он, но быстро пришел в себя и добавил с натянутой улыбкой: — Прогульщики вроде Федерико запоминаются на долгие годы, а меня никто не вспомнит, пока не прочтет мое имя на табличке с выпускниками. Таков удел скучного человека. — Ты ни разу не скучный. Мне очень нравится твоя компания, — очень мягко сказал Конрад и, приняв решение, подошел к нему ближе. — Мне ваша тоже, — прошептал Гунтрам, чувствуя, как внутри разрастается неясное волнение. — Не хочешь провести этот вечер у меня дома? — выпалил Конрад; все милые, вежливые, обольстительные, лестные, романтичные фразы, которые он отточил за многие годы, вылетели у него из головы. Гунтрам в панике глядел на Конрада. То, чего он все это время и боялся, и желал, происходило прямо здесь и сейчас. Сердце билось так сильно, что было почти больно. — Гунтрам, я буду о тебе заботиться и не сделаю ничего такого, что могло бы быть тебе неприятно. Ты для меня очень много значишь, — сказал Конрад, сокращая расстояние между нами и опасаясь, что слишком форсирует события. Гунтрам побелел как мел и тяжело дышал. — Я не интересуюсь мужчинами, — прошептал он. — Знаю. Такой ответ привел Гунтрама в замешательство, и он не знал, что на это сказать. Он замер и уставился вниз, на камыши. Конраду его реакция показалась восхитительно невинной. «Типично для человека с минимальным опытом, больше всего на свете боящегося кого-нибудь обидеть». Он не сомневался, что мальчик заинтересовался им, поскольку тот краснел всякий раз, когда встречался с Конрадом глазами. «Я не могу от него отказаться». Герцог шагнул к Гунтраму и взял его лицо в свои большие ладони, не отпустив, когда тот попытался отодвинуться от него. — Понимаю, что для такого юного человека, как ты, это нечто непривычное, — очень мягко сказал Конрад, решив устроить Гунтраму последнюю проверку. — Я почти предвидел твой отказ и готов подождать разумное время, но ты должен стать моим любовником. Я обеспечу тебя всем необходимым, стану о тебе заботиться и следить за твоей безопасностью до тех пор, пока ты будешь оказывать мне уважение и вести себя в соответствии со своим положением. Как я уже говорил, ты — самое большое чудо, что я встречал за многие годы. Ты должен быть моим, и я твердо намерен тебя завоевать. Острое разочарование в глазах Гунтрама, когда тот выслушал это приземленное объяснение в любви, окончательно убедило Конрада, что мальчик испытывает к нему искренний интерес. Подобные слова, гарантирующие обеспеченное будущее, заставили бы его «подружку на неполный рабочий день» Стефанию прыгать от счастья. — Я не гей и не планирую им становиться, — пробормотал Гунтрам, отводя глаза и упрямо уставившись себе под ноги, на старую кладку моста. «Он самый неумелый лжец, какого я видел в своей жизни», — подумал Конрад, чувствуя, как тает от нежности сердце. Не в состоянии больше сдерживаться, он поймал Гунтрама за талию и накрыл его рот губами. Конрад услышал слабый протест — видимо, от неожиданности и агрессивности поцелуя, — но сдавленные звуки скоро утихли, и он ощутил, как Гунтрам расслабляется, а его пальцы медленно разжимаются на лацканах его пальто, в которые мальчик вцепился в тщетной попытке защититься, и невесомо ложатся Конраду на грудь. Этот поцелуй был не похож на все другие. Под его натиском мальчик уступил, и то, как он раскрыл губы, словно плеснуло масла во внутренний огонь, пожиравший Конрада. Было в этом поцелуе что-то детское, бесхитростное, неумелое, но бесконечно милое, что заставляло его сходить с ума от такого острого желания, какого он не испытывал с гораздо более опытными партнерами. Не желая напугать мальчика излишней настойчивостью, Конрад попытался отстраниться, но Гунтрам удивил его, яростно ответив, словно его жизнь зависела от того, получит ли он еще один поцелуй от Конрада. Он заставлял Конрада чувствовать себя особенным и желанным. Частью чего-то большего, чем он сам. «Я не могу отпустить его», — снова подумал Конрад в тот миг, когда осознал, что им надо бы остановиться, иначе он сорвется и все