Семнадцать

Джен
R
Заморожен
68
123-OK соавтор
Dasha Nem бета
Размер:
115 страниц, 11 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
68 Нравится 61 Отзывы 22 В сборник Скачать

Часть 5

Настройки текста
− Где же гости? − спросила Маргарита у Коровьева. − Будут, королева, сейчас будут. В них недостатка не будет. И, право, я предпочел бы рубить дрова, вместо того чтобы принимать их здесь на площадке. − Что рубить дрова, − подхватил словоохотливый кот, − я хотел бы служить кондуктором в трамвае, а уж хуже этой работы нет ничего на свете.

«Мастер и Маргарита», М.А. Булгаков

I.

Ресторан «Небеса», Сочи, 7 февраля 2014 Длинная стрелка часов упала на пятидесятую минуту двенадцатого. — Не отвечает? Младший Брагинский задумчиво кивнул — темная челка упала на глаза — и сбросил вызов. — Думаешь, что-то случилось? — Сочи беспокойно потеребила пальцами одну из бесчисленных складок своего платья «в греческом стиле». Легкий белый шифон, перехваченный чуть выше талии серебристым поясом, трепетал от каждого движения, словно облако от ветра. Казалось, одно неверное движение — и оно соскользнет на пол. И тогда все увидят, что она всего лишь… всего лишь она. Девушка покосилась на безупречно выглядящего в простой темной «двойке» и явно не беспокоящегося о своих внешности и манерах Петра: «Ему-то хорошо, он в этом костюме словно на свет появился». — Не волнуйся, — произнес тот; несколько рассеянно, будто говоря сам с собой. — Ни за вечер. Ни за Софи. Она выбиралась и не из таких… situazione delicata. А гости… гости наши соизволят демонстративно «задержаться». Поверь, никто не придет вовремя. И ни с кем не придется общаться дольше, чем пару-тройку минут. К тому же это не полноценный прием с его строгим этикетом. Обвел взглядом бледнеющий с каждой минутой садик за панорамными окнами — за прошедший час февральский дождь сменился крупными и легкими хлопьями снега — и добавил: — Но к моему совету прошу отнестись с полнейшей серьезностью: не задавай ей лишних вопросов. — Про то, как она решила проблему с Джонсом или про то, как узнала, что эта проблема существует? В ответ Пётр лишь возвел очи горе — всем своим видом давая понять, что по многим статьям Сашенька всё еще осталась подростком, к тому же непуганым близким общением с матушкой-столицей. Ну, может для него это и было в порядке вещей, но вот самой Сочи взгляд Москвы — посреди ее рассказа внезапно остекленевший и уставившийся на ее чашку с недопитым чаем — запомнится надолго. Как и странно, будто издалека или из-под воды, прозвучавший голос: — Джонс возле гостиницы. У тебя возле дома тоже лишние глаза. В ресторан. Сейчас же. Там будет всё готово, — и уже «своим» голосом добавила. — Не прямой дорогой, разумеется. Но прямо сейчас. С моим незваным гостем я разберусь сама. Прерванная на середине слова девушка потрясенно уставилась на это зрелище, но в тот момент все вопросы благоразумно увяли прямо на языке. Тем более, что Пётр без разговоров, и даже не позволив лишний раз взглянуть на отца, мягко подхватил ее под руку, заставляя встать и направиться к выходу. И лишь когда Сочи с третьей попытки вставила на место ключ зажигания и мокрый асфальт впереди вспыхнул от света фар, ей удалось облачить свое недоумение в слова: — Как она помешает Джонсу, если уедет позже нас? А мое платье — всё же дома?! «И главное — кто ухаживает за отцом? Если Софья постоянно занята, людям такое не доверишь, а Петю, меня и остальных легко могут выследить эти самые «лишние глаза»? Ведь в таком состоянии наши тела уязвимы почти, как человеческие. Кто его кормит, делает уколы, купает? Да хоть просто ворочает с боку на бок вес в сто килограмм, чтобы не возникло пролежней?!» Невозмутимо застегивающий пояс безопасности Брагинский столь же спокойно ответил: — Если она сказала, что в ресторане всё будет готово — значит, всё будет готово. Касательно же первого вопроса — у неё свои пути. Советую не уточнять какие. Меньше таких вопросов она любит лишь вопросы про ее родителей… И, кстати, «Fugit irrevocabile tempus». Переодеваться, видимо, придется с армейской скоростью — пока спичка горит. — Но отец… кто за… — Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit. Но позже. Александра раздраженно надавила на педаль газа, заставляя мотор взреветь от досады.

