О доброте и сострадании жаб и лягушек

*** Брат сделал незаметный знак, и Клаус понял, что они начинают приводить свой план в исполнение… Мисс Форд отчитывала мальчишек за игры в грязи, как вдруг Карл Мария без предупреждения разразился необычайно бурными слезами прямо посередине кухни. Услышав его рыдания, повара побросали работу, а няня ошеломленно уставилась на него, недоумевая, что же такого ужасного она сказала. Присев перед младшим братом на корточки, она попыталась его успокоить, но Карл завыл еще громче и повалился на пол, в точности так, как делала его подруга Генриетта в школе. Его вопли сразу же привлекли внимание Фридриха и телохранителей, в том числе нового, Сорена Ларсена, который оторопело смотрел на развернувшуюся перед ними сцену. — Что за шум, мисс Форд? — строго спросил Фридрих. — Не понимаю, в чем дело, мистер Элзэссер! Я всего лишь поругала детей за игры на пруду, где, как им известно, им находиться запрещено! — в отчаянии сказала она, молясь, чтобы Клаус не последовал примеру брата. — Вы оставили детей одних рядом с водой? — Всего на пять минут! — Я поскользнулся в грязи! — крикнул Клаус, присоединяясь к спектаклю: воспользовавшись тем, что внимание присутствующих было сосредоточено на его брате и Фридрихе с няней, он украдкой посадил лягушонка в пустую банку. Его можно забрать позже, когда повара будут готовить ужин, не обращая внимания ни на что, кроме блюд. Сегодня ночью в спальню мисс Форд наведается гость. Хорошее начало, чтобы довести отца. Но его уловка не осталась незамеченной. Жан-Жак, выглянувший из кабинета Фридриха, ухмыльнулся, увидев, как мальчик что-то прячет в одну из его провансальских фарфоровых банок. «Меньше всего мне нужно, чтобы эти чертята лазили в мои продукты». Но он ничего не сказал и лишь невозмутимо наблюдал, как новая няня спорит с Фридрихом по поводу ее обязанностей и невоспитанности детей, а Карл и Клаус вопят во всю глотку. «Если у них не получится стать банкирами, они всегда могут пойти выступать на The X Factor. Я понятия не имел, что они умеют так орать. Значит, история о том, как они довели отца в Риме, не преувеличение. Должно быть, они устроили там настоящее представление… Поневоле поймешь Ирода». — Мисс Форд, нам стоит обсудить всё это в библиотеке. Я работал школьным учителем задолго до вашего рождения и уверяю вас, если детей хорошо мотивировать, они останутся там, где вы их оставили, — сквозь стиснутые зубы проговорил Фридрих, после того как американка обвинила его в том, что он совершенно не разбирается в детской психологии. — Господин Шене, не могли бы вы подождать меня несколько минут? — Разумеется, господин Элзэссер, — ответил Жан-Жак, с интересом наблюдая за всхлипывающими мальчишками, чей безутешный плач волшебным образом сменился тихим обиженным поскуливанием. «Отличная работа. Тянет на Оскар». — Пойдемте-ка на улицу, дети, — скомандовал он, когда охранники ушли, а горничные поспешно разбежались, испугавшись, что одной из них придется присматривать за герцогскими сыновьями. Су-шеф сглотнул и стал проверять голубей, не сомневаясь, что Жан-Жак обругает его за то, что подливка не той температуры и в ней слишком много лука-порея. Выйдя на задний двор, он повел мальчиков в сад; за ними, держась на расстоянии, следовал Милан. — Ты возвращаешься, Жан-Жак? — с надеждой спросил Клаус, вытирая нос рубашкой. Он взял ягоду малины, которую дал ему француз. Карл сделал то же самое. — Посмотрим. — Останься, ну пожалуйста! Ханс готовит не так, как ты, и он не умеет делать такие торты, как у тебя! — умоляюще сказал Карл. — Я должен поговорить с Фридрихом, а у вас, братцы, с ним проблемы, если я правильно понимаю. — Нам не нравится няня. Нам нужен только Гунтрам, — сказал Карл, беря следующую ягоду. — Су… ведьма уволила вашего воспитателя. — Знаем. Папа должен извиниться, и тогда он вернется. Гунтрам