испортит, возможно, навсегда. Несмотря на весь энтузиазм и страсть, техника Гунтрама (вернее, ее отсутствие) говорила о том, что он никогда раньше этого не делал, и Конрад опасался его реакции, если они перейдут к более откровенным действиям. Гунтрам тихо хныкнул, мгновенно соскучившись по прикосновению губ, которые открыли для него удовольствие, о существовании которого он и не подозревал. Конрад поцеловал его снова, на этот раз в щеку, почти благоговейно, а потом занялся шеей, наслаждаясь тем, как льнет к нему Гунтрам, с трогательной непосредственностью подставляя ее под поцелуи. Когда наконец они оторвались друг от друга, Гунтрам пошатнулся, и Конрад поддержал его за локоть. Волнуясь, что, возможно, они слишком торопятся, он взял лицо Гунтрама в ладони и ласково помассировал виски, словно успокаивая его. В ответ Гунтрам обнял его и уткнулся лицом ему в плечо. Внезапно у Конрада пронзительно зазвонил мобильник, и Гунтрам, опомнившись, отпрыгнул от него. Конрад отчаянно шарил в кармане, чтобы выключить телефон. Когда он наконец сбросил звонок, то увидел, что Гунтрам дико смотрит на него. Внутри Гунтрама рос ужас по мере того, как него доходило, что он натворил: безумно целовался с мужчиной и был уже готов повалить его на землю, чтобы совершить немыслимое, за что его душа будет навечно проклята. Не говоря ни слова, он развернулся и бросился бежать, чтобы не слышать этот искушающий голос, который звал его вернуться. * * * Фердинанд с глубоким удовлетворением проводил взглядом фигуру убегающего Гунтрама. «Десять к одному, что Конрад всё испортил. Прощайте, месье де Лиль, — он увидел, как мальчик запрыгнул на катер за две секунды до того, как тот отчалил от пристани. — Скатертью дорожка!» Чего он никак не ожидал увидеть, так это искреннюю улыбку на лице Конрада, размашисто шагающего к ним. Улыбку, а не ухмылку, какая появлялась на его лице после заключения выгодной сделки. — Гунтрам только что отплыл на вапоретто, — весело сообщил ему Фердинанд, уже попрощавшись со своими опасениями. — Он бежал так быстро, что мы не сумели его остановить, — насмешливо добавил он. — Он вспомнил, что у него назначена встреча, — надменно ответил Конрад, и Фердинанд не мог не ухмыльнуться: — Разумеется. — После обеда мы возвращаемся в Цюрих. Нам нужно исправить недоразумение, которое устроила твоя команда, Фердинанд. — Думаю, что это будет несложно. — Очень надеюсь. Я планирую дня через два вернуться в Венецию. Делер, организуй, чтобы кто-нибудь присматривал за Гунтрамом в мое отсутствие. — Да, сэр, — кивнул Михаэль и поспешил уйти. Фердинанд неверяще смотрел на друга. — Но он же сбежал от тебя! — После того как поцеловал меня в ответ. Гунтраму просто требуется некоторое время, чтобы все обдумать и привыкнуть к мысли, что его место теперь — рядом со мной. Пусть. Все идет прекрасно. 1 января 2002 года Венеция Хайндрик Хольгерсен свысока оглядел стоявшего перед ним человека. — Вы утверждаете, что вам необходимо поговорить с его светлостью о полицейских делах? — скептически переспросил он. — Да, сэр. Мне бы и в голову не пришло беспокоить герцога, если бы я не был абсолютно уверен, что это крайне срочный вопрос. — Могу я узнать причины, которые заставляют вас так думать? — сказал Хайндрик. — Герцог очень занятой человек. — Это вопрос личного свойства, — с запинкой сказал инспектор Росси. — Мы позвоним вам в подходящее время. До свидания, инспектор. Росси сглотнул, понимая, что ступает по тонкому льду. Он был всего лишь простым слугой Ордена, и вот он здесь, настаивает на встрече с их лидером. — Подождите. Вы знаете, что такое бойничный крест? — спросил он, чтобы удостовериться, что этот блондин — свой. Хайндрик коротко кивнул и выжидающе посмотрел на него. — Скажите Гроссмейстеру, что один человек утверждает, будто провел с ним двадцать восьмое и двадцать девятое декабря. Его зовут Гунтрам де Лиль, и он носит наш крест. Я не знаю, рыцарь он или нет. По неким причинам мое начальство не хочет, чтобы я проверил его слова; они намерены