***
— Олег… Олег Николаевич, — запнулась я, не веря в происходящее. Прокручивая в голове его слова про "поговорить", я и правда ожидала разговора. Строгое нравоучение, несущее за собой выговор. Или темы про мою безответственность… Да я ожидала чего угодно, но точно не этого! — Пожалуйста, — со слезами на глазах попросила я снова, — отпустите меня. А всё дело в том, что как только папка с законченной работой оказалась у него на столе раньше положенного времени, я встала перед этим столом с улыбкой на лице. Что пошло не так – не знаю, но всё перевернулось вверх тормашками за пару минут. — Настенька, — прервал меня босс, вставая со своего новёхонького кресла, — столько месяцев мы с тобой знакомы, а так и не перешли на ты. Может быть, уже пора? — Олег Николаевич, — начала я, а сердце дало сбой, чувствуя что-то неладное. — Вы о чём? — Ты, — поправил он, скривившись. — И без отчества, Настюша, мы же друзья. Он мне был таким же другом, как и Света, как и остальные рабочие этой многоэтажки. Учитывая, что подруга (единственная за всю жизнь, по-моему) уехала после института в другой город, и видимся мы с ней от силы раза два в год… Друзей у меня не было. А если б и был целый список, он бы в него не попал, можно не сомневаться. Одёрнула рубашку за её край, и он проследил за этим движением. Тогда всё и произошло, будто по сигналу, которого мне не понять. Да и вряд ли это поддаётся пониманию. Было что-то дикое в его взгляде, пугающие ещё больше, чем сами действия, хотя, казалось, более пугающим это быть не могло. Пальцы впились в плечи, рывком притянув к себе. Одно движение. Один большой шаг, которым он пересёк кабинет по направлению ко мне. Одно движение его рта на моих губах, отрезвляющее меня, вносящее ясность всех его слов и действий. Меня охватила паника. Страх. И отвращение. Анализируя всё это в голове, я попыталась оттолкнуть его от себя, но тщетно. Куда мне против сильного мужчины? Он сам оторвался, отодвинувшись на пару сантиметров, смотря на меня, на тот эффект, который он произвёл. И или он не замечал всего того, что было ясно без слов (мои дрожащие руки, глаза, полные страха, и бормотания, с помощью которых я невнятно пыталась его остановить)… Или, напротив, наслаждался этим в полной мере, как маньяк, который наблюдает за страданием своей жертвы. Медленно и мучительно убивая её. — Олег… Олег Николаевич. — Он скривился, после чего раздражённо прищёлкнул языком. — Пожалуйста, отпустите меня. — После того, что только что произошло, мы точно должны перейти на "ты", Анастасия. Я хотела запротестовать, но не получалось так же, как оттолкнуть его от себя. Язык слово бы принёс к нёбу, а дыхание спёрло где-то в груди, там, где роилась дикая, животная паника. — Ты кажешься такой правильной, — сказал он так, что само значение этого слова звучало его синонимом. — Такая нежная и невинная, — пробормотал он, руками потянувшись к заколкам в волосах, медленно и мучительно вытаскивая одну за одной, бросая их к нашим ногам. Ударяясь об пол, они вызывали оглушительное эхо в этом огромном кабинете, сжавшемся до размера спичечной коробки. Коробки, где не было никого, кроме нас двоих. Попыталась ещё раз вырваться из его рук, но даже когда он держал меня одной рукой, хватка на запястье была такая цепкая, что ни вырваться, ни ослабить. — Отпустите меня, иначе я закричу. Слишком слабо для угрозы, но голос, на удивление, не дрогнул. Однако и это приняли за шутку. Слова словно бальзамом легли на душу моего мучителя; как бензин, который ещё больше поджёг интерес к происходящему. — Тебя никто не услышит, красавица. Ты же видела, что даже Света пошла домой – сегодня сокращённый день, все празднуют. И сколько самодовольства было на его лице. Взрослый мужчина поймал врасплох маленькую и слабую девчонку – чему ещё может радоваться сошедший с ума человек, перебирая длинные светлые локоны в своих пальцах? Я задрожала от страха. — Такие мягкие… — удивлённо