всегда прощает нас, если мы что-нибудь ломаем, — сказал Клаус. — Мы должны заставить папу это сделать. А он не извинится, пока ему не потребуется вернуть Гунтрама, — пояснил Карл, и Клаус пихнул брата локтем за то, что выболтал их план. — Что? Жан-Жак свой! — Вы двое еще хуже, чем я думал! — усмехнулся Жан-Жак. — И ваш грандиозный план заключается в том, чтобы поссориться с собственным отцом? — Не с ним. С няней. Мы хотим Гунтрама! — Папа не выносит, когда мы плачем, и всегда бежит к Гунтраму. — Гунтрам говорит, что папа не умеет просить прощения. — Если вы уже в четыре с половиной все это знаете, я бы не хотел попасть в список ваших врагов через десять лет. Ладно, я помогу вам. Я тоже хочу, чтобы Гунтрам вернулся. Мальчишки запрыгали от восторга, услышав, что взрослый согласился следовать их плану, но Жан-Жак шикнул на них, и они присмирели. — Я хочу знать, что вы положили в мою бесценную банку для специй. — Это лягушка. Мы поймали ее в пруду. Гунтрам разрешит нам ее оставить. — Ясно. Но почему вы не отдали ее Фридриху, а спрятали в моей кухне? — Мы хотели сначала использовать ее для дела. — Ладно, пока она не прыгает на мои блюда, это не моя проблема, что вы с ней делаете. Но ей нужно место, где спать, и я думаю, что у меня есть на примете идеальный домик для... Как вы ее зовете? — Господин Лягушонок. — Так это «он»? Жаль, а то можно было бы назвать Стефанией. Впрочем, бедный лягушонок такого не заслужил… Ладно, пойдемте со мной. Вы должны налить ему немного воды, а завтра утром вернуть в пруд. Это ясно? — Да, Жан-Жак, — с серьезным видом кивнули братья. * * * Благодаря положению, которое занимал в этом доме, Жан-Жак с уверенностью открыл буфет, в котором хранили повседневный сервиз для ужина. Удовлетворенная ухмылка играла на его губах, когда он рассматривал белую фарфоровую супницу; Медуза, оказавшаяся перед его глазами, пялилась на него в ответ. Он достал ее с самой высокой полки и повернулся, чтобы вручить трофей мальчишкам, которые с благоговением взирали на золотые ручки и символ Меркурия на крышке. — Господину Лягушонку в ней будет очень уютно. Этот фарфор от Розенталя, придуманный для покойного Джанни Версаче, — достойный дом для вашего уважаемого зеленого друга. — Разве это не новая посуда Стефании? — спросил Карл, пока Клаус с бесконечной осторожностью опускал лягушонка под приоткрытую Жан-Жаком крышку супницы. — За нее платил ваш отец, но если она захочет ее после развода, я куплю ей новый набор. Этот довольно дешевый, по моему мнению. И если посуда побьется, это не станет большой потерей. — Она очень хрупкая. Фридрих жаловался папе, что Аннетт и Биргитт за последнее время перебили кучу посуды и фужеров, — сказал Клаус. — А папа разбил много новых коньячных бокалов, и Стефания очень сердилась на него. — Он ставил их на самый край камина в библиотеке, и они падали, — с готовностью пояснил Карл, обрадовавшись, что может быть полезным. — Новый стеклянный графин упал со столика рядом с дверью его кабинета. Ратко сбил его, когда открыл дверь, но папа сказал, что это несчастный случай. — Так что это не проблема. Всякое случается, и эта Медуза была плохой девчонкой, превращала людей в камень; лучше держать ее подальше отсюда, — завершил разговор Жан-Жак, прежде чем дети выболтали бы ему еще больше личных деталей о его бывшем, нет, новом работодателе. — Теперь пойдите к какой-нибудь горничной и попросите ее помочь вам переодеться. Если отец увидит вас в таком виде… Хихикая, мальчишки убежали со своим новым сокровищем. «Удачи, мисс няня. Для поисков тут лишь резиденция площадью всего 10500 квадратных футов и 60 акров сада». Жан-Жак молниеносно схватил за рукав проходившего мимо главного дворецкого, Дитера, и заставил его посмотреть на содержимое шкафа: — Вы можете объяснить, что это такое? — Это новый обеденный сервиз. Герцогиня заказала его