II.

В «Гранд-отеле «R*», ресторан которого и был забронирован на эту ночь — их, разумеется, уже ждали. Вот только неожиданно выяснилось, что бронь была не только на банкет. Буквально считанные минуты назад кто-то оформил на их имя двухместный номер. На самом деле занятно было даже не это — долго ли сделать заявку или провести платеж через Интернет? — а сам факт наличия сейчас свободного номера и именно в этом отеле. Потому что под Открытие игр свободных мест в ни одной гостинице в округе не было. То есть совсем не было. Поэтому, открывая дверь в этот так удачно освободившийся номер, Саша уже даже как-то не слишком удивилась разложенному на постели мужскому костюму и своему вечернему платью — тому самому, которому полагалось находиться сейчас в её квартире. Документы и всё прочее, что им только могло понадобиться, тоже нашлось здесь же. Таинственный некто предусмотрел даже такую полезную мелочь, как две ванные комнаты. Чуть позже, следуя за администратором отеля к округло-многогранной призме «Небес», стоящей в стороне от главного здания, Сочи осторожно, стараясь, чтобы не расслышал идущий несколько позади Петр, поинтересовалась: — Нам случайно не приходила какая-нибудь посылка? — Нет, вам бы сообщили о ней сразу, еще при регистрации. — А в номер мог войти кто-то… кроме нас? Молодая женщина в темном по дресс-коду деловом костюме и наброшенной сверху легкой дубленой шубке бросила на нее такой взгляд, словно ей только что нанесли личное оскорбление или заставили усомниться во всем человечестве: — Только горничные. Все ключи электронные и имеют индивидуальную «прошивку». Сюда, пожалуйста, — распахнула она зеркальную дверь. Скосив глаза в отражение, Сочи заметила, что Петербург улыбается. — Всё, как и договаривались: павильон с отдельным входом, три часа, все три зала, шведский стол, фуршет без обслуживания. Вы точно уверены, что помощь вам не понадобится? Ведь гостей будет… немало. Помогавший чуть отставшей от товарок, но вполне довольной этим обстоятельством официантке надеть пальто, Петербург поспешил ответить сам: — Да, уверены. Но спасибо за беспокойство. И… — улыбнулся он, включая все свое обаяние. — Разумеется, все возможные недоразумения, вроде пары разбитых фужеров, будут оплачены. Как и положенный десятипроцентный бонус. — Ты хоть сам-то в это веришь? — иронично поинтересовалась Сочи, когда за администратором закрылась дверь, оставив их в здании ресторана одних. — Полагаю, что у Софи на счетах завалялась сумма несколько большая, чем цена даже всего здешнего сервиза. — Я про то, что все обойдется парой битых фужеров. Хорошо, если к утру ресторан не взлетит на воздух. — Ах, ты об этом… — обронил он, бросив взгляд на настенные часы, показывавшие без пятнадцати полночь, и слегка нахмурился. — Не думаю, что до этого дойдет. Большинство из нас друг друга, конечно, недолюбливает, но вот надевать кому-то на голову чашу с салатом сегодня — mauvais ton. — Кто вообще додумался лишний раз собирать эту «стаю товарищей» вместе? Причем мало того, что в одном городе, но еще и в одном помещении? — Полагаю, это было коллективное решение. А значит крайнего не назначишь. К тому же в столицу Игр «гости дорогие» приезжают сами по себе, без особого приглашения. Это же типичная «Vanity Fair». — Боятся сговора? — сообразила Сочи. — Подсуживания? — Помимо всего прочего, — рассеянно ответил Петр, набирая на телефоне какой-то номер. — Можно сказать, это что-то вроде знака уважения и демонстрации мирных намерений. Как отброшенное забрало или протянутая рука… «Я здесь, на виду, ни от кого не скрываюсь, ни за кем ни шпионю и открыт для разговора». — Кто-то этому верит? Кажется, шесть лет назад этот вовсе не помешало… — …но при этом в самом Пекине было спокойно и солнечно. — О! Да, это, конечно, многое меняет, — саркастично отметила Сочи. Брагинский невесело, одним ртом улыбнулся. Из телефона доносились длинные гудки. — Софье? — Да, Софи. Гудки умолкли и через пару мгновений пошли по второму кругу. Длинная стрелка часов упала на пятидесятую минуту двенадцатого. — Не отвечает?

