О доброте и сострадании жаб и лягушек

ЛЯГУШОНОК 9 июля 2008 года Цюрих Он прыгал по всему пруду, прятался под большими круглыми листьями виктории регии, но терпение, усилия и командный дух в итоге увенчались успехом. Клаус триумфально, как богиня Победы на берлинской колонне, воздел руку с пойманным после долгих мытарств крошечным лягушонком. — Дай посмотреть, — Карл ринулся к брату, пытаясь разглядеть животное. — Осторожно, не дай ему сбежать, — сказал Клаус, протягивая руку, чтобы его близнец мог разглядеть блестящую темно-зеленую голову. Четырехлетний мальчик с восхищением рассматривал их добычу. — Думаешь, Гунтраму он понравится? — спросил Карл. — Конечно, понравится! Он разрешит нам его оставить. — Но Гунтрам уехал, — печально возразил Карл. — Он вернется и позволит нам его завести, — убежденно сказал Клаус, не сомневаясь, что их воспитатель скоро приедет назад и всё снова станет нормально. — А что, если ведьма не соврала и он действительно рассердился на нас? Мы плохо вели себя. — Гунтрам рассердился не на нас. Он рассердился на папу, и он прав. Папа привел домой ведьму! — защищал свою позицию Клаус. — Мы делали Гунтраму много плохого. В тот вечер ты разбросал свою одежду! — Я всё собрал, когда он мне сказал. А ты не хотел мыться и не доел ужин, — возразил Клаус. — Это была вареная рыба! Ты сам скормил свою часть Мопси! — Да, но в отличие от тебя я не пачкал ковер. Гунтраму пришлось его чистить! — Он сказал, что это был несчастный случай! Он не рассердился! — защищался Карл. — Он уехал, потому что мы плохие. — Он уехал, потому что папа плохо с ним обращался! И Стефания! Папа привел эту тетку, и она заняла комнату Гунтрама. Мы должны ее оттуда выгнать! — крикнул в ответ Клаус. — Как? — Я не знаю. Папа ненавидит, когда мы орем или не слушаемся его. Он уезжает, когда мы его доводим, как тогда, когда мы были в Риме или в том месте с Микки Маусом. — Когда он теряет терпение, он обычно зовет Гунтрама присмотреть за нами. — Правильно. Мы должны довести его, тогда он извинится перед Гунтрамом и Гунтрам вернется, — поведал Клаус план, который зрел у него с тех пор, как две недели назад они вернулись из Лондона и обнаружили, что их воспитатель ушел, все его картины сожжены, и, мало того, портрет «их всех», как сказал Клаус, когда увидел его, был конфискован отцом, утверждавшим, что «вы испортите его, хватая грязными, неуклюжими руками. Получите его назад не раньше, чем вам исполнится 35 лет». Теперь эта картина висела в личном кабинете их папы, а им было запрещено заходить туда всего лишь из-за нескольких листочков с папиного стола, которые они однажды изрисовали! Жизнь так несправедлива. — Папа разозлится на нас и будет кричать. А кричать он может долго, — Карл предпочел предупредить импульсивного брата о возможных последствиях, прежде чем они примут решение. — Я больше боюсь, когда на нас сердится Гунтрам. Помнишь, как он заставил нас подметать весь двор, потому что мы раскидали кучу листьев, которые тем утром сгреб Йоханнес? — «Если вы достаточно взрослые, чтобы уничтожить всю утреннюю работу садовника, вы достаточно взрослые, чтобы всё исправить», — сказал Карл, подражая голосу Гунтрама. — Мы до вечера собирали листья! Папа кричал на Гунтрама за то, что он заставил нас так много работать! — А Фридрих кричал на папу за то, что он испорчивает нас. — Портит, — поправил Карл брата. — Ну извини, мистер Умник, — насмешливо сказал Клаус. — Так что, действуем? — Конечно, но как? — Первым делом избавимся от няни. — Папа разозлится на нас. У этой есть какая-то там степень по детям. — Она такая скучная с этой своей степенью. А ты