отправить мальчика в тюрьму. Я уверен, что его оговорили, но не хочу неприятностей с начальством. Если Хайндрик и удивился, услышав, что «сиротка Энни» замешан в деле о наркотиках, то на его лице ничего не отразилось. — Присядьте. Я поговорю с его светлостью. * * * Они миновали несколько роскошных, в барочном стиле залов, и инспектор нервно сглотнул, когда блондин подвел его к массивной деревянной двери. Высокие сводчатые потолки, несмотря на изображенных на них танцующих херувимов, действовали на него угнетающе. Росси нерешительно вошел в просторную библиотеку; в другом конце помещения, у огромного окна, наполовину прикрытого тяжелой бархатной шторой, стоял стол. Вид их верховного лидера ошеломил его: вступая в Орден, он думал, что от него лишь потребуется время от времени оказывать Ордену услуги, наградой за что станет обеспеченная старость. Гроссмейстер оказался очень высоким и мощным человеком, но что больше всего нервировало Росси, так это его жесткий взгляд, словно он видел перед собой следующую жертву. — Для меня честь быть принятым вами, Гроссмейстер, — сказал Росси, опускаясь на колени. Герцог только почти незаметно кивнул, инспектор поднялся и преодолел последние шаги до кресла перед письменным столом. — Говорите, — приказал Конрад. — Вечером двадцать девятого декабря мы арестовали гражданина Аргентины, имевшего при себе около трехсот грамм кокаина. Он пытался продать его в пабе рядом с университетом. Информатор сообщил нам, что этот человек вместе с двумя женщинами привез в Венецию пять килограмм чистого кокаина, — добросовестно начал рассказывать Росси. — Это необъяснимо большое количество для такого города, как наш. Информатор также сказал, что люди Бараши получили крупный контракт на то, чтобы поймать аргентинца, его друга и девушек, поскольку они украли этот товар у русской банды, действующей в Париже. Росси замолчал и сглотнул, когда глаза Конрада сверкнули, не обещая ничего хорошего для него. — Мы арестовали аргентинца, он не сопротивлялся, и, произведя обыск в его квартире, обнаружили там около 2,6 килограмма кокаина, спрятанного в цветочной вазе, — Росси не удержался от смешка. — Тех девушек мы найти не смогли, и когда мы доставили подозреваемого в участок, то заметили, что он избит, но он отказался говорить, кто это сделал. — Этим утром в лагуне возле Мурано найдены тела двух женщин с перерезанным горлом. Всё указывает на то, что их жестоко пытали, перед тем как убить. Мы предполагаем, что с ними разделались русские, которым принадлежали наркотики. — Какое отношение это имеет к нам? — Мне поручено вести дело, и за последние два дня я несколько раз допрашивал этого аргентинца. Пока он дал мне несколько версий. Сначала парень клялся, что ничего не знает о кокаине и познакомился с этими девушками на рождественской вечеринке в Париже. Затем он сообщил, что девушки оказывали эскорт-услуги и работали на русского по имени Иван Обломов. Но он все еще открещивался от наркотиков. Мы немного надавили на него, сказав, что русские хотят убить их с другом за кражу товара. Вот тогда он заговорил. Он сказал нам, что всё это придумал его друг и что они привезли кокаин из Парижа двадцать седьмого числа. Заявил, что не виновен и что это его друг уговорил девиц украсть пакет. Первоначальный план состоял в том, чтобы приехать сюда и толкнуть наркотики во время новогодних праздников. — И? — с едва скрываемым презрением спросил Фердинанд, и Росси чуть не подпрыгнул от неожиданности, так как до этого не замечал двоих мужчин, сидевших на длинном диване в самом темном углу комнаты. — Он сразу же сказал нам имя своего друга — Гунтрам де Лиль — и где он остановился. Аргентинец настаивал, что все это — вина де Лиля и мы должны его арестовать, и он заявил, что хочет заключить сделку с прокурором — парень забыл, что мы не в Америке. — Сегодня утром мы сходили по адресу, который он нам дал, и допросили молодого человека. Он утверждает, что прибыл в Венецию двадцать восьмого декабря и что был с его светлостью