в декабре. — А где мейсенский Schwanenservice? Тот, которым его светлость пользуется ежедневно? — Упакован и хранится в подвале. — Почему он все еще там? — Потому что его заменили сервизом «Греческие богини». — То есть вы говорите мне, что герцог вынужден есть на этом, хотя герцогини уже нет в замке? — Господин Элзэссер не делал никаких распоряжений на этот счет. — И какие у вас отношения с его светлостью? — иронично спросил Жан-Жак. Дитер побледнел. — Schwanenservice — один из самых старых образцов сервизов! Классика. Семья Линторффов пользуется им с 1815 года, и вы знаете, насколько его светлость привержен традициям. Используйте хотя бы Wellenspiel Relief! На чем вы подаете официальные ужины? — С тех пор как уехала герцогиня, у нас только один, — робко ответил Дитер. — Только не говорите, что вы используете этот кошмар! — Используем. — Вы родились во второй раз в эту ночь, Дитер. Достаньте кобальтовый B-Form и позвоните в Красный Крест или «Каритас». Возможно, они сделают нам милость и заберут все это, — он показал на шкаф. — Я должен сперва спросить разрешения у господина Элзэссера. Управляющий он, а вы требуете от меня, чтобы я выбросил сервиз стоимостью двадцать пять тысяч евро. — Сделайте, как вам велено, Дитер, — сказал Фридрих, подходя к ним. — Я забыл сказать вам, чтобы вы заменили столовую посуду. Он подождал, когда дворецкий уйдет, а потом попросил Жан-Жака пройти с ним. Было всего четыре пополудни, когда Фридрих вернулся к себе в кабинет в сопровождении повара-француза, а он уже чувствовал упадок сил. Он очень устал от всего пережитого за последнее время. Сердце болело за Конрада: тот извелся от беспокойства за Гунтрама и был на грани нервного срыва, как всегда скрывая свои чувства под маской холодности и равнодушия. Судебная тяжба со Стефанией и ее тактика, заключавшаяся в том, чтобы извалять имя Конрада в медийной грязи (которую она сама очень любила), несомненно, вносили вклад в его состояние. «Я обезумел, когда увидел документы, в которых он отказывается от опекунства над моими сыновьями, Фридрих. Я понял, что на этот раз все кончено. Я не собирался распускать руки. Самое большее — накричать на него, потому что он был груб со Стефанией; но когда Гунтрам объяснил, что она пыталась использовать моих мальчиков как своих новых обезьянок, я почувствовал себя полным болваном. Доктор сказал, это большая удача, что у меня под рукой оказались его таблетки. В противном случае у Гунтрама мог случиться еще один сердечный приступ, и он бы не пережил его. Я едва не уничтожил то, что люблю больше всего на свете, и не единожды, а дважды». Эти слова все еще звучали у Фридриха в голове, когда он сел за стол и предложил Жан-Жаку занять второе кресло. — Я рад, что вы вернулись к нам, господин Шене. — Я хотел бы прояснить несколько моментов, прежде чем приму решение. — Слушаю вас. — Во-первых, герцог должен принести извинения. Моя квалификация достаточно высока, чтобы ко мне относились с уважением. — Его светлость глубоко сожалеет об обстоятельствах, связанных с вашим уходом. Мы работали вместе более двенадцати лет, и у меня никогда не возникало сомнений в вашем профессионализме и преданности своей работе, господин Шене. Я слышал, как герцог говорил герцогине, что вы художник и вам необходимо предоставить полную свободу. Я уверен, что его светлость поговорит с вами завтра утром. — Второе. Я сам составляю список продуктов. Выделяйте мне на закупки 20 000 франков в месяц, и я буду делать это сам. Я согласен, что вы проверяете мои расходы, но вы не будете указывать мне, какие трюфели покупать, господин Элзэссер. — Как пожелаете, господин Шене, — проворчал Фридрих, жертвуя потерей контроля над шеф-поваром ради благополучия своего мальчика. — Как вы понимаете, я не могу подавать на том фарфоре, какой используется сейчас, и ожидаю, что старые сервизы вернут в