Уроки мастерства

4. Гингема Колдунья хмуро покачала головой, глядя на человека, распростертого на ковре у ее ног. Серебряный кубок валялся возле его руки, и в нем не осталось ни капли. Крошечная лужица багрово-красного вина впиталась в ворс ковра возле руки Урфина, и ковер теперь сыто всхлюпывал, словно клоп, насосавшийся крови. — Не выдержал, — с сожалением сказала Гингема. — Чуть-чуть не хватило. А я-то уже подумала, что он будет первым из людей… — Ты несправедлива, — заметил филин. — Так далеко не заходил никто. Гингема задумчиво кивнула: — Это да. Я думала, его и на четверть кубка не хватит. Были ведь уже претенденты, так они захлебывались, не сделав и трех глотков. А этого тьма почти приняла… Кто знает… Почти весь кубок. Почти, Гуамоколатокинт. — Сколько ты одолела в свое время? — филин ехидно заухал. — Я ведь точно знаю, что не весь! — Это было поначалу, — яростно сверкнула глазами колдунья. — А потом, позже… Я выпила весь кубок. До дна! До самого дна, слышишь, ты, наглая птица! — Вот и он — до дна, — филин щелкнул клювом, спрыгнул на ковер, и, брезгливо переступая когтистыми лапами, подковылял к Урфину, лежащему ничком на ковре. Аккуратно тронул его клювом за ухо. — Жив. Скажи, что тебе с него? Лягушек и жевунов можно заставить таскать — хоть тачками. Пригрози наслать саранчу на посевы — как миленькие побегут на болото. — Мерзкие людишки меня сейчас не интересуют. По крайней мере те, что живут в долине. Эти — безобидны, сеют хлеб, собирают ягоды, ни к чему не стремятся, не захватывают мир. Не осушают болота. Не уничтожают то, что мне нужно… Чтобы разобраться с теми, кто наступает на мой мир, мне нужна какая-то новая сила. Добудь мне игрушку, Гуамоко, — тихо сказала колдунья и, заметив, как скривился филин, поправилась: — Гуамоколатокинт. В них скрыта какая-то сила, которая ведома ему — но сам он о ней либо не знает, либо успешно притворяется, что не знает. Я хочу эту силу. И он даст мне ее. Либо это будет взаимовыгодный обмен… Либо я заберу у него эту силу. Филин покачал головой: — Кишка у него тонка быть темным колдуном. Он сомневается. Он колеблется. — Это — его дело, — Гингема поднялась и подошла к Урфину. Хотела перевернуть его на спину носком серебряной туфли, но вместо этого опустилась рядом и перевернула его рукой. — Если не сможет — значит, просто заберу. Но кто знает, Гуамоко… Он ведь почти смог. Почти прошел. Филин молчал. Потом покрутил головой и спросил: — Так как? Будешь считать первое испытание пройденным? Гингема выпрямилась и, разглядывая распростертое у ее ног тело, задумчиво ответила: — Пожалуй, да. Позаботься о нем. Я хочу, чтобы он побыстрее пришел в себя. Ему предстоит еще два, и чем быстрее это случится, тем лучше. Филин презрительно сощурился: роль сиделки ему совершенно не нравилась. — А потом немедленно отправляйся за игрушкой, — Гингема посмотрела на него так, что возразить филин не посмел. Он, конечно, летал сам по себе и куда вздумается, но у него хватало ума не соваться в центр зарождающегося торнадо. Гингема запахнулась в плащ и, не оглядываясь, вышла из пещеры по боковому коридору. …Если бы Урфин Джюс был самым обычным человеком, возомнившем о себе невесть что, мечтающим доказать своим соплеменникам, что он вовсе не неудачник — она просто отправила бы его с корзиной на болото. В конце концов, если кто-то добровольно соглашается быть прислугой за все — почему бы этим не воспользоваться? Но такой человек захлебнулся бы первыми глотками Драконьей Крови — тайного зелья, секрет которого Гингема когда-то давно получила от своего учителя. Правда, рецепт был отдан не совсем добровольно, но кто старое помянет… Она никогда