и одновременно удовлетворенно произносит он, а меня мутит от всего происходящего; от его жаркого шёпота около моего лица. Совсем близко. До омерзения. — Всегда такая строгая: в официальной одежде, волосок к волоску, и приказы выполняешь безукоризненно, без лишних вопросов. Какая же ты на самом деле, м? — спрашивает он, откидывая волосы мне за спину и открывая доступ к моему уху. — А кричать можешь, конечно. Не сдерживайся, — хмыкнул он, довольный своей же "шуткой". И дышал куда-то в мою шею до жути гадко. Очень гадко от него, от этой ситуации, от себя самой, такой слабой и не способной вырваться. Всхлипы не сопровождались слезами, но эмоции зашкаливали в моём термометре чувств и спокойствия. А я, по сути своей, человек не импульсивный; не холерик – ударить и наорать не могу даже в такой ситуации. И это было моим недостатком. Растеряна, напугана, ничтожна. А он держит, не отпуская. Истязая шею своими губами, после чего прикусывает кожу, наверняка оставляя на теле след его пребывания, как метку моей испорченности. Слёзы наворачиваются на глаза. — Пожалуйста… Отрывается, чтобы посмотреть в глаза, но вместо желанного "призыва" на продолжение, видит лишь слёзы моего отчаяния. — Чего же ты плачешь, Настенька? — чересчур сладко спрашивает он, будто и правда не понимая, почему слёзы у меня текут в три ручья. — Ведёшь себя, как невинная девчонка. С этими словами комната движется. Хотя, нет, не комната. Это он идёт и тащит меня за собой, как тряпичную куклу. Подталкивает меня к столу, сбрасывая работу моего дня на пол, подобно мусору. Заламывает мне руки за спину, заставляя выгнуться. Всё ещё пытаюсь ослабить его хватку, но становится только хуже. Демон, живущий в душе начальника, только облизывается от удовольствия, видя перед собой девушку, практически связанную по рукам и ногам. — Но ты же не невинна, — продолжает он, не обращая внимания на моё предобморочное состояние. — Кирилл наверняка об этом позаботился ещё до свадьбы. Наверняка… А я только ещё громче всхлипнула. Кирилл Господи, Кирилл… Пелена перед глазами становится ещё более мутной из-за слёз. Как же я посмотрю в его глаза после этого? Как он сам сможет смотреть на меня, такую тошнотворно-отвратительную, испорченную?.. — Он когда-нибудь брал тебя грубо, детка? Крик замирает на губах, когда он расстёгивает пуговицу за пуговицей на моей рубашке, которая и так чуть не трещит по швам в таком положении, когда грудь буквально обтянута тканью до предела. Но он… этот зверь, мучитель, насильник – назвать его ещё раз по имени-отчеству, хоть и мысленно, я больше не могу. Имена для людей, а он не человек, самое настоящее животное. — А я и не догадывался, сколь многое ты скрывала. — Его слова наверняка отпечатаются в моей памяти до конца жизни. Если это не может быть худшим днём для меня, то куда хуже? Реально ли вообще то, что может быть хуже? — Так что: сегодня я у тебя первый, или Кирюша успел оприходовать с утра? — бьёт он по самому больному, замечая, что слёзы мои иссякли, но я всё также бездействую. Запястья под его пальцами немеют, а поза и вовсе такая, что, раздвинь мне ноги, была бы похожа на самую настоящую проститутку. А до этого недалеко, так как у него в мыслях только одно, а для этого ноги он мне рано или поздно раздвинет. Сделать что-то я не смогу, не в силах. Сил этих не хватает даже на слёзы; сил не хватает на мольбы – или только в этом и была моя сила в данный момент? Только одна мысль бьётся в голове: "лишь бы поскорей, лишь бы это закончилось" — Молчишь? А как же угрозы про твои крики, Настенька? Я был бы рад услышать, как ты стонешь. Громко. Или ты кончаешь тихо, зажмурив глазки? Зубами сдвигает бюстгальтер вниз, однако пуш-ап действует против меня, и грудь только ещё больше приподнимается, а соски больше не скрыты простой белой тканью лифа. Сцепляю губы так крепко, как только могу. Бездействие и молчание раздражают его ещё больше, чем мои мольбы и