III.

Москва явилась как привидение — внезапно, бесшумно и ровно в полночь. Пару мгновений назад площадка у двери была совершенно пуста, но стоило им обоим отвлечься и взглянуть на настенные часы, начавшие отбивать двенадцать раз — как резко дохнуло холодом, а в дверном проеме уже стояла Софья. Снежинки кружились вокруг нее, обсыпая волосы и плечи, широкие полы длинного пальто раздувались от ветра. Усмехнулась, пробегая пальцами по верхним пуговкам и открывая широкую бретель-петлю, плотно обвившуюся вокруг шеи: — Можешь выдохнуть, Петенька. И да, раздеться я могу сама. Судя по разом посветлевшим глазам и проступившему на лице румянцу — волновался тот куда сильнее, чем можно было подумать со стороны. Но своего воспитанника Москва знала лучше, чем кто бы то ни был. Возможно, даже лучше, чем он сам. Видимо, поэтому — несмотря на все перебранки и взаимные колкости — и позволяла ему называть себя «Софи». Это могло показаться забавным, но больше никто — даже отец! — не осмеливался называть Москву ее сокращенным человеческим именем. По крайней мере в ее присутствии. И при личной встрече Саша отлично поняла почему: разного рода уютные Сонечки или Софочки подходили Долгорукой как бензопиле — название «Дружба». Но если бессловесному инструменту приходилось отдуваться за пышный праздник по случаю трехсотлетия воссоединения Украины с Россией, то Москва могла убить любую попытку измывательства над своим именем одним только взглядом. Исключений из этого правила было ровно двое: Петербург (как уже было сказано) и… и Польша, упорно называвший Софью Андреевну «Зосей». Впрочем, по слухам двоюродный дядюшка Феликс сам по себе был «интересной личностью». Из числа тех, которым можно вообще всё — заплывать за буйки, переходить дорогу на красный свет, совать пальцы в розетку, раздражать Москву и отца… Даже периодически переодеваться в женскую одежду, имея при этом вполне обычную ориентацию. «Надеюсь, этот день не сегодня. Правда с нынешней-то «радужной» истерией… Назло ведь вырядится». Оставив пальто в гардеробе и поправив прическу, Москва легко взлетела по разделявшим их ступеням. Длинное облегающее платье красного цвета слегка блестело, напоминая чешую или змеиную кожу. Петербург подался было навстречу, но столица волной скользнула мимо него — в ближайший зал. Чуть прищурившись, быстро окинула его взглядом. — Тут все в порядке: сервировка закончена, беспокоить нас не будут, — произнес Брагинский, снова оглянулся на дверь, убедился, что «на горизонте» никого не видно и тоже поднялся в зал к решившей пройтись вдоль расставленных группами диванчиков Москве. — Еще бы, — подхватила она с одного из столов бутылочку с минеральной водой, чему-то усмехнулась и поставила обратно. — Учитывая, сколько я им за это пообещала. — Не стоит увлекаться, — мягким, слишком мягким тоном, давшим понять, что эта тема давняя и болезненная, возразил Петербург. — К том же слишком большая цена вызывает подозрения. — Как и слишком низкая. Не волнуйся, я редко ошибаюсь… при монетизации чьих-то моральных качеств. Включая праздное любопытство, — пожала Москва плечами и беззастенчиво стащила из ближайшей салатницы оливку-украшение. — Но ошибаешься. Например, с… Впрочем неважно, — «не упуская удобный повод промолчать», Брагинский сменил тему. — Как Джонс отреагировал на найденный в букете «жучок»? Отшутился? Или..? — Сказал, что это я его подбросила. А так… так он был мил. До дрожи мил, — недобро усмехнувшись, Софья прошлась кончиками пальцев по бретели на горле и поманила Сочи к ним поближе. — Соврал? — сощурился Петр. Похоже он бы совсем не удивился и такому повороту, при котором слова американца оказались кристально чистой правдой. Видимо он Москву тоже знал, как никто другой. — Не совсем. Похоже искренне не помнит. А учитывая, что сейчас он