знаешь, что это такое, степень? — Что-то несъедобное. Дай мне, теперь моя очередь его держать. — Осторожно, — Клаус аккуратно пересадил лягушонка в сложенные ковшиком ладони брата. — Класс! Мягонький, но мокрый, — засмеялся Карл, почувствовав, как животное, двигаясь, щекочет ему ладони. — Думаешь, у нас получится? — Нас двое, а папа один. Он ничего не сможет сделать против нас. * * * У двух сербских телохранителей был перерыв. Юные принцы снова куда-то исчезли — сбежали от своей новой американской няни, но сербы не волновались за них. Скорее всего, в отсутствие своего воспитателя дети снова затеяли какое-то озорство. Поиски этих чертенят — дело няни, а у них перекур. Они с трудом выносили ее педантизм, предпочитая держаться от нее подальше. — Эти двое выглядят очень довольными собой. Уверен, они что-то замышляют, — фыркнул Ратко, увидев, что двоих мальчишек, насквозь мокрых и по уши в грязи, ведут к черному входу. — Да ладно тебе. Они всего лишь дети, — сказал Милан, закуривая новую сигарету и прислонившись к одной из машин, припаркованных в гараже. — Клаус Мария что-то прячет в кармане. У меня дома трое детей, и я могу определить, когда они чего-то затеяли. Без Гунтрама эти двое очень опасны. Не доверяй им. — Яблоко от яблони недалеко падает, Ратко. Пора герцогу заняться этими двумя, — ухмыльнулся Милан. — Хотя он с ними заработает немало седых волос. — Гунтрам с ними обращался строже, чем герцог! В качестве босса я сто раз предпочту Горана, чем Гунтрама, — засмеялся Ратко вместе с ним, позабавленный этой мыслью. — Да, парень знал, как их построить. — Когда мы были в Риме с герцогом и детьми, в иные моменты мне хотелось сесть на первый же самолет и улететь в Ирак. Эти двое вечно орали и вели себя отвратительно. Они доводили няню до помешательства, потому что им хотелось встречать Рождество с Гунтрамом, а не с отцом. Нет ни одной их нормальной фотографии из Евродиснея, потому что они всё испортили. Я сбился со счету, скольких нарядов лишилась сука из-за того, что они хватали их грязными руками и проливали на них сладкую газировку. Больше чем уверен, что эти мальчишки могут вызывать у себя рвоту по желанию. Наш педиатр говорил, что маленькие дети умеют такое делать, — с заметным удовлетворением сказал Ратко своему другу. — В прошлый раз, когда я присматривал за Гунтрамом на каникулах в Лондоне, это тоже было совсем не просто! — возразил Милан. — Да неужели? Гулять по Лондону, ходить в оперу и выпивать с Иваном Иванычем? — ухмыльнулся Ратко, которому было обидно, что Милану всегда достается легкая работа. Выгуливать Гунтрама совсем не то же самое, что терпеть двух мелких паршивцев и одного большого. — Обломов забавный, когда у нас с ними мир. Он клянется, что ничего не знает о местонахождении Гунтрама, и я ему верю. — Еще бы! Горан запугал его до усрачки, после того как он попался на уловку Ольги Репиной в Лондоне полтора года назад. О чем он вообще думал?! Он знает эту ведьму лучше, чем кто-либо другой. — Уже если на то пошло, она бы не тронула и волоска на голове Гунтрама. Горан был прав, позволив ей подойти к нам. Откуда он мог знать, что наш герцог так бурно отреагирует на сообщение Гунтрама, что он хочет нарисовать тот треклятый портрет ее дочери? — Да уж, у этого парня нет инстинкта самосохранения. Каким надо быть идиотом, чтобы сказать герцогу, что ты нарушил его прямой приказ. — Готов поспорить, она хотела с помощью портрета обвинить Гунтрама в связи с Репиным, чтобы его казнили за измену: сказать герцогу, что они любовники или что-то в этом роде. Я просто уверен! Она рассчитывала на то, что он будет молчать. На минуточку, я