употребление в ближайшее время. — Да, конечно. — А это мои финансовые условия, — сказал Жан-Жак, протягивая лист бумаги Фридриху; тот побледнел, когда увидел написанные на нем цифры. — Я также хочу один свободный день в неделю, чтобы летать в Кёльн или Париж записывать телевизионные программы. Хочу продолжить свою карьеру. Фридрих глубоко вздохнул. Дело не в деньгах. Конрад должен уяснить, что он не центр Вселенной. «Это урок для всех нас», — подумал он. — Хорошо, господин Шене. Мы очень рады, что вы снова с нами. Когда вы сможете приступить? — Прямо сейчас. Должен же кто-то спасти этих бедных птиц, — сказал Жан-Жак, протягивая руку. — Разумеется, — Фридрих вернул ему рукопожатие. * * * — Думаешь, она найдет нас? — спросил Карл брата. Они прятались в большой мансарде. — Нет, она глупая. Гунтрам бы нашел, но она — нет. — И что дальше по плану? — Мы будем сидеть здесь, пока не придет папа. Ты слышал, что сказал Жан-Жак. — Набросимся на него грязные? — с надеждой спросил Карл. — Точно! И мы можем забрать супницу после того, как запустим лягушонка ей в постель. — Но только когда папа наорется, что мы грязные и мокрые. Не до этого, — заметил младший брат. Клаус быстро уловил скрытый смысл слов брата. Если уж Карл решился на что-то, он становится еще шкодливее Клауса и упрямым до невозможности. Жаль, что люди, обманутые сияющей улыбкой Карла и его вежливостью, об этом не подозревают. — Во время ужина, — ответил он. — Принц Лягушонок такой славный. Может, нам подарить его папе? — предложил Карл, гладя животное по голове, видневшейся из ладошек брата. — Он же любит лягушек и жаб. Папа рассказывал мне, что когда он был маленьким, у него дома жили лесные саламандры. * * * Во второй половине дня герцог Виттшток и Адольф цу Левенштайн встречали Альберта фон Линторффа в аэропорту, в зоне прибытия частных самолетов. Необходимость закончить детали, касающиеся встречи с людьми из «Темплтона» и другими банкирами одиннадцатого в Санкт-Петербурге, заставила их проработать весь вечер накануне отъезда Адольфа и Конрада в Россию. Альберт слетел по трапу, чуть ли не перепрыгивая через ступеньки от удовольствия при мысли, что кузен наконец-то спустил свору своих адвокатов на эту ужасную женщину. Все возвращалось на свои места, и он был более чем согласен с мнением Фердинанда: «Потребовалось некоторое усилие, чтобы до тупоголового Конрада дошло наконец, каким бредом всё это было. Гунтрам прекрасно справляется с ролью как наставника, так и Консорта. Большая часть последних стратегий Михаэля почерпнута из дипломной работы Гунтрама, и наши цифры выглядят очень хорошо. Кстати, парень был совершенно прав, говоря, что надо оставить в покое аргентинские поля. Прибыль ошеломляет, несмотря на попытки правительства выкачать из нас как можно больше. По-хорошему, нам следовало бы заплатить ему комиссионные. Не говоря уже о том, что Адольф практически обожает его, после того как Гунтрам позволил князю умереть с сознанием, что он прощен. Господи, да я бы на его месте плюнул старику в лицо!» Поток воспоминаний прервался, стоило Альберту лишь взглянуть на Конрада. Заранее заготовленная шутка «Развод тебе идет» умерла у него на устах, когда он увидел его запавшие глаза и поникшие плечи. «Надо было похитить Гунтрама в тот же день, когда я услышал, что сука въезжает в замок, и забрать в Турин, невзирая на его протесты. Каролина успокоила бы его, и он был бы избавлен от необходимости общаться с этой шлюхой». — Конрад, Адольф, здравствуйте, — поприветствовал он их и обнял кузена. — Армин вернется к работе со следующей недели. — Отлично — Делер уже соскучился по своему рабу, — отстраненно ответил Конрад. — Едем ко мне, да? Моника сказала, что повар вернулся. — Это невероятно хорошая новость. — Завтра утром мне придется унижаться перед ним, извиняясь за Стефанию, — проворчал Конрад. — Тебе приходится