попытки протестовать, однако я не могу ничего с этим поделать. Пусть издевается сколько угодно. Пусть мучает и насилует. Но доставлять ему заодно и моральное удовольствие я не намерена. Он обхватывает сосок губами, после чего чуть прикусывает его и оттягивает. Однако взгляд на мне – наблюдает за реакцией. А я безучастна; смотрю безразлично в одну точку, будто не замечая мужчину перед собой. Будто он пустое место. Хотя я не так далека от истины. Он ничтожество, он никто. Безликий, сошедший с ума насильник, по которому одновременно плачет и тюрьма, и больница для психбольных. Некрофилия не для него, кажется, потому что, замолчав и бездействуя, я походила на мёртвую, а его это не устраивало. Отстранился, но ненадолго, лишь для того, чтобы окинуть взглядом свою "работу". Наверное, картина, открывшаяся перед ним, была поистине шикарная, раз он так нервно облизнул губы. Я чудом подавила желание скривиться. — Чего же ты сопротивляешься, глупая: за это могла бы получить повышение. Ты же уже давно метила на отдел рекламы, я знаю. Я всё знаю, Настенька, — говорит, отпуская мои руки, но всё также держа меня в ловушке, прижавшись своими бёдрами к моим ногам. Всё происходящее его до предела возбудило, о чём говорил член, упёршийся в меня. Наматывает волосы на кулак, оттягивая. Боль не сильная, поэтому я даже не кривлюсь. — Мы ведь могли повеселиться. Всего лишь игра, после которой ты превратишься из пешки в королеву. Упрямо пожимаю губы. Для него это всё игра, а я девица лёгкого поведения; для него всё очень просто. Всего лишь переспать со мной и отдать, как в расчёт, один из отделов фирмы. Это даже забавно. — Зачем тебе Кирилл, если есть я? У меня больше денег, больше власти. Я смогу держать тебя под строгим контролем, чего не может делать он. — Да пошёл ты. — Слова бегут впереди мыслей, и рот я закрыть не успеваю. А тот прямо светится, как новогодняя гирлянда. Кирилл, вот, на что он давит; за что дёргает, чтобы расшевелить. — У-у-у… У кого-то прорезались зубки. Это ты брось, иначе проверю, каков твой ротик. Ты же умеешь делать минет? Доводила муженька до оргазма своими розовыми губками? — и его противные слова проникли под мою кожу. Слова, сказанные тембром, от которого бежит жуткий холодок по спине. Таким тоном рокочет гром. Или играют похоронный марш. Низкие октавы и ядовитый мёд, который делает всё ещё более ужасным. Сжимает пальцами щёки и челюсти так, чтобы мой рот приоткрылся. Просовывает внутрь палец. — Соси. Покажи, на что ты способна. Доверить сразу свой член я не рискну, вдруг Кирюша не позаботился о твоём учении такого плана. Укусить? Запротестовать? Что? Там, где он касался меня, всё горело огнём. Будто что-то лишнее на теле. Грязь, которую не смыть просто так. И не знаю, чем бы закончилось всё это, если бы не дверь, которая распахнулась. Из-за неожиданности он дёрнулся в сторону, освободив меня, воспользовавшуюся моментом для того, чтобы сбежать. — Настя? — опешила вошедшая в кабинет Светлана Михайловна. — Ты что тут… — но вопрос отпал сам собой, когда она складывает все компоненты в один котёл: мой потрёпанный вид, который я поспешно пытаюсь скрыть; и начальник, который пытается скрыть своё возбуждение. В общем, мои слёзы и весь мой вид были очень красноречивы, раз рыжеволосая сразу пошла в наступление: — Что это ты тут надумал, сучёныш? Какого хера полез к Насте? Что, жена ушла, и у тебя сразу недотрах? Долбанутый совсем, да?! Да что б ты сдох! Настя, Настенька, Настюша, — переключила она внимание на меня, — он успел тебе что-то сделать, милая? Успел ли? Физически – нет, не так много, но морально он заставил почувствовать себя грязью. — Заколки, — только и говорю я сипло. — Что? Или не расслышала слова, или просто шокирована тем, что я переживаю за свой внешний вид. Даже для неё это было дикостью. — Заколки, — повторяю я, приседая на корточки, чтобы поднять их с пола. — Кирилл. Он их подарил на… на наше… «Первое свидание», — хочу сказать я, но замолкаю, а слёзы безмолвно текут по щекам. Это приводит Свету в равновесие: — Стой где стоишь, понял, сука? Увижу, что дёрнулся, пробью яйца степлером, а член ножницами отрежу. Маникюрными, — добавляет она, после чего подымает последнюю невидимку и протягивает мне. — Держи, дорогая моя, держи. Всё хорошо, всё закончилось. Всё закончилось И когда слова принимают смысл, слезы текут без остановки, а тело сотрясают рыдания.***