двадцать девятого. Я бы никогда не осмелился побеспокоить его светлость по этому поводу, но мальчик носит на шее бойничный крест, и всё его алиби оказалось правдой. У него есть железнодорожный билет со штампом и билеты в музеи, и администратор хостела подтвердил его версию, кроме того, никакого кокаина среди его вещей мы не нашли. Тем не менее я получил приказ от начальства предъявить ему обвинение в незаконном обороте наркотиков. — Его слова соответствуют действительности, — холодно сказал Конрад. — Гунтрам де Лиль — один из нас; он был со мной в Нотр-Даме двадцать четвертого декабря, в Музее армии в Париже двадцать шестого, в музее Коррера двадцать восьмого и на Торчелло двадцать девятого числа, вместе с доктором Фердинандом фон Кляйстом и доктором Михаэлем Делером. Я также виделся с ним тридцать первого числа, и доктор Делер, мой начальник службы безопасности, разговаривал с ним утром тридцатого. — Да, это так, — подтвердил со своего места Михаэль. — Если требуется, я могу подписать заявление. — Аналогично, — буркнул Фердинанд. — В 1989 году я был назначен законным опекуном Гунтрама де Лиля, инспектор Росси, — добавил Конрад. — В соответствии с волей своего покойного отца до настоящего времени Гунтрам жил в Аргентине. В Европу он приехал несколько дней назад вместе с Федерико Мартиареной Альвеаром, чтобы путешествовать, но как я понимаю, сразу после Рождества они расстались. С того времени Гунтрам время от времени составляет мне компанию, но он не любит чувствовать себя обузой и предпочитает путешествовать самостоятельно. Тем не менее один из моих телохранителей всегда рядом с ним. Вам нужно, чтобы я явился в полицейский участок? Услышав слова «законный опекун», Росси побледнел и чуть не пропустил остальные объяснения. — В этом нет необходимости, сир. Если один из ваших адвокатов будет так любезен, что подпишет ваше заявление и передаст его в полицейский участок, у моего начальства не останется оснований задерживать мальчика. На самом деле против него ничего нет. Но, видимо, на них кто-то давит, так как этот Мартиарена — сын влиятельного аргентинского сенатора, и они предпочли возложить вину на вашего подопечного, не зная о его происхождении. — Я был бы очень недоволен, если бы нечто подобное затронуло члена моей семьи, — очень строго предупредил его Конрад. — Мы поговорим с комтуром Бараши, и этот вопрос будет решен до завтрашнего дня. — Да, сэр, — нервно сглотнул инспектор. — Скажите Гунтраму прийти ко мне сюда. Но не отпускайте его из участка, пока мои люди не переговорят с Бараши. Я не забуду о вашем содействии, Росси. Хорошо понимая, что лишь чудом избежал катастрофы, Росси встал со стула, поклонился герцогу и его людям и торопливо вышел из комнаты, опасаясь, что Гроссмейстер передумает и пошлет своих палачей за ним, чтобы наказать за то, что посмел тронуть мальчика, который оказался ни много ни мало подопечным герцога, а не его игрушкой, как до этого думал Росси. Он должен найти своего информатора и предупредить его о том, что албанцы сильно облажались, — иначе ему придется еще целый год вылавливать из каналов выпотрошенные трупы. — От мальчишки одни проблемы, Конрад! — взорвался Фердинанд, как только полицейский закрыл за собой дверь. — Он перевозит наркотики! — И когда же он, по-твоему, их получил, Фердинанд? — фыркнул Михаэль. — Его светлость был с ним все время, и трудно представить, чтобы этот мальчик перевозил товар на полмиллиона долларов в рюкзаке на поезде! Я сразу сказал, что его приятель — мутный пацан, и, как обычно, я оказался прав. — Это нужно прекратить! — продолжал Фердинанд, игнорируя Михаэля. — Фридрих уже здесь, Фердинанд. Подумай, может, тебе стоит вызвать сюда еще и Альберта, — саркастически отозвался Конрад. — Мальчик и двух недель в Европе не пробыл, а его уже обвинили в хранении пяти килограммов кокаина! От него у тебя будут одни неприятности! — Полицейский сказал, что русского бандита зовут Иван Обломов? — задумчиво спросил Конрад, обращаясь теперь к Михаэлю. — Да, сир, — ответил