это делать не впервые, но на этот раз по такому замечательному поводу, как мой желудок, — ухмыльнулся Альберт. — Могу поделиться опытом, как успокаивать разъяренную жену, хочешь? — Это всего лишь повар, — пробормотал Конрад, первым садясь в лимузин; Адольф с Альбертом обменялись многозначительными взглядами за его спиной. — Очень обидчивый, очень, — шепнул Адольф, потом залез в машину и сел напротив Конрада. По дороге в замок Адольф рассуждал о финансовом положении «Леман Бразерс» и совместном плане кредитных организаций по оздоровлению этого банка до того, как американское правительство будет вынуждено вмешаться, чтобы спасти его от краха. Но Альберт заметил, что Конрад не слушает Адольфа и смотрит в окно, больше интересуясь пейзажем, чем разговором. — Я не дам им ни цента, Адольф. Это их проблемы. Я буду помогать лишь нашим братьям и не собираюсь отвлекать ресурсы на помощь людям, которые не разделяют наших убеждений. — Если вмешается ФРС, это будет полный крах для некоторых наших друзей. Нам совсем не нужно расследование Конгресса США. — Им следовало прислушаться к нам еще в 2006 году и поумерить свою жадность. Предпочитаю поддерживать нашу национальную промышленность и развивающиеся страны. Я попросил Фердинанда, а теперь прошу и вас сделать обзор потребностей наших компаний в капиталовложениях. Нам необходимо всеми силами не допустить роста безработицы — рабочий класс не должен платить за просчеты элиты. Я еду в Санкт-Петербург лишь затем, чтобы оценить, насколько отчаялись наши друзья. Большой лимузин остановился у парадного входа, и Конрад с ужасом увидел, как откуда-то выскочили его дети, мокрые и с ног до головы покрытые грязью. С криками «Папа, папа!» близнецы бросились к нему обниматься, портя его костюм перепачканными руками. — Что вы делаете здесь в таком виде? К этому времени вам полагается уже помыться и ложиться спать! — крикнул Конрад. Альберт и Адольф предусмотрительно отошли подальше. — Мы хотели увидеть тебя! — набычился Клаус, обиженно тараща голубые глаза. — Ты не любишь нас! — воскликнул Карл, решив перейти в наступление. — Тебя никогда нет дома! — взвыл он, и его брат быстро присоединился к нему, завывая еще громче. — Замолчите! Это неприемлемо! — рявкнул Конрад, но дети зарыдали еще пронзительнее. — Разве так ваш наставник учил вас себя вести? — хотел сказать он, но не смог закончить предложение, потому что услышав слово «наставник», мальчишки впали в настоящую истерику. — Ты уволил Гунтрама! — Это ты виноват, что он ушел от нас! — Стефания сказала, что это ты! У входа толпились сбежавшиеся на крик слуги и няня, с ужасом обнаружившие, что плачущие и очень грязные мальчики вцепились в герцогский пиджак. Фридрих слышал этот шум, но предпочел остаться у себя в кабинете, где проверял цифры по поместью в Ницце, все больше укрепляясь в решении начать наконец капитальный ремонт террасы. — Мисс Форд, это так вы следите за детьми? Они должны быть уже готовы ко сну! — прикрикнул Конрад на няню, и она вздрогнула. — Уведите их! — раздраженно добавил он, оторвал от себя Карла и обнаружил, что Клаус сосредоточенно вытирает нос о штанину его брюк. С трудом сдерживая отвращение, он отцепил мальчика от своей ноги и, пробормотав: «Извините, пожалуйста, чувствуйте себя как дома, друзья мои», как ураган, унесся в дом, чтобы переодеться. — Похоже, кое-кто никогда не видел капризничающих детей, — ухмыльнулся Альберт, когда няне и слугам удалось наконец увести плачущих мальчиков в дом. — Как хорошо, что у меня девочки, — хмыкнул Адольф. — Они свирепо дерутся друг с другом, зато всегда выглядят так, словно сошли с обложки журнала. — Когда у тебя пятеро, они так или иначе все равно становятся грязными. О да, невидимая работа наставника... Такого, как сейчас, мы раньше не видели. Гунтрам всегда их чем-то занимал и следил за их опрятностью. — Я рад