***
— А если серьёзно, по шкале от 0 до 10, насколько ты сейчас счастлив, а? — спрашивает Гарри, как только они сходят со сцены и садятся обратно в машину. Good Morning America стало полным хаосом. И это могло быть идеальным хаосом, так как они только что исполнили свой новейший удивительный сингл в Central Park в прямом эфире, но это был абсолютно катастрофический хаос, ибо Луи только что пришлось подтвердить беременность Брианы; даже если он и херово постарался, это всё равно подтверждение. — Что ты имеешь в виду, Гарри? — говорит Луи, кладя голову на холодное окно автомобиля. У Гарри новая фаза. Фаза, в которой единственный способ справиться с их положением — быть злым по отношению к Луи. Не то чтобы Томлинсон не заслуживает этого, он знает, что наверняка заслуживает — часть его даже радуется, что Гарри больше не молчит — но это, блять, всё равно пиздецки ранит. — Теперь все абсолютно точно знают, что ты не гей, — Гарри улыбается. — Разве это не то, чего ты хотел? Я имею в виду, посмотри, насколько сейчас идеальна твоя жизнь, да? — он поддельно аплодирует, и Луи остаётся просто закрыть глаза. — Чувак, — предупреждает Найл. — Нет, серьёзно, это же замечательно, не так ли? — Гарри продолжает. — «От одного отца к другому, мои поздравления, Луи». Что за удивительное предложение! — он усмехается. — Моя любимая часть была, когда женщина спросила у меня, как я себя чувствую… Потому что я чувствовал себя изумительно, лучше всех. Я звучал убедительно, правда, Ли? Ну, по крайней мере, более убедительно, чем Луи, когда он молол что-то про волнительные времена. В конечном итоге, я полагаю, актёр из меня получше, чем из него. — Хватит, Эйч, остановись, — говорит Лиам в защиту Луи. Томлинсон не нуждается ни в чьей защите, он в порядке, принимая удары самостоятельно. — Зачем мне останавливаться? — Потому что ты ранишь его намеренно, приятель. Это, во-первых, некрасиво, а во-вторых, не похоже на тебя, — говорит Найл. — Могу поспорить, он ебал Бриану тоже не просто так. Прозвучал громкий стук, и Луи даже не понял, что это звук удара его головы о стекло. Ну что ж. Луи уверен, единственное, что Гарри ненавидел больше, чем саму ситуацию, — то, как менеджмент решил разбираться с этим. Потому что это всё словно огромный праздник для них. Это то, чего они так сильно хотели. И Луи преподнёс им всё это на серебряной тарелочке. Господи, какой же он идиот. В конце концов Найл заставляет Гарри заткнуться, и, когда они доезжают до отеля, ухмылку Гарри заменяет что-то более натуральное, что-то более реальное. И самое худшее — то, что он отказался от своей фейковой улыбки и на его лицо снова вернулась бесконечная грусть. Гарри всегда был грустным. Луи был всегда грустным. Томлинсон ненавидит это. Он ненавидит это очень сильно. Так что, когда он возвращается в свой номер, он открывает первую маленькую бутылочку водки из мини-бара. Луи постоянно делил гостиничные номера с Гарри, а сейчас быть одному чувствуется… одиноко. Быть одиноким и бухать — никогда не было хорошим комбо, и Луи знает это, но не может ничем помочь. Когда злость уходит, на замену приходит боль. Просто боль и отсутствие Гарри, чтобы её уничтожить. Таким образом, всё, что остаётся — алкоголь.***
Вещи не потерпели существенных изменений в этом плане. Конечно, сейчас Луи чувствует и другое. Он снова чувствует любовь: к Стелле, к своей семье и друзьям, просто больше не к самому себе. Он также чувствует счастье, частично. Гнев и боль теперь не единственные чувства, которые он испытывает. И он рад, на самом деле рад. Но они всё ещё здесь. И он всё ещё одинок. Единственное изменение — это то, что тот мини-бар с маленькими бутылочками водки превратился в огромный тайник в его кабинете. Он знает, что ему не стоит пить, так как у него до сих пор похмелье, но уже пять вечера, и Лиам уехал домой. Стэн редко приезжает в Лондон, а Луи не будет проделывать весь путь до Донкастера, чтобы его друг посмотрел на него с жалостью в глазах. И он не собирается тревожить Зейна, потому что Томлинсон и так провёл все выходные у него дома, играя в PlayStation и испытывая херовенькие, но получше, чем у него самого, кулинарные навыки парня. Он вспоминает, что ему всё ещё потребуется