ни с кем не собиралась делиться мастерством. Она слишком хорошо знала, что может ожидать учителя, если ему попадется достаточно талантливый и способный ученик. Но ведь необязательно учить всему? Необязательно открывать все секреты? Нужно разобраться, что за мастерство кроется в руках этого человека. Как он превращает деревянных кукол в порождения тьмы. …В спальне Гингема разожгла огонь в камине — тот послушно вспыхнул по щелчку пальцев, села в кресло и взяла волшебную книгу в тяжелом кожаном переплете. Бронзовые накладки книги покрывала патина, страницы давно стали желтоватыми и сухими, многие обломались по краям. Некоторые страницы покрывали бурые пятна. Это была старая, очень старая книга, накопившая чужой мудрости, памяти и крови столько, что сама стала почти колдуньей. Те книги, которые Гингема хранила в ближней ко входу пещере, этой и в подметки не годились. — Деревянные куклы, — искала колдунья. — Деревянные игрушки… Ничего нет. …Глубокой ночью Гуамоколатокинт притащил в когтях деревянного клоуна с круглыми кулачками. Поставил перед Гингемой и вспорхнул на спинку кресла. Гингема долго смотрела, как деревянный человечек мерно покачивается на ногах. Его руки, закрепленные на шарнирах, без толку болтались вокруг туловища, а стеклянные глаза уставились в одну точку. Гингема прищурилась. В груди деревянного клоуна черным тюльпаном горело пламя, невесть как поселившееся там. Не каждый взгляд увидел бы его, но Гингема видела. — Он мог бы стать колдуном, Гуамоколатокинт, — негромко сказала колдунья. Отчего-то она раздумала брать игрушку в руки. — Вон там, на стене, крючок. Подвесь его туда, пусть повисит пока что. — Мог бы. Ты не хочешь делиться мастерством? Ты боишься, что он превзойдет тебя, как ты своего учителя, и… — Я ничего не боюсь, — Гингема яростно сверкнула темными глазами. — Он не сможет меня превзойти. Никто и никогда не сможет превзойти меня в темном колдовстве, даже родная сестра! — Но у него есть то, что тебе недоступно, — филин склонил голову набок. — Или нет. Кто знает, что это? Гингема бросила на филина недобрый взгляд. …Филины никогда ее не боялись. Ни филины, ни совы. Обладая природной мудростью и не испытывая трепета перед колдунами, они порой давали весьма неглупые и полезные советы. А кроме того, они сами были очень близки к миру Тьмы. Они жили, задевая ее крылом. — Я узнаю. Пожалуй, он нужен мне, Гуамоко. Филин покачал головой. — Гуамоколатокинт, — Гингема стукнула кулаком по подлокотнику кресла. — Пожалуй, я выбрала, что будет вторым испытанием. Ты знаешь про Людоеда, что живет в дне пути от Когиды? — Кто же про него не знает, — усмехнулся филин. — У него на заднем дворе все местные падальщики пасутся. Гингема скривилась. Привычки существа, способного сварить и сожрать человека, вызывали у нее медный привкус во рту и чувство омерзения. Человеческая кровь несомненно достойна лучшего применения, нежели свернуться в желудке у орка-переростка. Гингема была убеждена, что есть вещи, недостойные настоящего темного колдуна. Человеческая кровь должна уходить в землю. — Сколько раз его пытались убить? — поинтересовалась Гингема. — Несколько. Но он всегда выходил победителем и получал вкусный ужин — а когда и запасы провизии на недельку-другую. — Отлично, — Гингема удовлетворенно откинулась ни спинку кресла. — Ты все знаешь, ты везде летаешь. Что ты знаешь тайного о Людоеде? Филин прищурил желтые глаза и защелкал клювом: — С какой поры наше племя стало легко делиться тайным знанием? — С той самой, когда заключили со мной договор, — холодно ответила колдунья. — Что помогает ему оставаться непобежденным? Филин помолчал, словно раздумывал, а