обнаружить, что эти мальчишки все-таки обычные дети. Они всегда вели себя настолько идеально, что я начинал сомневаться в своих родительских навыках… Мне послышалось, или Конрад сказал «рабочий класс»? — Тоже незаметная работа Консорта, — хохотнул Альберт. — Как бы то ни было, я согласен с нашим Грифоном: нам хватает своего дерьма, чтобы еще импортировать его из Штатов. — Где Горан? Я не видел его несколько дней. — Работает над тем своим проектом, но Конрад ничего не знает: нам от него нужны трезвые реакции. Он рассердился на Антонова: тот слетал в Тебриз и Ростов за счет банка. Пока он бесился, Горан смог незаметно исчезнуть, — усмехнулся Альберт, вспомнив историю, которую серб рассказал ему тем же утром, и истерику, случившуюся у его кузена из-за каких-то жалких 19 000 долларов. «Конрад как гейзер». — Ясно. У нас есть разрешение Magnus Comendator на это? — В нем нет необходимости. Как тебе известно, у нас имеется одобрение трех советников и Summus Marescalus. Изумленное выражение на лице Фердинанда всегда бесценно, — усмехнулся Альберт. — К тому же это моя территория. — Горан доказал все свои обвинения против этой женщины, и у меня не осталось сомнений. Пытаться навредить Консорту — всё равно что идти против одного из нас. Я рад, что решение наконец принято. — Согласен. Ну ладно, пойдем в дом. Я хочу чего-нибудь выпить перед ужином. * * * Конрад недоумевал, как его собственные дети смогли превратить мирный вечер с Альбертом и Адольфом в полную катастрофу. Ему было хорошо известно, что если мальчишки задумали устроить какую-нибудь пакость, они вкладывают в это всю свою энергию, но почему они делают это именно тогда, когда нет Гунтрама? «Клаус и Карл так хорошо ведут себя в присутствии моего котенка, но как только он уходит, они превращаются в двух гуннов». Донельзя уставший, Конрад отодвинул стеганое одеяло и забрался в постель. Он лег на правую сторону, поскольку даже после более чем двухлетней раздельной жизни с Гунтрамом все еще не мог привыкнуть спать посередине, как делал это больше двадцати лет до того, как его любимый стал с ним жить. Он повернулся и потрогал пустое место рядом с собой; его снова накрыло ощущение одиночества, а сердце ужалило раскаяние. «Где он может быть? Без лекарств, без денег, без друзей. А вдруг он совершил какую-нибудь глупость — как его отец? Он не может бегать туда-сюда с больным сердцем! Даже если он ненавидит меня, он знает, что я бы никогда не выбросил его на улицу, словно собачонку! Я написал ему письмо и оставил его под присмотром Фридриха! Что еще я должен был сделать? Ведь он знает меня достаточно хорошо и должен понимать, что мне нужно какое-то время побыть одному, чтобы все обдумать!» «Как он додумался прийти ко мне с этими мерзкими бумажками? Я никогда всерьез не намеревался отбирать у него наших мальчиков! Да, я взбесился, увидев те фотографии, но любой отец на моем месте повел бы себя так же. Гунтрам простил меня и сказал, что понимает! Я лишь хотел немного припугнуть его, чтобы он образумился, но всё пошло не так!» «Даже если он презирает меня, он должен вернуться ради детей. Они нуждаются в нем, а он в них. Не верю, что он считает себя просто их воспитателем. Он любит их безоглядно». «Это всё вина Гунтрама. Я молил его остановить свадьбу, но ему не было до меня дела!» Конрад вздохнул, уже предвидя впереди очередную бессонную, несмотря на усталость, ночь. «Хорошо, что это были всего лишь Адольф и Альберт». * * * Леденящий кровь вопль раздался в тот момент, когда трое мужчин выпивали перед ужином в библиотеке. Выскочив на главную лестницу, они увидели бегущих телохранителей, и Конрад всерьез заволновался, решив, что они что-то заметили на камерах наблюдения. Он бросился бегом на второй этаж, в детскую, и обнаружил, что Милан уже там, засовывает пистолет обратно в кобуру и презрительно смотрит на няню, истерично