ехать домой, так что он просто качает головой и берёт свое пальто. Луи может назвать этот день непростым, но не настолько тяжёлым, что его нельзя пережить трезвым. На часах полдесятого, когда он, наконец, набирается мужества, дабы позвонить маме и попросить её приехать в Лондон, пока он будет в США, в конце месяца. Она говорит: «Да, конечно, дорогой, я только попрошу Дэна организовать и подстроить график под девочек», — и после этого они оба замолкают. Потому что он знает, что будет дальше. — Ты закончил со своим избеганием? — она спрашивает, звуча невероятно устало. — Я… Я думаю, да, — Луи уже чувствует, как в горле формируется комок, и залезает под одеяло. — Солнышко, поговори со мной. — Я люблю его, — выпаливает он. — Так сильно, мам. Почему это не проходит? Года идут, а я… — плачу, он думает, — я посмотрел на него и. И… Он сжимает тёмно-синее одеяло одной рукой так сильно, будто вся его жизнь зависит от этого, а другой держит телефон. Его щёки уже пылают, поэтому он счастлив, что его мама по ту сторону трубки и в паре часов езды. Ему бы было так стыдно, если бы кто-то увидел, как он убивается по Гарри. Зейн — единственный, а это уже много. — Ох, малыш… — Мам, он… Он, кажется, в порядке, правда… Ну, с ним всё нормально, как… — если ты не перестанешь реветь, ты не сможешь поговорить со своей мамой. — Мам, знаешь, он, кажется, пережил всё. Он всегда был лучше меня в этом плане. — Это неправда, Лу, — голос Джей звучит истощённо, потому что она повторяет ему это уже очень долгое время. Она говорила это даже до того, как Луи встретил Гарри. Потому что, как вы видите, Луи всегда был слабым. И когда парень стал знаменитым, у людей всегда складывалось неправильное впечатление о нём. Они будто поменяли местами Луи и Гарри. Конечно же, Луи отличный актёр, поэтому он хорош в притворстве, но правда такова (была и всегда будет): Гарри сильнее него. Гораздо сильнее. Любой человек сильнее него. — Нет, мам, это правда. Ты же знаешь. Джей не отвечает довольно долгое время. Она просто позволяет ему ещё немного выплакаться, а он не может понять, сколько ещё жидкости может пролиться из его глаз по той же самой причине. И потом его мать говорит снова: — Энн звонила, — она звучит так неуверенно, будто сомневается, нужно ли Луи это знать. — Ч-что? — Гарри в Холмс Чапеле. Он дома. — Ох. — Ага. — Я правда, хм, не знаю, что, хм, сказать, — его голос терпит неудачу, и парню приходится откашляться, прежде чем закончить предложение. — Она сказала, что он спит на диване, — и почему это важно? — По-видимому, он тоже в отрицании. — В каком смысле? — Я предполагаю, что он так же шокирован, как и ты. — Ну, это понятно. Он увидел меня и Стеллу после очень долгого времени, и если бы его хоть чуть-чуть не трясло, он не был бы человеком. Я думаю, — Луи пытается посмеяться, но смехом это назвать вряд ли можно. Он рад, что Джей не обращает на это внимание. — Я думаю, он тоже скучает, — предлагает она. — О, я уверен, что он скучал по мне каждый день пребывания со своим парнем. — Господи, когда ты стал таким едким, Томлинсон? — Да, она рассказывала мне и об Алексе. Луи не тупой: он знает, что их семьи поддерживают связь на протяжении долгих лет. Если не все, то Энн и Джей так точно. Ну ещё, может быть, Джемма, потому что они были хорошими друзьями… Господи, Луи очень сильно скучает по Джемме. Он скучает по тем временам, когда они вместе подшучивали над Гарри и проводили время допоздна на диване в гостиной Энн, смотря телевизор, пока его парень навещал своих друзей и не мог быть замечен с Луи. Он скучает по её дерзким замечаниям, которые всегда заставляли его считать девушку своей родной сестрой. Он скучает по тому, как его сёстры подражали ей во всем. Дело в том, что, когда Гарри и Луи расстались, помимо самого парня он потерял всю его семью. Он потерял игровые ночи с Робином и его замечательные, замечательные советы. Он потерял сильную руку на плече, говорящую ему о том, каким отличным бойфрендом был Луи, как он не может дождаться полноценной свободы парней, чтобы весь мир увидел, какой мощной парой они были. И Энн. Он невероятно по ней скучает. Луи всё ещё улыбается, когда вспоминает, как она заставляла его заниматься садом