потом ответил: — Серебряное кольцо. — Что за кольцо? — нахмурилась Гингема. — Почему я о нем ничего не знаю? — Потому что ты о нем никогда не спрашивала, — ответил филин. — Серебряное кольцо с рубином. Он носит его на своей толстой лапе, и говорят, не снимает даже во сне. Гингема подтянула подол платья, рассматривая серебряные туфли на своих ногах. — Серебряное кольцо, говоришь… Откуда оно у него? — Говорят, из того же мира, откуда он сам появился. Это уродливое чудовище несколько лет назад выползло из глубины пещер в стране рудокопов, а оттуда поднялось на свет. Кое-как отстроило себе жилище и принялось жрать проходящих мимо людей. Кольцо было у него с собой. Если повернуть рубин, то станешь невидимкой, — сказал филин. — Так он их и ловит. — Мне нужно это кольцо, Гуамоколатокинт. Пусть Урфин добудет его. — А если его сожрут? Гингема внимательно посмотрела на филина и, помедлив, ответила: — Ты же знаешь, что нет. Она поднялась с кресла, зажгла свечу в маленьком светильнике и поставила его возле постели. Отбросила тяжелое покрывало. Сняла шляпу, и темные, глянцево блестящие волосы витыми змеями рассыпались по ее плечами. — Ты можешь отправляться на охоту, — сказала Гингема, давая понять птице, что разговор закончен. — Наше племя слышало предсказание старой Карры, — заметил филин, делая вид, что не понял намека. — Разве я не говорил тебе? — Ну? — Гингема нахмурилась. — Что еще? — Людоеду предсказали смерть от топора. Будет любопытно, если им окажется топор твоего… ученика, — ответил филин. Гингема смотрела, как филин щурит свои огромные глаза. Если бы он был человеком, она сказала бы, что он самодовольно ухмыляется. — Ты ведь и про меня знаешь, — вдруг сказала Гингема. — Ведь знаешь? — Нет, — быстро ответил филин. — Колдуны — слишком сложно для простой вороны. Я слетаю, посмотрю, как он там. Так значит, ты хочешь, чтобы попробовал добыть серебряное кольцо? — Да, — ответила Гингема. — Я хочу, чтобы он добыл его и вернулся. Филин мягко взмахнул крыльями и вылетел вон. Гингема задула свечу, и пещеру затопила ночь. 5. Урфин Он очнулся на рассвете. Ему показалось, что он выжжен изнутри, высушен и наколот на булавку, словно майский жук, и что уже никогда не сможет ни встать, ни даже пошевелиться. Но вскоре Урфин понял, что лежит на каком-то жестком топчане, покрытом не то ковром, не то звериной шкурой, и что под головой у него маленькая бархатная подушка — кажется, с одного из тех кресел, которые он видел в пещере… В какой пещере? В чьей пещере? Память возвращалась тяжело, обрывками и кусками. Урфин повернул голову. Это далось нелегко — казалось, что голова набита мокрыми гусиными перьями, хорошенько спрессованными в плотный ком. Урфин разлепил глаза, вспоминая, что вчера вечером он пришел в пещеру колдуньи, чтобы попроситься… в помощники? В ученики? А она предложила ему вина. Вино было не вином, а колдовским зельем, теперь это было ясно. Память вспыхнула черным огнем, и Урфин болезненно зажмурился. Он хотел бы забыть то, что вспомнилось, но догадывался, что это бесполезно. — Эй, Урфин, — услышал он знакомое сухое клацанье. — Вставай. Солнце уже над лесом! Урфин снова открыл глаза. Над его головой поднимались куда-то вверх серые каменные своды пещеры. Значит, он остался здесь. Кто-то поднял его с пола и перетащил на узкий топчан у стены. Спасибо и на этом. Урфин медленно сел, придерживая голову руками. Это была та самая пещера, в которой они беседовали. Камин потух, только черные угли время от времени с треском вспыхивали и гасли. На спинке одного из кресел сидел тот самый филин, Гуамоколатокинт. — Садись, — филин указал клювом на столик. Урфин увидел, что