рыдающую посередине коридора. — Ничего серьезного, ваша светлость. Она говорит, что в ее комнате лягушка, — ухмыльнулся Милан, и двое других телохранителей фыркнули. — Это правда! Она большая и уродливая! — всхлипнула мисс Форд. — Это они принесли ее! Это они! — Может, они добыли вам мужа, — не удержался Милан — эта чопорная особа всегда критиковала его водительские навыки. — Бедняги! До сих пор верят в принцесс, — добавил он. Его товарищи хрюкнули от смеха. — Михайлович, возвращайтесь к работе! — раздраженно гавкнул Конрад: у него чуть сердечный приступ не случился и из-за чего?! — А вы найдите лягушку! — велел он двум посмеивающимся телохранителям. — Я увольняюсь. Прямо сейчас. Я устала от ваших засранцев! Они злобные и подлые! С меня хватит! — вульгарно крикнула Конраду няня. — Меня не волнует, что вы герцог. Никогда в жизни не видела такого равнодушного отца! Зачем вы заводили детей, если не любите их? Вы никудышный родитель! — Сегодня же покиньте мой дом, мадам, — холодно сказал Конрад и пошел проверить своих малышей. — Они спят, мой герцог. Их и из пушки не разбудишь, — сказал ему дежуривший у дверей детской спальни Мирко Брегович — недавно сделанное Гораном новое добавление к персоналу замка. — Ясно, спасибо. Конрад вошел в комнату, чтобы убедиться, что его мальчики крепко спят в своих кроватях. «Это выше моих сил. Я не справлюсь один». Вздохнув и чувствуя еще большую усталость, чем прежде, он вернулся в библиотеку; друзья посмеялись над случившимся, в шутку предположив, что эта лягушка — призрак Хуберта-из-Пруда (дословно «Хуберт фон Пруд». — Прим. пер.), Конрадовой жабы, которую он держал, когда ему было пять лет. Один из телохранителей прервал их ужин — лучший, что у него был за многие месяцы, и поданный на старом сервизе, — и сообщил, что они не нашли лягушки в комнате няни и что юные принцы проснулись и прибежали туда; одна из горничных вызвалась присмотреть за ними, потому что с мисс Форд случилась истерика, когда она их увидела. * * * Конрад поворочался в одинокой постели и повернулся спиной к пустой половине, стараясь не замечать ее. Внезапно в тишине спальни послышался знакомый звук. Он вскочил и включил ночник. Посередине комнаты, на ковре, сидела толстая жаба и лупила на него пустые глаза. Тихо выругавшись, Конрад сунул ноги в тапочки, беспокоясь, что животное наделает на пол. «Ладно, зато тайна лягушки-призрака раскрыта. И это всё время была жаба». Он очень осторожно приблизился к жабе, но она прыгнула под шкаф; Конрад понял, что бесполезно вставать на колени и ловить ее. А если он начнет двигать мебель, животное может пострадать. Он глубоко вздохнул и пошел в ванную за влажным полотенцем. Взяв одно из полотенец для рук, намочил холодной водой. «Бедная тварь, должно быть, страдает без воды. Завтра эти двое получат от меня по первое число за то, что мучили животное!» Он вернулся в ванную комнату, взял второе полотенце. Потом первое, мокрое, положил у шкафа, погасил свет и замер, карауля жабу. Конрад услышал, как животное еще несколько раз квакнуло. «Это странно: брачный сезон у них в апреле-мае», — подумал он, и в этот момент жаба прыгнула на мокрую ткань. С великой осторожностью Конрад накрыл ее другим полотенцем, поднял мокрый ком и приоткрыл тот угол, где предположительно должна была быть голова. «Точно, это жаба», — решил он после беглого осмотра. — И что с тобой прикажешь делать? Идти ночью километр до пруда мне что-то не улыбается, — вслух сказал он. Жаба снова квакнула, и Конрад внимательно посмотрел на нее. Невольная улыбка проглянула на его суровом лице. — Нет, ничего не выйдет. Это работает только между лягушками и юными принцессами. А ты у нас жаба, я — старый герцог, если ты вдруг не заметил, парень. О, я знаю, что нам нужно. Он опять вернулся в ванную и, держа животное, открыл кран. — Китайцы говорят, что если у