получил £10 000, чтобы держать рот на замке! Но Горан использовал ситуацию, чтобы разорвать все контакты между Гунтрамом и этим чертовым русским. Во всем этом беспорядке виноват герцог. Он слишком сильно прессовал мальчика, — сказал Милан. — В любом случае то дельце в Минске научило Обломова не залупаться на нас. — Так ему и надо. — Верно. — Клянусь, они протащили в дом лягушку, — задумчиво сказал Ратко, вспомнив, как осторожно Клаус совал руку в правый карман брюк. — Для няни или для отца? Ставлю сто франков на няню. — Для отца. В шкаф, — принял Ратко пари, доставая деньги из бумажника. — Слишком избито. Думаю, они задумали что-то грандиозное, — ухмыльнулся Милан, показывая банкноту. * * * С каждой фрикцией Жан-Жак все глубже погружался в блаженное забытье, наслаждаясь ощущением сильного мужчины над собой. «Боже, Алексей просто великолепен», —пронеслось у него в голове; он почувствовал, что тот собирается изменить угол и вознести его на следующий уровень наслаждения. Жан-Жак взглянул на Алексея: его голубые глаза были полуприкрыты от удовольствия, он уперся сильными руками в кровать, чтобы не раздавить миниатюрного любовника своим весом. Жан-Жак потянулся к Алексею, взъерошил короткие волоски у него на загривке и зарылся пальцами в гриву на макушке. И застонал, больше не в силах сдерживаться. Алексей мог заниматься любовью часами, оттягивая кульминацию, сводя Жан-Жака с ума сочетанием необузданной страсти и железного контроля над своими желаниями, доводить его до предела удовольствия, а потом просто остановиться и начинать все заново. В тот день, когда они впервые занялись любовью в погребе Кёнигсхалле, Жан-Жак почувствовал себя так, словно был девственником до встречи с этим русским великаном, который выглядел и вел себя как ягненок, но когда дошло до секса, превратился в самого невероятного любовника, какого Жан-Жак только встречал в своей жизни. «Алексей как наркотик — одна доза, и тебе хочется еще и еще, — подумал он, тяжело дыша, когда они кончили. — У них там в КГБ спецкурс по этому делу, что ли?» Однако во всем этом было что-то подозрительное — не то чтобы он жаловался, — начиная с того, что вечером Алексей без предупреждения объявился в квартире Жан-Жака, хотя ему полагалось быть по каким-то делам в Иране, с банкой настоящей осетровой икры (экспорт которой запрещен с 2002 года) в одной руке и букетом цветов в другой. Странно, очень странно. Сегодняшнее представление не было похоже ни на ревнивую выходку Алексея, ни на одну из его «поисковых операций» по розыску воображаемого любовника под кроватью или в духовке. — Алексис, так ты мне скажешь, что это было? Почему ты здесь и чему я обязан таким праздником? — Мы просто немного раньше отмечаем 14 июля. Разве это не твой национальный праздник? — невинно отозвался Алексей. — Алексей Григорьевич, ты что-то задумал. Я хорошо тебя знаю. — Я? Я всего лишь хотел немного побыть с тобой! Прошлую неделю я провел в очень неприветливом месте и летел двадцать семь часов, чтобы сегодня быть здесь! — Ты забыл упомянуть, что сделал большой крюк в Ростов, чтобы достать икру. На вкус она как белужья, но я не уверен — прошло много лет, с тех пор как я ее пробовал. — Она и есть белужья, Жан, — быстро сказал Алексей, обрадовавшись, что можно на некоторое время отвлечь внимание любовника. — Я знаю кое-кого, кто убил бы за нее, — хихикнул Жан-Жак. — Иранцам следует этим воспользоваться. — Сохрани эту банку для себя. Иранскую икру можно купить и здесь. Я хотел привезти что-то особенное со своей Родины. — Где ты ее взял? Разве не надо быть большим мафиози, чтобы ее купить? — Не обязательно. В