там стоит корзинка, накрытая льняной салфеткой. — Две совы слетали в Когиду, чтобы раздобыть тебе завтрак. Это, конечно, презренная пища простолюдинов. Ни лягушек, ни змей. Но ты только попроси… Урфин встал, осторожно выпрямился и, с трудом переставляя ноги, подошел к креслу, возле которого стоял столик с корзинкой. Сел. Приподнял льняную салфетку: он все еще опасался увидеть там разделанную лягушку. Но в корзинке лежало несколько свежих лепешек, пара крутых яиц, кусок козьего сыра, два яблока и тыквенная фляга с молоком. Урфин сглотнул: ему поначалу показалось, что даже мысль о еде вызовет у него тошноту, но запах еще теплых лепешек настойчиво обещал, что все будет хорошо. — Госпожа колдунья, — сказал филин, перепархивая на спинку другого кресла, так, чтобы сидеть напротив Урфина, — передает тебе, что ты достойно выдержал первое испытание. Но тебе предстоит второе. Когда Урфин услышал какое, кусок мягкой лепешки камнем упал на дно его желудка. — А что, ты полагал, что тебе все достанется на блюдечке? — филин насмешливо щелкнул клювом. — Ты должен доказать, что можешь быть колдуном и достоин им быть. — Да Людоед разорвет меня на куски, как кролика, — сипло выговорил Урфин, закашлявшись. — Значит, такова твоя судьба, — серьезно кивнул филин. — Или ты откажешься? Боюсь, твоя участь тогда будет незавидной. Урфин взял яблоко и надкусил. Вопреки ожиданиям, желудок благосклонно принял завтрак, видимо, полагая, что теперь то уж точно все равно — а зачем тогда сидеть голодным? — То есть, если я откажусь — стану жабой. Если соглашусь — меня сожрут, — Урфин швырнул огрызок в камин. — Хорошенький выбор. Филин молчал. — От тебя, полагаю, помощи не жди, — Урфин хмуро взглянул на филина. — Ни помощи, ни подсказок. Филин продолжал хранить молчание. — Я должен добыть это чертово кольцо с рубином… — Кому кольцо, — фыркнул филин, — а кому и за наголовник сойдет. У Людоеда очень большие…лапы. Ну? Так ты идешь? Урфин задумчиво сгрыз второе яблоко и решил, что если откажется, то точно станет жабой, не говоря уже о том, что гордость выпятила грудь и заявила, что Урфин в общем как хочет, а она не отступится. По крайней мере пока. А вот если он все-таки попытается… Ну что ж, какой-то исчезающе малый шанс у него точно есть. — Тебя проводить, Деревянных Дел Мастер? — подчеркнуто громко спросил филин, когда Урфин встал, обернул льняной салфеткой кусок лепешки, сунул ее в карман и отправился к выходу из пещеры. — Благодарю, я обойдусь, — отрезал Урфин. — Хотя думаю, что ты и не собрался этого делать. Филин однозначно произнес эти слова не просто так. Осталось понять, что он имел ввиду. Еще было бы неплохо понять, какая филину с этого выгода. *** Урфин, как и многие жители Когиды и ближних деревень, примерно знал, где живет Людоед. Жевуны не слишком отличались любовью к путешествиям, многие никогда не покидали пределов Голубой страны, а были и такие, кто не бывал даже в соседних деревеньках. Изумрудный город видели немногие из жителей, в последние годы туда вообще никто не ходил. А из тех, кто ушел раньше, никто не вернулся. Ходили слухи о саблезубых тиграх, поселившихся в дальних лесах, о диких горных медведях и даже гигантских орлах, но время от времени кто-нибудь говорил о том, что в одном из лесов — как раз в том, через который проходила дорога, вымощенная желтым кирпичом, поселилось какое-то страшное чудовище, которое ловит путников и, говорят, съедает на ужин. Само чудовище никто не видел — ни дровосеки, ходившие в тот лес за особым деревом, не гниющим от воды, чтобы продать его рудокопам, ни охотники, ставившие там силки на дичь. Ну, почти никто. Но те, кто видел, в