Понимая, что дойти домой я сейчас не в состоянии, Светлана Михайловна привела меня в милую кафешку у дороги, сразу же усадив за стол. Впервые она вела себя на свой возраст, а не как подросток, переживающий только за свою внешность. — Тебе нужно выпить водички, — сказала она, кажется, самой себе, высматривая в светлом помещении официанта. Светлые и мягкие тона приятно грели душу и хорошо контрастировали с прохладным и тёмным вечером за окном. А теплый и пряный запах свежей выпечки окутывал и задурманивал голову. Замечтавшись, не замечаю принявшую заказ официантку, улавливая её присутствие только после того, как она уже отошла от нашего столика. Рыжеволосая наклонилась ко мне и понимающе положила руку на плечо. Стало ясно – предстоящий разговор её не радовал, но избежать его было невозможно. — Ты точно в порядке? Он не успел тебе что-нибудь сделать? — Нет. — Не знаю, ответом на какой вопрос это было. Она кивнула. Моё нежелание говорить было совершенно естественным, ведь воспоминания были пугающими, а воплощать их в слова – казалось просто абсурдным. И невыносимым. Ускоряющим, казалось, пульс до ста в секунду. — Не принимай всё близко к сердцу, Настенька. У него, судя по всему, очень сильно поехала крыша после развода… — Почему я?— логичный вопрос. Вопрос, который задают всегда, когда так или иначе попадаешь в пренеприятнейшую историю. Светлана Михайловна тихонько фыркнула, а после пододвинула к себе тарелку с жаренной картошкой. Я моргнула, не понимая, как она там оказалась. Чашка с водой тоже была передо мной, отчего это всё казалось ещё более необъяснимым. Особой внимательностью я сейчас не отличалась, по всей видимости. — А почему не ты? — пожала она плечами, принявшись рыться в своей сумочке, никак не находя нужное, судя по лицу и по руке, исчезнувшей в жерле сумки чуть ли не по локоть. Вспоминается Гермиона из «Гарри Поттера» с её прекраснейшей сумочкой без границ. — На, выпей. Это успокоительное. Нет-нет, бери всю пластинку, главное пей не всю сразу, — поясняет она, а после возвращается к моему вопросу: — Не меня же он попытался бы… Ты поняла что. Когда мужчине за сорок, он ищет девушку младше себя, а не меня, например, его ровесницу. Да и ты симпатичная, настоящая красавица. Смотришь на меня так, как на сумасшедшую – прекрати. А таблетку выпей, советую. Легче станет. Хоть ты и отрицаешь, в упор не видя свою красоту, — продолжает Светлана Михайловна, съедая ещё одну картофелину, — так оно и есть. А отрицания делают тебя ещё более милой. — Угу-м. — Да перестань ты, Настюш. Ничего такого не произошло. Во всяком случае, я вмешалась вовремя. Начинаю любить свою забывчивость: если бы не ключи от дома, забытые в ящике стола, то… Не хочу знать, что было бы. Что произошло, то произошло – забудем. — Спасибо, — пролепетала я, шмыгнув носом. — Даже не знаю, как отблагодарить вас, Светлана Михайловна. — Что ты, Настюша, за такое не благодарят. Помочь тебе с причёской? И давай я найду салфетки, вытрешь лицо. Ты не пользуешься косметикой? Заплачь так я, могла бы посоревноваться с пандой. Пока я вытирала лицо, рыжеволосая женщина встала сзади меня, расчёсывая волосы расчёской, всё также выуженной из чудо-сумки. Протестовать я не стала: во-первых, людей в кафешке кроме нас не было, во-вторых, мне действительно это необходимо. — Пойдёшь домой, когда приведёшь себя в порядок? От одной этой мысли стало ещё хуже, чем было. Из выжатого до основания лимона, я вдруг наполнилась