с ней, пока Гарри готовил обед и занимал всю кухню. Он скучает по тому, когда они вместе планировали вечеринки-сюрприз на дни рождения Гарри, и по тому, как она обнимала его после долгого времени разлуки. Она звонила ему однажды. В день, когда родилась Стелла. Энн поздравила его, сказала, что он будет самым лучшим отцом для своей дочки, и что немного завидовала маме Брианы, так как думала, что она станет той, кто будет называть его дочь своей внучкой. После этого он не слышал её голоса. — Лу, ты здесь? — спрашивает Джей. — Да, прости. Алекс, точно. Что с ним? — он ненавидит даже говорить его имя вслух. Он также ненавидит факт того, что он это ненавидит, потому что это заставляет его чувствовать себя придурком. Луи изменил, Гарри двигается дальше. Конец истории, правильно? Ха. Если бы. — Не знаю. Вроде бы порядочный парень. — Конечно, он порядочный. Гарри не встречался бы с мудаком, — говорит он. — Знаешь, всегда знал, что он будет с кем-то встречаться, но никогда не рассчитывал на то, что встречу их вместе, — но, может быть, я заслуживаю этого. Может быть, однажды я даже получу приглашение на их свадьбу. — Я знаю, и мне очень жаль, но, возможно… — и вот оно. Вот эта пауза, которой он так боялся. Луи знает, что она скажет что-то такое, что ему точно не понравится. Всё потому, что она, как всегда, окажется права. — Возможно…? — Я имею в виду, возможно, это хорошо, что ты увидел это… — ему не приходится спрашивать «почему?», так как она продолжает. — Возможно, тебе тоже стоит найти себе кого-то? И Луи правда очень-очень жаль, он не хочет делать этого, но он скидывает вызов. Он пишет ей «прости», но не берёт трубку, когда она звонит снова три раза. Он уже теряет счёт того, сколько раз и с каким количеством людей у него был этот разговор. «Может, тебе стоит снова вернуться в игру?» — говорили они. Все они. Как будто он может просто пойти в бар и не искать там копну кудрей и зелёные глаза. Будто он способен дать кому-то ещё шанс снова. Будто он способен дать себе шанс. В конечном итоге он не удивлён, что Гарри исцелился. Потому что, что бы Гарри ни делал, весь мир на его стороне. У Луи был Гарри, а теперь нет. Ничего не поделаешь. Утром в среду случились две вещи: первая — Луи получает приглашение от Лотти на модный показ в Париже на следующей неделе, вторая — ему приходит сообщение от неизвестного номера:Мы можем встретиться и поговорить?
Луи не отвечает. Ему не нужен номер, чтобы знать, от кого это. Он вообще не готов отвечать на это. Так что он просто выключает телефон и берёт выходной на работе. Парень прогуливается по Лондону, и он уверен, что его поймали папарацци, когда он встречался с парочкой друзей с Х-фактора. Во второй половине дня Луи решает вернуться в лейбл, но сначала он заходит в уютную закусочную напротив своей работы, дабы выпить чаю. Там он снова начинает писать. Парню кажется, что прошли годы с тех пор, как он писал что-то. Последний раз был вроде бы с Лиамом для Зейна. И ему нравилось это, правда нравилось. Но сейчас ему хочется написать что-то не для кого-то, а просто для себя. За долгое время он чувствует себя умиротворённым и заказывает ещё одну чашечку чая.***
— Что, если я сделаю тебе больно, Эйч? — он спрашивает. Ему так сильно хочется, но он очень сильно напуган. — Не сделаешь, Лу, — подбадривает его Гарри уже в сотый раз за ночь. Гарри такой идеальный, правда, потому что он мог бы закатить глаза сейчас. Он мог бы отказаться от этого или посмеяться над тем, каким напуганным был Луи, делая это. Не только потому, что Гарри — мальчик, но и потому, что Томлинсон не знает, хорош ли он в этом вообще. Конечно, раньше он трахал девочек. Точнее, девочку. В старшей школе. И он всё делал для того, чтобы ему понравилось, правда, но потом у него не стоял так, как стоит сейчас. Гарри просто настолько идеальный и такой открытый для него, что ноги Луи начинают трястись. — Луи, — сладко говорит Гарри, поглаживая руками его лицо и убирая чёлку. — Посмотри на меня, — говорит он, и как Луи может не подчиниться? Девятнадцатилетний Луи чертовски боится любви, но… — Я люблю тебя, — говорит Гарри. — Очень сильно люблю. С этого момента всё становится намного проще. Это не скоординировано. Слишком