Михаэль, — но Обломов, которого мы знаем, не мог этого сделать, поскольку он сейчас занят той «финансовой поставкой» из Аргентины. Наши люди согласовывают с ним груз. Чтобы Обломов да стал мараться из-за пяти килограммов и трех слабоумных «лошадей»? Это нелепо! — ухмыльнулся он. — Иван Иванович очень расстроится, когда узнает, что кто-то назвался его именем. — Отправь Павичевича поговорить с комтуром, — приказал Конрад Михаэлю. — Он должен мирно аннулировать их сделки с русскими и сообщить нам, кто они такие. Покройте им убытки. Последнее, чего я хочу, — война в Венеции. — Молодого или старого Павичевича? — уточнил Михаэль. — Молодого — чтобы албанцы поняли серьезность ситуации, — ответил Конрад. — И сам отправляйся с ним, Делер, на случай, если Горан потеряет терпение. — Возвращаюсь к миротворческой службе, мой герцог? — усмехнулся Михаэль. — Скорее, это будет принуждение к миру, если Павичевич вдруг решит, что настало время очистить нашу землю от мусульман, — уточнил Конрад без тени юмора в голосе. * * * Росси чуть не сошел с ума от отчаяния, обнаружив, что мальчик испарился через десять минут после того, как инспектор объявил ему, что с него сняты все обвинения. Вместо того чтобы сделать самую разумную вещь — попросить телефон позвонить своему опекуну, мальчик просто ушел из полицейского участка в тот момент, когда Росси на что-то отвлекся. «Если с ним что-нибудь случится, я лишусь головы! Все, что интересует мелкого придурка, — это его дружок! Scemo! (Болван!)» — сердито подумал он, выбегая на улицу, чтобы найти Гунтрама и не дать ему в одиночестве шататься по улицам. К девяти часам инспектору уже казалось, что парень просто исчез с лица земли. Он выяснил, что очень похожего на него молодого человека заметили в интернет-кафе в шесть вечера, но с тех пор его никто не видел. Росси со страхом думал, что с мальчишкой могло случиться самое худшее. Кадры смерти инспектора Пацци из «Ганнибала»* раз за разом проигрывались у него в голове, когда он возвращался в участок. «Быть вывешенным из окна с распоротым брюхом — не так я хотел окончить свою жизнь. А в Венеции полно таких окон». Гора упала у него с плеч при виде дремлющего на скамейке мальчишки. «Он настаивает, что ему надо поговорить с тобой, Джанкарло, — сказал ему дежурный, — и я не знаю, как от него избавиться. Босс хочет, чтобы через полчаса его здесь не было. Это ему не отель!» Росси затопила волна ужаса. Он сразу понял, что теперь игра уже не в том, чтобы свалить вину в деле с кокаином на мальчика, а в том, чтобы предоставить кому-то возможность убить подопечного Гроссмейстера, или кем он там ему приходится. «Я не могу никому сообщить, что он здесь, или позвонить из своего кабинета — возможно, все разговоры по моей линии записываются». «И я не могу сам отвести его к герцогу, потому что буду следующим, если мое начальство хочет преподнести русским мальчика на блюдечке с голубой каемочкой. Тогда они узнают, кому я по-настоящему служу, и мне запросто устроят «несчастный случай на работе». Какой же я придурок! Я громко настаивал на том, чтобы мальчишка был помещен под стражу, но никто меня не слышал! Ему угрожает смерть, а те две девчонки уже мертвы». «Ставки гораздо выше, чем пропавшие пять килограммов кокаина. Если он член семьи Гроссмейстера, возможно, он тоже цель!» «Всё это затеяно, чтобы его убить. В ту минуту, когда глупые албанцы прикоснутся к нему, здесь появятся сербские палачи и будет еще одна Югославия». «Русские бандиты обычно не лодырничают, заставляя других людей делать свою работу. Должно быть, это чертовы еретики хотят начать в моем городе войну! Масоны проникли буквально везде! Теперь я очень ясно это понимаю. Они заплатили русским, чтобы те убили подопечного Гроссмейстера, и они обманом втянули в это наших! Масоны хотят развязать внутреннюю войну или войну с русскими!» Росси окаменел, медленно дыша; перед глазами у него мысленно проплывали картины развития ситуации и ее последствий. «Если с ним что-то случится, мы все покойники», — подумал он, разглядывая спящего мальчишку. «Я снова допрошу мальчика, и никто не посмеет выгнать его на улицу, пока я с ним не закончу. Пусть поможет сделать фоторобот двух мертвых девушек. Марина — самая медлительная из наших скетчистов». — Просыпайтесь, пожалуйста, сэр, — тормоша Гунтрама, сказал Росси почти тем же тоном, каким разговаривал с Гроссмейстером. 