пекарне Анатолия. Не знаю, где он ее берет. — В пекарне? — удивился Жан-Жак. — Именно. Думаю, он знает кого-то, кто знает кого-то, кто знает еще кого-то, у кого троюродный брат знаком с подпольным поставщиком. — На банке написано «Malossol». — Да, это русское слово, означает «слабосоленая». Кто-то, должно быть, украл эти банки с фабрики. Это дикая икра, не с фермы. Она намного вкуснее. Я купил специальную сумку, чтобы держать ее в холоде, и взял с собой в салон самолета. Таможенника пришлось подкупить. Уже в Цюрихе в какой-то момент мне показалось, что меня все-таки поймают, но женщина передо мной начала спорить с офицером, потому что у нее нашли шесть пачек сигарет, и меня пропустили. Я прилетел в Ростов из Тебриза, чтобы встретиться с товарищем времен войны. У него сейчас пекарня и четверо детей. Лучший офицер снабжения, какого я когда-либо встречал. Мы обычно шутили, что он способен переправить водку через талибский лагерь. Он достал эту банку меньше чем за сутки. Берет только наличными, никаких кредиток. — Только не говори своему боссу, что ел ее. А то у него случится припадок. — Нет, я и Гунтраму привез немного. Она в холодильнике у меня в квартире. Ее можно хранить еще пять недель. — Бедняга, на этот раз он всё окончательно испортил. Это было только дело времени — когда у Гунтрама закончится терпение, — вздохнул Жан-Жак, его обида на герцога, за то что он принял сторону своей жены в явном случае притеснения на рабочем месте, была почти забыта. — Он делает всё возможное, чтобы исправить это. Михаэль Делер говорит, что герцог собирается развестись с ней. — То, что он от нее избавится, это хорошо, но я не думаю, что Гунтрам вернется, даже если герцог приползет к нему и попросит прощения. Он переступил черту, когда на его глазах женился на этой вульгарной шлюхе. Господи, меня мутит, стоит только вспомнить об этом! — Гунтрам тоже довел герцога до предела! — с горячностью возразил Алексей. — Он водил дружбу с Репиным, хотя я ему много раз говорил, какая тот мразь! Гунтрам отверг все мирные предложения, которые делал ему герцог! — Что у тебя за проблема с этим русским? Он просто коллекционер живописи! И ничего странного, что он увлекся Гунтрамом. А герцогу стоит ценить то, что у него дома, а не бегать налево! — У меня нет проблем с этим русским, Жан-Жак. Просто он плохой человек! — солгал Алексей. — Настоящий говнюк! — Ладно, ты знаешь русских лучше, чем я. Но твой драгоценный герцог всё разрушил, когда привел в дом ту вульгарную, низкопробную шлюху! — Сука не шлюха! — вышел из себя Алексей. — Она теперь герцогиня! — Ты сам слышал, что сказал? «Сука не шлюха»? А кто она тогда? Постаревшая супермодель, нуждающаяся в стабильном доходе? Годы — огромное бремя, если нет таланта. — Ты не должен так отзываться о герцогине! — Почему бы и нет? Я там больше не работаю и не обязан терпеть их идиотизм. Как еще назвать женщину, которая получает €10 000 в месяц за поставку девушек твоим друзьям-банкирам? Как назвать женщину, которая получает драгоценности за то, что ее трахают пару раз в месяц, если нет больше ничего доступного, и ее можно вызвать, предупредив всего за два часа. Всё это продолжалось с 1993 года. Ее отправили в отставку, потому что он был с Гунтрамом. — Не нам осуждать, как его светлость выбирает друзей, — надменно сказал Алексей. — Алексей, любовь моя, грань между лояльностью и глупостью очень тонкая. Порой я волнуюсь за тебя, — Жан-Жак нежно поцеловал любовника в висок. — Ты уже подобрал подходящее помещение? — неожиданно спросил Алексей, и тревоги Жан-Жака ожили. Вот оно. Теперь, когда Алексей зарабатывал денег больше