много зубов и языка, он привык. Его первый палец дрожит, как и всё его тело, и немного холодно, но благодаря Гарри Луи кажется, что он делает всё правильно. После того, как он вводит первый палец, после того, как он понимает, насколько хорошо чувствовать, как стенки Гарри сжимаются вокруг его чёртового пальца, он может только представить, что будет, если в нём окажется его член. Луи начинает наращивать темп, ожидая, когда Гарри начнёт просить большего. Он как бы готовился к этому, так что он… узнавал, как всё работает. Для его мальчика не занимает много времени хныкать и просить быстрее и больше, «Лу, давай же», и Томлинсон пытается изо всех сил найти ёбаный презерватив. Он опрокидывает фонарик и теряет баночку со смазкой в их спальном мешке, а Гарри это сильно веселит. Каламбур, чёрт возьми. — Ой, закройся, мы в ёбаной палатке! — шепчет Луи. — Вернись ко мне, — хнычет Гарри, и парень повинуется, располагаясь между ног младшего. — Повернись, детка, — он читал, что таким образом будет не так больно. — Хочу видеть тебя. — Г… — Я готов, — говорит Гарри. Его большие зелёные глаза такие искренние. Луи выводит маленькие круги на бёдрах Гарри, изучая его лицо и пытаясь привести в норму собственное сердцебиение. — Я тоже, — шепчет Луи, сокращая, наконец, расстояние между ними и целуя его с такой страстью. Нет. Любовь. Луи был так влюблён. Он не признавался Гарри ещё три месяца после этого, но ему казалось, что тот и так знал. Гарри всегда знал. У него заняло всего пару мгновений, чтобы принять удобную позу и войти в младшего. И, о, мама дорогая, если это не самое лучшее, что когда-либо случалось с ним, тогда он не знает, что ещё. Они оба стонут и озвучивают абсолютно бессвязные мысли на протяжении всего времени. Луи хочет начать медленно, до сих пор привыкая к жару и тесноте, и всё ещё боится не только сделать больно своему мальчику, но и кончить слишком быстро, а Гарри царапает его плечи и руки, притягивая его ближе, лодыжки младшего переплетены на его спине. — Жёстче, — просит он. После этого Луи в силах продержаться ещё максимум минуту. Несомненно, на протяжении стольких лет они научились, стали лучше, но ту ночь Луи всегда будет помнить до мелочей, потому что после того, как они закончили, Гарри целовал его по крайней мере час, а потом улёгся комфортно в руках Луи, переплетая их ноги и подтягивая спальный мешок на плечи. Луи выводит сердечки на руке Гарри, когда тот начинает говорить снова: — Ты не думаешь… — он начинает. — Ты не думаешь, что… — Я не думаю что, Эйч? — Ты не думаешь, что то, что мы делаем — неправильно? Потому что, знаешь, люди говорят столько всего, слишком много разных вещей, и я просто, — он останавливается, затем поворачивается к Луи, смотря на него и держа его руку под сердцем. — Я просто думал… А что, если бы я был другим… Если бы я был другим… — Тогда мы бы не были вместе, — легко отвечает Луи. — Почему ты думаешь, что это неправильно? — спрашивает он, лаская лицо Гарри. — И даже если бы мы были неправильными, чем мы не являемся, нас не изменить. Луи не чувствует себя комфортно тем, кем является. Но ему комфортно с Гарри. И он не может позволить младшему думать, что что-то из этого — неправильно, потому что ничто в мире не кажется правильнее этого. Находиться здесь, в этой палатке, посреди ночи в Лидсе — самая правильная вещь, которую когда-либо делал Луи. — Я не могу измениться, — говорит Гарри, внезапное осознание написано на его лице. — Не можешь, малыш. И я не хочу, чтобы ты менялся. — Я тоже не хочу, — признаётся он. — Но если… Что, если… Вдруг, когда мы вернёмся обратно, всё усложнится, и…? — У нас всегда будет Лидс, — просто отвечает Луи. И он знает, что Гарри понимает, что он имеет в виду. У них всегда останется эта ночь, эта уверенность, этот момент, которые будут напоминать им о том, какими были они, и каким дерьмом, по сравнению с этим, было всё остальное. На следующий день они смотрят выступление Rise Against с песней Make it Stop (September’s Children) и танцуют вместе. Текст песни пронзает их сердца, и через некоторое время Гарри набивает их на запястье. «I can’t change» становится их с Луи новой мантрой. Пройдут года, и только тогда Луи поймёт, что то предложение говорило за них обоих; они не могли измениться, даже если бы и пытались. Не то, кем они были, не то, что они чувствовали друг к другу. Но всё было в порядке. — У нас всегда будет Лидс, — соглашается Гарри, прежде чем снова его поцеловать и провалиться в сон. Той ночью Луи держится за него изо всех сил и обещает никогда его не отпускать.***
