***
Я в молчании забинтовываю волчье бедро, не зная куда деть глаза. Короткие серые боксеры сидят идеально по фигуре Хейла, не оставляя никакого простора воображению. И то, что я сижу прямо между его ног, ничуть не помогает образовавшейся неловкости. Которую Дерек, впрочем, будто бы и не замечает. Маленькая серебряная пуля лежит на его ладони, перекатываясь из стороны в сторону. Он зачарованно смотрит на то, как свет отражается от ее аккуратных боков. — Значит, ты опять повздорил с бывшей подружкой? — говорю я, пытаясь хотя немного снять напряжение, повисшее в комнате. — Кажется, она серьезно настроена прикончить тебя, — Дерек поднимает на меня глаза и продолжает молчать. — Скотт раскрыл мне твою трагическую биографию. Сочувствую, дружище, — я делаю завершающий узел на бинте и тихонько похлопываю его по ляжке. Оборотень напрягается от прикосновения и внимательно осматривает меня с ног до головы, будто взвешивает последние слова. С чего бы мне не быть искренним? Все близкие сгорели в ужасном пожаре — а спичку подожгла бывшая девушка. История душераздирающая. Да и на угрюмую молчаливость Дерека благодаря ей открывается новый взгляд. Наконец, он медленно и осторожно кивает головой. Спасибо, мол. Но не твое дело. — Так что, неужели во всем Бейкон-Хиллз не нашлось другого ветеринара, готового перевязать волчью лапу? — я поднимаюсь на ноги и протираю руки мокрым полотенцем, украшенным россыпью багровых разводов разных размеров. После этого оно стремительно летит в корзину для мусора. — Не то чтобы я жаловался, но следующий прием старины Стайлза придется оплачивать. Пицца подойдет — желательно, пепперони. Уголки губ Дерека дергаются. Это что, была его улыбка? Я усмехаюсь и качаю головой. Забавный он парень, этот Дерек Хейл. — Кейт, наверняка все еще поджидает тебя дома, — говорю я, проводя рукой по затылку, — Можешь на ночь остаться здесь — отец на дежурстве до самого утра, — в глазах оборотня почти проблескивает благодарность, но вместо «спасибо» он снова кивает. Я подхожу к ноутбуку и листаю бесконечный список фильмов. Обычный вечер среды всегда проходит за просмотром достойного кинематографа. И сегодняшний ничем не отличается от остальных. Лишь тихое волчье дыхание доносится до слуха, каким-то волшебным образом звуча в унисон с проснувшимися кузнечиками. — Надеюсь, ты в достаточно хорошем настроении для экзекуций на электрическом стуле и для Тома Хэнкса, — радостно говорю я и включаю «Зеленую милю». Сейчас и увидим, насколько каменное у этого волка сердце.***
Дерек возвращается через два дня. Раны незначительные, но я все равно тщательно обрабатываю их спиртом, пока он втягивает воздух сквозь сжатые челюсти с тихим шипящим звуком. Мышцы на его изумительно красивом теле начинают играть каждый раз, когда их касается холодная вата. А я наблюдаю, окончательно околдованный безупречностью бледных конечностей. Мы смотрим «Криминальное чтиво» и едим какую-то дрянь быстрого приготовления. Губы Дерека пару раз изгибаются в усмешке, каждую из которых я жадно ловлю глазами. И никогда еще мне ничего так не хотелось, как увидеть больше, еще больше выражений его чуть измятого, но выразительного лица. В темноте я украдкой рассматриваю правильный острый нос, наблюдаю за движениями широких темных бровей, гадаю, какова на ощупь щетина, обхватившая волчий подбородок. И дважды я почти тяну руку в его сторону, тут же в испуге ее отдергивая. Слишком уж близко к изголовью кровати Дерек в этот раз уселся. Когда заканчивается фильм, он пару минут неподвижен, словно осмысливает то, что увидел. Точно сказать, что происходит в волчьей голове невозможно, но иногда я замечаю, как в его глазах цвета леса отражается грусть. Тогда мне хочется обхватить его за плечи и крепко сжать, забрать хоть малую толику его боли. Вместо этого я молча застываю, не осмеливаясь нарушить повисшую тишину. А потом Дерек уходит. Бесшумно выскальзывает из открытого окна, оставляя за собой лишь привычный запах крови, пота и пихтового леса. А я, словно ненормальный, бегу закрыть за ним створки, чтобы не дать аромату раствориться в ночной свежести. Каждые два дня он возвращается, словно выучив расписание ночных дежурств моего отца. И все повторяется снова. Его кровоточащие раны и многозначительные кивки головой. Пару раз он использует мой душ и один раз готовит что-то на моей кухне, оставляя после себя безупречную чистоту. Ничто в доме не говорит о его присутствии, кроме него самого. Зато об отсутствии будто бы кричит каждый угол. Я чувствую, что становлюсь отчаянно зависимым, отчаянно нуждающимся в его кровавых вещах, разбросанных по моему полу и в его запахе, наполняющем легкие перед сном. И каждый раз, когда его точеная фигура, взбирается на обшарпанный подоконник, моя грудная клетка будто наполняется теплым сливочным маслом. Тем временем жизнь вне моей комнаты не стоит на месте. Мы часто видимся, помогая Скотту выкарабкиваться из различных передряг. Мой ум и сила Дерека — вот и всё, что есть у моего лучшего друга против изобретательных орудий пыток семьи Эллисон. Мы работаем рука об руку, ни разу не заикнувшись о немом безумстве, происходящем в стенах моего дома. О свежеприготовленной пицце, которую он принес, когда в первый раз заявился ко мне без ран, оправдывающих его визиты. О двух приглушенных волчьих всхлипах за просмотром «Побега из Шоушенка», нарушивших привычную нам тишину. И о том, как нагло и безнаказанно мои пальцы гуляли по его щекам, как только он задремал. Мы молчим о том, что последнее время только эти размеренные безмолвные вечера спасали нас обоих от глухого и глубокого одиночества.