2 января 2002 года В это утро Конрад фон Линторфф ухитрился разозлить даже собственного учителя. Фридрих не мог поверить, до чего Конрад упрям: он был твердо настроен держать при себе сына Жерома де Лиля, невзирая на последствия. И сколько бы ни пытались они с Фердинандом фон Кляйстом воззвать к его здравому смыслу, Конрад не уступал. У него на всё был ответ. — Не суди́те, да не судимы будете, — посмел он процитировать Фридриху Библию, но быстро сменил вызывающий тон на примирительный: — Подожди, пока ты сам не познакомишься с Гунтрамом. Обещаю, если он придется тебе не по нраву, я отошлю его прочь. — Те же самые слова я когда-то уже слышал. — В этот раз все по-другому. Фердинанд там тоже присутствовал. Он может подтвердить, что я не лгу и не ошибаюсь. Гунтрам не похож на Роже де Лиля. — Пока не похож, — проворчал Фердинанд. — Это правда, Фердинанд? — спросил Фридрих. — Возможно, мальчишка — превосходный актер, — пробормотал Фердинанд, словно возвращаясь в те дни, когда ему было одиннадцать и Фридрих «мягко» допрашивал их после какой-нибудь проказы. — Тогда я должен оценить, действительно ли он таков, как говорит герцог, — согласился в итоге Фридрих, стараясь не замечать торжествующего вида Конрада. — Так ты даешь мне слово, Конрад, что отошлешь этого молодого человека, если я сочту его неподходящим для тебя? — Я все еще должен выполнить свою клятву его покойному отцу, — высокомерно заявил Конрад, и Фридрих вылетел из комнаты, борясь с желанием дать пощечину наглецу, явно решившему не мытьем, так катаньем добиться своего. В ярости, какой не испытывал уже много лет, Фридрих направился в служебные помещения дома. Конрад зашел слишком далеко: приказал ему подготовить комнату для мальчика! Проходя по коридору, он услышал звонок и так решительно припустил к черному входу, что бедняга дворецкий, вышедший в коридор, чтобы открыть дверь, решил, что ему лучше исчезнуть. — Was wollen Sie? (Чего вы хотите?) — рявкнул Фридрих, не заметив, что говорит по-немецки. Юноша, который стоял на пороге, выглядел как обыкновенный студент, собирающий пожертвования для церкви, и чистый ужас, который отразился в его глазах из-за резкого тона Фридриха, заставил старика немедленно пожалеть о своей несдержанности. Он хотел было извиниться на своем скудном итальянском, но его опередил Михаэль Делер, который небрежно сказал: — О, неужто к нам пожаловал международный наркодилер из пампасов?! Заходи же, Dachs! — и затащил мальчика в дом. Медленно направляясь к кухне, Фридрих слышал, как мужчины здороваются с Гунтрамом. Его застенчивые, нервные ответы не имели ничего общего с царственным тоном Роже де Лиля. И мальчик совершенно не был похож на своего надменного деда. Напротив — кажется, он был ошеломлен всеобщим вниманием. — Я пытался найти адвоката для Федерико, но в консульстве никого не было. Мне жаль, что я доставил герцогу беспокойство. У меня не было намерения вмешивать его во все это, — услышал он слова Гунтрама. В этот момент Фридрих понял, что всё в собранном на мальчика досье — правда. Если это дитя, рискуя жизнью, бегало по улицам, ища способ самостоятельно помочь другу, вместо того чтобы использовать влияние герцога, значит, у него действительно благородное сердце. «Возможно, на этот раз все будет иначе». Примечание переводчика *Фильм вышел в 2001 году, и Росси хорошо его помнит. …После впечатляющей лекции перед членами «Студиолло» о творчестве Данте Алигьери Ганнибал Лектер захватывает присутствующего на ней инспектора Пацци и выбрасывает его с петлёй на шее из окна дворца, предварительно вспоров ему живот; кишки инспектора вываливаются на мостовую. (Википедия).