По какой-то непонятной причине текст той песни застревает в голове у Луи, и это абсолютно мешает ему писать. Он смотрит на своё запястье, где ранее виднелись кавычки, которые сейчас потеряли свой цвет. Тяжело вздыхая, он смотрит на часы и понимает, что уже восемь вечера. Лиам, наверное, уже давно дома, как и другие работники компании. Они остаются до такого часа лишь тогда, когда кто-то записывается, а Луи не помнит, чтобы кто-то планировал запись на сегодня. Он всё равно идёт в здание 78Productions, просто чтобы убедиться, что ошибся. Когда он попадает туда, то видит, что дверь в кабинет Лиама наполовину открыта, и его друг разговаривает с кем-то. Он не может разобрать голоса, пока не подходит ближе. Ему даже не нужно заглядывать туда, чтобы понять, что Гарри здесь. Луи знает, что им придётся когда-то поговорить. Особенно если Гарри собирается возвращаться в скором времени в США, он просто… — Я снова записал «Don’t Let Me Go», — говорит Стайлс. — Правда? — Лиам не впечатлён, но ведёт себя вежливо. — Д-да, в сотый раз, — тот легко посмеивается. — Она не вошла в альбом, но, возможно, войдёт в следующий, если… — Ты знаешь, что он не будет его слушать, — говорит Лиам Гарри. Луи не должен подслушивать. — Если это то, почему ты здесь. Потому что хочешь его одобрения или ещё чего-то… Он не будет слушать его. Он не слушал и твой дебютный. — Ох, — и Гарри звучит… растерянно. — Хорошо. Я думаю, я понял. — Ага. — Как у тебя дела, Ли? — Гарри спрашивает, будто и в самом деле имеет это в виду. Очень похоже на него. — Как София? На секунду Луи думает, что Лиам расскажет ему о беременности, но тот не говорит. Потому что он — Лиам, и он боится до смерти сглазить ребёнка, рассказывая людям о его существовании, пока София хотя бы не будет на месяце шестом и у них никак не получится это отрицать. Луи никогда не думал, что Гарри когда-то окажется в категории людей, потому что они с Лиамом раньше были лучшими друзьями. Прямо как Луи, Лиам и Зейн. Но потом снова, Найл тоже был лучшим другом Луи, что заставляет его переосмыслить много вещей, что он и делал последние пару лет, доводя себя до потери ума. Может быть, они стали друзьями просто ради удобства. Может, они и не любили друг друга так, как думали, может, они научились делать это ради работы и картинки в целом. Может, они просто обманывали самих себя. Но потом Луи вспоминает, что нет, он просто параноик. Любовь между ними была так реальна. Это было тем, что держало их вместе, даже когда их разделял целый мир. Он просто испортил их дружбу, когда они с Гарри расстались. Или, может быть, это не полностью его вина: Лиам и Зейн всегда говорили ему это, Найл тоже пару раз. Но он — Луи, а Луи думает, что всё это — его вина. — У неё все хорошо. Она, кстати, спрашивала о тебе пару раз на протяжении, хм, лет. — Я скучаю по ней, — говорит Гарри, и Луи может почувствовать робкую улыбку на его лице, — я скучал по тебе, — и потом Томлинсон подходит немного ближе, замечая, как Гарри пожимает плечами. — Скучал по тебе тоже, Эйч, — признаётся Лиам, и они обнимаются. Луи стучит в дверь. — Ох, привет, Лу, — Пейн улыбается в его направлении, и Луи заходит в комнату, стараясь сдерживать себя настолько хорошо, как только получается. — Хэй, — говорит он, гордясь собой, потому что его голос не дрожит. — Привет, Луи, — неуверенно улыбаясь, говорит Гарри. Это первый раз, когда он слышит, как Гарри говорит его имя после долгого, долгого времени. Ему приходится сосредоточиться, чтобы его колени не дали слабину, и он не опозорился перед Гарри. — Мы можем, хм, поговорить? — спрашивает младший. Луи смотрит на Лиама долю секунды, и тот кивает. Луи правда не хочется этого делать. Не сейчас. — Конечно, — отвечает он, потому что даже после всего этого времени, после всего, что они пережили, он до сих пор неспособен отказать Гарри хоть в чём-то.