настолько плохо держит себя в руках, что подрался с охраной «Фишта»… сам понимаешь, что это означает, — Софья понизила голос до еле слышного. — Тебе всё объясню позже, — добавила она, заметив недоумение во взгляде Сочи, пытающейся вспомнить, чем Америка, навязчиво вручающий ей свой красно-белый букет, отличался от себя обычного. «Неужели и он?!» Впрочем, с ее стороны все эти гадания просто не имели смысла. Не настолько часто некой Александре Навагинской, воплощению город-курорта, специализирующегося на внутреннем туризме, доводилось общаться с неким Альфредом Джонсом. Да и вообще с воплощениями стран — подобные встречи мало кто в мире встречал с пониманием. Потому что ни одна страна не любит, когда ее территории подпадают под чужое влияние. А такое вполне возможно: говорят, сильные страны для более «слабых» воплощений — как магниты или огоньки для мотыльков. Недаром даже сестры России испытывали к нему не только родственные чувства — с той лишь разницей, что младшая, Наталья, навязчиво озвучивала их вслух, а старшая — Катря, Катруся — предпочла бы вырвать себе язык, чем признать излишний интерес к тому, кого качала в колыбели. Сам отец все намеки и откровенные высказывания с их стороны встречал шутками или старательно прикидывался слепоглухонемым бесчувственным козлом. Ему с лихвой хватало проблем и с другими своими женщинами. Возможно и сама Сочи поэтому и повелась на уговоры американца — видимо в какой-то момент мозг просто растекся лужицей от присутствия самой могущественной страны на планете. Даже сам разговор вспоминался сейчас с трудом. И этот факт был особо увесистым вкладом в копилку ее переживаний по поводу сегодняшнего вечера. Москва и Петербург конечно по численности населения обгоняли даже некоторые страны, но все же… все же сейчас ей особенно остро хотелось, чтобы у вершины этой лестницы с ней стоял отец, высокая и светлая громада… Голос Москвы донесся будто издалека: -… даже любезно соизволил на пару мгновений показаться лично, — Софья потянула за бретель-петлю, приоткрывая шею, и Петербург резко, со свистом выпустил воздух изо рта. — Подозреваю, что Джонс и этого не помнит. — Не знаю, что сказать. Правда. Похоже, надвигается идеальный шторм. А что и у того… ммм… есть фиксация на Иване? — И куда более сильная, чем у самого Альфреда. И я его даже не особо виню: сейчас для него крупный вассал, потенциально способный устроить бунт на корабле — не просто заноза в мягком месте, а смертельная угроза. — Ждешь провокаций? — Они уже идут без конца. Не от самого Джонса, конечно. Хотя, подозреваю, он сюда приехал далеко не бескорыстно, а чтобы добавить нам забот и здесь. Бьют по всем фронтам. А порвется, как всегда, в тонком месте. «А где у нас сейчас тонко — знают все… Интересно, она приедет?» — Думаешь, и тот выстрел в Беловежье — его рук дело? — Нет, — последовал короткий и уверенный ответ. — Почему ты так… Но Софья уже отвернулась и критически уставилась на Сашу, после чего без лишних разговоров начала поправлять на ней прическу и платье — с той железобетонной уверенностью в правильности такого поведения, какой обладают только матери или бабушки. И эта редкостная смесь бесцеремонности пополам с заботой заставила Сочи на миг вновь ощутить себя той неловкой девчонкой, какой она была при их первой встрече в конце 19 века. Тогда от черкесов на ее землях уже остались лишь тени, и крепостицы бывшей Черноморской Линии начали быстро обрастать дачами и виллами, отелями и лечебными пансионами. Протянулись дороги и набережные, появилась чистая публика. И однажды в ее дом зашла эта женщина — сияющая, как солнечный отблеск на волнах, возможно, самая красивая из всех, что Саше доводилось видеть, но чью красоту несколько портил слишком пронзительный для женщины взгляд и ядовитая насмешка, всегда таящаяся