силой, которую моментально превратили в свежевыжатый фреш. Дважды за несколько часов. Дом сейчас казался запретным местом, более запретным, чем ранее. — Кирилл заметит, что со мной что-то не так. — Конечно заметит, он же не идиот, — снова фыркнула женщина за спиной, закалывая мои боковые пряди назад, оставляя основную гущу волос распущенными, так как резинку в спешке мы забыли. Ну, хоть сумку мою забрали. — У тебя такие чудесные волосы. Не понимаю, почему ты постоянно из собираешь в хвост. Что на счёт Кирилла… Он поймёт. Он поймёт, в этом сомневаться не приходилось. А вот я его в последнее время не понимала. Ведёт себя странно и, кажется, неоднократно мне о чём-то намекает, чего я понять не могу. Намёки – вообще не моя стихия. Меня можно записать в ту часть людей, которая просто-напросто нуждается в словах, сказанных чётко и по делу, не увиливая. Без двойного смысла между строк. — Наверное, в этом и проблема. Кирилл такой милый и понимающий по отношению ко мне, что я просто не могу прийти к нему в таком состоянии. — Эти понимающие мужчины такие кретины, — хмыкнула женщина, улыбнувшись и отбирая у меня салфетку, которую я начала рвать на мелкие кусочки. — Тебе нужна подруга. Если хочешь, я могу позвонить ей вместо тебя и всё объяснить. — Нет, нет… Инна уехала в другой город, не хочу её отвлекать по пустякам. — Инна занята, но у тебя же должен быть кто-то ещё, кто смог бы тебя поддержать. Гончаренко Инна – единственная, по-настоящему хорошая подруга, которой я доверяю и которая доверяет мне. Нужна ли была мне ещё какая-то подруга? Нет. Было ли мне неудобно сейчас? Да, и ещё раз да. Молчание затянулось. В других, европейских странах, если происходит нечто подобное, то прибегают к помощи квалифицированного работника. Наверное, эта мысль отразилась на моём лице, так как Светлана Михайловна заявила доверительным тоном: — Я не психолог, поэтому не понимаю в методике лечения после попытки изнасилования… — Поморщилась, услышав это слово. — Но в одном разбираюсь на сто процентов. Тебе нужно отвлечься и немного развеяться. — В смысле? — Нужно выпить. Официант! *** После того дня всё пошло наперекосяк. В итоге, придя домой пьяной (что для меня совершенно несвойственно), Кирилл сначала пытался узнать, что предшествовало моему состоянию, а потом (что несвойственно для него) взорвался, крича что-то о том, что у нас всё совершенно не так, как было раньше, до замужества. О чём он толковал, я так и не поняла. То ли из-за того, что он возмущался, то ли от того, что я, соприкоснувшись головой с подушкой, заснула. На следующий день пришло похмелье, а после вечер и ночь, когда Кирилл повторил свой шикарный номер вчерашнего дня, который не устарел за двадцать четыре часа. Он также тихо уснул, сопя в подушку, пока я не находила себе места. Слова собственной матери, произнесённые в день свадьбы, засели ещё тогда, но сейчас замигали неоновыми вывесками. Неужели молодые браки в большинстве случаев расстаются после нескольких лет? Слёзы переросли в истерику, а истерика в звонок Инне, который я помню очень смутно. Удивившись звонку, Инна объявила мне, что позже должно было стать сюрпризом: она только вчера приехала сюда на месяц, прихватив своего друга (приезд которого был такой удачей, когда мы приняли решение отпраздновать – только он, чуть ли не взвалив на себя, смог развести всех по домам). Их приезд и происходящее в моей жизни - всё это стало ещё одним поводом выпить. Я уже упоминала то, что напиваться и вообще пить алкоголь – не в моём стиле? Как и Кирилл, который тоже решил отпраздновать какой-то контракт, подписанный этим же вечером. С помощью этого и ещё нескольких ингредиентов, мой муж в точности соответствовал состоянию своей жены – меня. Мы повторили успех последних нескольких дней с одним-единственным отличием: теперь напились одновременно, заснув в одной постели без криков. Вопрос на засыпку: «Мы когда-нибудь будем трезвыми?!»