человека в доме живет кто-то из твоих собратьев, ему должна улыбаться удача, а его любовь никогда не исчезнет. Ты мог бы мне помочь в этом смысле, а я открою окно, и, возможно, ты что-нибудь поймаешь. Мне действительно очень не хватает одного человека, и сейчас я готов принять помощь от кого угодно. Конрад, конечно, не ожидал от жабы ответа, но она громко квакнула два раза и, прыгнув в ванну, нырнула в воду. Он сделал из полотенец маленькую горку, чтобы жаба, если пожелает, могла выбраться на сушу, и открыл окно. — Не квакай ночью, и тебя не выгонят. Возможно, ты принесешь мне удачу. Он ухмыльнулся. «Это новая степень падения, даже для меня. Я прошу совета у жабы. У Калигулы для этих целей была хотя бы лошадь». Конрад закрыл дверь; из ванной послышался еще один громкий квак. «Вот и договаривайся с животными». Откинув одеяло, он нырнул в постель. «Завтра моим сыновьям не поздоровится. Наказания Гунтрама покажутся им праздниками, когда я закончу с ними». Он почувствовал каждую косточку спины, пока извивался, пытаясь найти удобное положение. Наконец закрыл глаза. Сквозь сон услышав звонок, Конрад на ощупь нашел телефон и рявкнул в трубку: — Линторфф! — Доброе утро, господин Линторфф, то есть герцог, — произнес нервный голос с русским акцентом. — Боюсь, я вас разбудил. Этот номер мне дал господин Обломов. — Что на этот раз? — Моя фамилия Рублев, я врач. Я сейчас в Санкт-Петербурге, прилетел утренним рейсом из Парижа, с Вандомской площади, — запинаясь, сказал мужчина. — Да, неплохое место, — холодно ответил Конрад. «Что такое опять с Иваном Ивановичем? Одного урока ему было мало? Ненормальные русские!» — У меня там был пациент. Молодой человек, двадцати шести лет. Я осматривал его 29 июня. У него сердечная недостаточность, и он был в плохом состоянии из-за того, что не принимал необходимых лекарств. Я дал ему кое-что, чтобы держать под контролем его тахикардию и задержку жидкости. Последняя может вызвать серьезные осложнения, если оставить ее без лечения. Ему требуется как минимум неделя полного постельного режима и никаких стрессов. Господин Обломов попросил меня сообщить вам об этом; он передает вам свое почтение. — Понимаю, — только и мог ответить оторопевший Конрад. — За этим молодым человеком есть кому присмотреть? Или, может быть, ему требуется еще что-то? — С ним был господин Борис Арсеньев. Полагаю, господин Репин поехал туда несколько дней назад, но я не уверен. Я просто врач, который хочет начать все заново, — смущенно признался мужчина. — Господин Рублев, передайте господину Обломову, что я увижусь с ним завтра вечером в Санкт-Петербурге. Он знает где. Скажите ему, что вам можно сопровождать его. Нам здесь всегда нужны хорошие врачи. — А моя семья? — Я тоже семейный человек. Пусть они будут готовы уехать из страны к двенадцатому числу. Мы поговорим завтра. Спасибо. Очень признателен вам, сэр. — Благодарю вас, мой герцог, с нетерпением жду нашей встречи, — сказал доктор, но Конрад уже отключился. Он не знал, что ему чувствовать. Немыслимое облегчение, потому что его котенок жив и снова принимает лекарства. Болен, но поправляется. Гнев, потому что Гунтрам повел себя по-идиотски, побежав за помощью к Репину. «Из всех мест на свете он выбрал это! Почему он не пошел к Горану или Алексею? Они предлагали ему убежище от меня!» Ярость, потому что этот русский посмел наложить свои грязные лапы на Гунтрама, воспользовавшись его подавленностью и плохим состоянием здоровья. На этот раз русский перешел все границы, и Конрад собирался покончить с ним и вернуть своего непокорного котенка. Собственные люди Репина готовы сделать за Конрада грязную работу, и его дражайшая супруга получит шанс сделать все, что хочет — у Ольги Ивановны в душе нет ни капли милосердия, и она сведет с мужем счеты раз и навсегда. Определенно, удача снова поворачивалась к Конраду лицом.