в уголках губ. От Москвы пахло чем-то горьковато-свежим, а ловкие пальцы оказались ледяными, когда она, закончив, обхватила ладони девушки своими. — Ничего не бойся. И никого. Ты — хороша собой, ты умна. Ты — дочь своего отца, а он — самое стойкое и упрямое создание из всех, что только рождались в этом проклятом мире. Порой самой убить его хотелось… И еще раз — никого и никак нельзя выделять. Кто из них «равнее прочих» и так все знают, но вот публично подчеркивать это нельзя. Всем одни и те же жесты и один тон. Ни с кем не спорь, никого не провоцируй — не время, не место. Что бы они не сказали и как бы омерзительно тебе не стало. Ведь сегодня будут те, кого ты видеть не рада? — Да, будут. Об этом Сочи честно старалась не думать, внутренне надеясь, что эти воплощения сами как-то предпочтут обходить ее стороной. — Разумеется. Они у всех есть. Но! Мысленно хоть в кислоте свари, а здесь улыбайся. Вон Петеньке порой тоже хочется младшего Байлшмидта и Вяйнямейнена с лестницы спустить — да так, чтобы они по обе ноги себе сломали плюс позвоночник. Причем в районе шейного отдела. Правду я говорю? Не делай такое каменное лицо, мой дорогой. Правду. Но вот со стороны никто об этом никогда не догадается. Ты меня понимаешь? Москва склонила голову, поймав пальцами еще одну непослушную складку на платье, и из-под широкой ленты на ее шее показалось припухшее алое пятно с ранкой от вонзившегося ногтя. С таким «ожерельем», которое через день заблистает всеми оттенками лилового цвета, даже дышать и говорить было, наверное, дикой мукой. Джонс действительно был мил. До дрожи мил. — Понимаю. С улицы вновь повеяло холодом.

IV.

Макабр. «Пляска Смерти». Простая белёная комната, состоявшая из одних лишь воздуха и света, казалась последним местом, где стоило размещать такой сюжет. Но картина растеклась, растянулась здесь на целую стену, поражая сложностью замысла и изобилием деталей. А на ней кружился пышный пестрый хоровод, в котором за руки взялись мужчины и женщины, дети и старики, священники и разбойники, крестьяне и рыцари, сильные и слабые, добрые и грешные, а впереди всех выступала королевская чета. Королева была сама кротость и красота, король — само благородство и мужество. Вот только не они вели в этом танце. Насмешливо копируя позу его венценосной супруги под другую руку короля держала закутанная в лохмотья иссохшая фигура, усмехалась желтоватым черепом, подносила к несуществующим губам тонкую дудочку. «Обернись, торжествующий! Помни, что ты — человек!» Эту картину Сочи видела лишь однажды — в прошлом году, когда гостила у своего нового города-побратима Баден-Бадена. Но есть вещи, которые забыть невозможно даже при всем желании. Все-так в Германии в свое время мастерски умели воплощать в камне или на холсте ту жуть, что обычно остается лишь в глубинах подсознания. И уж точно она не ожидала, что Смерть с той картины переступит золоченую раму, набросит на голову зеленое с серебром покрывало, наденет длинное черное пальто, из-под которого был виден край зеленых же шаровар и явится сюда, да еще этой ночью. Ко встрече с такой гостьей ее не готовили точно. И среди тех емких и хлестких описаний, которые ей давала Москва — увлекаться фотографиями и портретами друг друга среди воплощений было не принято — страны со столь запоминающейся внешностью тоже не было. Судя по потрясенному лицу Петра и недоуменно сведенным бровям Софьи — они эту странную гостью не узнали тоже. Или… наоборот? Женщину такая встреча, похоже, даже позабавила — поднимаясь по лестнице, она улыбнулась. Улыбка придала ей вид и вовсе фантасмагорический. Особенно в сочетании с неожиданно яркими и полными жизни зелеными глазами и черными змеями кос. Последние и это пестрое восточное платье напомнили о чем-то старом и давно забытом, хоть эта просторная