него, он хотел, чтобы Жан-Жак сидел дома, подальше от соблазнов. — Нет, я еще не нашел то, что бы мне понравилось. Есть одно место у озера с прекрасным видом, и арендная плата приемлемая, но пока не знаю. Далековато от престижных районов. В общем, я не уверен. — Да, конечно. Это важная инвестиция для тебя. — Дело не в деньгах, милый. Я думаю над предложением частной немецкой телевизионной сети работать судьей на одном из их конкурсов. Что-то об обычных людях, пытающихся готовить как профессионалы. Я знаю одного из организаторов, он был в Bocuse D'Or, когда я его выиграл. Неплохо, но ничего экстраординарного. У него есть ресторан в Берлине, и он подумал, что ремейк «Адской кухни» — неплохая идея. Питер говорит, что у меня достаточно темперамента, чтобы зажечь публику, и хочет, чтобы я судил некоторые испытания. — Телевидение, Жан? — кисло спросил Алексей. «Черт, меньше всего мне нужно в этой жизни, чтобы он снимался в программе, где полно горячих моделей и так называемых поваров, готовых отдаться за совет, как сварить яйцо!» — Да, надоело писать книги, хочется чего-нибудь посложнее. Я выиграл три мишленовские звезды и хотел бы вернуться в десятку лучших ресторанов мира. Но пока не уверен. Я отошел от этого бизнеса в 1996 году. Это почти двенадцать лет. Но мне сорок семь, и мне еще есть что предложить людям. — Почему бы тебе не вернуться к герцогу, Жан? Он даст тебе повышение и возможность делать на кухне всё, что пожелаешь. Герцогини там больше нет. — Дело в том, что я не хочу возвращаться, chaton. Весь последний месяц я общался с бывшими коллегами, и люди скучают по мне. — Если ты начнешь работать как раньше, мы не сможем видеться. Ты проводил в том ресторане по шестнадцать часов в день! — Да, будет трудно, пока я не наберу толковых людей. Это вообще кошмар! Я только недавно решил открыть свой ресторан и уже получил 145 резюме! Пришлось делать предварительный отбор. Еще мне поступило предложение об участии в другой телепрограмме, посвященной здоровью. Это из-за моей книги «Высокая кухня для сердечных больных». Гунтрам был самой замечательной подопытной свинкой. Жану-Мари она тоже очень понравилось. Идея состоит в том, чтобы готовить несколько блюд и сразу снимать. Получается всего один рабочий день в неделю. Планируется снимать программу в Париже, но я настаиваю на том, чтобы делать это в Пуатье, где находится ресторан Жана-Мари. Этот человек научил меня всему, что я умею, поэтому люди должны узнать о нем. — Я скучаю по тебе, Жан, — Алексей решил использовать тактику умоляющего котенка. — С тех пор как ты стал одним из начальников департамента стратегического планирования (что бы это ни означало), ты постоянно работаешь или ездишь в командировки. — Я пытаюсь обеспечить тебе лучшую жизнь! Это преступление? — Разве я об этом просил? Я заработал на своих книгах больше, чем ты! — Жан, давай не будем ссориться из-за такой банальной вещи, как деньги. Я только прошу тебя подумать о возвращении в замок. Мальчики очень по тебе скучают, особенно Карл Мария. Мистер Элзэссер сказал мне, что он постоянно спрашивает о тебе и отказывается есть блюда из слоеного теста, которые сделал не ты. — У мелкого определенно есть вкус. Ханс совершенный остолоп в том, что касается слоеного теста. Он просто не в состоянии его освоить. Если он станет покупать его в супермаркете, то сделает всем большое одолжение. Я никогда бы не подпустил его к своему. — А тот твой малиново-йогуртный торт! — фальшиво вздохнул Алексей, довольный тем, что выбрал правильный курс: апеллировать к эго Жан-Жака. — Да, мальчишки любят его, как и Гунтрам. Ему можно его есть, там