деревню не возвращались. Несколько дровосеков и охотников не вернулись, и постепенно те леса стали обходить стороной, а о том, чтобы отправиться в Изумрудный Город, перестали даже думать. Урфин и сам бывал в этом лесу несколько раз — искал редкий красный палисандр. Но побоялся заходить в чащу, а на опушке палисандр не рос. Теперь же Урфину предстояло зайти в самую глубину леса. Он не взял с собой ничего, кроме ножа, полагая, что если ему не повезет столкнуться с Людоедом лицом к лицу, то живым ему не уйти все равно. Когда Урфин покинул пещеру Гингемы, солнце еще стояло невысоко. Дул прохладный ветер, сбивая с ветвей капли вчерашнего дождя. На траве и цветах лежала роса. Над лугами поднимался туман. Урфин шел дальними тропами, стараясь обойти деревеньки жевунов так, чтобы никому не попасться на глаза — идти по дороге из желтого кирпича он не рискнул. Несколько раз он оглядывался: ему чудились за спиной шаги. Сначала он решил, что это крылатый прихвостень колдуньи — но тропинка каждый раз оказывалась пустой. У этого леса мрачной казалась даже опушка. Урфин добрался до нее ближе к полудню, когда солнце уже стояло в зените. Напившись из ручья, Урфин присел возле раскидистой сосны, сбросил дорожный мешок и вытянул ноги. Сжевал лепешку, не ощущая вкуса, и задумчиво уставился на свои сапоги с подбитыми железом каблуками. Ему пришло в голову сразу несколько мыслей, но сначала надо было осмотреться. Сосна на опушке не подходила, она была слишком низкой, но неподалеку Урфин заметил подходящий дуб. Влезть на него никакого труда не составило. По мере того, как он взбирался все выше, его взору открывались все новые и новые просторы. Леса, поля, луга лежали перед ним как на ладони. Крошечные — если смотреть отсюда — деревеньки жевунов казались фарфоровым сервизом, позабытым на пикнике. Белоснежные и ярко-голубые домики с синими крышами выглядели игрушечными среди буйно цветущей зелени садов. Урфин поднялся еще выше. Далеко впереди блеснула голубая змея реки, пересекающая тоненькую светло-желтую ленточку, уходящую куда-то к горизонту, к далекому мерцающему зеленому мареву. Стояла сонная летняя тишина. Только где-то высоко в небе звенел жаворонок, да где-то раздавался стук топора дровосека. У Урфина захватило дух: он никогда раньше не видел эту страну лежащей у своих ног. Казалось — протяни руку, и дотянешься до любой ее части. Он, наверное, долго бы просидел здесь, думая об этом, но стая ворон, с резким карканьем вдруг сорвавшаяся с какой-то вершины в глубине леса, заставила его вздрогнуть и вспомнить, зачем он здесь. Людоед, как оказалось, построил себе что-то вроде замка. Страшное, уродливое сооружение в глубине леса, кажется, окруженное рвом с водой. С высокой вершины дуба Урфин видел только верхушку черного кривого шпиля, но ничем другим это не могло быть. Прикинув, куда идти дальше, Урфин стал спускаться. Какое-то движение в той стороне, откуда он пришел, привлекло его внимание: но обернувшись, Урфин никого не увидел, хотя мог бы поклясться, что еще мгновение назад на луговой тропинке кто-то стоял. Спустившись, Урфин нарвал больших прочных лопухов и ободрал с каблуков подковы. Подковы завернул в листья и сунул в мешок, а подошвы сапог обмотал самыми толстыми лопухами, чтобы не стучали. Натянул сапоги и вошел под своды леса. Урфин рассчитывал, что днем Людоед наверняка отсыпается, а на охоту за людьми выходит редко. Как он будет красть кольцо, Урфин не представлял, но надеялся придумать что-нибудь на месте. Осторожно ступая по лесной тропинке, он задумался и был совершенно не готов к тому, что заросшая мягкой травой темная прогалина внезапно окажется ловчей ямой.