длинная рубашка с широкими рукавами совсем не походила на… Ветер бьет в лицо, треплет ветки деревьев, светлые волосы нависающего сверху отца, тускло горит матовое золото его эполет. А среди ветвей… там… там… Вновь захотелось сбежать отсюда куда-нибудь подальше. Пронестись по ночной, блестящей и белой от снега трассе, посмотреть на мерцание тысяч и тысяч горящих электрическим золотом окон, поглазеть на празднующих людей на улицах, послушать сплетни и смех в спорт-барах. Лишь бы подальше от этих слишком пристально взглянувших на нее глаз. — Кажется, вы меня не узнаете, — прошелестела гостья — неожиданно по-русски, причем почти без акцента. — Хотя и неудивительно — мы виделись так давно… С вами, Петр Иванович, почти полвека назад. Вы были в группе советских инженеров, строивших тоннель «Саланг» через Гиндукуш. Тогда не только я, а всё выглядело иначе… Но прежде чем Петербург успел ответить, заговорила Москва: — Я принимала вас у себя в 80-м, госпожа Гула. И мимолетно видела в августе 92-го. В то время вы выглядели намного… презентабельнее. И… пользуясь тем, что мы пока наедине — задам непротокольный и нескромный вопрос «что-то пошло не так?» Учитывая, что сейчас вы под опекой самого могущественного из нас — это выглядит несколько странно. Петр бросил на нее не самый одобрительный взгляд, который, впрочем, не смутил ни одну из дам. — Пользуясь тем, что мы с вами, София-ханум, едва не стали родственницами, позволю заметить, что вы выглядите просто изумительно. И поразительно наблюдательны для той раненной женщины, которую русский десантник вытащил из горящего на взлетной полосе самолета. До сих пор гадаю, что же такого было в уничтоженных посольством документах, раз потребовалось ваше личное присутствие. — Было бы интересно — не позволили бы «духам» сравнять здание посольства с землей. Впрочем, если есть желание пообщаться на эту тему — то впереди есть еще целых шестнадцать дней. Я с радостью восполню этот досадный пробел. Как-никак дип. отношения между нашими правительствами восстановлены вот уже десять лет. — И все эти десять лет вы не желали иметь со мной дел. Хотя я неоднократно звонила и писала вам. Губы Софьи расцвели в улыбке. — К сожалению, мой статус и силы не позволяют уделять время и внимание всем желающим. Я лишь заменяю Ивана Владимировича. Но я — не он. По тонкой, как старый пергамент, коже лба гостьи пролегли морщины. — Верно. Вы, по его же словам, — взгляд зеленых глаз скользнул из стороны в сторону, — создание обладающее проницательностью почти божественной, но в отличие от Творца напрочь лишенное чувства милосердия. Возможно, эти слова или сам факт разговоров за ее спиной мог и задеть кого-то, но только не Москву. — И милосердие моё уже двадцать с лишним лет, как впало в кому. И никто не может предсказать, в каком расположении духа оно проснется. Поэтому не утруждайтесь и не стреляйте повсюду глазами — Иван не прячется за занавеской или под столом. — Поэтому я непременно воспользуюсь вашим предложением об отдельной встрече, — вновь растянула в улыбке высохшие желтоватые губы. — Нам есть, что обсудить. Но пока мне хотелось бы ближе познакомиться с маленькой ханум-саиб. Вы нас представите друг другу? — Разумеется, — ухватился за возможность прервать эту сцену Петр. — Госпожа Гула, позвольте вам представить Александру Ивановну Навагинскую, город Сочи, хозяйку двадцать вторых Зимних Олимпийских игр. Александра, представляю тебе госпожу Шарбат Гулу, Исламскую Республику Афганистан. Наша первая гостья. — Благодарю, саиб, — качнула та головой и развернулась своим пугающим лицом к Сочи. — Здравствуй, дитя. — Здравствуйте, — неловко дернула девушка одеревеневшей шеей, где-то вдалеке опять открылась и закрылась дверь, а Петербург кому-то помахал рукой. — Очень рада видеть вас, — протянула