почти нет жиров. — Вы с ним говорили, перед тем как?.. — Нет, и это меня беспокоит. Ему известно, что я не в большом восторге от герцога. Гунтрам сказал утром, что поедет к тебе, а днем передумал? Это очень странно, и я уверен, что герцог, как обычно, говорит далеко не всё. Бедный мальчик истратил всю свою карму в многочисленных перевоплощениях, пока жил с этим человеком. Я до сих пор не понимаю, как милый и добрый парень смог пять лет терпеть этого ненормального немца — ведь единственное его достоинство это деньги. Он совершенно несексуален, скучен до слез, страдает манией величия, эгоист и ограниченный педант, который умеет говорить только об экономике, финансах и истории. Настоящий динозавр! — Любят не за что-то, а просто так, — прошептал Алексей. — Тем не менее Гунтрам любил и до сих пор любит герцога. Я не знаю, из-за чего они поссорились, но причина была очень серьезной. Горан знает, но ничего не говорит. Хайндрик говорил что-то о фотографиях бывшего любовника, но это как-то мелко. — Этот человек — мудак с большой буквы «М». Он похерил все свои шансы на примирение с Гунтрамом, приведя эту шлюху в дом. Вообрази, она заставила бедного парня покупать шампанское, цветы и сотни свадебных мелочей! Но герцог и пальцем не шевельнул, чтобы это прекратить! Фактически он велел Гунтраму слушаться ее! Я бы заставил его съесть свое чертово кольцо! — Возможно, герцог пытался добиться от него реакции. — Реакции? Ну конечно, после того как Гунтрам подбирал свадебные цветы, он должен был прыгнуть на шею Линторффа и умолять принять его обратно! Ты тупой или притворяешься? У этого мальчика больше достоинства, чем у всех вас вместе взятых! Я больше чем уверен, что именно она подставила Гунтрама с этими отвратительными фотографиями! Она и та шлюшка, Лизетт! Сука ненавидела мальчика с тех пор, как переехала в замок! Многие годы она мечтала занять это место, но Линторфф отделался от нее квартирой в Риме и деньгами на телепрограмму! Я так рад, что ее унизили этим портретом. Так ей и надо! Ведьма! Она каждый день натравливала герцога на Гунтрама, и он ей позволял! — Жан, серьезно, давай не будем ругаться. У меня свое мнение по этому поводу. Это был безумный ход со стороны герцога, но он мог сработать. — Ну конечно! Бей меня, кусай меня, смешай меня с грязью, и я буду любить тебя больше? Идиоты, вы все идиоты! Я рад, что он ушел и начнет новую жизнь вдали от этого ублюдка. У него в одном мизинце больше таланта, чем у всех вас! — Жан, ты же знаешь, я не хочу ссориться с тобой из-за того, что не имеет к нам отношения. Это их проблема, и мы не должны вмешиваться, — сказал Алексей, возвращаясь к своей первоначальной тактике, так как понял, что эта дорога приведет к тому, что его самое большее через десять минут выставят из квартиры — Жан-Жак был полностью на стороне Гунтрама. «Господи, а ведь Жан терпел ведьму только ради того, чтобы оставаться с Гунтрамом и детьми. Если он не отравил ее, то только потому, что цианид испортил бы вкус блюда». — Подумай, как будут счастливы мальчики, если снова увидят тебя, — сказал Алексей, обняв разъяренного любовника. — Гунтрам много раз говорил, что они очень по тебе скучают. Тот, кто занял твое место, не пускает их на кухню и тем более не разрешает готовить то, что они приносят из огорода и сада. Карлу не хватает того, что ты иногда позволял ему готовить. — Взбить пару яиц — это еще не готовка, — буркнул уже наполовину убежденный Жан. — Разумеется, нет, он просто учится у тебя. Разве сам ты не учился у того старика в Пуатье? — Да, благодаря Жану-Мари я первый раз попробовал нормальную еду. Моя мама была фанаткой