было руку, но затем вспомнила, что не все народы считают этот жест пристойным. Но Афганистан, не колеблясь, обхватила ее загорелую ладонь своей — костистой и птичьей. — Ты ведь его родная дочь? Не как России, как его самого. Ты на него похожа. Саша почувствовала, как по щекам растекается румянец — среди воплощений подобные вопросы считались не слишком уместными, несмотря на довольно бурные и известные любовные истории отдельных стран или амурные похождения империй. «Дети», носящие имена и отчества «родителей», вполне могли быть приемными, привенчанными, племянниками и просто дальней родней. Даже прислугой или пленниками. Внешнего же сходства именно по кровной линии родители-дети вслух старались не отмечать, всячески изображая веру в аистов и капустные поля. И судя по выражению лица неслышно поднявшейся к ним девушки — светлой и колкой, будто вырезанной изо льда — делалось это не зря. Примечания: situazione delicata (ит.) — щекотливая/деликатная ситуация Fugit irrevocabile tempus (лат.) — «бежит невозвратное время» Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit (лат.) — Все тайное станет явным, ничто не останется без возмездия mauvais ton (фр.) — моветон, дурной тон Vanity Fair (англ). — «ярмарка тщеславия» Москва и Петербург конечно по численности населения обгоняли даже некоторые страны. Например, численность населения Москвы больше таковой у Белоруссии или всех трех прибалтийских стран вместе взятых, а у Петербурга сопоставимо с численностью населения Финляндии или Норвегии. «Обернись, торжествующий! Помни, что ты — человек!» (лат. Respice post te! Hominem te memento!) — в Древнем Риме эта фраза произносилась во время триумфального шествия римских полководцев, возвращающихся с победой. За спиной военачальника ставили раба, который был обязан периодически напоминать триумфатору, что несмотря на свою славу, тот остаётся смертным. Более известен ее «сокращенный» вариант — «Memento mori». И мимолетно видела в августе 92-го. И поразительно наблюдательны для той раненной женщины, которую русский десантник вытащил из горящего на взлетной полосе самолета. Советские войска были выведены из Афганистана в феврале 1989 года. В конце августа 1992 года столицу страны захватили многочисленные группировки моджахедов и исламистов (которые за 4 следующих года разрушили в нем 80% всех зданий), начались нападения на иностранцев и на иностранные миссии, особенно из числа постсоветских стран. 28 августа в Кабул для эвакуации российского посольства, членов их семей, а также дипломатов из Италии, Венгрии, Китая и Малайзии, прибыли три «Ил-76» и 51-я десантная рота. Несмотря на достигнутые соглашения о воздушном коридоре, после их приземления начался минометный обстрел. Одному самолету благополучно удалось уйти, второму пришлось развернуться и остановиться прямо посреди набора взлетной скорости, чтобы забрать часть пассажиров третьего ИЛа, в чей топливный бак попала мина. К счастью, нашему десанту удалось вывести из охваченного пламенем самолета всех пассажиров до его взрыва. После чего половина из них была отправлена на уцелевшем ИЛе — которому несмотря на перегруз и простреленные шины удалось успешно сесть «на брюхо» в аэропорту Термеза (Узбекистан). Полусотне же остальных пришлось двое суток провести в цоколе здания аэропорта, пока десант занимался отражением атак и ликвидацией окружавших аэропорт исламистов, а дипломаты искали еще один самолет. В итоге все лица, подлежащие эвакуации, были успешно вывезены, операция обошлась без потерь, только ранениями пяти человек. Все ее участники были награждены орденами и медалями, гвардии старшему сержанту С.А. Арефьеву (де-факто руководил операцией после ранения командира роты) присвоено звание Героя России.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.