консервированных супов и сосисок. Похоже, что феминизм и кухня несовместимы. По счастью, у отца был грузовик и однажды он отвез меня в ресторан Жана-Мари. Тот угостил меня брокколи, и тогда я понял, что в жизни есть еще что-то кроме «Доширака». Я тебе рассказывал, что после школы я бегал к нему мыть полы и складывать салфетки, чтобы просто пообедать там? — Нет, никогда, — очень тихо сказал Алексей. — Думаю, Карл такой же, как ты. — Это были тяжелые времена. В девять лет я весил 27 кг и голодал весь день. Я никогда не ел дома. Было действительно невозможно впихнуть в себя то, чем нас кормила мама. Моя сестра думала точно так же. Никогда не замечал, что, навещая маму, я приезжаю только к чаю, никогда на обед или ужин? Я не могу понять, почему она так плохо готовит! У отца был хороший овощной магазин, но она не могла даже нарезать морковку! У нее никогда не находилось времени готовить, потому что она всегда была занята своей школой или частными учениками. Мои мятежные годы прошли на кухне в ресторане Жана-Мари. Каждый вечер, с тех пор как мне исполнилось тринадцать лет. — Должно быть, тебе было нелегко, — с сочувствием сказал Алексей. — Я хорошо понимаю, через что проходит Карл Мария, — вздохнул Жан-Жак. — Почему бы тебе не поговорить с господином Элзэссером? Фридрих согласится на всё, лишь бы ты снова возглавил кухню в замке. Теперь, когда суки нет, Гунтрам вернется. Мы везде его ищем; герцог очень волнуется за него. Я уверен, что Гунтрам устремится сюда, как только узнает, что ее больше тут нет. Он души не чает в этих малышах, и когда снова будет здесь, ему потребуется такой друг, как ты. Алексей затаил дыхание. «Бомбы сброшены. Теперь остается только ждать». — У меня есть определенные карьерные устремления, — мягко возразил Жан-Жак. — Я хочу открыть свой ресторан. — Где еще ты сможешь готовить для самых могущественных людей мира? Помнишь, как ты обрадовался, когда к герцогу приезжал тот знаменитый виолончелист? — Да, он был настолько любезен, что попросил о встрече с шеф-поваром, — усмехнулся Жан-Жак. — Он подписал для меня свой диск в обмен на мою книгу. — Ты действительно хочешь проводить по шестнадцать часов на кухне с двадцатью придурками, которые портят твои творения, пока ты споришь с инспектором здравоохранения или налоговиком? И всё это ради еще одной мишленовской звезды? Хочешь терпеть брюзжание этих пресыщенных бездарных критиков? Если бы они могли готовить, как ты, они были бы на кухне, а не за столом. — Он должен извиниться, — твердо сказал Жан-Жак. — Прости? — Герцог. Он должен извиниться за то, что я терпел от его жены. Она сказала, что мне надо поучиться у профессионалов! — Его светлость будет целовать тебе ноги, если ты вернешься. С тех пор как ты уволился, он стал еще ужасней. Готов поспорить, он тогда поссорился с Гунтрамом, потому что ведьма довела его до ручки, а су-шеф испортил его ужин. Характер и желудок связаны. — Больше, чем ты можешь себе вообразить, chaton. — Не мог бы ты сообщить свои условия Фридриху? Я уверен, что герцог готов дать тебе прибавку и дополнительные привилегии, — предложил Алексей, целуя Жан-Жака. — Ладно, сегодня я повидаюсь с ним, но отныне он никогда больше не будет проверять список моих покупок. И герцог должен извиниться. Урок смирения пойдет ему на пользу. «Ты, конечно, прав, любовь моя, — подумал Алексей, углубляя поцелуй. — Миссия выполнена: шеф-повар возвращен. Теперь Горан должен избавиться от суки, а Михаэль — найти Гунтрама. Стало намного лучше, когда мы перестали посвящать в наши планы Фердинанда. Он ворчит, как старуха, а герцог сводит всех с ума!" Продолжение следует